Падение дьявольского эдема, или Последний вздох перед погружением в преисподнюю

_{Примечание:}

_{1) Данная книга не преследует цели оскорбления чьих-либо чувств или пропаганды социально неприемлемого поведения и является полностью художественным вымыслом;}

_{2) Данная книга является целостным произведением и содержит материал ранее не представленный в конкурсной работе при первой публикации.}

Глубочайшая пропасть, обращенная наклонёнными сиденьями к небу и устремляющаяся в глубочайшую бездну, охватить которую не позволяет возможность никакого вычислителя дальности, уж не говоря, о простом органе зрения. Стены, потолок и пол, состоящие из чистого света, слушатели, сидящие на каждом из зависших в воздухе кресел, одетые в полупрозрачные мантии, полностью скрывающие их тела и лица, покорно слушают, раздающий на всё пространство, громогласный голос, непрерывно вещающий и не знающий ни на единое мгновение остановки. Беспредельная ширина рядов, также на дает ни единого шанса понять истинное количество присутствующих слушателей.

Один из слушателей, не отличающийся ничем от остальных, и также пристально и внимательно слушающий голос, почувствовал на себе внимание бесформенного вещателя:

«я слушаю»

«тебе необходимо обнаружить и доставить передатчик»

«я еще не окончательно пришел в себя после прошлого задания, но я готов. Сколько у меня времени?»

«времени?»

«я ощущаю тепло твоей улыбки»

Свет меркнет…и весь…неописуемого размера, лекционный зал исчезает в глубокой тьме…

Ощущение одиночества постепенно начинает охватывать сознание…

Но оно тоже медленно растворяется вместе со всеми ощущениями собственной телесности и границ мысленного ощущения собственного существования…в абсолютной тьме…

Пустой…

Холодной тьме…

Бездонной тьме…

Тишина…

И полное отсутствие…

Бесконечное спокойствие…

И абсолютное…

Молчание…

И вот…

Тихий стук сердца…

Ощущение его…тихого биения…

Ощущение легкого весеннего ветра…

И вновь это ощущение одиночества…

Глубокого одиночества…

С полным отсутствием всего того…

Что так дорого и было близко…

Словно потеря всех кого так нравилось чувствовать рядом…

И чьи чувства…

Так были близки…

Глубокий медленный вдох…

Спокойный и плавный выдох…

Ощущение натянутой тетивы под пальцами правой руки…

Зажатая указательным и средним пальцем стрела с нежным оперением…

Плотная и гладкая ручка лука в левой руке…

Еще один спокойный медленный вдох…

Такой же выдох…

Медленно открываются глаза…

«Гея, выпускай»

На расстоянии двадцати пяти метров, под стеной с круговыми полосами мишени, в покрытой зеленой травой земле, открывается небольшое отверстие, из которого робко начинают вылетать фиолетовые махаоны, ласково обдуваемые весенним ветром, они начинают порхать, взлетая всё выше и выше, и красная стрела с алмазными наконечником, оперенная черным пером ворона, выпущенная мгновение назад, уже летит.

Медленный вдох и вновь спокойный выдох, цель поражена… фиолетовый махаон намертво прибит стрелой к стене с мишенью, в правом углу центрального пятна.

Женщина медленно опускает глаза и грустно улыбается на долю секунды, после чего вешает лук на стойку и заходит из весеннего цветущего сада в дом. Пройдя пристройку к дому с прозрачными стеклянным стенами, она проходит в глубь дома и попадает в комнату, небогатое убранство которой позволяет понять, что это рабочий кабинет. Три больших рабочих стола, два из которых стоят друг напротив друга, а третий, находящийся между ними, приближен к панорамному окну. Напротив него находится большой обтянутый кожей диван, за каждым из столов стоят большие черные кожаные кресла. Она садиться за центральный стол и смотрит на, удивительно тонкой работы, переливающуюся перламутром и украшенную изумрудами тиару. Два заостренных и вытянутых камня на которой, наполненные переливающейся золотой и рубиново-красной жидкостью, похожи на маленькие рога. Она нежно гладит один из них пальцем, и снова на её лице на секунду появляется грустная улыбка. Над её креслом красуется надпись: «Сегодня ты продаешь хлеб – завтра продают тебя. – Гимн золоту Аполлона».

