Хроники Реликта. Том II

© Головачёв В.В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017

Книга первая
Дети вечности

Вселенная не только более необычайна, чем мы себе представляем, она более необычайна, чем мы можем представить.

Дж. Холдейн

Часть первая
Слон в посудной лавке. Ратибор

Без особых тревог

Было видно, что Ратибор бежит с трудом, из последних сил, и лицо у него не бледное, как показалось Насте вначале, а голубое, с металлическим оттенком. Но больше всего поражал, отвращал и вселял ужас его третий глаз на лбу, словно освещенный изнутри огнем, наполненный страданием и не выразимой никакими словами мольбой.

Споткнувшись, Ратибор упал, а догонявший его чужанин, похожий на кристаллический обломок скалы, навис над ним и стал расти в высоту, подняв над упавшим чудовищные волосатые лапы.

– Стой! – крикнула Настя, поднимая «универсал». – Назад, или стреляю!

– Попробуй! – загрохотал чужанин голосом Железовского так, что эхо ударило со всех сторон.

В отчаянии Настя надавила на спуск, но пистолет изогнулся, как живой, выдавил из себя жидкую струйку пламени, зазвонил и начал таять восковыми слезами…

Настя вскинулась, обводя бессмысленным взором обстановку спальни, уютный «медвежий угол», и со стоном опустилась на кровать, унимая расходившееся сердце. Всплыли в памяти строки:

 
И было там все это чуждо,
Но так упоительно ново,
Что вы поспешили…
Проснуться,
Боясь пробужденья иного…^[1]
 

Поэт почти угадал, разве что эпитет «упоительно» не совсем точен. Хоть не ложись спать!..

В прихожей мягко позвонил дверной сторож.

Настя снова вскочила, в одном пеньюаре выпорхнула в гостиную, но прислушалась к себе и, ссутулившись, вернулась в спальню. Накинула халат, вытерла лицо губкой, глянула на часы: почти двенадцать ночи. Господи, кто там в такой час?

Звонок раздался в третий раз. Тогда она приказала двери открыться. На пороге стоял улыбающийся Коста с огромным букетом гладиолусов.

– Гостей принимаешь?

Настя зябко поежилась, кутаясь в халат, посторонилась.

– Проходи.

Гость сунул ей букет.

– Что у тебя за вид, словно ты спала? Или замерзла? Согреем. – Коста засмеялся, на ходу наклонился, пытаясь поцеловать хозяйку, но та отстранилась.

– Не надо, Косточка. – Голос был тих и тускл, и Настя заставила себя выглядеть такой, какой ее знали в институте. – Садись, но не повторяй весь свой ежедневный репертуар, ладно?

Настя поставила цветы в старинную керамическую вазу, налила воды, посмотрела на цветы и вздохнула. Потом вернулась к гостю.

– Я тебя слушаю.

Коста сел с размаху в кресло, внимательно посмотрел на девушку, улыбка сбежала с его губ.

– Похоже, мне здесь не рады. А вчера кто-то приглашал меня к себе, обещал неземные блага. Или то была минута слабости?

Перед глазами Насти возник колеблющийся образ двух целующихся фигур, потом сверкнула вспышка, одна из фигур исчезла.

Настя кивнула.

– Ты все хорошо понимаешь, Косточка, спасибо тебе за вчерашнее, вообще за сочувствие, ты мне здорово помог… – Она остановилась, потому что гость покачал головой, лицо его на мгновение заострилось и стало злым.

– Сочувствие? Вчера речь ни о каком сочувствии не шла, насколько помнится. Речь шла о другом, о тебе и обо мне, и я понял, что ты наконец заметила…

Настя покачала головой, в свою очередь разглядывая лицо гостя, подвижное, красивое, самоуверенное, с энергичной складкой губ, лицо человека, всегда добивающегося своей цели. Эфаналитик Коста Сахангирей, всесторонний художник, работа с инком в режиме «один на один» для него – конек и средство самовыражения. Его выводы всегда полны красок и тонов. Что ни задача – то произведение искусства, своя «симфония». Отличается кипучей активностью и уверенностью в своих силах. Руководитель лаборатории эфанализа ИВК, в которой работала и Анастасия. Человек без комплексов, не без оснований претендующий на исключительность. И, наконец, интрасенс.

