Вечный хранитель

Пролог

В далекие незапамятные времена, когда до рождения новой эры оставалось свыше тысячи лет, по узкой каменистой тропе, невесть кем пробитой в Кавказских горах, среди диких замшелых скал и каменных осыпей, ехали двое мужчин. Один из них был постарше, с длинной седой бородой; его зеленые глаза на очень смуглом лице смотрели остро и сурово, а брови были постоянно нахмурены. Казалось, что он бился над какой-то очень сложной задачей и никак не мог ее решить.

Второй путешественник, голубоглазый и белокожий крепыш, судя по его жизнерадостному улыбчивому виду и небольшой рыжеватой бородке «шкиперского» типа, только-только разменял четвертый десяток. Он был порывист в движениях и речист как записной оратор. В отличие от старшего товарища, которому опасная дорога среди скал явно не доставляла удовольствия, крепыш наслаждался прекрасными видами, возникающими перед ними за каждым поворотом горной тропы и всякий раз произносил вдохновенный панегирик матери-природе и Творцу всего сущего.

Невысокие мохноногие жеребцы путников уверенно ступали среди каменного крошева, словно у копыт были дополнительные глаза, а мышцы животных, казалось, не знали усталости. Лошади были одно загляденье – молодые, пышногривые, с шерстью, которая лоснилась как полированная. Тропа все время круто забирала вверх, но на крупах жеребцов (один из них был вороным, а другой – буланым) не было даже намека на пот.

Человек искушенный сразу признал бы в них низкорослую скифскую породу. Правда, не без некоторых сомнений. Лошади скифов (или сколотов, как называли себя эти древние и воинственные племена) были очень похожи на коней средневековых кочевников Евразии, в частности половцев и татар. На коротких дистанциях татарские лошади не только носились, как ветер, но и проходили за день до ста километров, тогда как европейская кавалерия не более тридцати. Но кони татар были слишком слабы для боя и быстро уставали под седлом. Даже легковооруженный всадник должен был иметь двух лошадей.

Жеребцы путников лишь внешне напоминали скифских коней. При ближайшем рассмотрении сразу бросались в глаза их гипертрофированно широкие мускулистые груди, предполагающие большой объем легких и неутомимость в беге и длительных переходах. Но и это еще было не все. Жеребцы имели длинные бабки, идеальные для верховой езды, а запястья передних конечностей были направлены немного вперед (такое положение запястий коневоды называют козинцом), что указывало на большую силу и выносливость ног.

Но вернемся к самим путникам. Одеты они были в скифские короткие кафтаны из черной шерстяной ткани с меховым подбоем (в горах по ночам было холодно) и тесно облегающие бедра замшевые брюки с вышивкой по бокам. На ногах у путников красовались щегольские сапожки из мягкой козлиной кожи, низкие голенища которых украшали полудрагоценные камни. Судя по высоким войлочным колпакам, прикрывающим головы путников, они принадлежали к пилофирикам – высокородной скифской знати из племени паралатов^[1].

У каждого путника из-под кафтана выглядывал прочный чешуйчатый панцирь-безрукавка, надетый поверх вышитой красными и белыми нитками полотняной рубахи с плотным воротником-стойкой (чтобы железо панциря не натирало шею). Войлочный колпак маскировал железный шлем, очень похожий на русский шишак с бармицей (кольчужной сеткой), которая прикрывала сзади шею и пряталась под меховой опушкой кафтана. А на широких боевых поясах, окованных бронзовыми пластинами, висели необычные для скифов мечи, даже отдаленно не напоминающие акинаки^[2].

Седобородый был вооружен мечом, напоминающим более позднюю фракийскую махайру^[3]. Похоже, Мыслителя (назовем так старшего из путников) больше волновали боевые качества оружия, нежели его внешний вид, потому что меч покоился в простых, изрядно потертых кожаных ножнах. Что касается молодого говорливого путника (присвоим ему прозвище Оратор), то к его поясу был прикреплен длинный прямой меч с небольшой гардой; в Средние века новой эры его назовут норманнским.