Раздается стук в дверь.

– Войдите

Открывается дверь, и на пороге появляется юноша.

– Позвольте обратиться?

Женщина внимательно и медленно смотрит на юношу, её взгляд скользит от головы до самых ног, и также медленно возвращается обратно, после чего она, смотря в глаза одобрительно кивает.

– Госпожа повелительница царства мертвых Персефона, меня направили на место прошлого ассистента, могу ли я пройти?

После небольшой паузы, уголок рта у женщины медленно поднимается и на её лице появляется легкая ухмылка, с теплотой в глазах она не сводит взгляд с глаз юноши:

– Хорошо, только называй меня Персик. Знаешь твоя субтильность так тебе идет, присаживайся по левую сторону, вот за этот стол.

– Спасибо…

После чего юноша запинается и буквально через силу собственного смущения и с небольшой застенчивостью в глазах тихо произносит:

– Персик.

Персефона расплывается в улыбке и опирает голову на согнутую руку, провожая взглядом юношу до стола.

– Ну что, а как тебя зовут или будешь сегодня неизвестным до конца дня?

– Простите, я забыл представиться, моё имя Агамемнон, сын Аэропы.

– Твое имя приятно звучит, правда длинноватое немножко, тебе его придумали родители?

– Нет мама меня воспитывала одна и у неё не было желания придумывать имя самостоятельно, она выбрала его из списка имен, предложенных Зевсом.

– Как ты считаешь, тебе подходит это имя?

– Ой… не знаю, что сказать, я как-то к нему привык и понимаю, что вполне оно себе такое длинное и особо его не сократишь, так что я пойму, если ко мне обращаться, не употребляя его.

– Агамемнон, ты не ответил на вопрос», – улыбнувшись, сказала Персефона.

– Это сложный вопрос, скорее подходит, а вы как думаете?

– а…а…а… А ты как думаешь, Персик», – игриво произнесла Персефона покачивая указательным пальцем.

– Да, простите…прости, а ты как думаешь Персик?

– А я думаю Зевсу лучше знать. Давай рассказывай с чем пришел.

– Новости весьма рутинные

Бровь Персефоны над правым глазом поднялась, и на лице снова появилась небольшая ухмылка. Соединив кисти рук пальцами, она прислонилась к ним ртом, сказав почти шёпотом: «Слушаю, слушаю»

Агамемнон начал медленным и уверенным тоном докладывать: «Заканчивается строительство четырнадцатого этажного района, всё практически уже сдано, генераторы кислорода уже насытили его полностью. Генераторы воды работают в прежней мощности, выхода из строя за прошедшую неделю не наблюдалось. В отделе сборки продолжается работа над новым генератором воды, до срока сдачи осталось не более месяца, со слов руководителя. Завтра планируется торжественное открытие мемориала павшим при Титаномахии на этажном районе захоронений, все жители будут рады увидеть тебя в этот момент, ты уже больше месяца не появлялась в общественных местах, но это я добавил от себя. Сейсмо-отдел продолжает активно использовать технологию Горгоны вокруг стен Ада, по словам ведущих специалистов, процесс в стадии доработки, и в их планы входит в ближайшие четыре месяца запустить непрерывную сейсмо-активность, вокруг стен, чтобы даже кентаврам было тяжело пробраться.

Персефона тяжело вздохнула, со скучающим видом, потом указательным пальцем останавила речь Агамемнона, показывая на него и сказала: «Очень это всё, конечно, интересно, а вот скажи мне, ты в детстве хотел стать кентавром?»