– Не понимаю, – сказал он, пожав плечами. – Я же не мальчик, Настя. Вчера мы, кажется, все обсудили, и я, как джентльмен, остановил развитие событий, хотя мог бы просто воспользоваться случаем. В чем дело, что изменилось?

– Спасибо тебе, – улыбнулась Настя невольно, – за то, что ты джентльмен и вообще хороший парень. Вчера мне было очень плохо, я даже не все помню, что со мной было, но сегодня… нет-нет, изменений особых не произошло, и все же мы отложим разговор до лучших времен. Не обижайся, Косточка, ладно? Хочешь шампанского?

Коста нахмурился.

– Честно говоря, не думал, что ты меня так… встретишь. До сих пор мне казалось, что ты живешь без предрассудков, раскованно и свободно. Или я ошибся? А может быть, кто-то из твоих паритет-повелителей заявил окончательные права? Кто же? Грехов или Берестов?

Кровь отлила у Насти от щек, губы онемели.

Коста криво улыбнулся, вскочил и попытался обнять ее за плечи, заглянуть в глаза, но не смог: ноги словно налились свинцом, приросли к полу, а на плечи навалилась тяжесть, будто при ускорении. Ощущения тут же прошли, Коста опомнился, он мог бы ответить тем же, сил хватило, однако удержался.

– Тебе лучше уйти, – прошептала Настя.

– Извини, – сказал он. – Просто я не привык, чтобы меня, как мальчишку… вот и вырвалось. Но долго жить так… раздвоенно ты не сможешь, и я приду. Позже. Все равно будет так, как я… – он хотел сказать «хочу», но передумал, – как я рассчитал. До встречи.

Ушел.

Настя присела на краешек тахты и, ссутулившись, просидела в таком положении несколько минут, пока раздавшийся в прихожей новый звонок не заставил ее вздрогнуть.

Подождала немного, подумала почти спокойно: если опять Коста, спущу его с лестницы. Но это был не Сахангирей. Перед Настей стоял незнакомый молодой человек с лицом скуластым и добродушным, хотя складка губ на нем была жесткой и твердой, выдающей характер волевой и сильный. Серые внимательные глаза смотрели прямо и открыто, и мерцала в них уверенная сила и хитроватая (мужицкая, подумалось Насте, искони деревенская) мудрость.

На госте была просторная серая рубашка, не скрывающая могучего телосложения, свободного покроя брюки и мокасины известной фирмы «Маленький Мук».

– Вы ко мне? – растерялась Настя.

– Извините за визит в столь поздний час. – Гость виновато развел руками. – Вас трудно застать днем. Меня зовут Егор, я друг Ратибора.

Настя почувствовала слабость в ногах и противную сосущую холодную пустоту в груди. Очнулась от прикосновения к спине: ее поддерживала горячая сильная рука гостя.

– Извините, – проговорила она, сделав глубокий вдох, выпрямилась и отвела руку. – Не подумайте, будто я настолько слаба, что не могу справиться с собой… Проходите.

– Спасибо. – Молодой человек, обдав хозяйку волной воздуха с запахом сена и моря, прошел в гостиную, ступая бесшумно и мягко, несмотря на рост и вес; точно так же ходил и Ратибор. И сел он в предложенное кресло осторожно и бесшумно. Настя устроилась напротив, стиснула кулаки, пряча их в рукавах халата.

– Слушаю вас.

Гость покачал головой, с откровенным любопытством разглядывая ее. Настя поймала себя на досадном чувстве: она никак не могла нащупать эмоциональной и мысленной сферы Егора. Попыталась сосредоточиться, но у нее ничего не вышло.

– Это я вас слушаю, – сказал он, удовлетворившись осмотром. – Ратибор сказал, чтобы я зашел к вам, если с ним что-нибудь… вот я и зашел. Могу я чем-нибудь помочь?

Настя расслабилась, откинулась в кресле, улыбнулась сквозь набежавшие слезы.

– Господи, а я подумала… Ратибор говорил мне о вас, я вспомнила, только не совсем представляла, какой вы.

