Нелли Гореславская
Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты
© Гореславская Н.Б., 2008
© ООО «Алгоритм-Книга», 2008
* * *
Феномен Михалковых. Вместо предисловия
Трудно найти другую столь известную в нашей стране семью, которая сравнилась бы с этим старинным многочисленным родом в количестве одаренных личностей. К ним можно относиться по-разному – не любить их самих и их творчество, не разделять их взглядов, не соглашаться с их высказываниями по разным поводам, но нельзя отрицать их талантливость. Причем здесь, опровергая правило, природа на потомках не отдыхает. У Михалковых-Кончаловских талантливы все.
Талантливы по-разному, в разных областях искусства и культуры, но все ярки, даровиты, своеобразны. Для народа они – кумиры, для власти всегда, при разных правителях и даже при разных социальных устройствах, – любимцы, этой властью обласканные, неизменно находящиеся на вершине российского Парнаса. В непростом мире творческих личностей такое их положение вызывает многочисленные пересуды и сплетни, разумеется, недоброжелательные, но… тем не менее, всерьез никем не оспаривается.
Многие коллеги и критики видят в этом их счастливом качестве просто умение приспосабливаться, угождать власть имущим. Однако вряд ли кто из серьезных критиков усомнится, например, в таланте Сергея Владимировича, давно ставшего классиком детской литературы… Или в актерском и режиссерском даре Никиты Михалкова, тоже давно ставшего мэтром отечественного кино… Не столь единодушно оценивается режиссерский талант старшего брата – Андрея Михалкова-Кончаловского. Но количество призов международных кинофестивалей, которых были удостоены его фильмы, и тут говорит само за себя и представляет достойный ответ его недоброжелателям.
Талантливы, а некоторые из них уже отмечены разнообразными призами и наградами за их вклад в развитие российской культуры и искусства, и представители следующего, молодого поколения Михалковых-Кончаловских. Конечно, пока они не сравнятся по известности со своими отцами и дедами-прадедами, поэтому эта книжка не о них. Но все же следует отметить, что, например, Егор Кончаловский – уже достаточно широко известный кинорежиссер. Правда, пока он снимает не серьезное кино, а в основном боевики, и очень этим, по его словам, доволен, но, наверное, всему свое время. Думается, еще дозреет – фамилия заставит. В смысле – гены. Об остальных детях Андрея Сергеевича, к сожалению, или известно слишком мало, или они еще малы, поэтому и сказать о них пока нечего.
Зато на слуху имена детей Никиты Сергеевича. Так, его старший сын от брака с Анастасией Вертинской Степан Михалков не стал продолжать семейный кинобизнес и выбрал карьеру ресторатора. Впрочем, жизнь покажет, чему же он ее в конце концов посвятит. Ведь он еще и генеральный продюсер студии «Art pictures». Так что внимания со стороны прессы, модной тусовки и обычных граждан к нему не меньше, чем к любой кинозвезде. Что касается Анны Михалковой, то она, как пишут на ее сайте, «все время мечется в поисках себя, не удовлетворяясь ни принадлежностью к клану Михалковых, ни ролью хорошей актрисы, ни ролью популярной телеведущей, ни работой в российском Фонде культуры…». И то, и другое, и третье Анна уже испробовала на практике. И все получилось. Младший сын Никиты Сергеевича Артем тоже стал актером и, как повелось в звездном семействе, пробует себя в режиссуре. Наконец, папина любимица Надя учится в МГИМО на факультете международной журналистики и, как и все Михалковы, снимается в кино. Кинокартин за ее плечами пока немного, но ведь и она еще совсем молода. Сейчас Надя снимается в фильме Никиты Сергеевича «Утомленные солнцем-2».
То есть своим молодым поколением Михалковы и Кончаловские могут быть вполне довольны – их род растет, ширится и процветает. Уродов и паршивых овец не видно.
Возможно, разгадка такого чудесного феномена в древних и глубоких родовых корнях?
История древнего рода
Родословная
«Сергей Владимирович свою родословную стал собирать уже давно, к своим корням относится очень бережно. И нас к тому же приваживает», – написал Андрон Кончаловский в своей книге «Низкие истины». Беречь им и в самом деле есть что.
Дворянский род Михалковых известен еще с конца XV века, со времен Ивана Грозного. Пошел же он от некоего Михалки, от имени которого и образовалась фамилия его потомков. По одному из представителей династии получило свое название и подмосковное имение Михалково, ныне входящее в черту города.
