Бесконечность не предел (сборник)

Конечно, русские зодчие привнесли в архитектуру своё видение мира – шатровое, теремное, песенное, но общие концепции готики сохранили и они.

В соседних слоях «матрёшки» действовали почти те же законы, но – слегка изменённые соответственно цифровой базе, отчего Прохора иногда изумляло то или иное открытие, связанное с поведением людей (в его реальности отсутствовала так называемая «шнобелевская» премия, и когда он узнал о её существовании – долго смеялся) либо с отсутствием каких-либо нужных технических устройств.

К примеру, в «десятом измерении», где основы бытия формировали число 10 и декаэдр, царила полная гармония, включая сферу человеческих отношений. В то время как число 11 было амбивалентным, отрицающим, по сути, абсолютное совершенство десятки, что порождало двойственность в использовании силы и как следствие приводило либо к очистительным духовным процессам, либо к разрушению порядка, к хаосу.

В девятом Ф-превалитете «командовала парадом» цифра девять, обозначающая совершенствование идеи и зарождение живого существа – ребёнка, а формы пространственной организации вырастали из трансцендентной сути многогранника, имеющего девять граней (число 9 представляло собой «программу» солнечного делания, несущего законченность и совершенство): восемь восьмиугольников (равновесие форм) и один шестиугольник, обозначающий начало творения и взаимопроникновения.

В «десятке» Прохор Смирнов был изобретателем, а работал инженером в виртуальном конструкторском бюро, в «девятке» у него была фамилия Шаталов, и работал он тоже в КБ, но с «атомным уклоном»: рассчитывал варианты термоядерных реакторов типа «Толькомак».

За два месяца блужданий по «матрёшке» Прохор посетил почти два десятка «измерений» (он называл их Ф-превалитетами, хотя «по сути» это и в самом деле были измерения, так как их свойства порождались цифрами), и везде его появление вызывало шок у Прохоров, вдруг обнаруживающих внутри себя «божественный глас». Два из них даже обращались к врачам, после чего он надолго оставил свои походы в недра психик «родичей», пока не научился внедряться в них, не задевая сознания.

Однако совсем завязать с путешествиями по «цифровым» реальностям он не смог. Желание найти девушку, похожую на Юстину, а главное – любящую его, у Прохора не проходило.

Нырнув в «матрёшку» в доме гостеприимного Никиты Ивановича, Прохор сначала пошёл привычной дорогой, шагая по мирам с шагом в единицу.

В двенадцатом Ф-превалитете его «родич» Прохор Смирнов мирно спал.

В тринадцатом – обедал в ресторане с нешумной компанией сослуживцев.

В четырнадцатом за ним гнались на бронемашине, и Прохор, испытав тоскливое чувство разочарования и неуверенности, сбежал в семнадцатый Ф-превалитет. Число семнадцать считалось дающим надежду, способствующим заглянуть в будущее, а её формообразующим модулем был гептаэдр – символ мужчины, выражающий свою истинную природу в единении Духа и Материи.

Но и там у Прохора Смирницкого (такую фамилию он здесь носил) появились проблемы, жена ушла от него, он запил, а переживать смутные движения души пьяного «родича» Прохору «внешнему» не хотелось.

Тогда он и ринулся вниз по числам, перескакивая десятки и сотни, пока не остановился в Ф-превалитете, образованном числом 495.

Это число называлось постоянной Капрекара^[3] и порождало квазистационарную пространственную структуру, позволявшую не опасаться колебаний эфира «нижних» слоёв «матрёшки».

Носитель Я-личности Прохора в этом странном мире остался Прохором (не считая слегка изменённой фамилии – Смирноватый) и был очень похож на Прохора «внешнего». Всё остальное отличалось от того, что знал и видел Прохор в своей жизни.

Прохор Смирноватый из узла Капрекара 495 жил в Суздале, но работал сторожем зиндана – местного изолятора для мечтающих о свободе, что весьма озадачило формонавта. В его 11-м узле подобное было абсолютно невозможно.

В родном мире Прохора, сформированном под влиянием числа 11, которое «отрицало совершенное число 10», проявляя антагонизм, дуальность Мироздания, единство и борьбу противоположностей, революционное попрание всей законности, он мог свободно передвигаться по всей Земле, так как человечество в 2030 году отменило границы и визы.

В мире Капрекара-495 все страны «забаррикадировались» за политическими, а иные – за физически материализованными стенами, не доверяя друг другу ни на грош, поскольку миром управляла Партия Тотального Пиратства и ни о каком равенстве или свободе речь не шла.

Вынырнув в глубинах психики носителя имени Прохор, Прохор «внешний» не стал тревожить сознание «родича», чтобы не отвлекаться на «шизоидные» переговоры человека с самим собой. Для начала он затаился в психике Прохора Смирноватого и огляделся, постигая особенности мира, в котором царила власть «самопорождённого» числа 495, через память и системы видения «родича».

Формообразующими фигурами в этом мире были тетраэдр, девятигранник и пентаэдр, что отражалось не только на архитектуре городов, но и на архитектонике всей природы.

Проявленная трёхзначной постоянной Капрекара реальность произвела на беглеца тягостное впечатление.

Он уже знал, что все миры с превалитетами выше тысячного больше напоминают ансамбли мыльных пузырей, прорастающие друг в друга вне чувственных сфер человека. И чем ниже – по возрастанию чисел – опускался формонавт, тем меньше материального и больше иллюзорного реализовывали числа и созданные ими формы.

Вселенная рождалась не просто многомерной, она рождалась многослойной, как русская матрёшка, и каждый слой подчинялся своим математическим законам (порождающим законы физические), своим формам, базой которых становились цифры от единицы до десяти, а потом дальше, и дальше, и дальше до бесконечности.

Вообще предпосылкой Бытия всегда была Форма, а первым его проявлением – Движение, названное впоследствии временем. Прохор с детства любил математику, с наслаждением вычерчивал проникновение друг в друга геометрических фигур, что и позволило ему после университета вникнуть в новую науку – формологию и постичь Рупа Дхату – мир форм, определяющий в «матрёшечной» Вселенной законы Бытия.

Несмотря на приличное числовое «расстояние», отделяющее одиннадцатипревалитетный мир Прохора от четырёхсот девяносто пятого мира Капрекара, в этой реальности всё казалось вполне материальным и плотным. Опираясь на свойства постоянной Капрекара – число 495 можно было с помощью шести итераций превратить само в себя – и разложить на базовые формы – тетраэдр, девятигранник и пентаэдр, порождённые цифрами 4, 9 и 5, мир Капрекара не «плыл сам в себе», являясь плотным и массивным. И неуютным. Потому что архитектура города в нём тоже подчинялась цифрам 4, 9 и 5, создающим впечатление массивности и гипертрофированного масштаба, подавляющего волю человека.

Это был Суздаль. Но если в 11-м превалитете Прохора он славился редким сочетанием памятников старины, древнерусского зодчества и строений в стиле хай-тек, созданных современными архитекторами из стекла, алюминия и новейших композитных материалов, этот Суздаль был конкретно иным: тяжеловесным, массивным, застроенным гигантскими по размерам храмами и церквями, придавленными такими же массивными и тяжёлыми крестами.

Монастыри поражали воображение циклопической кладкой, формообразующим элементом которой здесь являлись каменные тетраэдры весом до пяти тонн, а также странные вычурные многогранники, сохранившие природную форму кристаллизации минералов – пяти- и девятигранников.

Следственный изолятор, в котором работал местный Прохор, издали тоже казался монастырём, хотя вблизи больше напоминал каземат старинной крепости, способный выдержать удар межконтинентальной ракеты.

Побродив вокруг него «вместе» с «настоящим» Прохором, реальным и материальным в этом мире, Прохор-путешественник расслабился и решил не гнать лошадей. Если кто и преследовал его, то здесь, в узле Капрекара-495, это никак не проявлялось. Можно было в каком-то смысле отдохнуть.

Прохор-495, размышлявший не о смысле жизни во время обхода охраняемой территории, а о том, где бы провести следующую ночь, ни к какому решению не пришёл и побрёл в караулку попить горячего тхшаю.

Прохор-11 согласился в душе с этим решением. Захотелось послушать, о чём говорят люди в этом «измерении», а главное, узнать, существует ли у местного Прохора любимая женщина и кто она.

Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать

Данимир Саблин хорошо знал Прохора Смирнова.

Они были дружны с детства, так как родились в один год, год Крысы по восточному календарю, в одном дворе, учились в одной гимназии и даже в одном классе.

Потом пути их разошлись: Прохор поступил в Московский университет, закончил факультет прикладной математики, а Данимир Саблин пошёл по военной линии, закончил десантное училище, воевал в Дагестане, был ранен и в конце концов оказался в Суздальском Центре экстремального туризма, став тренером по выживанию. Тут старых друзей и свела жизнь плотнее, хотя и раньше они не порывали связи, изредка встречаясь в кругу приятелей. Тем более что Прохор давно увлекался рискованным туризмом и облетел чуть ли не всю Землю в поисках приключений. Жалел он только об одном: что не побывал пока на Луне.

В космос туристы летали уже давно, начиная с начала века, вокруг Земли даже обращался космический отель «Мир», запущенный Россией совместно с Европейским космическим агентством, но это путешествие не удовлетворяло желаний Смирнова, и Саблин его понимал: Прохору хотелось сильных переживаний и ярких эмоций, чего не могли дать ни полёт к «Миру», ни кратковременная невесомость.

Знал Саблин и другую сторону деятельности Прохора, увлёкшегося формологией и разработкой красивых ажурных многогранников, которые он называл инфобиотонами. До поры до времени это было хобби, но всё чаще Прохор упоминал в разговоре с Данимиром о своих формопутешествиях в иные «измерения», и всё больше увлекался жизнью за гранью родной реальности, сформированной, как он утверждал, числом 11.

И ещё один момент: Саблин знал о давних чувствах друга к девушке Юстине, с которой оба были знакомы с детства, и сочувствовал ему, так как Юстина Бояринова, кроме своей работы в Управлении полиции Суздаля, ничего и никого не любила. Да и особой была решительной и суровой. Правда, когда она улыбалась и шутила, что случалось нечасто, Саблин вполне понимал Прохора.

О том, что за другом началась охота, он узнал в апреле.

Всполошился, конечно:

– Какая охота?! Во что ты вляпался?!

Прохор, почесав затылок, признался:

– Сам не знаю, я занимался формологией, ты же знаешь… добрался до сотого Ф-превалитета… и наткнулся на Охотников.

– Каких охотников?!

– Это я их так назвал – Охотники. Эти твари внедряются в носителей – людей.

– Подожди, ничего не понимаю. Какие охотники? В кого они вселяются? Давай поподробнее.

Тут Саблин и узнал о существовании помимо «матрёшечной» Вселенной неких сил, которые Прохор назвал Владыками Бездн, и о системе контроля «матрёшки», олицетворяемой иерархами контроля и Охотниками за формонавтами, то есть за людьми, самостоятельно уяснившими суть математической многомерности Бытия. А поскольку он был человеком инициативным, умным и дальновидным, имел среди влиятельных персон города немало друзей и учеников, поклонников боевых искусств, то смог быстро организовать нечто вроде секретной команды по охране Прохора, о чём сам формонавт не догадывался и продолжал спокойно заниматься своими изысканиями.

Правда, когда Охотники всплыли в Суздале, вселившись в брата Прохора, приехавшего из солнечной Грузии якобы в отпуск, чего никогда раньше не происходило (брат женился на грузинке двенадцать лет назад и в Россию не возвращался), Саблину пришлось всё рассказать другу, надолго испортив ему настроение. Но брата надо было мягко «нейтрализовать», то есть выпроводить из города вместе с его напарником, и Смирнов в конце концов принял существующее положение дел, заставляющее его пристальнее вглядываться в людей, даже в тех, с кем он был знаком и дружен в течение многих лет.

Звонок Прохора из города Мирного, являвшегося административным центром Плесецкого космодрома, застал Саблина в здании Центра экстремального туризма, возглавляемого известным в прошлом стритрейсером Патрушевым. А так как Сергей Патрушев был, что называется, своим парнем и хорошо знал Саблина, он сразу согласился помочь ему добраться до самого северного космодрома в мире, которым считался Плесецк. Он даже не спросил, зачем туда понесло тренера Центра по выживанию.

Два звонка нужным людям сделали рейд в Плесецк предельно реальным.

Прохор позвонил в начале первого.

Уже в два часа дня Саблин подъезжал к военному аэродрому под Суздалем, откуда через двадцать минут после посадки поднялся в воздух «Суперджет» Министерства чрезвычайных ситуаций и взял курс на Плесецк.

Ещё через полтора часа самолёт сел на военном аэродроме под Плесецком.

Саблина встречали два парня, один в гражданском, второй в форме военного лётчика.

Капитан воздушно-космических сил России Владимир Башканов служил на космодроме, и его появление подтверждало действенность второго звонка Сергея Патрушева: у него были связи и с российскими космодромными службами.

Парень в гражданском – летняя куртка, джинсы – встречал Саблина уже по его звонку. Звали его Робертом, и работал он в полиции города Мирного – участковым. Саблин знал его друга, живущего в Суздале, хотя сам видел Роберта впервые.

Объяснять обоим суть происходящего он не стал. Для них оказалось достаточно короткого указания найти парня по имени Прохор Смирнов и переправить «на большую землю», то есть в центральную часть России, поближе к Москве.

– Деревня Дворики, – сказал Саблин. – В настоящее время он там.

Встречающие переглянулись.

– Километров двадцать от Мирного, по трассе на Архангельск, – сказал Роберт.

– Минут за сорок доедем, – кивнул Володя.

– Поехали.

Саблина усадили в белую отечественную лайбу под названием «Сабрина», рядом с Робертом.

Володя поехал следом на зелёном военном джипе «Патриот», в сопровождении водителя-сержанта.

Действительно, путь от аэродрома до деревушки Дворики, оказавшейся вполне современным маленьким посёлком с десятком керамзитовых домиков весёлой расцветки, занял всего полчаса с минутами. На окраине деревушки, у самого леса располагались три стареньких строения с потемневшими от времени и непогоды щеповыми крышами. Лет им было много, не меньше сотни.

Но подъезжать к ним Саблин не решился.

Роберт первым заметил стоящий в конце улочки сине-белый «уазик» полиции, затормозил.

– Понты, однако.

– Сучий потрох! – выругался Саблин. – Неужели они нашли его?

– Может, случайный заезд?

Саблин оглянулся.

«Патриот» капитана Башканова, следовавший за машиной Роберта, дисциплинированно прижался к обочине дороги в десятке метров.

Подождав минуту, из джипа вылез лётчик, подошёл к «Сабрине» со стороны пассажирского сиденья.

– Здесь полиция, – спокойно сказал капитан.

– Вижу, – с досадой сказал Саблин. – Будем ждать, пока уедут.

– Хорошо.

– Дайте свой мобильный.

Башканов продиктовал номер, вернулся к джипу.

Саблин принялся наблюдать за действиями полицейских.

«Уазик» постоял у одного дома, у другого, из него вышли двое полицейских, подошли к продуктовому киоску.

Саблин набрал номер Прохора.

Никто не ответил.

– Может, он уехал отсюда? – предположил Роберт.

– Вряд ли, он человек дисциплинированный, – покачал головой Саблин. – Уже позвонил бы.

– Кто он вам?

Саблин помолчал, глядя на полицейских, направившихся в их сторону.

– Друг.

– Почему его ищет полиция?

– Лучше бы тебе этого не знать. – Саблин понял, что полицейских заинтересовали подъехавшие автомобили. – Он ни в чём не виноват, просто оказался не в то время и не в том месте. Боб, эти ребята к нам, приготовься.

Полицейские, молодые парни, форма на которых сидела как вторая кожа, подошли к «Сабрине», один вежливо козырнул:

– Лейтенант Плиев, Южный район. Разрешите посмотреть ваши документы?

– Покажи, – кивнул Саблин.

Роберт вынул удостоверение, раскрыл, но не выпустил из руки.

– Что случилось?

Полицейские переглянулись.

– Ищем кое-кого. Вы, случайно, не по тому же делу?

– У каждого свое дело, – флегматично заметил Роберт, пряча удостоверение. – Кого ищете?

– Да так, деятеля одного. Фамилия Смирнов. Не встречали?

– Нет. Как он выглядит?

– Волосы русые, короткие, глаза серо-голубые, спортивное телосложение.

– Из колонии сбежал?

Обмен взглядами.

– Сведений не имеем. Ориентировку дали, приказали задержать.

– Понятно, хорошо, увидим – сообщим.

– А вы к кому, если не секрет?

– Лейтенант, не заставляй и меня доставать ксиву, – угрюмо сказал Саблин. – Тебе это не понравится. Займись своим делом.

Сталь в голосе пассажира «Сабрины» подействовала.

Полицейские откозыряли одинаковыми жестами, отошли, посматривая на джип, но подходить к нему не рискнули, заметив серо-голубой мундир капитана Башканова. Посовещавшись о чём-то, они вернулись к своему «уазику», и тот уехал, направляясь к выезду на шоссе.

Саблин вылез из машины, махнул рукой, предлагая капитану сделать то же самое.

– Что дальше? – спросил тот, подойдя.

– У меня есть ориентир.

– А те парни что здесь делали?

– То же самое, что и мы будем.

– Искали вашего друга?

– Самое интересное, что они получили правильную ориентировку, и это меня напрягает. Кто-то серьёзно заинтересован в Прохоре.

– Наша полиция вроде не связана с криминалом, – вылез из «Сабрины» Роберт.

– Это тебе так кажется, – проворчал Саблин. – Нет такого криминала, с каким не была бы связана наша родная система охраны правопорядка. Идёмте.

– Куда?

– Прохор успел сообщить, что остановился в крайней избе у какого-то старикана, зовут Никитой Ивановичем. Полицаи туда не дошли.

Все трое двинулись в конец улочки, остановились у старенькой с виду избы с крышей из потемневшей щепы.

В саду за штакетником возился пожилой кряжистый мужичок с лопатой в руке. Одет он был в цветастую безрукавку поверх клетчатой рубашки и жёлтые штаны.

– Никита Иванович? – спросил Саблин, останавливаясь у калитки. – Добрый день.

– Да вечор уже, – разогнулся старик, оглядел гостей. – Кто будете? Не встречались бут-таки.

– К вам полицейские не заходили?

– Уберёг господь. Что им тут делать?

– Мой друг у вас остановился, Прохором кличут.

– Друг, говорешь? А почём мне знать, друг ты ему али нет?

Саблин улыбнулся.

– Вы у него спросите, скажите, Сабля приехал.

– Сабля?

– Фамилия у меня Саблин.

– Ладно, погодьте, схожу.

Из-за дома справа вышла пожилая женщина в белом платочке, с охапкой травы в руках.

– Кто к нам, старый?

– К гостю, быт-таки.

Женщина издали кивнула мужчинам, в разнобой проговорившим «здрасте», скрылась во дворе.

Никита Иванович вернулся быстро, смущённый.

– Спит он, никак не разбужу.

– Понятно, – кивнул Саблин, – позвольте, я попробую?

– Дык, конечно, сделай милость.

– Подождите здесь, – повернулся Саблин к сопровождавшим его парням.

Прохор Смирнов лежал на топчане в маленькой комнатушке, навзничь, сложив руки на груди. Глаза его были закрыты, грудь мерно вздымалась, дышал он спокойно, будто и в самом деле спал. Ни на слова Саблина «Прохор, вставай!», ни на прикосновения и покачивание он не реагировал.

– Обеспамятел, кажись, – озабоченно проговорил Никита Иванович. – Пришёл тихий такой, улыбчивый, попросился отдохнуть с дороги. Вижу, человек приличный, чего ж не пустить. А он, вот…

– С ним бывает, – сказал Саблин, размышляя, каким образом вернуть «сонному» способность соображать. – Заснёт бывало, потом не добудишься.

Он уже понял, что Прохор нырнул в свою «матрёшечную» Вселенную и бродит где-то по иным «измерениям», оставив тело – носителя, как он говаривал – на попечение инстинктов и рефлексов. Но способа вывести его из этого состояния Саблин не знал.

– Водички холодненькой не принесёте?

Никита Иванович с готовностью шмыгнул из горницы в сени, но тут же вернулся.

– К вам.

Из-за спины старика шагнул Роберт.

– Полиция приехала.

Саблин перевёл глаза на хозяина.

– Принесите воды, побрызгайте на лицо, пошевелите. Мы поговорим с пацанами в форме и вернёмся.

Они вышли из дома.

У калитки стояли давешние полицейские, переминаясь с ноги на ногу, беседовали с капитаном Башкановым. Увидев выходящих, все трое посмотрели на них.

Повисла пауза.

Число Смита

Время дежурства закончилось, и Прохор засобирался домой.

– На рыбалку с нами не поедешь? – предложил один из охранников зиндана, Саша Каширинкин. – Хорошая компания, Лёха Залман-Харенкович поедет, двух девочек обещает.

– Не поеду, – отказался Прохор. – Соседу обещал с ремонтом машины помочь. В другой раз съездим.

– В другой раз Лёха не согласится и девчонок не привезёт.

– Не, обойдитесь без меня, – упёрся Прохор.

Прохор-формонавт, тихо сидевший в голове Прохора-495, порадовался за «родича»: рыбачить он любил, а шумные компании с девчонками – нет.

Прохор-местный переоделся в необычного покроя зелёный костюм, сел за пределами территории зиндана в странный экипаж, больше напоминающий катафалк, и поехал на окраину Суздаля. Своего визави он не чувствовал (Прохор-гость порадовался этому обстоятельству), поэтому мысли охранника текли в ленивой прихотливости, не затрагивая центров возбуждения.

То он вспоминал встречи на природе с коллегами по работе, то разговоры с начальством, то пейзажи вокруг города, то представлял объятия девушки по имени Дуня, то с досадой спохватывался, что дома его никто не ждёт.

Прохор-вселённый почти не прислушивался к размышлениям Прохора-местного, жадно разглядывая городские ландшафты из окна «катафалка» – местного аналога маршрутного такси.

Архитектура Суздаля в узле Капрекара-495 действительно базировалась на законах мануелин-готики, доведённой до абсурда аляповатостью накладок на стены в форме гигантских полусфер, якорей, цепей, раковин и морских водорослей.

Прохор сначала не понял, почему здешние архитекторы так полюбили морскую экзотику, потом с высоты холма увидел водную гладь до горизонта, «покопался» в памяти «родича» и обнаружил обстоятельство, послужившее базой для морской тематики: местный Суздаль располагался на берегу большого озера, созданного предками в незапамятные времена. Кто его соорудил, зачем, с помощью каких инструментов, Прохор-495 не знал.

Впрочем, гостя это не очень заинтересовало. Глядя на мрачноватые дома с вытянутыми стрельчатыми окнами, напоминающие средневековые монастыри, он думал о том, что жить здесь не согласился бы ни под каким предлогом.

Родной дом Прохора-495 показался ему пакгаузом: коричневый девятигранник на массивном фундаменте, сложенный из крупных шлакоблоков, был накрыт пирамидальной крышей из бордового цвета плитки. По всему его фасаду вились вделанные в стены массивные цепи, окон было мало, и они больше напоминали узкие длинные щели.

Прохор поёжился.

Несмотря на летнее утро и хорошую ясную погоду, восьмиэтажный «пакгауз» хорошего настроения не создавал. Да и вообще архитектура Суздаля-495 не вызывала позитивных эмоций, положившая в основу цифры 4, 9 и 5, которые по отдельности символизировали равновесие идей, взаимопроникновение форм, начало творения, а вместе порождали тенденцию застоя и уныния.

Прохор-495 вылез из маршрутки, по-прежнему занятый своими невесёлыми по большей части мыслями: теперь он размышлял о политике, о президентской команде, не способной вывести страну из очередного кризиса, – двинулся к единственному на весь дом подъезду, втиснутому между двумя массивными полуколоннами.

Прохор-формонавт приготовился увидеть интерьер квартиры «родича» и внезапно обратил внимание на двух мужчин у подъезда, якобы выгуливающих собак.

В принципе ничего особенного в этой картине не было, люди с собаками гуляли по всем городам России, и Суздаль не отличался в этом смысле от других населённых пунктов. Но взгляды у владельцев животных показались Прохору-гостю прицеливающимися, а он уже натренировался отличать заинтересованность людей по их глазам.

У любителей собак глаза были слишком сосредоточенными.

Заговорила интуиция: уходи, это Охотники!

«Интересно, как они меня нашли здесь?!» – удивлённо подумал Прохор, забыв о своём положении.

Прохор-495 споткнулся, уловив чужую для него мысль, прислушался к себе.

Мужчины с собаками направились к нему, таща собак на поводках.

Прохор не стал дожидаться, чем закончится встреча его «родича» с соседями. Он стремительно соединил в сознании буквы и унимодальные^[4] первоцифры, вогнал их в геометрические фигуры, создавая мысленный алгоритм-ключ перехода, и пушинкой вылетел из головы Прохора-495, чтобы оказаться в голове его предшественника – четыреста девяносто четвёртого Прохора.

Здесь он не задержался, хотя Прохор-494 в этот момент обедал в компании с девушками. Мысль – погрузиться глубже трёхзначного узла Капрекара – пришла во время перехода в сопровождении мысли: чтобы Охотники не поняли, куда он побежал.

Обычно погружения Прохора не превышали сотни первых слоёв «матрёшки». По мере увеличения «глубины» нырка материальность Ф-превалитетов сначала росла – до простого числа Смита, равного двадцати семи^[5], а потом начинала падать, теряя плотность, до иллюзорных конфигураций. Уже спуск в глубины числоформ до постоянной Капрекара был для него подвигом, потому что он не знал, устойчив ли этот узел – 495, или нет. Оказался – вполне реален и ощутим.

Однако нырять ещё глубже было опасно, самым естественным выходом из положения казался «подъём вверх», к своей реальности, сформированной числом 11 и устойчивой геометрией тетраэдра. Несмотря на смысл числа 11, несущего «второе отрицание единого», мир-11, в котором родился и жил Прохор, подчинялся вполне понятным, жёстким, физическим законам, был устойчив и магические превращения не допускал. Способности Прохора объяснялись его скрытыми волевыми запасами, владением биоэнергетикой и знаниями.

Зато после двадцать седьмого Ф-превалитета магия – возможность управлять физическими процессами с помощью мысленно-волевых усилий, начинала играть всё большую роль, и уже в мире седьмой сотни чисел сам Прохор, с помощью своего местного носителя, запросто мог «творить чудеса», реализуя предметы обихода «из воздуха» или манипулируя физическими процессами класса «зажечь свечу взглядом».

Единственное, что его останавливало, крылось в реакции самого пространства «нижних» миров: оно начинало «корчиться», содрогаться, колебаться и порождать феномены типа полтергейста или появления привидений, что очень сильно напрягало жителей каждого из миров.

Прохор просто опасался, что его вмешательство каким-нибудь образом нарушит «параллельную реальность», взорвёт её стабильность, и та окончательно растает, скатится в бездну хаоса.

Грубая и зримая материальность мира-494 успокоила путешественника и настроила его на оптимистический лад.

Прохор осмелел.

Появилась идея нырнуть в другой узел Капрекара – четырёхзначный и посмотреть, как живут люди на самом краю Бездн – миров, опиравшихся на большие числа.

Четырёхзначная постоянная Капрекара равнялась числу 6174: с помощью всего шести итераций оно «порождало» само себя.

Цифра 6 символизировала равновесие.

Цифра 1 – единство.

Цифра 7 – союз идеи с формой.

Цифра 4 – стабильность, доходящую до стагнации.

И геометрия этого слоя «матрёшки» должна была формироваться под влиянием достаточно устойчивых геометрических фигур – куба и тетраэдра, с «лёгкой примесью» гептаэдра, отличавшегося от более простых фигур большей подвижностью. Поэтому существовала вероятность того, что Ф-превалитет 6174 представлял собой более или менее устойчивый мир, где можно было остановиться и оглядеться, не ожидая нежелательных встреч.

Прохор сосредоточился на глубоком погружении, «набрал в грудь воздуха» – говоря образно, и воспроизвёл в памяти конфигурацию эргиона.

«Полёт» по необычному вспышечному пространству пси-связей, объединяющих трансперсональную линию Прохоров Смирновых, продолжался довольно долго. Сознание Прохора проваливалось в «яму неподвижного движения», выныривало в «свет разума» очередного Прохора, снова проваливалось, выныривало и, наконец, по расчётам формонавта, нащупало «пристанище» в голове Прохора, жившего в узле Капрекара под номером 6174.

Местный Прохор Смирнов (здесь он носил фамилию Смирик) сидел на берегу водоёма и сосредоточенно швырял в воду тяжёлые металлические шарики. Во всяком случае, так сначала показалось Прохору-формонавту. Но это были не шарики. Булькнув, они скрывались под водой, затем всплывали, раздуваясь до величины футбольных мячей, превращались в белые полупрозрачные парашютики, поднимались в воздух – ни дать ни взять – медузы! – и летели к берегу, чтобы сжаться в размерах и упасть на отмель в виде шариков.

Весь берег водоёма, уходящего вдаль до горизонта, был покрыт слоем этих необычных созданий, то ли конкреций, то ли живых существ наподобие приспособившихся к трансформации жуков.

На горизонте вырос светящийся вихрик.

Прохор-6174 встрепенулся, бросил своё занятие, встал.

Одет он был в дырчато-ажурные штаны до колен, без ремня, и в такие же налокотники, и, похоже, больше ничего из одежды на нём не было.

Впрочем, люди, сидевшие на берегу водоёма, в основном мужчины, были одеты примерно так же, из чего можно было сделать вывод, что их странные наряды представляют собой по местной моде купальные костюмы.

Вихрик приблизился, превратился в яхту необычных очертаний: её расплывчато-белый корпус состоял из одних пересекающихся многоугольников, а вместо парусов из центра судна вырастали пучки перламутровых перьев, то выраставших вверх, то опадавших до палубы.

Яхта остановилась. Паруса её образовали кристаллическую структуру в форме друзы кристаллов полевого шпата.

С неё посыпались на воду бликующие пузыри в форме тетраэдров и кубов, очень похожие на мыльные. Они скользнули к берегу, начали танцевать на поднявшихся при полном безветрии волнах и таять, исторгая из чрева пассажиров.

На берег выбрались длинноногие девушки в разноцветных блестящих туниках из рыбьей чешуи, смешались с толпой встречающих.

По-видимому, это были туристы, вернувшиеся с экскурсии.

Мужчины здесь больше походили на ходячие скелеты, обтянутые кожей, ни одного атлета Прохор не увидел. Женщины казались миловидней, тонкие, как кипарисы, но с широкими угловатыми плечами.

Прохор-6174 помог одной из девиц, заговорил с ней, провожая к низкому ажурному строению, похожему на павильон со стойкой бара. При каждом их шаге шарики под ногами лопались, превращались в зеленоватые струйки дыма, застывающие через мгновение стебельками травы.

За прибывшими потянулись зелёные травяные дорожки.

Павильон наполнился шумом, песнями, смехом, говором трёх десятков людей.