Сталин должен был умереть

© Гольдман И.Л., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *

Каждый человек – это мир, который с ним рождается и с ним умирает; под каждой могильной плитой лежит всемирная история.

Генрих Гейне

Почему я написал эту книгу

При Сталине я родился. При Сталине окончил среднюю школу. При Сталине начал учиться в медицинском институте, который носил его имя. Как и всякий коренной москвич, я много раз видел Сталина издали, на трибуне Мавзолея, проходя в колонне демонстрантов по Красной площади во время государственных праздников. Я знал о нем только то, что мне полагалось знать.

После смерти Сталина о нем стали много писать. Воспоминания тех, кто знал его лично, во многом зависели от складывавшихся у них со Сталиным отношений. От времени их опубликования. От степени осведомленности в тех событиях, которые они комментировали. От политических пристрастий авторов. В жизнеописание Сталина внесли свой вклад профессиональные историки, изучавшие архивные документы и свидетельства. Сталин широко представлен в относящейся к разному времени отечественной и зарубежной художественной литературе.

Большинство из этих книг я прочел и был несказанно удивлен, как неоднозначно там оцениваются одни и те же события минувших дней. На многое я стал смотреть другими глазами.

Характеристика Сталина получилась неприглядной. Из всего этого выглядывает жестокий кровавый тиран, лишенный каких бы то ни было родственных или дружеских привязанностей. Его всепоглощающей страстью была власть. Он был полностью сосредоточен на своей собственной персоне. Он не был способен видеть других людей такими же реальными, как он сам. Он был убежден, что он гений, которому суждено сыграть уникальную роль в истории. Поэтому он считал себя непогрешимым.

Сталин создал бесправное, изолированное от остального мира государство, которое еще долгие десятилетия после него по инерции продолжало катиться под откос истории. За этот неудачный социальный эксперимент заплачено миллионами человеческих жизней.

Достижения в стране, несомненно, были. И немалые. Они создавались талантом народа. Необязательно приписывать их лично Сталину. В том числе отводить ему исключительную роль в нашей победе в Великой Отечественной войне. На самом деле человек с незаконченным церковным образованием, возомнивший себя Богом, как неразумный ребенок разрушал многое, к чему прикасался.

Сторонники иной оценки личности Сталина относятся к тем людям, которые были ослеплены огромной пропагандистской машиной. Они не могли видеть теневой стороны жизни, ибо оттуда редко кто возвращался.

Принятие или непринятие Сталина как человека не может решаться простым голосованием. Судить о нем можно только по его делам. Для этого их следует знать во всех подробностях. Тогда можно будет понять влияние Сталина на развитие нашей страны и мирового сообщества.

Некоторые пытаются объяснить мотивацию поступков Сталина в медицинских терминах. Однако среди тех, кто с ним близко общался, не нашлось ни одного, кто бы, в полном смысле этого слова, посчитал его душевнобольным. Он был в состоянии отвечать за свои поступки. Отмечают сильный природный практический ум Сталина с чрезвычайно цепкой и ёмкой памятью. Он обладал сильной волей. Был целеустремленным, решительным, твердым, смелым, настойчивым, дерзким, уверенным в себе. Он был хитрым, непримиримым соперником.

Акцентируют внимание на патологической подозрительности Сталина. На самом же деле она проистекала из его опасений за свою неправедную жизнь. Вот его мысли вслух: «Я конченый человек. Я никому не доверяю, даже самому себе».

Эту особенность вождя отмечали многие люди, с которыми Сталин в разное время общался и пускался в откровенные разговоры. Подобный случай приведен в книге Б.С. Илизарова «Тайная жизнь Сталина». «В 1934–1936 годах одним из постоянных лечащих врачей Сталина был терапевт М.Г. Шнейдерович. После 1953 года, отсидев в тюрьме, Шнейдерович вспоминал, как его пациент до войны любил иногда “пошутить” Сталин как-то спросил врача: “Доктор, скажите, только говорите правду, будьте откровенны: у вас временами появляется желание меня отравить?” Растерянный врач молчал. Тогда Сталин сокрушенно замечал: “Я знаю, вы доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете, но у меня есть враги, которые способны это сделать…”»