Как известно, в те древние времена западные русские земли оказались под властью Великого княжества Литовского. В XV веке многие русские жители этого края, чтобы избежать притеснений со стороны литовских феодалов и не желая переходить в католичество, растворяться в чуждой им этнической среде, терять свою принадлежность к русскому народу, переселялись на Русь – в Москву, Тверь и другие города. Выехал в первой половине XV века из Литвы в Тверь, на службу к великому князю Ивану Михайловичу Тверскому, и некто Марк Демидович. От его потомков Киндыревых и «ответвились» Михалковы.
Наиболее ранний известный представитель рода Михалковых – это некий Гридица Михалков (упоминается под 1498 годом). Далее идет Тимофей (Тиша) Федорович Михалков – дьяк, сперва казенный, позже великокняжеский, а затем дворцовый. Упоминался он в завещании князя Дмитрия Углицкого, составленном в 1521 году, как заведующий его казною. Это, несомненно, свидетельствует о высокой степени доверия, оказанной Т.Ф.Михалкову, и о его близости к князю. В 1532 году Т.Ф. Михалков внес 50 рублей в Троице-Сергиев монастырь, тогда еще не бывший лаврой, на свое «вечное поминование». Впоследствии он был похоронен там на монастырском кладбище. Это подтверждает факт пожертвования в монастырь сыновьями Т.Ф. Михалкова Андреем и Полиевктом 100 рублей на поминание отцовской души.
Троице-Сергиева лавра стала одной из усыпальниц рода Михалковых. В списках погребенных в ней значатся и супруга Богдана Артамоновича Михалкова – Агриппина, скончавшаяся в 1631 году, и некий старец Арсений Михалков (возможно, ее муж), по-видимому, постриженный в монахи перед своей кончиной в 1633 году. Андрей Тимофеевич Михалков, сын упоминавшегося Тимофея Федоровича, при Иване Грозном был назначен наместником в Тулу, где и находился в 1580–1582 годах, впоследствии он стал воеводой в пограничном Смоленске. Его сын Андрей также был наместником в Туле (1582), а потом воеводой в Смоленске (1584).
Константин Иванович Михалков был первым постельничим молодого царя Михаила Федоровича и наместником трети московской (1614).
Так, в сборнике «Старина и новизна» (книга XVII, 1914) записано: «Михалковы в свойстве с Шестовыми, родом Великой Старицы Марфы Ивановны, матери Царя Михаила Федоровича. Первым «постельничим» вновь избранного Царя был человек ему не сторонний, а именно Михалков».
Среди предков Михалковых были и ратники, и служилые дворяне. В период Смутного времени известен был Федор Иванович Михалков, который служил воеводой в нескольких русских городах. Он не поддался соблазну поступить на службу ни к Лжедмитрию I, ни к Тушинскому вору. За верность и участие в боевых действиях против поляков Федор Михалков получил от князей Трубецкого и Пожарского вотчину.
Сын Федора Ивановича, Дмитрий Михалков, сорок лет нес ратную службу. Он участвовал в войнах с Польшей и Швецией, происходивших в XVII столетии. В 1659 году в бою под Конотопом получил тяжелую рану, но, несмотря на это, оставался в строю. Через несколько лет он был вновь ранен в бою с турецкими войсками под Чигирином, но и тогда военной службы не оставил.
Традиции семьи Михалковых
Славные традиции семьи Михалковых продолжили и последующие ее поколения – как в допетровские, так и в послепетровские времена. Так, прапрадед писателя, его полный тезка Сергей Владимирович Михалков (1789–1843), в составе знаменитого Семеновского полка дослужился от унтер-офицера до чина подпоручика, сумев отличиться в сражениях против Наполеона под Аустерлицем (1805 г.) и при Фридланде (1807 г.), был награжден несколькими боевыми орденами России.
А вот сын его, прадед поэта Владимир Сергеевич Михалков (1817–1903), открыл новую страничку в истории семьи – теперь уже не в военной сфере, а в области культуры. Блестяще окончив Дерптский университет (ныне г. Тарту), он посвятил себя деятельности на ниве народного образования: в течение долгих лет был почетным смотрителем Ярославской губернской гимназии, которой в 1855 году пожертвовал крупную коллекцию минералов и книги из личной библиотеки. Будучи страстным коллекционером, большую часть предметов старины – гравюры, посуду, одежду – передал Историко-художественному музею Рыбинска: они и по сей день составляют золотой фонд его экспозиции. В отставку Владимир Сергеевич вышел в чине действительного статского советника (в военной иерархии чинов соответствует генерал-майору), и, являясь владельцем одной из известнейших частных библиотек России, он, в лучших традициях дворянской интеллигенции, оставил завещательное распоряжение предоставить свое собрание «в общественное пользование». Выполнил волю своего покойного деда отец С.В.Михалкова, Владимир Александрович: в 1917 году уникальная родовая библиотека перешла в фонд Румянцевского музея, где и находится до сих пор.