В отличие от Мыслителя, Оратор явно был щеголем, потому что за ножны его меча можно было купить двадцать кобылиц или около сотни молодых крепких рабов. Ножны ему изготовили из черного дерева и украсили золотыми чеканными пластинами, а в золотую головку рукояти меча мастер-оружейник вмонтировал огромный рубин.

Кроме мечей, путники были вооружены дротиками и луками, которые покоились вместе со стрелами в горитах – специальных футлярах. Луки тоже отличались от легких и удобных в обращении скифских, предназначенных для стрельбы на скаку; они были несколько больше по размеру и их изготовили из рогов буйвола. Чтобы натянуть такой лук, требовалась очень большая физическая сила. Но и стрелы, выпущенные из них, летели гораздо дальше.

Гориты были подвешены к поясу с левой стороны под углом примерно в сорок пять градусов – чтобы как можно быстрее достать лук и сделать первый выстрел. Их изготовили из тонких деревянных дощечек, обтянули кожей и по скифскому обычаю украсили чеканными бронзовыми бляшками, изображающими бабочек и птиц. К седлам позади седоков были приторочены туго набитые саквы.

Да, да, именно к седлам. В Древнем мире, и уж тем более в те времена, о которых идет речь, о седлах не имели понятия. Максимум на что мог сподобиться всадник, так это положить потник на спину лошади. Первые упоминания о примитивных седлах появились лишь во второй половине первого тысячелетия до нашей эры.

И тем не менее жеребцы путников были оседланы. Седла не имели передних и задних лук, зато к ним прилагались удобные металлические (бронзовые) стремена и широкие подпруги. Конечно, эти седла значительно отличались от современных, но они были удобны для длительных путешествий, потому что имели мягкую набивку.

– Да-а, далеко нашего друга сослали… – сказал Оратор, когда лошади наконец выбрались на узкое плато, над которым нависали каменные громады, поросшие кустарниками и мхом. – По этой тропе мы уже пятый день прыгаем как горные козлы, а конца ей не видать.

– Поделом ему, – буркнул Мыслитель. – Он нарушил Закон.

– Ха! – громче, чем следовало, воскликнул Оратор; напуганная его густым басовитым голосом стайка горных (каменных) куропаток – кекликов взмыла из мелколесья и улетела в ущелье, где кудрявились могучие дубы. – Ему ли не знать, что такое Закон. Ты ведь говорил, что он один из тех, кто его составлял. Наверное, Закон не так совершенен и универсален, как нам представляется.

– Замолчи! – Мыслитель опасливо посмотрел на безоблачное небо, словно оттуда кто-то мог за ними наблюдать. – Ты еще слишком молод, чтобы рассуждать на такие темы. И вообще – выбрось из головы бунтарские мысли. Они до добра не доведут. А тебе еще жить и жить. Пока не исполнишь свое предназначение.

– Знать бы, в чем оно заключается… – Оратор нахмурился – пожалуй, впервые за долгие дни пути.

– Вот у него и спросишь. У нашего несчастного друга большой пророческий дар… за что, собственно говоря, он и страдает.

– Погоди… – Оратор озадаченно уставился на мыслителя. – Или я что-то не понял или… Пророческий дар ни в коей мере не нарушает Закон. Это общеизвестно.

– Верно. Но одно дело – пророчествовать судьбу простолюдину, а совсем другое – кому-нибудь из Посвященных.

– Теперь до меня дошло. Мне ли не знать, как сильные мира сего относятся к дурным пророчествам… – Оратор стал совсем мрачным.

– Я всегда говорил тебе – прикуси свой невоздержанный язык. Иначе тебя может постигнуть не менее горькая участь, чем нашего друга. – С этими словами Мыслитель вдруг придержал своего коня и с неожиданной для его преклонного возраста молодой прытью соскочил на землю. – Есть предложение немного подкрепиться. Думаю, что до места мы доберемся не раньше вечера, а сейчас обеденное время.