Из позднего времени. Адмирал флота И. Исаков поведал Константину Симонову («Беседы с адмиралом флота И.С. Исаковым») такую характерную для поведения Сталина историю: «В тот раз, о котором я хочу рассказать, ужин происходил в одной из нижних комнат: довольно узкий зал, сравнительно небольшой, заставленный со всех сторон книжными шкафами, а к этому залу от кабинета, где мы заседали, вели довольно длинные переходы с несколькими поворотами. На всех этих переходах на каждом повороте стояли часовые – не часовые, а дежурные офицеры НКВД. Помню, после заседания пришли мы в этот зал, и, еще не садясь за стол, Сталин вдруг сказал: “Заметили, сколько их там стоит? Идешь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них? Если этот, то будет стрелять в спину, а если завернешь за угол, то следующий будет стрелять в лицо. Вот так идешь мимо них по коридору и думаешь…”»

В публикации А. Орлова «Тайная история сталинских преступлений» есть такая запись: «Сталин создал для себя охрану, насчитывающую несколько тысяч секретных сотрудников, не считая специальных воинских подразделений, которые постоянно находились поблизости в состоянии полной боевой готовности. Только дорогу от Кремля до сталинской загородной резиденции, длиной тридцать пять километров, охраняли более трёх тысяч агентов и автомобильные патрули, к услугам которых была сложная система сигналов и полевых телефонов. Эта многочисленная агентура была рассредоточена вдоль всего сталинского маршрута, в подъездах домов, в кустарнике, за деревьями. Достаточно было постороннему автомобилю задержаться хоть на минуту – и его немедленно окружали агенты, проверявшие документы водителя, пассажиров и цель поездки. Когда же сталинская машина вылетала из кремлёвских ворот – тут уж и вовсе весь тридцатипятикилометровый маршрут объявлялся как бы на военном положении».

Для Сталина власть означала заговор, в котором он выступал сразу в двух лицах: был главным заговорщиком и тем, против кого заговор замышлялся. Он постоянно находился в состоянии борьбы с реальными и вымышленными противниками, для чего создал гигантский репрессивный аппарат, являвшийся гарантией его собственной безопасности. Он видел себя великим человеком перед лицом враждебного мира, населенного завистливыми и коварными врагами, плетущими нити тайного заговора, чтобы его сбросить, если он не нанесет удара первым и не уничтожит их.

Просчеты Сталина в международной и внутренней политике неизменно преподносились не иначе, как происки вражеских сил. Количество его врагов, будь то соратники по партии, управленцы, военачальники, священнослужители, специалисты различных отраслей народного хозяйства, ученые, работники искусства и даже простые рабочие, крестьяне и солдаты, сколько их ни уничтожали, не уменьшалось. Искусственно внедрялась порочная идея непрерывности и даже усиления классовой борьбы по мере строительства социализма.

«У нас есть внутренние враги. У нас есть внешние враги. Этого, товарищи, мы не должны забывать ни на одну минуту», – говорил Сталин.

В докладе на ХХ съезде КПСС Н.С. Хрущев сказал: «Сталин ввел понятие “враг народа”. Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведёшь политику: он давал возможность всякого, кто был только оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям с нарушением всяких норм революционной законности. Это понятие, “враг народа”, по существу, уже снимало, исключало возможность какой-либо идейной борьбы или выражения своего мнения по тем или иным вопросам даже практического значения».

Современники считали Сталина грубым, лицемерным и беспринципным политиком.

Ближайшие сподвижники Сталина прекрасно знали, насколько он вспыльчив и подозрителен. Они панически боялись Сталина, поскольку за его спиной стояли тюрьма, пытка и расстрел. Говорят, что, когда его спросили, чему бы он отдал предпочтение: верности народа из страха или из убеждения, Сталин, не задумываясь, ответил: «Из страха. Убеждения могут меняться, а страх остается».

Хрущев вспоминал, как Булганин однажды доверительно сказал ему: «Иной раз бывает, человек идет к Сталину по его приглашению как друг. А когда сидит со Сталиным, не знает, куда его через минуту отправят, домой или в тюрьму». Сталин не скрывал, что все должны были его бояться.

В конце концов, скверный характер политического деятеля – его личная беда. Для нас важны не только достижения Сталина, но и те средства, которыми они достигались. Именно тут находятся основные противоречия в общей оценке исторической роли Сталина. Мы должны знать об этом всю правду.

Находятся люди, наивно полагающие, что не стоит оглядываться назад. Но прошлое неотделимо от настоящего. Оно незримо живет внутри нас и исподволь пытается руководить нашими поступками.

Биологическая природа человека такова, что во все времена люди будут разными: хорошими или плохими. Поэтому чрезвычайно важна организация людей в государстве, которое должно обеспечивать невозможность проявления в обществе неоправданной злонамеренности как по отношению к отдельному человеку, так и к характеризуемым по каким-либо признакам группам людей. Не прошло еще одного поколения людей, как мы вышли из такой социальной системы, при которой доминирующим чувством на всех ступенях общественной жизни был страх. Без правого суда любого человека могли лишить свободы и жизни. Забыть такое нельзя. Именно поэтому надо знать собственную историю.

Изучать архивные документы – дело профессиональных историков. Право читателя – оценивать их труд, сопоставлять написанное и сказанное разными людьми, размышлять о своей истории. В этой книге автор выступает в роли такого читателя, который хочет понять время, в котором он жил.

Я попытался рассказать о последнем годе жизни и смерти Сталина.

Я старался правильно донести до читателя мнение многих авторов, которое почерпнул не только из многочисленных книг, но и из толстых и тонких специальных и литературных журналов, газетных публикаций, уже ставших малодоступными. Оно выделено как прямая речь.

Особое значение в оценке Сталина имеют воспоминания близких родственников. Его дочь, Светлана, любила своего отца, поэтому трудно заподозрить ее в том, чтобы она стала возводить на него напраслину. Однако, когда после смерти Сталина ее познакомили с докладом Хрущева на ХХ съезде КПСС, она сказала: «Самое ужасное то, что все это правда». В своих мемуарах об отце и жизни в Кремле Светлана написала, что в нем «не было ничего таинственного или сокровенного. Он был примитивный, злобный и властный человек, интеллектуально очень ограниченный». Свое мнение о нем она не изменила до своей смерти в американском доме для престарелых.

Напротив, некоторые авторитетные советские военачальники в разное время разное говорили о Сталине. Маршал Константин Константинович Рокоссовский, например, числившийся в любимцах Сталина, постоянно хорошо о нем отзывался, однако, умирая от тяжелой болезни, не удержался и, как сообщает в публикации «Преступления коммунистической идеологии» Евгений Миронов, сказал о Сталине: «Этот недоучившийся поп только мешал всем. Мы его обманывали: какое бы несуразное распоряжение он ни отдавал, мы поддакивали и делали по-своему».

Естественно, что в оценке различных сторон личности Сталина присутствует и мое собственное мнение, которое в ряде случаев я пытался проверить в беседах с теми, кого считал для себя авторитетом в рассматриваемых вопросах.

ХХ век оставил после себя свои свершения. Они повсюду. Это новые деревни, города и страны. Это новые научные открытия. Это новые технические достижения. Это новые произведения искусства. Это новые рекорды в спорте.

На моих глазах выросла авиация, появилось телевидение, компьютеры и лазеры. Человек Земли вышел в космос и ходил по Луне. Была высвобождена атомная энергия. В близкой мне профессиональной области, биологии и медицине, раскрыли тайну генетического кода и расшифровали геном человека. Нашли возможность клонирования живых существ. Открыли пенициллин. Появились люди с пересаженным сердцем. К этому, несомненно, можно было бы добавить прорывы во многих других областях деятельности человека.

Задача уходящего поколения состоит не только в том, чтобы передать свои достижения, но и показать сделанные ошибки.

В генетической памяти человечества социальный опыт отсутствует. Каждое новое поколение перенимает его от предыдущего. Не всегда это происходит в полном соответствии с нормальной логикой вещей. Поэтому возникают новые ростки фашизма. Поэтому объявляются новые защитники не оправдавших себя социальных идей.

Наши потомки должны жить лучше и счастливее нас.

Я обращаюсь к молодежи, которая воспринимает сталинское время как далекую историю, сливающуюся с прошлым веком.

Я обращаюсь к своему «потерянному поколению» людей, у которых ностальгия по безвозвратно ушедшему времени. Некоторым оно еще грезится в голубых и розовых тонах. Им кажется, что молодыми они беззаботно жили в стране, где Сталин был их лучшим и заботливым другом. Я хочу, чтобы они призадумались над тем, что их прошлая жизнь была оплачена жизнью других людей. Им действительно повезло. Они не стали разменной монетой в политической игре Сталина.

Я обращаюсь к своим коллегам – медикам, которых приглашаю поразмыслить об особой роли нашей профессии в обществе. Врач первым встречает человека на пороге жизни и последним расстается с ним на пороге смерти.

Я с благодарностью приму все замечания от читателей и был бы рад получить от них какие-либо новые материалы и пояснения по существу рассматриваемых здесь вопросов.

Последний год жизни Сталина

Многие полагают, что в последний год жизни Сталин был уже совсем дряхлым человеком и отдалился от государственных дел. Это не соответствует действительности. Напротив. В стране ничего не делалось без его ведома. Он продолжал оказывать решающее влияние на все сферы жизни общества. В еще большей степени стали проявляться отрицательные черты его характера и отрицательные последствия его деятельности. На склоне лет, находясь на вершине власти и славы, Сталин продолжал без устали искать, находить и карать тех, кого он считал своими врагами и, следовательно, врагами государства. В «Письмах из мертвого дома» Достоевский писал: «Тирания – это привычка, она, в конце концов, развивается в болезнь… Человек и гражданин умирают в тиране навсегда; возвращение к гуманности, раскаянию, перерождению становится почти невозможным».

По вине Сталина в небе далекой Кореи продолжали погибать наши летчики. По его указанию раздували пузырь «новой биологии», выгоняли из научных лабораторий настоящих ученых. Сталин занялся организацией покушения на лидера славянского государства. По тюрьмам, ожидая своего скорбного часа, томились лучшие врачи страны. До последнего своего вздоха он ожидал развенчания светлой памяти злодейски убитого по его приказу выдающегося еврейского артиста Соломона Михоэлса.

Находящаяся в сложном экономическом положении страна стояла на пороге новых политических процессов и новых невинных массовых жертв. Смерть застала Сталина врасплох. Запущенный им кровавый конвейер остановился. И все увидели, чьих это рук дело.

Последняя война Сталина

В начале 1953 года, последнего года жизни Сталина, из внешнеполитических проблем его продолжала заботить война в Корее.

День он начинал с просмотра военной сводки. Она обжигала сильнее утреннего чая. Из очередного донесения следовало, что в период с 9 по 15 января 1953 года американская авиация силами в 200–250 истребителей-бомбардировщиков Ф-80 и Ф-84 нанесла пять массированных ударов по железнодорожным мостам через реки Чёнчёнган и Тэндоган.

Рядом находился запечатанный желтый конверт, на котором стоял гриф «Совершенно секретно», «Вскрыть лично». Сталин разорвал его сам. Из ГРУ сообщали, что «Объединенное командование» считает, «что противник весной 1953 г. может перейти в наступление и высадить крупные десанты с моря…». Ему стало понятным, почему американцы принялись заблаговременно разрушать транспортные коммуникации в тылу северокорейской территории. Сталин поставил стакан с чаем прямо на эти документы и надолго задумался. На документах отчетливо пропечатался круг, оставленный разогретым дном подстаканника.

Сталин решил, что надо незамедлительно усилить оборону западного и восточного побережья. А еще лучше самим провести упреждающие наступательные действия.

Генералиссимус всегда фатально ошибался с началом войн, которые он вел. Советско-финская кампания 1939–1940 годов планировалась как блицкриг, однако наступление Красной армии было остановлено на линии Маннергейма. Ее пришлось прорывать зимой, что стоило беспрецедентно больших потерь не только убитыми, но и просто замерзшими солдатами и офицерами. Сталин запоздал принять необходимые предупредительные меры в 1941 году, что привело к таким потерям живой силы и техники в начале войны, масштаб которых не укладывается в сознании. Победа в Великой Отечественной войне далась нам ценой многих жертв, которые, как утверждают многие видные военные специалисты, не диктовались объективной необходимостью. Теперь он поторопился в 1950 году. Благодаря его попустительству Советский Союз оказался втянутым в военное противостояние со своим недавним союзником– Соединенными Штатами Америки.

Неутешительные сводки с театра военных действий в Корее были для Сталина серьезным поводом для переживаний.

Сначала ничто не предвещало беды. На Корейском полуострове сосуществовали два государства, разделенные 38-й параллелью. Севернее этой параллели, в зоне, где капитуляцию оккупировавшей Корею Японии принимал СССР, образовалась Корейская Народно-Демократическая Республика, провозглашенная 9 сентября 1948 года со столицей в Пхеньяне, южнее, в зоне действий США, – Республика Корея, провозглашенная 15 августа 1948 года со столицей в Сеуле.

В одном из очередных писем из Пхеньяна лидер северокорейских коммунистов Ким Ир Сен попросил у Сталина аудиенции. Сталин такое согласие дал. Из записи в журнале посетителей кремлевского кабинета Сталина следует, что эта встреча состоялась 5 марта 1949 года. С нашей стороны на ней присутствовали министр иностранных дел А.Я. Вышинский и военачальник и дипломат Т.Ф. Штыков, который в 1946–1947 годах возглавлял советскую делегацию в советско-американской совместной комиссии по Корее. Ким Ир Сен приехал вместе с министром иностранных дел КНДР Пак Хен Еном. В ожидании приема у Сталина высоких гостей из Северной Кореи заставили помаяться в приемной вождя около получаса. Зато результат полуторачасовой встречи со Сталиным их полностью удовлетворил. КНДР получила советский кредит в размере 40 миллионов долларов США, обещания поставки машин, оборудования и запасных частей для промышленности, связи и транспорта, для восстановления и развития народного хозяйства.

Не обошлось без обсуждения военных вопросов. Сталин поинтересовался численностью американских войск в Южной Корее. Ким Ир Сен в один голос со Штыковым (впоследствии он стал послом в КНДР и фактически первым советником Ким Ир Сена) оценили ее в 15–20 тысяч человек. Численность южнокорейской армии тогда составляла около 60 тысяч человек.

Сталин тут же посоветовал Ким Ир Сену усилить тайное проникновение северокорейцев в южнокорейскую армию.

Тогда же был решен вопрос о поставках в КНДР из СССР военной техники.

«Помню, как за обедом на сталинской даче, – вспоминал Хрущев, – много шутили. Ким Ир Сен рассказывал нам о быте корейцев, о климате Кореи, об условиях выращивания риса и о рыбной ловле. Много говорил он хорошего о Южной Корее и доказывал, что после воссоединения своих половин Корея станет более полноценной, будет иметь возможность обеспечить сырьем всю свою промышленность, а также потребности народа в пище за счет рыбной ловли, выращивания риса и других сельскохозяйственных культур».

Разговоры о военном объединении Кореи тогда еще не велись. Сталин выжидал. Он присматривался к Ким Ир Сену.

Однако уже тогда было ясно, что объединение Кореи переговорным путем реальных перспектив не имело. КНДР скопировала советскую политическую систему, Республика Корея – западную.

В чьих-то горячих головах возникла идея объединить Корею посредством гражданской войны. Примером был Китай, где в результате народной революции 1 октября 1949 года была образована Китайская Народная Республика, с которой 5 месяцев спустя Советский Союз заключил Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи.

Имея за спиной две великие державы, северокорейцы постоянно ввязывались в приграничные стычки с южнокорейцами.

Самоуправства северокорейцев Сталин не одобрял. В шифровке из Москвы от 27 октября 1949 года он строго указал Штыкову:

«Вам было запрещено без разрешения центра рекомендовать правительству Северной Кореи проводить активные действия против южных корейцев… Вы не донесли о подготовке крупных наступательных действий 2-й полицейской бригады и фактически допустили участие в этих действиях наших военных советников… Обязываем дать объяснение…» (ГАРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 24. Л. 1).

Заглаживая свой промах, напуганный Штыков стал подробно информировать Сталина о настроениях в северокорейском руководстве. 19 января 1950 года он отправил в Москву такую срочную телеграмму:

«Вечером 17 января министр иностранных дел Пак Хен Ен устроил прием в честь отъезда корейского посла в Пекин. Во время него Ким Ир Сен сказал мне следующее: “Теперь, когда освобождение Китая завершается, на очереди стоит вопрос освобождения Кореи на юге страны… Партизаны не решат дела… Я не сплю ночами, думая, как решить вопрос объединения всей страны”.

Ким Ир Сен заявил, что, когда он был в Москве, товарищ Сталин ему сказал о том, что наступать на юг не надо; в случае же наступления армии Ли Сын Мана на север страны можно переходить в контрнаступление на юг Кореи. Но, так как Ли Сын Ман до сих пор не начинает наступления, освобождение южной части страны и ее объединение затягиваются. …Ему, Ким Ир Сену, нужно побывать у Сталина и спросить разрешения на наступление для освобождения Южной Кореи. Ким Ир Сен говорил о том, что сам он начать наступление не может, потому что он коммунист, человек дисциплинированный и указания товарища Сталина для него являются законом. Мао обещал помочь, и он, Ким Ир Сен, с ним тоже встретится.

 

Ким Ир Сен настаивал на личном докладе Сталину о разрешении наступать на Юг с Севера.

Ким Ир Сен был в состоянии некоторого опьянения и разговор вел в возбужденном состоянии» (там же. Л. 7).

Действительно, в записи беседы советского руководства с правительственной делегацией КНДР, состоявшейся в марте 1949 года в Москве, есть такое высказывание Сталина: «Если у противника существуют агрессивные намерения, то рано или поздно он начнет агрессию. В ответ на нападение у вас будет хорошая возможность перейти в контрнаступление. Тогда ваш шаг будет понят и поддержан всеми».

Ким Ир Сен торопился. Сталину тоже хотелось иметь на нашей восточной границе дружественное единое корейское государство, сродни европейским странам народной демократии. Он смотрел далеко вперед, полагая, что рано или поздно Япония начнет вооружаться и опять станет угрожать советскому Дальнему Востоку.

Китайский лидер в это время находился в СССР на лечении и отдыхе. Сталин решил с ним посоветоваться. Но он хотел переговорить с Мао Цзэдуном с глазу на глаз, без присутствия Лю Шаоци, который его постоянно опекал. Для этого организовали столкновение принадлежащей охранной службе мусоровоза с лимузином, в котором ехал Лю Шаоци, пожелавший присутствовать при встрече Мао со Сталиным. Это «деликатное» задание было выполнено так ловко, что дремавший на заднем сиденье Лю Шаоци даже не проснулся. Пока составляли милицейский протокол происшествия и расчищали дорогу, прошло два часа. Сталину удалось поговорить с Мао Цзэдуном наедине.

Сталин ответил Ким Ир Сену через десять дней:

«30.01.50.

Штыкову, особая.

Сообщение 19 января 1950 года получил. Такое большое дело нуждается в подготовке. Дело надо организовать так, чтобы не было большого риска. Готов принять…

И. Сталин».

Дмитрий Волкогонов («Семь вождей», кн. 1, «Новости». М., 1995) пишет: «После еще одной консультации с Пекином Сталин 9 февраля разрешает начать подготовку широкомасштабной операции на Корейском полуострове, одобрив, таким образом, намерение Пхеньяна военным путем “объединить” родину. Эта дата фактически является официальным началом подготовки КНДР к наступательной войне с целью насильственного воссоединения двух государств. Активизируются поставки из СССР в Северную Корею танков, артиллерии, стрелкового вооружения, боеприпасов, медикаментов, нефти».

На изменение позиции Сталина могли повлиять преувеличенные оценки Штыковым угрозы внезапного нападения южан, которые весной и летом 1949 года он получал от него из Пхеньяна.

Свое решение Сталин аргументировал тем, что «международная обстановка изменилась и более активные действия по воссоединению Кореи стали возможными. Согласно информации, поступающей из США, – добавил Сталин, – это действительно так. Преобладает настроение не вмешиваться в корейские дела».

Возможно, что он имел в виду документ СНБ-48 об американской политике безопасности, принятый в декабре 1949 года, который мог попасть в СССР через советского шпиона-британца Дональда Маклейна. Потом ему стало известно выступление государственного секретаря США Дина Ачесона, который в январе 1950 года заявил, что Корея находится за пределами «оборонительного периметра» Америки.

В обстановке строгой секретности Сталин провел переговоры с Ким Ир Сеном и Пак Хен Еном, которые с 25 по 30 апреля 1950 года снова побывали в Москве.

«Еще в то время, когда эта операция планировалась, – писал Хрущев, – Сталин выражал некоторые сомнения; его беспокоило, ввяжутся ли США или пропустят мимо ушей? Оба склонились к тому, что если все будет сделано быстро, а Ким Ир Сен был уверен, что все произойдет быстро, то вмешательство США окажется исключенным, и они не вступятся своими вооруженными силами».

Сталин понадеялся на то, что Вашингтон не решится ввязаться в межкорейский конфликт, как он оставил на произвол судьбы Чан Кайши в межкитайской войне.

Вместе с тем Сталин дал ясно понять корейцам, что им «не стоит рассчитывать на прямое участие СССР в войне, поскольку у СССР есть другие серьезные задачи, особенно на Западе».

Сталин опять почувствовал себя главнокомандующим. И, как в Великую Отечественную войну, во всех корейских депешах для секретности стал подписываться вымышленной фамилией Филиппов. Главной его задачей было скрыть участие СССР в предстоящих военных событиях в Корее. В отношении этого были подготовлены строжайшие инструкции для советских военных специалистов и советников. Одних отозвали, других отвели во второй эшелон.

Возможно, что поначалу Штыков все это плохо понимал, раз он направил Сталину такую телеграмму:

«Вне очереди. Особая.

Тов. Сталину.

Ким Ир Сен просил передать: для наступления и десанта нужны корабли. Два корабля прибыли, но экипажи не успели подготовить. Просит десять советских советников использовать на кораблях. Считаю, просьбу удовлетворить надо.

20 июня 1950 г.

Штыков»

(там же. Л. 109).

Захваченные пленными или погибшими, советские советники Сталину были не нужны. Он среагировал немедленно: «Ваше предложение отклоняется. Это дает повод для вмешательства» – и подписался фамилией Громыко, который в то время занимал пост заместителя министра иностранных дел.

Свою идею, официально не участвовать в корейской войне, Сталин должен был изложить своему близкому окружению. Однако в своих воспоминаниях Хрущев написал буквально следующее:

«Мне осталось совершенно непонятно, почему, когда Ким Ир Сен готовился к походу, Сталин отозвал наших советников, которые были раньше в дивизиях армии КНДР, а может быть, и в полках. Он отозвал вообще всех военных советников, которые консультировали Ким Ир Сена и помогали ему создавать армию. Я тогда же высказал Сталину свое мнение, а он весьма враждебно реагировал на мою реплику: “Не надо! Они могут быть захвачены в плен. Мы не хотим, чтобы появились данные для обвинения нас в том, что мы участвуем в этом деле. Это дело Ким Ир Сена”. Таким образом, наши советники исчезли. Все это поставило армию КНДР в тяжелые условия».

Хрущев забыл упомянуть, что накануне этой войны Москва, несмотря на недовольство Ким Ир Сена, ликвидировала свою военно-морскую базу в Чонджине и миссии связи ВВС в Пхеньяне и Канге.

В том, какое из корейских государств первым начало широкомасштабные военные действия или они развились в результате случайного локального пограничного конфликта, каждое из них теперь винит противоположную сторону.

Как бы там ни было, но ранним утром 25 июня 1950 года на Корейском полуострове разразилась кровопролитная война.

В Южной Корее хорошо знали о военных приготовлениях северян, поэтому их вооруженные силы загодя начали концентрироваться в районе 38-й параллели. За пять месяцев до открытия военных действий советник США генерал В. Робертс не исключал, что их должен начать Юг.

Джон Ф. Даллес писал Ли Сын Ману: «Я придаю большое значение той решающей роли, которую ваша страна может сыграть в великой драме, которая сейчас разыгрывается».

Радужные прогнозы американских экспертов о том, что южнокорейские войска смогут быстро разгромить Корейскую народную армию и оккупировать КНДР, не оправдались.

Сухопутные войска КНДР лучше подготовились к этой войне. Уже через три дня после начала военных действий северокорейцы стремительно вошли в Сеул и, успешно продвигаясь в глубь южнокорейской территории, к концу сентября вели боевые действия в окрестностях портового города Пусан, находящегося на южной оконечности Корейского полуострова.

Обрадованный Сталин поспешил поздравить Ким Ир Сена с «блестящим успехом» военной операции и тем, что «в скором времени интервенты будут изгнаны из Кореи с позором» (АПФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 347. Л. 5–6, 10–11).

Все шло к благополучному завершению задуманного. Но тут дело приняло неожиданный оборот. Командующий американскими войсками на Дальнем Востоке генерал Д. Макартур направил президенту США Г. Трумэну спешную телеграмму, в которой говорилось, что «потери Южной Кореи, как это показали боевые действия, не свидетельствуют о соответствующих способностях к сопротивлению либо воле сражаться, и, по нашей оценке, нависла угроза полного краха».