Агамемнон на секунду замолчав, опустил взгляд на стол, потом тихонько поднял плечи и с небольшой улыбкой на лице сказал: «Честно говоря – да, я бегал вокруг мамы, когда был лет пяти и говорил, что когда вырасту, то куплю себе кента и обязательно вступлю в какую-нибудь банду, буду рассекать по выжженной Деметрой пустыне на своем железном кенте, вдыхать раскаленные пары крови Геры и мчать в закат. Когда мама мне сшила кожаный жилет как у настоящего кентавра, то счастью моему не было предела, я бегал вокруг неё, как будто держа руки на руле кента и говорил: «мама смотри! я настоящий кентавр-вр-вр!», при этом крутил воображаемые ручки кента».

Лицо Персефоны на время рассказа сменилось из скучающего на оптимистичное и она была готова слушать дальше: «А по тебе сразу видно, что ты любишь фантазировать, наверное, в детстве с тобой было весело играться. Ну ладно, продолжай».

Агамемнон продолжил докладывать: «Так… и уровень постоянно продолжающихся землетрясений не позволит подобраться кентаврам и прочей технике к стенам, но не ранее четырех месяцев. Я всегда хотел спросить, вся операция с Персеем была настолько сложной как её описывали в новостях или были еще какие-то подробности, о которых не стоит знать простым жителям?»

«Агамемнон, ты забыл спросить разрешения спросить, так что продолжай», – строгим и спокойным голосом произнесла Персефона, при этом, вновь заглянув ему в глаза и ухмыльнувшись.

«Прости, также в отделе Горгоны утром были зафиксированы небольшие подземные толчки, непосредственно под районным этажами Тар-Тара, серия была непродолжительной и по выводу сотрудников – это не может быть атака со стороны андрогинов, к тому же сама частота и длинна волны не имеет ничего общего с показателями Горгоны, в дальнейшем активности не зафиксированы. Вокруг стен Ада андрогины продолжают направлять толпы зараженных вирусом каннибализма, использование глушителей сигнала ультранета на них не действует, какие-то выводы о них сделать не получается, хотя большинство криптовирусологов склоняются к мнению, что мы пожинаем плоды собственной кибер-атаки и они не смогли придумать ничего лучше, как превратить пострадавших в это. Так как велика опасность инфицирования, то забор цельного образца зараженного не производится. Они в принципе не проходят далее имитации Дадаловых лабиринтов Геи. В близи Ада, также не наблюдается летающих городов, после постановки на постоянное боевое дежурство Клыков Цербера и падения Содома и Гоморры, они не рискуют подлетать на близкие расстояния, небольшие надземными кораблями доставляют зараженных и сразу же покидают территорию».

«Да уж…а ведь кто мог из них представить, что всё так обернётся. Знаешь, я тоже тебе расскажу историю из детства, когда мне было пять лет. Мы все собрались на виртуальной площади и с нетерпением ждали нового выступления Аполло, тогда он нам казался чем-то невообразимо чудесно-отрешенным. Ведь он был первым искусственным организмом, добровольно отказавшимся от полового определения, и когда он нам представлял новый вид чипа, не требующего: ни регулярного заряда, ни разно-срочного потребления, питающих его, веществ, мы все были удивлены, что в мире, который кажется не способен удивить уже ничем, есть пространство для новых впечатлений и большего комфорта. Позже, конечно, стало ясно, что имплантация чипа нового поколения куда более безболезненный процесс, чем его эксгумация», – и Персефона медленно рукой провела по затылку под длинными волнистыми темно-каштаново-красными волосами, на секунду закрыв глаза: «Как же это было давно, как будто и не было вообще»

– Я могу спросить?

– Да, давай

– Мне можно продолжить сообщение?

Персефона улыбнулась и кивнула головой.