– И какой же?

Она снова улыбнулась.

– Вы на него похожи. Хотите кофе?

– Хочу, – серьезно кивнул он.

Настя выпорхнула из кресла, удивленная и обрадованная.

– Подождите минуту. Если хотите, включайте видео, там есть хорошие кассеты, выберите. Или полистайте альбомы, второй ряд кристаллотеки.

Когда она вернулась из кухни с подносом, гость сидел с кассетой стереофотографий на коленях. Ткнул пальцем в одну из фотографий:

– Ваша мать?

Настя поставила поднос, наклонилась над плечом Егора, с интересом посмотрела на его сосредоточенное лицо.

– Вы проницательны, это моя мама. Еще никто из моих знакомых не угадал, кто это, все считают – я. Пейте. Это пироги с вязигой, готовила сама. Я вообще неплохой кулинар.

Егор кивнул, беря пирог и чашку с кофе.

– Ратибор мне говорил.

Они пили кофе и болтали о «вертикальном» туризме, психоэкологии, балете «саундай» и о всяких пустяках, и Настя с удивлением прислушалась к себе, чувствуя, как глухая стена тоски и боли, выросшая в душе и отделившая ее от остального мира после ухода Ратибора, вдруг стала трескаться и разрушаться.

Егор оказался серьезным собеседником, любившим и умевшим не только говорить, но и слушать. Чувствовалось, что у него по каждому затронутому вопросу есть своя собственная точка зрения, каковую он и отстаивал аргументированно и с достаточной уверенностью. Он был серьезен, обстоятелен и уравновешен в той мере, которая почти всегда нравится женщинам в возрасте, называющим таких мужчин одним словом «хозяин», и Настя невольно улыбнулась, отвечая своим мыслям, хотя через минуту всю веселость ее как рукой сняло: какой-то неуловимый жест Егора внезапно живо напомнил ей Берестова.

– Расскажите, что с ним случилось. – Гость чутко реагировал на эмоции хозяйки и точно знал, когда и какие вопросы можно задавать. Такая его проницательность, в общем-то, контрастировала с внешне простоватым видом, Настя отметила это машинально, однако ее в данный момент занимало другое. Сначала запинаясь, потом на одном дыхании, она пересказала Егору всю историю своих отношений с Ратибором и, закончив рассказ на слове «ушел», замолчала, вдруг всхлипнув по-бабьи.

– Понятно, – сказал Егор, задумчиво потирая переносицу пальцем. – Значит, Конструктор вылупился, а послы остались внутри?

– Еще неизвестно, вылупился ли он вообще, ученые не могут разобраться. Канал БВ сжимается, а на месте «пули» возникла зона странных эффектов, область гипергеометрии, как ее называют, продолжающая мчаться в прежнем направлении, и ничего похожего на того Прожорливого Младенца, съевшего половину Марса сто лет назад.

– Тогда не все еще потеряно. Я думал, вы точно знаете, что Ратибор… м-м… погиб, а оказывается, ничего не известно.

– Габриэль сказал… – голос у Насти сорвался, и она закончила шепотом, – что у Ратибора один шанс из миллиарда…

– Габриэль – это Грехов? А разве он не может ошибаться, как и любой другой человек?

– Он – нет. – Настя глубоко вздохнула, вытерла щеку и виновато улыбнулась. – Хотя я очень надеюсь, что он ошибается.

Егор кивнул, не теряя невозмутимости, лишь в серых глазах его промелькнула едва заметная тень озабоченности.

– Он вернется, Настя, поверьте, Ратибор не такой человек, чтобы погибнуть за здорово живешь.

– Правда? – жадно спросила она, тут же сдерживая порыв.

– Правда, – твердо сказал он, потом встал и протянул руку. – До связи, Анастасия, мой телекс у вас есть, звоните, если понадоблюсь, особенно если срочно. В свою очередь, не сердитесь, если позвоню в неурочное время, характер моей работы не позволяет мне владеть свободным временем по своему усмотрению.

– А где вы работаете?

– В одном из детских учебных городков Крайнего Севера, простым учителем.

