Лось на диване, верветка на печи

Я очень люблю животных, поэтому не задумываясь приступила к чтению этой книги о зоопарке в Пушкинских Горах (это Псковская область), работники которого спасают диких зверей, которые попали в беду. Даже обложка манила и привлекала, как и аннотация. Казалось бы, какой подвох можно ожидать от такого произведения?А подвох крылся в слоге автора. Юлия Говорова пишет о своих многочисленных подопечных – обезьянах, лосях, кроликах, совах, о бесконечных заботах работника зоопарка, о прогулках по лесам и заброшенным деревням, о прелестях жизни за городом, но читать все это очень, очень сложно. Порой возникало ощущение, что книгу написал мастер Йода. Короткие предложения, повторы, непривычный синтаксис, крошечные главы, которые начинаются внезапно и так же внезапно обрываются. В итоге я с удивлением осознала, что мучаю эту маленькую книжку уже которую неделю! Собрала волю в кулак, дочитала, выдохнула.Даже как-то обидно писать такой отзыв. Я нисколько не сомневаюсь, что автор – замечательный человек, да и жить в зоопарке, постоянно ухаживая за животными, далеко не каждый сможет. Это огромный труд, который восхищает. И все же книга неоднозначная.Рисунки – очень красивые. Некоторые сцены с животными и природой – очень милые и теплые. Работники зоопарка – прекрасные люди. Но в целом от книги я не получила удовольствия. По сути, это набор разрозненных сцен из быта – вот мы вольеры чистим, вот рысь подоконник у нас дома царапает… Одуванчики проклюнулись! Помню, как по весне гуси плескались! А попугай-то какой у нас юморист! А зимой снег лошадки приминать любят! И так всю книгу. Как будто собрали в одну кучу заметки, написанные на кусочках бумаги.Одно могу сказать точно – эту книгу намного проще читать “дозированно”. Главы между собой не связаны, так что лучше всего читать “Лося на диване…” под настроение – главу сегодня, главу – послезавтра или через неделю. Тогда, может, и слог будет не так напрягать.

Я понимаю, что Юлия Говорова хотела запечатлеть каждую секунду своего драгоценного опыта, поделиться счастливыми минутами жизни в деревне вместе с животными, самыми простыми каждодневными радостями… Вышло не очень. Масла в огонь подливает аннотация, которая с ходу швыряет в тебя Хэрриотом и Дареллом, хотя это сравнение очень невыгодно для автора, просто сокрушительно. Ожидаешь каких-то интересных случаев, экстренных ситуаций, а тебе рутину подсовывают и медленные прогулки. Понятно, что автор хотела сказать, что каждый день на природе в деревне с животными прекрасен и даже рутина такой не кажется, а кажется чем-то волшебным, сказочным. Но получается жухло. Вот! а ещё вот! и вот же тоже! Никакой системы, никакой истории, словно тетка-кошатница заладила про своего питомца, как он растет, да что кушает, да как часто лоток надо убирать и как она ему когти стрижет, а ты с ужасом ждёшь, что она достанет телефон и добьет тебя гигабайтами питомца в разных позах.Небольшие зарисовки особенно прогулки по заброшенным деревням или описане быта могли бы стать прекрасными стихотворениями в прозе, если бы не рваный слог, как у блаженной какой бабульки: все-то ее умиляет до слез и лампа киросиновая и скорлупочки. Все это и правда мило и уютно, но вот этот сладостно умильный лепет вызывает обратную реакцию: ну лампа, ну скорлупки, что так охать-то? И тут же про яйца, которые сколько раз собирали у наседок, клали в карман, забывали и давили случайно – вот забавно так забавно! Последовательности изложения нет, взгляд автора прыгает с одного на другое – что вижу, о том пою. Сезоны перепутаны, то зима, то лето, то осень, то снова лето, все скачет. Что в деревне надо обязательно дрова кототь, надо подчеркнуть особо, а объяснить читателю, что за гуанако такая – фигу. Нет бы написать, что это лама, зачем? гуанако и все.И ужасный слог! Знаете, когда начитаешься Шекспира, тянет говорить стихами, после Гомера вообще гекзаметр в речь просится, а после этой книги, сплошные запинания и повторы на языке крутятся, рубленные коротенькие предложения и скобки. Кому нужны синонимы, когда повторение мать ученья? Синтаксис ну очень неудобный для восприятия. Я бы поняла, если бы это была сказовая манера, но это явно не она. Будто необработанные заметки издали как есть без правки.И скучно! Скучно и однообразно, не трогательно, не увлекательно, не живописно. Вот у попугая Чака чувство юмора иногда совпадает с хозяйским, так бы хоть примерчик, нет лучше ещё скобки с излишками. Одно большое описание… Нет характеров животных, каких-то интересных случаев из жизни зоопарка трёх не наберется. Нет, просто описание быта и рутины. Оживляют текст милые иллюстрации, они составляют половну объема книги, еще четверть книги это повторы и скобки. Нет, это не те самоповторы, когда автор мыслью возвращается к чему-то уже изложенному и кратенько пересказывает для пропустивших главу, это дикие повторы слов и предложений. Предложения она повторяет. Вот повторяет и все. Слова и предложения. А скобки? О! Их надо безжалостно удалить вместе с содержимым, пока они не пустили метастазы в читательский мозг (мозг, это в голове такая штука). Очень хотелось вручить автору «Пиши, сокращай».Что в итоге? Про животных. которых я люблю всех всегда и в любом виде, я читала словно отбывала повинность. Деревенские пейзажи были бы хороши, если бы не зубодробительный стиль. Картинки очень скрасили чтение. Я думаю, что Юлия Говорова очень хороший человек и всем сердцем любит деревню и животных, но вот рассказать о прекрасном времени проведенном в чудесном месте с замечательными людьми и любимыми животными у нее совсем не получилось.Но зоопарку в любом случае реклама, не думаю, что им там легко живётся, может быть спонсор найдётся, уже польза.