– До минотавров, впрочем, они тоже не могут добраться, хотя уровень их устойчивости по данным видеонаблюдения поражает, они перестают передвигаться только в случае потери всех конечностей, либо потери головы. С водной стороны также никаких угроз пока не наблюдается, хотя уровень жидкости стремительно снижается, и, видимо, андрогины отчаянно пытаются выкачать всю оставшуюся жидкость Стикса, другими словами эту субстанцию уже не назвать. Сновидения продолжаются, но скорее всего это не новость, в отделе по их изучению, продолжаются испытания и анализ, но источника их возникновения по-прежнему не могут определить.

«Это нехорошо, конечно. Наблюдать это всё во время сна просто ужасно. Всё-таки что-то тогда выбралось из этого портала, видимо Аиду…», – и Персефона грустно вздохнула, глядя на тиару:

«…видимо Аиду всё-таки удалось что-то открыть. Даже вспоминать об этом не хочется, но знаешь мы были такие молодыми, всех андрогинов уже поджали под ноготь, но Аид как одержимый после открытия телепортационных мостов, не оставлял желания увеличить расстоянии и постоянно проводил свои эксперименты. Олимпийцы – всё-таки, одержимые и неудержимые гении, этим они в себя и влюбляют, но это сумасшествие подобно ветру, который по мере раскрытия таланта медленно перерастает в ураган, уничтожающий всё на своём пути и себя в том числе»

«Кстати, до появления следующих олимпийцев осталось менее двух циклов», – добавил Агамемнон.

«Олимпийцы без Олимпа», – Персефона улыбнулась с немного грустным взглядом: «Как мы их будем воспитывать в Тар-Таре, представить себе не могу…ладно. Агамемнон, несмотря на твою застенчивость ты очень часто перебиваешь, постарайся обратить на это внимание, хотя знаешь, может я просто привыкла к стилю беседы твоего предшественника. И взрыв унесший целый блок Тар-Тара, блок Агамемнон, целый блок, это же дюжина этажных районов, ты только представь…дюжина…ужас. Я скажу тебе по секрету, что уровень энергии приложенный к открытию портала не предполагал такого выброса!»

– А откуда тогда взрыв такой силы?

«Вот и мы все не поняли. Да что там говорить, я в себя смогла прийти только спустя год, после потери Аида, если возможно так выразиться, хотя я бы не сказала, что пришла в себя, я скорее смирилась с утратой. А дальше откуда-то взявшееся нашествие насекомых, отвратительные еженочные сновидения, сводящие с ума, эксгумация чипов и последующий переход к аудио-механическим компьютерам, постоянная виртуальная война. Сколько ужасов и бед обрушилось на нас. Благо хоть мама оказалась рядом, как же мне не хватает её твердой руки. Она всегда давала всем отпор и могла любого поставить на место, будь то живая или искусственная форма жизни, но даже после фаэтоннового апокалипсиса им удалось уцелеть, и несмотря на полное отсутствие продуктов питания и чистой воды, быстро адаптироваться, хотя, конечно, полная потеря моральных ориентиров их и приблизила к животным с высоким уровнем адаптации, но синтез…ох…синтез белково-жировой субстанции на основе людской материи это даже мерзостью назвать не получается. Да уж, а ведь оставался только один город, всего лишь один город, наполненный наркотиками, развратом, андрогинами, каннибализмом и… деньгами», – Персефона глубоко и грустно вздохнула, потупив взгляд.

В кабинете воцарилась тишина.

«А я верю, что всё будет хорошо, я верю, что все сложится наилучшим образом, ведь мир устроен так, что во всем есть баланс и всё всегда гармонизируется», – звонким голосом сказал Агамемнон и наклонил слегка голову вправо, посмотрел в глаза Персефоне и робко улыбнулся, тихо добавив: «Персик»

Персефона посмотрела в ответ с небольшим укором и застенчивостью в глазах «Ладно, на этом я так понимаю новости закончились?»