Любопытно еще и то, что побочные ответвления генеалогического древа рода Михалковых ведут к близким родственным связям с Толстыми и к дальним – с Николаем Васильевичем Гоголем.
Примечательна и родословная С.В.Михалкова по материнской линии. Мать его, Ольга Михайловна (урожденная Глебова), происходила из семьи, представители которой также отличались как на военной, так и на государственной службе. Так, прапрадед писателя, Михаил Петрович Глебов, участник Отечественной войны 1812 года, в 1814 году был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость» в знак особого отличия в сражении против французов при Гельзберге. Такую же награду за доблесть в войне 1812–1814 годов получил и другой прадед Ольги Михайловны – майор Григорий Михайлович Безобразов.
Что касается отца будущего поэта, Владимира Александровича Михалкова, то он окончил юридический факультет Московского университета, однако вдруг неожиданно для всех увлекся… птицеводством. Но неожиданностью это могло показаться лишь на первый взгляд. Дело в том, что Октябрьская революция, радикально изменив общественный строй в России, тем самым вольно или невольно «вытеснила» из страны многих образованных специалистов из числа представителей русской интеллигенции. Их место должны были занять те, кто решил служить своему народу независимо от формы власти в государстве. К таким людям и принадлежал Владимир Александрович Михалков.
Могла ли семья Михалковых спрятаться от бед и невзгод послереволюционной России где-нибудь в Париже или в Берлине? Разумеется, могла. Почему же Владимир Александрович выбрал иной путь? Почему он решил, несмотря ни на что, терпеть все, что выпало на долю русскому народу? Как считает Сергей Владимирович, потому, что его отец знал себя, знал, что истинно русскому человеку трудно, почти невозможно прижиться в чужом, даже благодатном краю.
Владимир Александрович говорил:
– Россия выбрала себе другую власть. Я – русский человек, и я не буду бороться с этой властью, я буду работать, служить своему народу…
«Надо при этом учесть, что он был верующим человеком и понятия долга перед людьми, Отечеством были для него не пустым звуком. Поэтому он в числе других образованных людей услышал призыв о помощи, в которой нуждалось разрушенное хозяйство страны.
Да, призыв был от новой власти, от большевиков, от тех, кто разорил его семью. Но другой-то власти не было! И другого разумного призыва он не слыхал. Великий жизнелюб, энергичный, деятельный человек, отец мой не мог, как иные, сидеть где-нибудь в уголке и крыть «проклятых большевиков», вспоминая с надрывом свое светлое былое, чем занимались многие «бывшие» что в России, что в эмиграции. Воспитанный в уважении к простому народу, в сострадании к его бедам, он не посчитал доблестью саботаж, а пошел и стал работать там, где был нужнее».
Впрочем, в том, что в 1927 году семья Михалковых переехала из Москвы в Пятигорск (Владимиру Александровичу предложили работу в Терселькредсоюзе), Сергей Владимирович усматривает и еще один немаловажный аспект: «бывшим» лучше было в то смутное, тяжелое время находиться подальше от центра власти и глаз бдительных органов.
Ученый, изобретатель, энтузиаст и пропагандист своего дела, Владимир Александрович менее чем за десять лет опубликовал около тридцати работ по птицеводству. Его имя и по сей день занимает почетное место в ряду ветеранов отечественного птицеводства.
Мать Сергея Владимировича, Ольга Михайловна, всецело преданная семье, мягкая, сердечная женщина, некоторое время учительствовала, была сестрой милосердия, а затем полностью отдала себя мужу и детям. Детей было трое, и все сыновья – Сергей, Михаил и Александр. По рассказам Сергея Владимировича, вспоминая о матери, он прежде всего представляет ее склоненную голову в неярком свете керосиновой лампы: мама старательно распарывает какое-то старое пальтишко, прикидывая, какую полезную вещь можно из него выкроить для кого-то из членов семьи… Именно ей братья обязаны тем, что получили образование, выучили языки, умели прилично вести себя в обществе. А мужу она была верной соратницей в его изобретательстве, всегда поддерживая все его начинания, а иногда тактично подсказывая то или иное возможное решение возникших проблем. Неслучайно, говоря о высоких наградах, которых в разные времена были удостоены его предки, благодарный сын отмечает, что «мама моя тоже имела право на высокую награду» за самоотверженность, верность своему материнскому долгу и умение держаться достойно в самых тяжелых жизненных обстоятельствах…
Великий предок
Еще более известным в русской истории, хотя и менее знатным, был род жены Сергея Владимировича – Натальи Петровны Кончаловской, внучки великого русского художника Василия Ивановича Сурикова и дочери известного живописца Петра Петровича Кончаловского.