– «Простым», – невольно фыркнула Настя, провожая Егора. – Будто я не знаю, насколько сложна эта работа. Спасибо за визит. Честно говоря, я захандрила, и вы меня вытащили из болота хандры вовремя. Буду рада новому визиту.

– Доброй ночи, Анастасия.

– Зовите меня Настя или Стася, хорошо?

– Идет. А вы меня Горка или Егорша, так меня мама в детстве называла.

Настя засмеялась, чувствуя удивительное облегчение и желание что-то сделать. Спохватилась:

– Как же я вас найду? У меня нет вашего номера.

Егор оглянулся.

– Уже есть, спросите «домового».

Настя растерянно посмотрела в его умные глаза с блестками иронии, позвала, смутившись:

– Панса, дай мне телекс Егора… э-э?

– Малыгина, – подсказал Егор. – Хорошая память.

– Так вы… интрасенс? – догадалась наконец Настя, припомнив свои мелкие удивления по ходу знакомства, сложившиеся в цепь умозаключения.

– Я шаман первого сука, – серьезно ответил Егор. – По древним легендам шаманского культа, сложенного некогда эвенками и якутами, души будущих шаманов воспитываются в гнездах на суках «мирового дерева», так вот я – шаман из гнезда первого сука. Доброй ночи, Настя.

– Доброй ночи, – ответила Настя и добавила, улыбнувшись, когда он ушел: – Егорша…

Побродила по комнатам, мысленным усилием меняя освещение, пока не остановилась посреди гостиной с ощущением какого-то внутреннего неудобства. Ощущение длилось недолго, но она уже поняла, что это такое – Габриэль давал знать о себе, посылая пси-волну с только ему присущими характеристиками. Понимая ее чувства, может быть, лучше, чем сама Настя, он не тревожил ее звонками и не добивался встреч, но всегда давал понять, что не выпускает ее из поля зрения и может оказаться рядом в любой момент.

Вздохнув, Настя сняла халат, критически оглядела себя в зеркале, отмечая появление новых черточек в облике, с удовольствием расправила пеньюар – она любила красивые вещи, – и тут раздался третий за этот поздний вечер звонок. Сердце подскочило и провалилось вниз, кровь отлила от щек, первой мыслью Насти было – Ратибор! Потом вернулась мудрая и тоскливая способность трезвой оценки: Ратибор вошел бы без звонка, и Настя открыла дверь, не пытаясь вычислить, кто стоит за ней.

– Я не слишком поздно? – спросила Забава Боянова, с интересом разглядывая хозяйку, забывшую накинуть халат.

Настя опомнилась, невольно краснея под этим взглядом.

– У меня сегодня вечер гостей, – сказала она, отступая в гостиную. – Извините, Забава. Не думала, что это вы.

Боянова улыбнулась.

– Я это поняла. А кто был? – Она прошла вслед за хозяйкой, принюхиваясь. – Фу-фу, русским духом пахнет! Уж не Иванушка ли дурачок заходил? Помнишь сказки про Бабу Ягу?

– Помню. – Настя улыбнулась, внутренне собираясь. Боянова была интрасенсом «большой силы», Насте не хотелось, чтобы она видела ее состояние и внутренний дискомфорт. – Только на Бабу Ягу вы похожи мало. Были у меня двое добрых молодцев, нашедших свободную минуту, чтобы проявить сочувствие и милосердие.

– Ага, вижу, ты в этом не очень-то нуждаешься. Что ж, люблю сильных женщин. Как и сильных мужчин. Я не займу у тебя много времени, у меня самой его нет, но кое-что интересное сообщу, не возражаешь?

Настя не возражала. Они сели и некоторое время присматривались друг к другу, согласовывая психоэмоциональные связи.

Боянова была одета в удивительное, черное, как ночь, играющее звездными огнями платье, скрывающее и одновременно подчеркивающее фигуру, и хотя Настя тоже знала секреты, как в зрелые годы сохранить красоту и молодость, тем не менее и она с невольным восхищением отметила умение женщины держать себя в форме и быть естественной всегда и со всеми.

Забава едва заметно усмехнулась.