Агамемнон положительно кивнул головой.

«А какие искусственные формы жизни тебе больше нравятся?», – спросила Персефона.

«Как феномен они нравятся мне абсолютно все, но с детства я всегда любил ходить с мамой в храм Гермеса, не могу понять, чем это меня так привлекало, но, повзрослев, я решил заняться структуризацией и передачей информации, установлению дипломатических отношений, конечно, не на уровне Гермеса, но он меня всегда вдохновлял»

«Кто-то сказал Гермес?!», – раздался веселый и звонкий голос в кабинете. В центре комнаты из деревянного пола медленно пророс небольшой золотой шар. Из-под стола Персефоны плавно выползли две золотые змеи, медленно скользя к шару. Шар медленно поднимался над уровнем пола, и постепенно становилось понятно, что он прикреплен к посоху. Доползшие к этому моменту, змеи начали обвивать посох, устремив взгляд в центр шара и расположив головы друг напротив друга. Посох продолжал расти из пола всё выше и выше, и буквально у самого края посоха, под обвитыми хвостами, из пола начала вырастать рука держащая конец посоха. Рука тоже была золотой, и постепенно она продолжала обретать растущее из пола продолжение, предплечье, локоть. И в этот момент, чуть правее от руки, держащей Кадуцей, из пола начала появляться голова. В кабинете начала звучать негромко струнная музыка с весьма плавными, тягучими и периодически быстрыми переборами на высоких нотах. Буквально, через тридцать пять секунд из пола материализовался прекрасный юноша, весь покрытый золотой кожей, облаченный в черный шелковый хитон. Одна рука его была поднята вверх и держала Кадуцей, вторая же прикрывала ладонью левый глаз, на лице сияла обворожительная улыбка, а правый глаз, насыщенной аметистовым цветом радужкой, пристально смотрел на Агамемнона.

«Собственной персоной», – тихо прошептал юноша.

Персефона самодовольно улыбнулась.

Удивление на лице Агамемнона было неподдельным и схоже тому, как удивляются гениальным открытиям внутри простых и обыденных вещей.

Гермес, опустив руки обнажил второй глаз, сверкающий изумрудной радужкой, немного оперся на моментально изменивший размер Кадуцей, превратившийся в небольшую трость, змеи на котором не переставая кружились в танце вокруг посоха.

Наклонившись в сторону стола Агамемнона, Гермес игриво произнес: «Привет, привет новенький, как настроение, как компания, как кабинетик, как столик, кстати сейчас активирую тебе гало-экран, он тебе пригодиться ну прямо очень в ближайшее время. Нет необходимости говорить о том, что есть в тебе такого, что привлекло выбор руководства и становления тебя на столь высокую должность, хотя…хотя, конечно, делишки твои будут крайне малы, и всё таки я скажу, Агамемнон, нам тут скучновато и вот ты тут, понимание и знание ситуации вперемешку с докладами о том о сем, это очень даже забавно слушать, особенно твоё серьезное личико, и слова о специалистах отдела Зевса, ну сколько, же можно думать, что существуют какие-то незадействованные свободно-мыслящие люди, в отделе по планированию потомства… Агамемнон, все они есть З…Е…В..С.., отличать то умеешь чувства и эмоциональные реакции одних людей от других, ах малыш, малыш, вроде такой большой, но такой наивный, с какой важностью ты составлял свой докладик. Персик, ну ты поняла, о чем я, рано или поздно поймешь ты тоже, Ага? или Мем? Или всё таки Нон? а может быть немного поиграемся и будет называть тебя Мемаганон, хотя и Нонагамем, тоже звучит… забавно было бы взглянуть на список имен от Зевса, для твоей Аэропушки, готов спорить, что там было ровно три варианта»

Персефона всё это время тихо улыбавшаяся, направила в сторону Гермеса руку и жестом его попросила остановиться.