– Не возражаю…

Пустив коней пастись, путники расстелили крохотный коврик из узорчатой тонкой ткани, напоминающей современную камку, и разложили на нем снедь. Она была простая и сытная: добрый кусок вяленой говядины, два ячменных хлебца, соленые оливки, копченый сыр и пиво, хранившееся в бурдюке.

Древнее пиво вряд ли понравилось бы современным людям, ведь это был не столько напиток, сколько еда. В те давние времена пиво изготавливалось без применения хмеля и представляло собой слегка процеженную хлебную массу. Проще говоря, это был перебродивший хлебный квас. Тем не менее популярность хмельной еды-напитка была высока. В одном из древних манускриптов при описании личных качеств мудреца, помимо его знаний и мудрости, говорилось о том, сколько пива он мог съесть. Именно съесть, а не выпить.

– Хорошо-то как… Красиво… Ты только посмотри! – Лежавший на левом боку Оратор указал на темно-синее море в белых барашках волн, которое плескалось далеко внизу.

– Лучше подумай, как будем отбиваться, – ответил Мыслитель и встал.

– Ты о чем?

– О том, что нас окружает ватага разбойников.

– Где они? Я не вижу.

– А мне видеть их не обязательно. Воздух сгустился и стал отсвечивать фиолетовым светом.

– Теперь и я слышу тяжелое дыхание и шорох листвы под ногами… – Оратор, который прислушивался, вытянув шею, последовал примеру Мыслителя – быстро вскочил на ноги и взялся за рукоять меча. – Может, это не разбойники? – Он все еще сомневался.

– Что делать мирному человеку в этих скалах? Охотиться здесь не на кого, разве что на горных баранов, но мы видели их только раз, потому что они пасутся на высокогорных лугах, гораздо выше этого плато. Наверное, тропа ведет в какое-нибудь горное селение, и лихие люди из прибрежных племен решили совершить набег на горцев, чтобы добыть рабов. Рабы нынче в цене… – Мыслитель кисло покривился.

– Скорее всего, так оно и есть, – согласился Оратор со своим старшим товарищем.

– А коли так, то у тебя есть шанс применить свои познания в магических науках. Рассей эту разбойничью свору… только без членовредительства!

– Экий ты непротивленец… – несколько нервно хохотнул Оратор. – У меня есть другое предложение. Я, знаешь ли, немного засиделся в седле. Все тело ломит. Поэтому небольшая драчка пойдет мне только на пользу – как урок гимнастики. Ты не возражаешь?

– Что ж, в твоих словах есть рациональное зерно, – улыбнулся Мыслитель – пожалуй, впервые за весь день. – Придется и мне тряхнуть стариной. Только чур не рубить насмерть! Не мы им дали жизнь и не нам ее отбирать.

С этими словами он засунул руку за пазуху и достал оттуда крест из голубовато-серебристого металла в виде буквы «Т» с большой круглой петлей сверху; он висел на прочной цепочке, звенья которой – листья и крохотные яблочки – выковал и прочеканил очень искусный кузнец. Это был так называемый анк^[4]. Ту же процедуру проделал и Оратор; у него был такой же крест, но поменьше размером, а звенья цепи были в виде дубовых листьев и желудей.

– Начнем? – спросил Оратор немного изменившимся голосом; похоже, он сильно волновался.

– Начнем… – ответил Мыслитель.

И на плато неожиданно воцарилась удивительная тишина. Казалось, что даже легкий ветерок, который гулял по густой зеленой траве, почти сплошь покрытой цветочным ковром, улетел к заснеженным горным вершинам. Мыслитель и Оратор, закрыв глаза и держа в руках кресты на уровне груди, медитировали. Они словно превратились в статуи, только их губы едва шевелились – тихо нашептывали какие-то заклинания.

Спустя какое-то время кресты в их руках засияли. Исходившее от анков голубоватое свечение на мгновение окутало фигуры медитирующих путешественников с головы до ног и так же быстро исчезло. Оратор спрятал свой анк за пазуху и облегченно вздохнул.