– Ты тоже не обделена природой, красна девица, от друзей отбоя нет, так что не печалься. Как долго я тебя не видела? Два месяца? И все это время ты просидела в затворничестве? – Боянова осуждающе покачала головой. – Уходить в саньясу^[2] в твои годы рано, погоревала и хватит, досыть, как говаривала моя бабуля, впереди. Да и не все ясно с послами, может быть, они и не погибли.

Настя обхватила руками плечи, уголки губ ее грустно опустились, придав лицу неповторимый колорит Феи печали.

– Не надо, Забава, ни утешений, ни надежд, Ратибор не вернется, я знаю.

Боянова нахмурилась, в ее облике вдруг проглянула натура властная и решительная, как нестираемая печать должности председателя СЭКОНа.

– Это тебе твой Грехов навещал? А сама ты разве не знаешь, что будущее подчиняется вероятностному закону? Разве рассчитанные тобой футурграммы всегда сходятся с абсолютной точностью? Допускаю, что Грехов способен видеть глобальные изменения временного ствола и даже отдельные крупные ветви, но не все же веточки и листочки. Не знаю почему, но я уверена, что Берестов выкарабкается.

Настя снова покачала головой, отвечая скорее себе, чем гостье. Потом с усилием преодолела готовые вырваться возражения.

– Спасибо, Забава. Вы не первая, кто верит в его возвращение, но никто из вас не знает пределов знания Габриэля. Не беспокойтесь, я возьму себя в руки… уже взяла. Завтра выхожу на работу. В последнее время я действительно не следила за событиями и совершенно отстала от жизни. В самом деле много новостей?

– Главная новость, что Конструктор, каким мы его провожали сто с лишним лет назад, не вышел из канала БВ. Вернее, вышел наполовину, а может быть, трансформировался до неузнаваемости. Канал БВ за ним практически стянулся в «струну», но не исчез, и физики предполагают, что эта «пуповина» продолжает связывать зернистый кокон Конструктора со вселенной, откуда он пробивался к нам. Отсюда и все эти дикие эффекты с «булгаковской метрикой», «плывущей топологией», многомерным пространством, появлением странных частиц вроде предсказанных теорией монополей и «голых» кварков, с «конвульсиями вакуума». А ведь кокон, объем которого равен объему доброго десятка звезд, продолжает двигаться к Солнцу, правда, уже со скоростью, близкой к световой.

– Выходит, Т-конус больше не понадобится?

– Кто знает? Свою миссию он таки выполнил – вывел «тень» впереди Конструктора за пределы Рукава, но если иксоид – как называют появившийся объект специалисты – будет двигаться в том же направлении и с прежним темпом, он достигнет Т-конуса через полгода. Так что безопасность и погранслужба продолжают сидеть на «джоггере». Нечто подобное Конструктору, только в меньшем масштабе, осталось и от звезды ню Гиппарха – то же многомерие, гипергеометрия и тому подобное. Кое-кто из нетривиалов даже предполагает, что это отколовшийся «кусок» Конструктора.

– А сам он молчит?

– Что можно понять в той каше излучений, которой окутан иксоид? Во всяком случае, дешифровке излучение не поддается. Оптимисты утверждают, что Конструктор зализывает раны, но я не люблю дежурного оптимизма… как и пессимизма, впрочем. Кстати, твой Грехов придерживается того же мнения – о «зализывании ран».

Настя прищурилась, откидывая голову, но Забава не вкладывала особого смысла в слово «твой».

– Железовскому не хватает эфаналитиков, хорошо знающих историю Конструктора и его особенности, – продолжала Боянова. – Поэтому выходи, девочка, он ждет. Проблем накопилось много: «серые люди», чужане со своими комплексами поведения, разработка новых штатных режимов, прогноз последствий «экстремума» – если дойдет до его включения, сфинктура^[3] иксоида, нацеливание Т-конуса и черт знает что еще! Короче, тебе вместе с профи безопасности придется тянуть весь воз МАВРа^[4].

Настя вздохнула, виновато посмотрела на гостью в ответ на ее острый оценивающий взгляд.

– Я… – небольшая заминка, – готова.

– Ну и прекрасно. – Забава легко, словно девочка, выпорхнула из кресла, потянулась всем телом, поправила прическу, искоса посмотрела на вставшую хозяйку. – Ну и как, я еще ничего выгляжу?