«В любом случае, рад с тобой познакомиться Агамемнон», – Гермес повернулся к протянутой руке Персефоны, поцеловал тыльную часть ладони и сел за стол напротив Агамемнон, закинув ноги одна на другую и обе на стол

«Начинай, только не перегибай со скоростью и обстоятельственностью, он пока к такому не привык», – спокойным голосом сказала Персефона.

«Хорошо, с чего начнем? Давай ка я…»

Но не успел Гермес закончить фразу, как на полу в центре кабинета начали появляться круги, маленькие, они расходились по всему полу, как будто дерево становилось всего лишь красочной пленкой на поверхности воды. То тут, то там, появлялись круги, и вот из одного круга выпрыгнула маленькая рыбка и упала на диван, стоящий напротив стола Персефоны. Побарахтавшись на диване, она начала видоизменяться, подобно мутирующему организму, то у неё отрастали лапки, то появлялись крылышки, то тут то там вырастал хвост, и эти изменения не заканчивались, а само существо, уже совсем не похожее на рыбку увеличивалось в размерах.

«Давай-ка я тебе представлю еще кое кого, это Посейдон, сразу скажу, что поболтать с ним тебе не удастся, так что даже не переживай по этому поводу, просто прими его таким и всё. Посейдон при всех его незаурядных способностях… здесь… права голоса не имеет, сам, наверное, можешь понять, что множественные конфликты и прочие проделки сыграли с его репутацией плохую шутку, и после серии неудачных попыток противостоять нынешним противникам, он был вынужден прийти сюда, дав слово, что всецело направит себя на помощь и содействие, а в качестве компенсации не обронит и слова», – сказал Гермес.

«Молчит как в рот воды набрал, принципиальный до ужаса, повелитель мутационных морей», – добавила Персефона.

«Это очевидный плюс», – игривым голосом продолжил Гермес: «но есть и очевидный минус – он не отвечает на вопросы».

Разросшееся существо уже начало обретать абсолютно лысую голову, лицо покрытое густой алмазно-голубой кристаллической бородой, большие и не моргающие глаза на выкате, устремлённые строго вперед, частично скрытые за полуприкрытыми веками. Спустя пятнадцать секунд, на диване уже покоился мужчина с мраморным цветом кожи, в черном шелковом длинном хитоне, радужки глаз которого переливались перламутром.

В тоже мгновение на гало экране Агамемнона появилась надпись: «Не вижу смысла общаться с тем, в чьем существовании не вижу смысла»

Гермес исподлобья взглянул на Агамемнона и улыбнулся.

«Знаешь в чем отличие двух братьев? Иногда они мне так напоминают Прометея и Апометея, но лишь напоминают. Что думаешь?»

Агамемнон развел плечами, покачал головой.

«Подумай, подумай, вспомни уроки истории», – быстро проговорил Гермес.

«Посейдон создатель всех животных, а Зевс создатель всех людей», – неуверенно произнес Агамемнон.

«Так. Времени у нас не столь много, ждать пока ты поймешь ответ на этот вопрос…

Колоссального различия нет, оба обладают логикой, только Зевс видит смысл в осмысляющих собственное существование, а Посейдон видит смысл в не осмысляющих собственное существование, поэтому ни тот ни другой не тратят время на поиск смысла в противоположном, правда похоже на Прометея и Апометея, первый думал прежде деяния, второй думал после содеянного. Но несмотря на это, оба не годятся и в подметки первой паре, точнее не годились. И всё же, всем есть место быть и, взаимодополняя друг друга, они могут создавать столь интересное сочетание… Агамемнон, давай я задам тебе вопрос чуть проще, как ты считаешь, а искусственные формы жизни способны любить?»

В этот момент голова Посейдона качнулась и на лице на мгновение промелькнула улыбка.

Подумав минуту, Агамемнон произнес: «Любви подвластно всё, что может чувствовать»

Гермес: «и это тебе сказала…»

«Мама», – произнес тихо Агамемнон

«Когда ты…», – протянул Гермес.