– Мне уже не раз приходилось пользоваться Животворящим Огнем, а все никак не могу привыкнуть, – сказал он, смахивая со лба капельки пота. – Такое впечатление, что меня сначала окунули в прорубь, а потом в кипяток. А, вот и наши незваные гости! – воскликнул он, указав на огромный дуб-патриарх, под сенью которого, в тени, началось какое-то шевеление.

Поняв, что их присутствие раскрыто и таиться нет смысла, разбойники с дикими воплями вскарабкались по осыпи на плато и окружили путешественников. Наверное, их немного смутило удивительное спокойствие предполагаемой добычи, потому что они не набросились на путников сходу. Не пустили разбойники в ход и луки; зачем портить дорогой товар? Рабы-чужестранцы на невольничьих рынках ценились гораздо выше пленников из местных племен.

– Это колхи^[5], выходцы из Айгюптоса^[6], – спокойно констатировал Мыслитель. – Внуки воинов, дезертировавших из армии Рамсеса II во время его похода против хеттов^[7].

Почти все разбойники, окружившие путешественников, имели темный цвет кожи и черные курчавые волосы. Но одеты они были уже не в набедренные повязки, как их предки, а в рубахи и шаровары; все-таки горы Кавказа, где выпадает снег, – это не берега Нила, где всегда тепло.

Что касается вооружения колхов, то в этом плане ватага была просто ходячим музеем оружия. Весьма прочные железные мечи хеттов без гард – с расширением клинка до рукояти, похоже, ценились у разбойников очень высоко; Оратор насчитал их всего-навсего два, причем один хеттский меч принадлежал предводителю разбойников. Больше было серповидных египетских мечей и акинаков. Кроме того, разбойник с бельмом на правом глазу держал в руках махайру, несколько его товарищей размахивали боевыми топорами разных форм и размеров, трое были вооружены клевцами, а остальные – увесистыми дубинами и бронзовыми булавами.

Луки и дротики были не во всех; наверное, только у самых метких. А панцирей и щитов вообще не наблюдалось. Оно и понятно – лазать по скалам гораздо сподручней налегке. Тем более, что ватага была многочисленной и брала добычу не длительной осадой, а быстрым пиратским наскоком, с засады, – чтобы противник не успел опомниться.

Оратор немного подивился такому изобилию холодного оружия – мечи, особенно железные, в ту пору ценились очень высоко и их могли позволить себе только побывавшие во многих походах воины-ветераны и знать. Но потом, по здравому размышлению, он сообразил, что все эти клинки разбойники добыли в набегах, воровским способом.

– Сдавайтесь, иначе умрете! – прокаркал предводитель разбойников; как и следовало ожидать, он говорил на испорченном местными наречиями языке египтян.

Разбойники, дожидавшиеся команды к нападению, были несколько озадачены, услышав слова своего вожака. Им даже на мгновение показалось, что он побаивается чужестранцев. Но эта мысль мелькнула лишь у некоторых колхов; у остальных закостеневшие мозги не утруждали хозяев лишними эмоциями и разумными мыслями.

В отличие от своих подручных предводитель разбойников был опытен и где-то даже мудр. Ему очень не понравилось потрясающее спокойствие предполагаемых жертв. Ведь надеяться при таком численном перевесе им было не на что. И вожак на какой-то миг заколебался. Путники были гораздо крупнее и массивнее колхов, и в том, как они приготовились к бою, явно чувствовалась отменная выучка бывалых воинов. Уж не боги ли это? При всей своей кровожадной сущности разбойники-колхи были очень суеверны.

– У меня есть другое предложение, – довольно миролюбиво ответил атаману Мыслитель на древнеегипетском языке. – Здесь золото, – он показал разбойникам кожаный мешочек, – это наш выкуп. Мы едем дальше, а вы спуститесь вниз, в свое селение, и отметите удачу хорошим пиром. Всем нам будет выгодна такая сделка: мы избавимся от лишнего груза, а вы сохраните свои жизни.