Для того, чтобы писать о животных, надо их любить. Казалось бы – банальнее мысли не бывает. Вторая банальная мысль – хорошо написанная книга о животных побуждает читателя любить этих животных. Это срабатывало у Даррелла, Хэрриота, Моуэта. Это сработало и в этот раз.Юлия Говорова по образованию не биолог, а наоборот филолог. Кто может быть дальше от ухода за зверями, от навоза и кормежки, от ухода и чистки? Изысканные филологи. И тем не менее, именно Юля работала несколько лет в обыкновенном деревенском зверинце Псковской области.Удивительный зверинец, в нем нет никакой экзотики, обыкновенные кролики, рыси, крокодилы, еноты, кенгуру, верветки (это такие обезьянки), соболя, дикобразы, игуаны, гуанако и прочая российская живность. Выкинутые хозяевами, подобранные, списанные по старости, принесенные окрестными детьми. Все живут, выхаживаются, а автор о них пишет.И удивительно пишет. Это такой нарочито сказочный напев, простой, лаконичный, завораживающий. Без присюсюкивания и придыхания. Они наши братья и мы с ними на равных. Все время проскакивает – а они тоже люди, тоже имеют право покапризничать, пообижаться и кто сказал, что им положено есть только то, что положено наукой ветеринарией? А вкусненькое? А если вот оно хурму любит, хотя нигде не сказано, что этому зверю положена хурма? И как-то отравлений не было, звери здоровенькие и наверное по своему счастливые. И люди счастливые, хотя жизнь в деревне не сахар. Но счастливые, потому что такой работой занимаются только те, кому она по душе и сердцу, а тогда можно махнуть рукой на отсутствие удобств. И пусть жако Жакоб изжевал автору три черных свитера, сидя на плече, никто не в обиде.А теперь будет несколько цитат, не объема рецензии ради, а для знакомства с языком автора. Кому понравится, то не сможет отказаться, я так думаюНемного о жителях:Игуана смотрела на снег и на протоптанные дорожки в саду. Мешок у нее на шее во время дыхания раздуется и сдуется. Снег облеплял, а иногда в метель залеплял окна.С подоконника она летом перебиралась на яблоню в саду (которую еще зимой присмотрела из окна) и прижималась к корявому стволу, обхватывала ствол, кора под ее коготками осыпалась.Она замирала на яблоне. Поворачивалась к солнцу то одним своим боком, то другим, и жмурила, и закрывала глаза от наслаждения.Спускалась с деревьев и ела у нас в саду перед домом одуванчик. Игуану мы звали Монтесума.ИлиМедведица Василиса у нас наоборот, в отличие от хлебосольной и опростившейся, что ли, в деревне у нас, да еще и лежащей зимою на печке, верветки Ляли, предпочитает любому родному продукту зарубежный.Яблоки она ест сорта голден (а не полосатку или белый налив, которые мы приносим ей из сада). Она любит и ценит апельсины.Василиса очищает от кожуры апельсины, наколов их поочередно на коготь. Сдирает, и тоже когтями, с шоколадных конфет фантики. Любит киви, бананы. И мандарины, конечно.ИлиСотрудник, ухаживающий за животными в зоопарке, называется легким словом «кипер» (от английского глагола «to keep» – заботиться).«Ту кип де волк» или «ту кип де лось». Работа необходима и престижна.Потому что если животное спит или его не видно в вольере, то к киперу, «своему» человеку, кормильцу, оно выйдет точно. И посетители ходят обычно за кипером гурьбой: «Сейчас, сейчас кормить будут! Сейчас увидим!»Кипер идет по зоопарку, нагруженный судками и увешанный разносолами и кормом, как торговец сушками из книги Гиляровского о Москве начала девятнадцатого века (вспомним, как плюнула сушкой в лицо нам Василиса!)И если честно, то мне слово «кипер» очень нравится. Оно неуловимо напоминает мне «клипер». Маневренное парусное судно. А кипер – он как раз должен быть как клипер: вертким, и четким, и маневренным.И я решила, конечно же, тоже, что я кипер (ну и клипер). Не просто, как говорится, и с чего еще старина Даррелл начинал, «человек с совком и метлой» (потому что любой ухаживатель за животными почти всегда совмещает эти две достойные и полезные функции – уборщика по вольерам и кормильца), а именно кипер. Да, я кипер!Книга добрая и славная.