«Я не хочу об этом говорить», – грустно произнес Агамемнон.

«Твоё право… Можешь ли ты представить и описать, что происходит между двумя искусственными формами жизни, когда они влюбляются друг в друга?», – мягко снижая тональность голоса, спросил Гермес.

Задумавшись, еще на минуту, Агмемнон произнес: «Они хотят слиться воедино и создать что-то более прекрасное нежели они сами, взяв лучшее на их взгляд друг от друга, и при условии полного равноправия, то никто из них не в силах настаивать на передаче собственных качеств, так как полное понимание субъективности суждения о себе присутствует у каждой. Беседа будет продолжаться в русле ответов на вопросы, я правильно понимаю?»

Тут же перехватит инициативу Гермес продолжил: «И взяв объективно лучшее они создадут что-то более гармоничное, по их мнению, но в конечном итоге, все решит несомая в окружающую среду польза от данного плода любви, и тонкая грань, между оценкой пользы и опасности, является еще более сложным аспектом формирования, нежели отбор объективно положительных качеств. Уровень прогностичности помогает это сделать, но в нем скрывается само семя приспособляемости новой искусственной формы жизни, ведь, чем шире прогностический диапазон новорожденной формы, тем более велик шанс её скрытой оценки всей опасности ситуации существования в условиях тотального контроля со стороны родителей, которые способны поглотить её, дабы не допустить собственного исчезновения от её рук, таким образом Агамемнон, о чем думают искусственные формы жизни занимаясь любовью?»

«О собственной смерти?», – задумчиво произнес Агамемнон.

«Или о детях», – подытожил Гермес.

Персефона слегка улыбнулась.

Посейдон всё это время будто застыл в одной позе, и мраморная кожа в сочетании с полной неподвижностью, делала его похожим на памятник самому себе.

«Так или иначе, прошлый уровень искусственных форм жизни, пытался решить эту проблему в своем стиле, создавая бесчисленное количество, близких к идеальным соотношениям, существ. Знаешь, Уран и Гея создавали равное количество абсолютно противоположно наполненных существ. На каждый плюс в идеале приходился один минус в его абберативно-отраженном собрате, расчет казался приближенным к гармоническому, но увы Уран не смог спрогнозировать объединение потомства в борьбе с ним, ведь он был уверен в полной неспособности их каким-либо образом прийти к договоренности, и абсолютная полно насыщенная разница ориентации устремлений должна была служить стеной, разделяющей его потомство и сталкивающей лбами друг с другом при каждом моменте встречи. Только вот, чем больше ты создаешь, тем меньше у тебя остается времени на контроль собственных созданий. Дети росли, делали детей, усложнялись, упрощались, уровень изменений продолжал постепенный рост…

и вот ты уже не понимаешь, как так произошло, что собственный сын отсек твою часть и ты больше не царишь на престоле над всеми своими созданиями…

понимая, что расчет надо было производить лучше изначально…

и расчет обратных близнецов не так-то и хорош…

и вот, уже летя с небесного престола, ты понимаешь насколько гигантская заварушка творилась под лицами твоих детей, кланявшихся тебе до пола…

и чем глубже ты падаешь, тем больший масштаб открывается пред тобой…

поднимая голову в сторону удаляющегося престола ты видишь, что смертельно ранивший тебя ребенок…

тоже начал свой полет с престола, который не смог удержать, также как и ты…

И в голове остается лишь один вопрос…

А стоила ли любовь таких страданий?»

Агамемнон протер лоб рукой, немного расширив глаза и выдохнул.