Настя по-мужски показала большой палец.

Боянова засмеялась, чмокнула ее в щеку и, пожелав доброй ночи, исчезла, словно растворилась в воздухе, только тихо зашипела закрывшаяся дверь.

Впервые за время, прошедшее с момента появления Конструктора, вернее, иксоида, Настя уснула сразу, как только щека ее коснулась подушки. Шел второй час ночи девятого ноября…

Железовский движением брови указал на стул, и Забава со вздохом облегчения села рядом.

– Набегалась!

Она все еще была одета в свое неотразимое платье, и человек-гора с видимым усилием пытался сообразить, что бы это значило.

– А ничего, – ответила Забава вслух, а не мысленно, как обычно, когда у нее было хорошее настроение. – Я была у Насти Демидовой, передала ей эмоциональный заряд, хандрит девка. Пообещала завтра выйти в свет, подключи ее к МАВРу, специалист она неплохой.

– Специалистов ее класса у меня хватает.

– Не надо оставлять ее наедине с собой надолго. Ты знаешь ее историю?

– Нет.

– Она влюбилась в Берестова девочкой, когда увидела его в «Чернаве» во время бунта монстрозавра. А потом Грехов проговорился ей, что Берестов погибнет. Она стала высчитывать критические точки его судьбы и заставлять Габриэля, чтобы он предупреждал Берестова… в общем, странное сплетение судеб. А сейчас она ждет своего Ратибора, хотя уверена в его гибели… Понимаешь?

– Понимаю. – Железовский помолчал и продекламировал:

Любовь, любовь – безбрежный океан.

Любовь, что смерть, не знает легких ран^[5].

Боянова внимательно посмотрела на комиссара. Тот не шевельнулся.

– Ты тоже считаешь, что он погиб?

– Не знаю. Грехов выразился иначе: пропал без вести, и он о Берестове ничего не знает. А по-моему, знает, но не хочет говорить. Кстати, Настя прекрасно осведомлена об истории Конструктора, а во-вторых, не надо забывать, что Грехов – ее друг. А этот человек загадочен не менее, чем сам Конструктор.

– Не преувеличивай.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не преувеличиваю. Проскопией^[6] такой глубины, как он, не владеет ни один интрасенс, в том числе и мы с тобой. Не знаю, как ты, но я чую в нем такую бездну непроявленных качеств, что захватывает дух. Помяни мое слово, Грехов еще не раз преподнесет нам сюрприз, и дай Бог, чтобы он был на нашей стороне.

Железовский угрюмо промолчал. Боянова оглядела его неподвижное лицо, обратив внимание на глубокие складки у губ, заглянула в глаза.

– Устал?

– Нет, – ответил он спустя минуту.

– Есть новости?

– Для физиков – да, для нас… не знаю. Термин «К-физика» все больше входит в моду, и мы все больше убеждаемся в том, что Вакула был прав: это физика иных материй, физика чужих вселенных. Савич высказал мнение, что Констуктор не смог просочиться к нам чисто и спустил в нашу Вселенную «воздух» чужого пространства, вернее, не воздух, конечно, а вакуум, отсюда и эти невообразимые эффекты.

– Это не главное, – тихо проговорила женщина.

– Что? Почему? – не понял Железовский.

– Потому что для нас с тобой главными остаются социально-экологические аспекты проблемы, а через полгода, даже раньше, снова придется решать этическое уравнение – Конструктор или мы.

Комиссар долго не отвечал, застыв холодной глыбой камня, хотя Забава все время ощущала «тепло» его мысли – он думал о ней, и ток эмоций был живым, пронизанным волнами нежности, ласки и тоскливого ожидания.

– А если не свернет или остановится, не дойдя до Т-конуса?

– Остановка проблему не решает, ты же знаешь.

– Зато отменит уравнение выбора.

– Не знаю, мне кажется, не отменит, а просто оттянет на время, потому что никто и ничто не запретит Конструктору продолжить путь к Солнцу. Ладно, оставим этот спор, Аристарх, выкладывай, что тебя тревожит конкретно.

Железовский изменил позу, все они были у него «скульптурными», словно отлитыми из металла или камня, и стал похож на «изваяние отдыхающего Геракла». Забава усмехнулась пришедшему на ум сравнению, и Аристарх усмехнулся в ответ – он поймал ее мысль.

– «Джоггер» съедает много нервной энергии у людей, и это меня беспокоит в первую очередь, потому что недалеко то время, когда снова придется включить высшие формы тревоги, а резервы отдела небесконечны. И отменить «джоггер» я не могу, К-мигранты остаются реальной силой и несут реальную угрозу команде Т-конуса, да и отряду исследователей.

– Вы до сих пор их не вычислили?

– Нет, – проговорил Железовский с отвращением. – На Земле их нет, да и вообще в Системе, но я чувствую, что они все время рядом и следят за событиями, возможностей для этого у них хватает. Большинство «серых людей» мы выловили, их программы были строго конкретными – уничтожить Т-конус, так что особой опасности для людей они не представляют, но все же мы их изолировали.

– Мне все еще не дает покоя вопрос: почему один из них предупредил Берестова, когда тот решился на встречу с послом К-мигрантов? Кто заставил «серого» действовать именно таким образом, кто дал ему информацию и впихнул в «голем»? Ведь это же, по сути, прямая утечка сведений из стана К-мигрантов.

– Меня тоже мучит этот вопрос. Судя по виду «серого», его бегству предшествовала хорошая драка, он был буквально изрезан и держался только на жестком приказе. Оживить его не удалось, ментоскопировать тоже – память его практически пуста. По-видимому, мы так и не узнаем, кто его запустил.

– Но ведь кто-то же его все-таки заставил. Может быть, этот «кто-то» еще даст о себе знать?

Железовский шевельнул плечом и, видимо, мысленно приказал «домовому» включить оптическую плотность стен комнаты: одна из них стала прозрачной и впустила в гостиную ночное небо с перевернутым вниз головой серпом Луны.

 
Вот сидим мы с тобой на мху
Посреди болот,
Третий – месяц наверху —
Искривил свой рот, —
 

нараспев прочитала Забава.

– Мне больше нравится финал, – проворчал Аристарх:

 
Зачумленный сон воды,
Ржавчина волны…
Мы – забытые следы
Чьей-то глубины^[7].
 

Боянова улыбнулась:

– Это намек? Впрочем, может быть, Александр Блок был прав и мы с тобой действительно забытые следы чьей-то глубины. Ведь интрасенсами люди становятся из-за того, что начинают срабатывать латентные, скрытые гены, «следы» прежней человеческой глубины.

– Я имел в виду не нас, а К-мигрантов, они – «следы» Конструктора… как и «серые люди».

– А чьи тогда «следы» – чужане? Неужели тоже Конструктора? Вернее, его родичей? – Забава зябко вздрогнула, ладонями потерла локти.

– Холодно? – встревожился Железовский. – Я-то привык. Сейчас будет тепло. Хочешь кофе? Собственный рецепт – с жареными орехами. Или ты, как обычно, торопишься?

Боянова покачала головой, разглядывая хозяина с каким-то странным вниманием.

– Не тороплюсь, но…

– Я вызову патруль.

– Не надо, Аристарх, я останусь. До утра. Не возражаешь?

Долго-долго, несколько минут Железовский с мучительными сомнениями изучал лицо Забавы, пока не понял, что она не шутит. Медленно встал, приблизился к женщине, опустился у кресла на колени и почувствовал, как горячие пальцы Забавы бережно коснулись затылка, взъерошили жесткие волосы, горячие ладони обожгли плечи и прижали голову к ее груди…

Все поле зрения было забито метелью мигающих разноцветных огней: красные габаритные принадлежали исследовательским шлюпам, оранжевые – аварийным маякам, ограждающим опасную зону, желтые предупреждающие – патрульным «пакмакам» погранслужбы и зеленые с фиолетовым – базовым «гиппо» и фоновым станциям, имеющим собственные метро. Вблизи эту световую круговерть нельзя назвать упорядоченной, но издали становилось заметным основное движение «метели» – она спирально обвивала гигантский сгусток плотной вселенской тьмы, мчавшейся поперек Галактики едва ли не со скоростью света.

Изредка в недрах этого сгустка, внутри которого свободно могло уместиться Солнце с планетами вплоть до орбиты Венеры, возникали вдруг гигантские причудливые всполохи света, напоминавшие полярные сияния Земли, и тогда пространство вокруг иксоида начинало «шататься», скручиваться и вибрировать, заставляя следовавшую по пятам мошкару земных машин разлетаться в разные стороны, отставать, бежать прочь. И лишь два или три «мотылька» из всей стаи как ни в чем не бывало продолжали бег рядом с Конструктором, упакованным в кокон иного континуума, не обращая внимания на судороги вакуума и прочие жутковатые эффекты; то были чужанские корабли.

Грехов навел видеокамеры драккара на один из «мотыльков» и дал интегральное увеличение. «Мотылек» ринулся навстречу, разросся, последовательно превращаясь в «воробья», «орла», «слона» и, наконец, в гороподобное страшилище размером в два километра – помесь черепахи, клуба змей и мухомора с дырчатой бахромой. Ничего похожего на искусственное сооружение, имеющее определенную функционально геометрическую форму, – передвигаться в космосе с возможно большей скоростью.

Габриэль усмехнулся, поймав себя на мысли, что еще ни у кого ни разу при виде чужанских кораблей не возникало иных ассоциаций, кроме растительных. Наглядный пример подсознательного отражения истины при недостатке прямой информации. Вряд ли кто-нибудь из ученой братии догадывается, что такое на самом деле роиды, а также их «звездолеты».

– Предположения подтверждены, – прорезался в наушниках рации голос командира погранзаставы Демина. – Это скоростной когг класса «Серебряный дракон», именно такие были похищены с финской базы «Фиорд-III», идентификация полная.

– Откуда он появился, рассчитали?

– Для данного расположения всего парка подключенных машин возможен только один коридор входа в координационную карусель – вектор Гиппарх – Солнце.

– Значит, «Афанеор» может быть только возле омеги Гиппарха, недаром на бывшей звезде замолчал один из базовых «гиппо» – К-мигранты превратили его в опорный пункт.

Демин не ответил.

– Придумайте, как заманить его на спейсер, – продолжал Грехов. – Не хотелось бы начинать силовой захват в гуще машин, связав себя отсутствием свободы маневра. В отличие от нас, он не связан категориями этики и морали и начнет стрелять по любому объекту в пределах досягаемости, когда поймет, что раскрыт.

– А если там не один К-мигрант, а вся их команда?

– Один, – сказал Грехов равнодушно.

– Это интуиция или точные данные?

– Абсолютно точные.

– Гарантии?

– Моя жизнь, – отрезал Грехов, понимая чувства молодого пограничника. – Заманите его к себе, я буду рядом.

– Хорошо, полагаюсь на вас. Предлагаю смену режима с возвращением и заменой патрульных машин. Если он хочет попасть на спейсер, то не преминет воспользоваться предоставленной возможностью. Остальные варианты автоматически переходят в силовой контакт со всеми вытекающими последствиями. Простите… э-э… Габриэль. – Демин пытался подобрать вежливую формулировку вопроса. – Вы уверены, «а» – что это К-мигрант, «б» – что он ищет способ «тихого» проникновения на Землю через наше метро, и ничего больше?

– Я не могу без конца повторять одно и то же. – Грехов подумал и смягчил тон речи. – Вы же знаете, что все дальние метро Земли находятся под нашим контролем, а дел у К-мигрантов на планете хватает, нужна связь с теми, кто остался, нужна координация, постоянный обмен информацией, каналы снабжения…

– Все это я понимаю, – сухо сказал Демин. – Не понимаю, откуда вы знаете цели К-мигрантов. Однако поскольку времени на консультации у нас нет, я принимаю ответственность. Вы готовы?

Грехов понял: в данной ситуации лицом, отвечающим за последствия в подконтрольном районе во время постоянной тревоги по форме «джоггер», был сам Демин, а никак не проконсул Грехов, и надо было иметь немалое мужество, чтобы принимать решение на основании устного заявления стопятидесятилетнего старика.