– Женщина равна мужчине, но было бы преждевременно признать её таковой…
– Разумеется! – сказал чёрт.
– И если я говорил иногда о революции, то всегда прибавлял: её необходимо совершить мирным путём… вот! Я никогда не был революционером…
– А на съезде вы себя назвали таким именем! – заметил чёрт.
– Но – не в смысле аграрных беспорядков! – огорчённо возразил Иванов. – Я революционер, но только… не теперь… то есть не здесь… я «революционер в области права»… но не могу же я отрицать право собственности!
И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
– Итак, – сказал чёрт, – это не вы сделали революцию?
– Поймите меня, – страдающим голосом сказал Иванов, – всё, что в ней есть разумного, сознательного, – это моя работа, всё стихийное, бессознательное – работа крайних партий… это так просто!
– Значит, правда, – сказал чёрт, – что пролетарий сам завоевал свободу?
– У вас совсем нет логики, мой дорогой! – с досадой сказал Иван Иванович. – Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он… исчезал. А я… разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу… но я всегда ей говорил – борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты – вы помните? – публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже… и прочее! Однако – в меня никогда не стреляли, – значит, я пользовался в глазах правительства престижем и – отсюда ясно – значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой «за неё!» – и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже… помог делу освобождения страны… допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
– Вы его решили? – спросил чёрт.
– Давно! – сказал Иванов, пожав плечами.
– До завоевания?..