Знаменитый предок режиссеров Михалковых Василий Иванович Суриков был родом из казаков Суриковых, которые пришли в Сибирь с Дона вместе с Ермаком. После того как Ермак утонул в Иртыше, казаки пошли вверх по Енисею и основали в 1622 году Красноярские остроги, как назывались в то время поселения, укрепленные частоколом. Тогда и упоминается впервые имя Суриковых. Хотя первые точные указания о Суриковых относятся уже ко временам Петра Великого.
По словам Максимилиана Волошина, написавшего прекрасную книгу о великом русском художнике, «…в течение всего XVIII века Суриковы остаются простыми казаками и только в первой половине XIX века доходят до офицерских чинов – между ними появляются сотники, хорунжие, а один из них – Александр Степанович – становится полковым атаманом Енисейского казачьего полка, преобразованного в 1822 году из Енисейской и Красноярской дружин, существовавших в течение двухсот лет, со времен Ермака». Дед Василия Ивановича Сурикова, Александр Степанович, был первым полковым атаманом Енисейского полка. Суриков гордился своим происхождением и писал об этом: «Со всех сторон я природный казак… Мое казачество более, чем 200-летнее».
Отец Василия Ивановича – Иван Васильевич был сотником и умер молодым (в 1859 г.). Он был очень музыкален, обладал прекрасным голосом, и губернатор Енисейской губернии его возил всюду с собой как певца. Волошин приводит воспоминания самого Василия Ивановича о детстве: «В Сибири народ другой, чем в России: вольный, смелый, – рассказывал он. – И край-то у нас какой. Енисей течет на пять тысяч верст в длину, а шириною против Красноярска – верста. Берега у него глинистые, розово-красные. И имя отсюда – Красноярск. Про нас говорят: «Краснояры сердцем яры». Сибирь западная плоская, а за Енисеем у нас горы начинаются, к югу – тайга, а к северу – холмы. Горы у нас целиком из драгоценных камней: порфир и яшма, а на Енисее острова Татышев и Атаманский. Этот по деду назвали. И кладбище над Енисеем с могилой дедовой, красивую ему купец могилу сделал.
А за Енисеем над горой станица Торгошинская… Первое, что у меня в памяти осталось, – это наши поездки зимой в Торгошинскую станицу. Сани высокие, мать, как через Енисей едем, не позволяла выглядывать, и все-таки через край и посмотришь: глыбы ледяные столбами кругом стоймя стоят, точно долмены. Енисей на себе сильно лед ломает, друг на дружку их громоздит. Пока по льду едешь, то сани так с бугра на бугор так и кидает. А станут ровно идти – значит на берег выехали. Вот на том берегу я в первый раз видел, как «городок» брали. Мы от Торгошиных ехали. Толпа была. Городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался…
Мать моя из Торгошиных была. Торгошины были торговыми казаками, но торговлей не занимались: чай с китайской границы возили от Иркутска до Томска… Мать моя удивительная была. У нее художественность в определениях была: посмотрит на человека и одним словом определит. Рисовать она не умела. Но раз нужно было казацкую шапку старую объяснить, так она неуверенно карандашом нарисовала: я сейчас же ее увидал».
Прасковья Федоровна, как вспоминают современники, действительно была незаурядным человеком – сильная, смелая, проницательная. Она мастерски вышивала цветами и травами по своим рисункам, тонко чувствовала цвет, разбиралась в полутонах.
Первые уроки рисования Суриков получил у школьного учителя Н. В. Гребнева, который занимался с талантливым мальчиком отдельно. По окончании школы в 1868 г. юноша отправился в Петербург. Первая попытка поступить в Академию художеств была неудачной: провал на рисунке с гипса. Однако Суриков не пал духом, не растерялся. Он поступил в Рисовальную школу при Обществе поощрения художников, отучился в ней три месяца, осенью успешно сдал экзамен и был принят в Академию. Учился блестяще. Особенно увлекался составлением композиций, за что товарищи прозвали его «композитором».
После окончания Академии Суриков получил очень выгодный заказ на выполнение четырех росписей на тему истории Вселенских соборов для строящегося тогда в Москве храма Христа Спасителя. Эта работа давала художнику материальную независимость, к которой он всегда стремился.