Услышав слова Мыслителя, разбойники дружно заржали. Они даже не допускали мысли, что седой старик, пусть и бывалый воин, может быть опасен. Только атаман вдруг почувствовал неприятный холодок в груди – предвестник страха. Ему вдруг захотелось воспользоваться разумным советом седобородого путника. Но он не мог, не имел права уронить свой престиж в глазах буйной ватаги. А потому предводитель разбойников, цинично ухмыльнувшись, сказал:

– Нам твоя подачка не нужна. Нам нужно всё – вы сами, ваш груз и лошади. Вперед! – скомандовал он своим подручным, решив, что дальнейшие переговоры бессмысленны.

– Если боги хотят кого-нибудь наказать, они прежде лишают его разума, – успел прокомментировать действия атамана Оратор, прежде чем его длинный меч опустился плашмя на голову одного из разбойников.

Он это сделал так молниеносно, что никто ничего не понял. А затем завертелась битва. Подстегиваемые алчностью – мешочек золота в этих края был баснословной ценностью, не говоря уже о лошадях – разбойники бросились на путников скопом, мешая друг другу. В запале схватки первое время они не замечали, что путешественники-иноземцы играют с ними, как с детьми.

Вот Оратор ловким движением перехватил руку с булавой кряжистого колха со шрамом на левой щеке и страшным по силе ударом в челюсть отправил его в нокаут; при этом бедняга откатился от общей группы метров на семь. Тут же Мыслитель, у которого махайра превратилась в сверкающий круг, так быстро он ею орудовал, за секунду успел выбить из рук двух разбойников акинаки и швырнуть одного из них через себя, как куль с мукой.

Казалось, что сила и выносливость путников безграничны. Они даже не вспотели. Мало того, Оратор, ловко орудуя то мечом, то кулаком, еще и посмеивался, будто не понимал, что над ним нависла смертельная опасность. Что касается Мыслителя, то он все проделывал обстоятельно, можно сказать, с душой, притом со спокойным выражением лица, – седобородый путешественник укладывал разбойников на землю одного за другим, как земледелец пшеничные снопы. При этом было видно, что Мыслитель, в отличие от Оратора, немного придерживает руку. В противном случае многие из разбойников уже отправились бы в иной мир.

Истина открылась колхам, когда на ногах остался лишь атаман и еще трое-четверо разбойников. Предводитель был ошарашен. Таких сильных и выносливых воинов ему еще не приходилось встречать. Отскочив на безопасное расстояние, он хриплым от напряжения голосом скомандовал:

– Луки!..

Но единственный из оставшихся лучников, который во время схватки как-то умудрялся пасти задних, даже не успел прицелиться. Звонко тренькнула тетива, и колх, вскрикнув от боли, уронил лук на землю – стрела Оратора пронзила ему правое предплечье. Когда он успел достать лук из горита, лежавшего возле коврика с остатками еды, и выстрелить, никто так и не понял.

– Не балуйте! – внушительно сказал Мыслитель. – Может, прекратим нашу «теплую беседу» и разойдемся с миром?

– М-м… – промычал атаман, тараща на него налитые кровью белки глаз. – Мы согласны. А как насчет… выкупа?

– Ну наглец… – Оратор расхохотался. – Подойди ко мне, я сейчас выпишу тебе выкуп. От всей души.

С этими словами он сунул меч в ножны, поплевал на ладони и сжал кулаки. Несмотря на то, что Оратор говорил на незнакомом предводителю разбойников языке, он все понял. И тут же отскочил на два шага назад, словно увидел перед собой изготовившуюся к броску змею.

– Я всегда говорил, что палка в обучении гораздо эффективнее красноречивых нравоучений, – сказал Оратор, обращаясь к Мыслителю. – Знание нерадивым ученикам (а тем более, почтение к педагогу) нужно вбивать в башку розгами по всем мягким местам, иначе их не пронять.

– Почему бы тебе этот метод не применить к своему корольку? – не без ехидства ответил ему Мыслитель.

