000
ОтложитьЧитал
Чтобы все было еще честнее, Инспектор купил и проштудировал Библию, а следом – и кучу книг с названиями, от которых так и веяло бородатой тугодумностью: был тут и «Типикон», и «Минея», и «Часослов» и даже «Требник», чтобы уж знать так знать – а еще, чтобы, хотя бы лишь намек учуяв, сразу спиной повернуться. Он и на службы сходил – не за один и не за два года, зато на все – и простоял их спиной.
Стоял любые долгие службы, и ясно-зимние, и травяные, и темно-весенние, и яблочно-зеленые, прожигая входные двери взглядом, и лишь тогда выходил (точнее, пробкой вылетал), когда говорили выйти оглашенным, потому что оглашенным как раз и не был – те, темноликие, согбенные, еще в детстве подсуетились и окстили.
***
И вот однажды в Рождество, когда все, как полагается, отдыхали и веселились за столами под елками, вызвался наш Инспектор ехать за дальнее село, проверить один дом престарелых. Тому дому было уже лет пятьдесят, и собирал он одиноких стариков с десятка совхозов. Там они на совхозные деньги и доживали свой век. Как раз время проверки подошло, Инспектор (одевшись в черное, потому что Рожество в белом встречают) с утра выехал, к вечеру до этого самого дома престарелых добрался и был встречен степенной делегацией бабулек. А между тем начинало мести, сначала слегка и как бы у самой земли, а потом буря подняла седую голову и стала сыпать уже не на шутку.
Пока Инспектор буровил профессиональным взглядам все углы на кухне, машину его занесло по крышу. А когда бабули, преодолевая его сопротивление, силком потащили его к столу – в котельной что-то ухнуло, гавкнуло и заревело. Старая труба не выдержала стужи и прорвалась. Была суета с ведрами, оханья, грохот, тряпки… Инспектор плюнул и остался в приюте до утра: сперва чинил трубу, потом раздавал валокордин сомлевшим старушкам, потом ел на темной кухне нарочито постно: сухарь и чай. Рядом на столе под бедным полотенчишком истекали запахом печеные окорочка – вернее, то, что от них осталось после рождественской трапезы.
Окорочка эти были американского происхождения и считались роскошью: вообще дом престарелых был беднейший, как и создавшие его совхозы. Бабулек было около двадцати, и ни одного старичка, а присмотра за ними и вовсе не было никакого (только раз в две недели приезжала медик Николавна, раздавала кому что прописано и спешно уезжала). Поэтому в доме накопилось кой-какой мужской работы. Да и не только мужской: перво-наперво с утра Инспектор вымел весь приют и помыл полы – делать это в рождественскую неделю запрещалось, а то щастье из дому уйдет. Бабки, вот по счастью как раз, с приметами не лезли – не то сами не знали, не то под руку не хотели говорить.