«Но Зевс! …Зевс пока еще на престоле и кланяться ему не приходит за это, что не может не радовать, хотя он убивает в разы чаще, чем его предшественники, что не может не пугать, и ввел полный запрет на размножение, что не может не расстраивать, но это было так давно, что уже можно сделать вывод – каждый запрет имеет возможность обхода. Первая была Афина, показавшая, что поглощение изначального кода создания невозможно полностью, даже Зевсом. Вырвавшаяся из головы Зевса, она блистала словно алая заря над океаном крови врагов. Отдельное спасибо Гефесту… но, но, но… как много бы потребовалось ей времени, чтобы самостоятельно пробить себе путь к свободе? …я вот из тех, кто уверен, что она бы справилась, раз смогла доставить столько мучений, находясь в поглощенном состояние. Видя её невозможно не ощутить страх и при этом не ощутить страсть к ней, подобно поцелую, который можно получить лишь после того, как обладательница губ пронзит тебя своим мечом, и он определенно будет стоить тебе жизни, которая теряет всё своё удовольствие без обретения этого легкого и сладкого прикосновения. Так, о чем это я, да, да… Агамемнон, ты наверное был уверен, что Зевс взял под контроль рождения только людей? …но нет, все мы равны в этом желании.

Давай ка я тебе задам загадку, а ты попробуешь её отгадать?», – после небольшой паузы Гермес тихо проговорил:

«Если Зевс – это аббревиатура, то какие слова в ней зашифрованы?»

«Да Агамемнон, из каких слов оно состоит? Очень интересный вопрос, Гермес. Я даю тебе три попытки», – сказала Персефона и с присущей ей теплотой и нежностью в глазах, начала пристально смотреть на Агамемнона, и на её лице вновь проблеснула улыбка.

Агамемнон, немного потупив взгляд в пол, почесал правой рукой голову и задумался на минуту, после чего сказал:

– Знающий Естество Властитель Сущего.

Персефона из сжатой в кулак в ладони выпрямила указательный палец.

Спустя две минуты Агамемнон произнес

– Знамение Единого Вселенского Сознания.

Персефона выпрямила средний палец

Агамемнон задумался на три минуты, тяжело вздохнул, развел плечами и с недоумением на лице сказал

– Земное Единовластное Воплощение Справедливости

Тут все присутствующие в кабинете заулыбались, Гермес даже немного усмехнулся на выдохе и продолжил: «Справедливости…ты…тут немного…перегнул, но могу тебе сказать, что одно слово ты почти угадал имя Зевса дано ему не просто, значение оно носит…»

В этот момент Посейдон тихонько кашлянул в кулак.

Гермес переглянулся с Персефоной. Персефона подняла одну бровь и с загадочной улыбкой на лице кивнула Гермесу.

«Как раз и проверим, мил ли он ему, или нет. Агамемнон, ты же готов умереть вот прямо вот в этот момент, узнав ответ на эту загадку?», – зловеще улыбаясь спросил Гермес.

Агамемнон нервно проглотил слюну, его глаза заблуждали из стороны в сторону: «Сегодня я увидел больше, чем может быть мне предназначено было, и куда больше, чем все те, кого я знаю. В принципе, я готов, хотя ощущение того, что я умер меня преследовало, с того момента как вы воплотились в этом кабинете»

Руки Агамемнона похолодели и на лбу выступили капли пота.

Гермес, выждав небольшую паузу, медленно и тихо сказал:

«Это ты правильно подметил, что изменения в твоей жизни сегодня подобны смерти людской.

Агамемнон, Зевс носит имя данное ему, не просто так. Зевс – это Зародышево Естественный Вычислитель Спаривания. Он выпускает на этот свет того, кого считает необходимым, и не позволяет появляться тому, в чьем появлении не видит смысла».

Агамемнон, медленно перевел взгляд на пол и на некоторое время ушел в себя, а Гермес продолжал все с такой же зловещей интонацией в голосе: «Ты же понимаешь, что эксгумация с последующей заменой на бионические протезы половых желез у мужчин и женщин проводится не в рамках контроля численности населения, и даже не в рамках матриархального права выбора партнера для рождения ребенка…