Оратор помрачнел и сделал вид, что поправляет одежду. Мыслитель снисходительно улыбнулся и сказал, обращаясь к атаману разбойников:

– Забирай своих людей и проваливай по-добру, по-здорову. И чтобы мы вас больше никогда не видели. Иначе в следующий раз нам придется сложить из ваших тел гекатомбу^[8] и отправить вместе с дымом к праотцам.

Совсем потерявший голову атаман не посмел перечить. Мало того, он даже поклонился «добрым» господам. Старый разбойник теперь ни на йоту не сомневался, что перед ним сами боги или богоравные герои.

Через несколько минут плато опустело. Некоторые разбойники ушли своим ходом, ахая и охая от сильных ушибов, а кое-кого им пришлось тащить на руках.

– А что, – весело сказал Оратор, – неплохо отдохнули! Теперь я готов подняться на самую высокую вершину, как бы ни было трудно. Тело поет, душа радуется…

– На вершину подниматься тебе не придется, – вдруг раздался чей-то сильный, как раскат молодого весеннего грома, бас.

Путники невольно вздрогнули и обратили свои взоры на тропу. К ним приближался огромного роста мужчина в одной набедренной повязке. Его рельефные мышцы играли под смуглой кожей, словно живые, длинные курчавые волосы были слегка тронуты сединой, а большие, широко открытые глаза великана цвета светлого янтаря казались сгустками солнечной плазмы, так ярко они светились.

– Прометей! – в один голос радостно воскликнули путешественники.

– А то кто же…

Они по очереди обнялись. Мыслитель от радости даже прослезился. А Оратор спросил не без удивления:

– Разве с тебя уже сняли оковы?

Громкий хохот Прометея всколыхнул горы; где-то неподалеку послышался шум камнепада.

– Ах, Мерлин^[9], какой ты наивный… – ответил он. – Впрочем, это скоро пройдет. Ты еще так молод… Разве тебе неизвестно, что для Посвященных существует лишь одно наказание – превращение их в простых смертных. Все мы долгожители, чему способствуют молодильные яблоки Гесперид^[10]. А оковы – это для легенд и сказаний.

– Но ведь все знают, что сам Гефест^[11] сделал очень прочные цепи и приковал тебя к скале! Многие видели… – не сдавался Мерлин.

– Ну да, видели. Как сопровождавший меня в изгнание Гефест грузил на корабль свои железяки, чтобы продать их в этих диких краях подороже. Здесь железо в большой цене и за него платят золотом. А отличного вина в этих краях – хоть залейся. И стоит оно едва не дешевле родниковой воды. Мы с Гефестом почти год кутили на природе – согласитесь, здесь чудесные места! – пока за ним не примчался сам Гермес^[12].

– Все это так, – вступил в разговор и Мыслитель. – Но, насколько я знаю, сад Гесперид находится не здесь, а в Рифейских горах^[13]. То есть ты не можешь поддерживать свое долголетие, вкушая плоды чудо-яблони…

Прометей снова рассмеялся и обнял Мыслителя.

– Ты один из старейших Посвященных, Абарис^[14]. Ты великий ученый и просветитель. Неужто забыл, что яблоня начинается из зернышка? Чтобы вырастить сад, требуется лишь соответствующий уход, мягкий климат, а также много времени, каждодневный труд и настойчивость. Несколько зернышек молодильных яблок я припрятал в набедренной повязке, земля и климат здесь просто райские, а свободного времени у меня хоть отбавляй.

– Хочешь сказать, что в горах Кавказа ты вырастил сад Гесперид?! – удивлению Абариса не было границ.

– Представь себе. Скоро увидите его воочию. Только чур никому! В особенности нашим «небожителям». Иначе они могут от зависти наслать на Кавказ саранчу или пригонят в море холодное океаническое течение, чтобы зима была круглый год. Собирайтесь и пойдемте. Тут уже недалеко. Коней придется оставить. Пусть пасутся. Не волнуйтесь, их не уворуют, за ними присмотрят ореады^[15]. Они уже здесь, таятся в кустах. Очень большие скромницы… – Эти слова Прометей произнес не без сожаления.