Переезд в Москву сыграл в творческой судьбе художника решающую роль. Но перед тем, в 1878 году, Суриков женился на Елизавете Августовне Шарэ. Ее отец, француз Август Шарэ, уже много лет жил в Петербурге. Он приехал сюда из Парижа и открыл небольшое предприятие. У него была лучшая в Петербурге бумага, которую он выписывал из Англии, Голландии, Дании, и все богатые петербуржцы заказывали почтовую бумагу с вензелями только у Шарэ. Еще в Париже Август Шарэ встретил русскую девушку из семьи декабриста Свистунова, эмигрировавшей во Францию. Он так влюбился, что даже переменил католичество на православие, чтобы жениться на ней, а потом переехал с семьей в Россию. Сын и четыре дочери Шарэ родились и выросли в Петербурге, но прекрасно знали французский язык. Девушки одевались как парижанки, но при этом были скромны и обладали хорошими манерами. Молодой художник покорил предпринимателя-француза тем, что нисколько не интересовался приданым невесты. А приданого, собственно, и не было. В доме росли четыре дочери, поэтому, кроме прекрасного воспитания да сундука с платьями, отец ничего и не мог им дать. Но у Василия Ивановича и в мыслях не было думать о состоянии. Он глубоко презирал тех, кто женился на деньгах, и был уверен, что сам сумеет обеспечить свою семью. Женившись на любимой и любящей его девушке, он и так был абсолютно счастлив.
Счастливая семейная жизнь и относительная материальная обеспеченность позволили художнику «начать свое» – обратиться к образам русской истории. «Приехавши в Москву, попал в центр русской народной жизни, сразу стал на свой путь», – вспоминал он впоследствии.
По свидетельству самого Сурикова: «Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное. Прежде всего, почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то гораздо больше напоминавшее мне Красноярск, особенно зимой. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И, как забытые сны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел и в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы, и потянуло ко всему этому, как к чему-то родному и несказанно дорогому.
Но больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое. Как только начинало темнеть, я… отправлялся бродить по Москве и все больше к кремлевским стенам. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут около стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так это ясно, что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут… И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина».
К 1881 году картина «Утро стрелецкой казни» предстала перед публикой. Суриков был молод, полон творческих планов. К тому времени он уже имел двух дочерей: Ольгу (ставшую матерью Натальи Петровны), и Елену. Но счастье редко бывает долговременным. После того, как другую великую картину «Боярыня Морозова» у Сурикова вновь купил для своей галереи Павел Третьяков, семья решила поехать на лето 1887 года в Красноярск. Однако столь долгожданная для Василия Ивановича поездка на родину оказалась роковой для его жены. Тяжелая и неудобная дорога на перекладных и на пароходе подкосила и без того хрупкое здоровье Елизаветы Августовны, страдавшей пороком сердца. После приезда из Сибири ее лечили лучшие профессора Москвы, но все было тщетно. 8 апреля 1888 года ее не стало. Для Сурикова смерть любимой жены была тяжелейшим ударом. Он почти оставил искусство, предаваясь горю.
Однако через год, вняв советам родных, Суриков вместе с дочерьми снова решил поехать в Сибирь, в Красноярск. «И тогда от драм к большой жизнерадостности перешел, – вспоминал художник. – У меня всегда такие скачки к жизнерадостности бывали. Написал я тогда бытовую картину «Городок берут». К воспоминаниям детства вернулся…»
В картине «Взятие снежного городка» (1891, ГРМ), появившейся после трех исторических полотен, заметны прямые истоки огромного жизнелюбия художника, которое помогло победить горе и невзгоды. Этим жизнелюбием В. И. Суриков наделял и героев своих произведений. В 1891 году Суриков возвращается в Москву. «Необычайную силу духа я из Сибири привез», – отмечает он. Художник принимается за работу над новым полотном «Покорение Сибири Ермаком» (1895, ГРМ). «Две стихии встречаются» – эти слова Сурикова встают в памяти, когда видишь изображенную грандиозную сцену битвы.
В процессе работы над большими картинами, тщательно подбирая натуру, Суриков пишет массу замечательных портретов, пейзажей, натюрмортных и интерьерных композиций, имеющих и вполне самоценный эстетический смысл. Он также создает целый ряд самостоятельных портретов, простых по композиции, но чрезвычайно сильных и целостных по красочной лепке. Его замечательный дар колориста, который не красит, а строит форму цветом, пользуясь открытыми, звучными тонами, с особой непосредственностью проявляется в акварельных этюдах. Этапной в цветовых поисках художника явилась поездка в 1910 году в Испанию (вместе с зятем), откуда он привозит едва ли не лучшие свои акварели…
- Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты