Духовная проза (сборник)

Очень мало о каких русских классиках могу сказать, что откровенно, до отвращения их не люблю. Такую честь имеет Николай Гоголь. На втором месте Владимир Набоков, но сегодня не о нем. Это не значит, что я не читаю их и не исследую, просто кое-что они такое транслируют, что мне по-человечески неприятно.После сборников «Миргород» и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголь чрезмерно зациклился, скучно сказать, – обличением нравов. Восхитительное беззаконие (ибо кто он такой, чтобы принимать на себя роль судьи?). Но оно убивает красоту, а этого в моем королевстве не прощается: вместо того, чтобы нести свое недовольство этому миру как проклятие, отнестись к этой благородной миссии как к высокому искреннему искусству, он предпочел путь гаденького насмехательства, разглядывая все порочное, что можно представить в человеке, с позиции какого-то пропахшего в своей келье попа. Смакуя гадости до безобразия, как не разъело от собственного яду нашего проповедника без кафедры – тайна, покрытая мракомъ.«Мертвые души» читать уже решительно невозможно, морализаторский душок в каждом слове пробирает до тошноты. Я совершенно не была удивлена, встретив таковое замечание Гоголя о самом себе: «…Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но главного существа моего не определили. Его описал один только Пушкин. Он мне говорил всегда, что еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаза, мелькнула бы крупно в глаза всем. Вот мое главное свойство, одному мне принадлежащее, и которого точно нет у других писателей».Вообще говоря, казалось бы, а что я имею против? Люди порочны. Пошлы. Почему нельзя об этом писать? Об этом все пишут. Проблема Гоголя не в этом, а в том, что он впал в прелесть.Даже официальные попы не преминули заметить за писателем, что он перестарался. И прелесть чувствуется очень сильно в романе, а затем, конечно, в самом бесовском его сочинении (а многими признанным самым значительным): «Выбранные места из переписки с друзьями». Гоголь, пользуясь авторитетом, совершенно искренне решил, что дар писателя возложен на него, чтобы воспитывать. Но больше по его письмам к друзьям было похоже на то, что он все же заблудился. Духовные скрепы придушили его, потому что он не распознал в них болезненное помешательство собственной гордыни.Настоящая мораль, которую я вывела из жизни нашего классика: если не водить с дьяволом дружбы, тот рискует остаться неузнанным, когда объявится, и будет способен иссушить маленького Гоголя до смерти уже к 42 годам.За художественным творчеством совсем не угадывается тот человек, каким его видели к последним годам жизни. Что уже говорить о том, что от произведений своих он в итоге открестился, и советовал сжечь, если находил том своих сочинений у иного приятеля.В книге есть еще работа «Размышления о божественной литургии», которая, на мой взгляд, представляет собой культурологическую ценность, потому что это подробный разбор служения литургии. Благодаря ему я смогу расширить свои возможности внедрения в новые круги сумасшедших, понимая что они имеют ввиду когда разыгрывают свои сценки.В первой, подготовительной части – проскомидии – о приведении священником и диаконом себя к должному состоянию перед службой, обозначениях, символике и порядку их одеяний, подготовке хлеба, который будет пресуществлен в Тело Христово. Эта часть происходит незримо от народа, «как и вся первоначальная жизнь Христа протекала незримо от народа». Вторая часть литургии называется «Литургией оглашенных»; сама литургия начинается с нее, соответствует жизни Христа «в мире посреди людей, которых огласил он словом истины» (здесь можно узнать помимо прочего, почему оглашенные должны изыдеть). То есть каждая литургия – это еще и параллельно разыгранная история жизни Христа. Поют антифоны, читают апостолов, евангелие. Моление. Третья часть – «Литургия верных», в конце ее раздают тело-хлеб. Наверное, люди посещающие храм знают все это и без Гоголя, а вот мне, далекой от православной традиции, было не по себе, но любопытно.P.S.: Судя по всему, Гоголь вообще пожечь литературу любил. Кроме известного случая с продолжением «Мертвых душ», однажды он читал свою новую пьесу Жуковскому, и тот сказал, что это настолько скучно, что следовало бы сжечь. Николай Васильевич молча бросил пьесу в камин. А также рекомендовал сжигать свои литературные детища и другим: «Словом, еще какой-нибудь обыкновенный писатель мог бы оправдываться обстоятельствами, но не Державин. Он слишком повредил себе тем, что не сжег, по крайней мере, половины од своих…».