Оказалось, что путники расположились на привал рядом с жилищем Прометея. Только оно находилось на верхнем плато, окруженном неприступными скалами. Даже опытный скалолаз не смог бы сюда забраться. Когда Прометей показал гостям тайную тропу к своей обители, они наконец поняли, почему им пришлось оставить коней внизу – тропа сначала завернула в узкое извилистое ущелье, а затем и вовсе нырнула в пещерный лабиринт, откуда без помощи знающего человека невозможно было найти выход.

Поднявшись на плато, где долгие годы жил изгнанник, Абарис и Мерлин невольно ахнули. Плато было пошире, чем то, где они полдничали. И трава на нем была другая – изумрудно-зеленая, невысокая, но густая и шелковистая, как ковер. Прометей построил удивительно симпатичный деревянный домик, вокруг которого разбил сад из разнообразных фруктовых деревьев и цветники. С одной стороны домика изливался небольшой водопад, падая в резную каменную чашу, а с другой, сразу за садом, находилась мастерская-кузница, за которой просматривались грядки. Возле мастерской находился большой очаг, сложенный из дикого камня.

Перед домиком Прометей построил просторную беседку под крышей из теса. Ее ажурные стены были увиты виноградной лозой, а несколько розовых деревьев, посаженных рядышком, источали дивный аромат. Внутри беседки находился большой стол и скамьи. Посреди стола стояла ваза с цветами, сработанная из цельного куска горного хрусталя, а рядом с ней лежали пергаментные свитки.

– А вот и мой сад с молодильными яблоками, – благодушно улыбаясь, указал своей могучей рукой Прометей. – Они вот-вот созреют. В отличие от яблонь из сада Гесперид, мои деревья плодоносят практически круглый год. Мне удалось растянуть вегетативный период. Как видишь, Абарис, здесь есть и цветы, и завязь, и уже вполне сформировавшиеся плоды.

– Ты всегда отличался нестандартным мышлением и способностью находить в обыденности что-то новое, необычное, – ответил восхищенный Абарис; будучи великим ученым и просветителем, он прекрасно понимал, сколько трудов стоило Прометею вырастить чудесный сад Гесперид на земле Кавказа.

Яблоньки оказались на удивление низкорослыми. Их ветви свисали вниз, как у плакучей ивы. Но окраска ветвей была не зеленой или коричневатой, а желто-золотистой. Такими же были и крупные цветы, собранные в соцветья. Созревающие яблоки – по крайней мере те, что видели гости Прометея, – своим цветом напоминали чистый пчелиный воск. При ближайшем рассмотрении оказалось, что они полупрозрачны; внутри яблок видны были даже темные семена-косточки. Кожица яблок тоже была необычной – шершавая, в мелких зазубринках и насечках. Над садом витал удивительно приятный и сильный аромат, не похожий ни на какой другой.

– Увы, други мои, несмотря на мой дар предвидения, я вас не ждал, – сказал Прометей. – А потому вам придется довольствоваться вином и фруктами, пока я не приготовлю достойное угощение. Вон там мой сосуд для омовения, – смеясь, указал он на водопад. – Вода немного холодноватая, но я уже привык. Зато она бодрит и дарит отличное настроение.

– Скажи, Прометей, – наконец осмелился Мерлин задать вопрос, который давно вертелся у него на кончике языка, – а где тот огромный орел, который терзает тебя каждый день? Или это вымысел?

Громыхнувший грозовым раскатом смех Прометея вызвал многократное эхо. Насмеявшись вдоволь, он хитро сощурился и ответил:

– Нет, не вымысел. Будет вам и орел… – Тут он поднял голову к безоблачному небу, присмотрелся и воскликнул: – А вот и он!

Абарис и Мерлин дружно взглянули на ту точку небесного купола, куда указывал Прометей, и невольно втянули головы в плечи – прямо на них пикировал невероятных размеров орел! Он распрямил свои широкие крылья почти возле самой земли, что задержало его стремительное падение, и испуганные гости Прометея увидели, что орел держит в когтях горного барана.

Орел сел на лужайку перед жилищем Прометея почти неслышно, лишь воздушная волна от этого приземления едва не сшибла с ног и Абариса, и Мерлина. Ростом огромная птица была по грудь Прометею. Он подошел к орлу и ласково погладил его по голове.

– Умница, умница… Хороший мальчик… Спасибо тебе. А вот и подарок к нашему пиршественному столу, други мои, – сказал Прометей, обращаясь к своим гостям.

Он легко поднял одной рукой тяжелую баранью тушу и понес ее к очагу…

На столе не было только птичьего молока. По крайней мере, так думали путешественники, изрядно стосковавшиеся за время длинного пути на Кавказ по хорошо приготовленной домашней пище. Запеченная на костре баранина, жареная форель, козий сыр, белые и пышные, как тело красавицы-северянки, свежие хлебцы, соленые маслины, отсвечивающий червонным золотом горный мед в глубокой миске, в большой керамической вазе гроздья винограда, фиги, яблоки, абрикосы и еще какие-то незнакомые даже понимающему толк в садоводстве Абарису фрукты, несколько разновидностей соусов, из овощей египетская редька (скорее всего, завезенная в эти края предками колхов), перья зеленого лука и чеснока, пряная зелень… и много разных вин.

Когда все уселись в беседке за накрытый стол, солнце уже клонилось к горизонту. Оно покрасило заснеженные вершины в розовый цвет и набросило на ущелья и долины полупрозрачную дымчатую вуаль. Вокруг царила благословенная тишина, которую нарушало лишь тихое жужжанье пчел и шмелей. Они хлопотливо опыляли цветущий сад Гесперид и торопились в свои ульи с полным грузом животворящей пыльцы, чтобы успеть до заката прилететь сюда еще раз.

– Я подобрал его, когда он выпал из гнезда, – рассказывал Прометей, бросая орлу загодя припасенные куски свежего мяса. – Выходил, вырастил… Почему такой огромный? – Титан улыбнулся. – Все очень просто – я добавлял ему в пищу кое-какие вещества, стимулирующие рост. Вот он и вымахал… Но теперь пришла пора подумать над тем, как подобрать (а значит, вырастить) этому здоровяку пару. Задача не из легких… А что касается легенды, будто орел клюет мою печень, так ее придумали люди с хорошо развитым воображением. Я на них не в обиде. Пусть будет так.

– Откуда у тебя все эти продукты? – спросил Абарис, указав на стол.

– Кое-что из моего сада-огорода, разную дичь – барана ты сам видел – добывает орел, иногда я сам охочусь, а что касается остального провианта, то это жертвоприношения… – Тут Прометей улыбнулся с хитринкой. – Жрецы местных племен в мою честь организовали в Священной роще (так они ее назвали) что-то вроде святилища и раз в неделю приносят туда все, что мне необходимо. А чтобы не выглядеть в их глазах плутом и попрошайкой, я время от времени подкладываю в святилище собственноручно выкованные мечи и лабрисы^[16]. Это моя плата за продукты. Хитрые жрецы считают это оружие божественным и одаривают им только вождей и самых храбрых воинов. По правде сказать, мечи у меня получаются и впрямь очень даже ничего…

– Кто бы в этом сомневался… – Мерлин коротко хохотнул. – А одиночество тебя не гложет?

– Как тебе сказать… В общем, я уже привык. Но не так уж я и одинок. Иногда ко мне заглядывает на огонек старик Океанос^[17], нередко бывают и его океаниды^[18]… – Тут Прометей загадочно ухмыльнулся. – Так что я не обделен и женским вниманием…

Когда от барана остались лишь груда костей и половина кувшинов с вином показала дно, Абарис, немного помявшись, спросил:

– Зачем ты подарил свой Большой Анк простым людям? Ведь он обладает огромной силой и по Закону им могут пользоваться только Посвященные. В противном случае может приключиться большая беда.

Прометей задумчиво посмотрел на небо, где уже появилась луна, немного помедлил, а затем ответил: