Вместо предисловия
В году 6815 от сотворения мира привезли в Новгород калики заморские на 18 набойных насадах несметное множество золотой казны, жемчуга и камения драгоценные, чем поклонились князю Юрью, владыке и всем людям. Затем мореходные странники пожаловались встречавшим на всю неправду князя галлов и папы.
Из Новгородской летописи XIV века
Пролог. Хольмгард, 1307 год
Море было спокойное и ярко-синее, как высоко ценимый аристократами и купечеством рытый венецианский бархат. Неяркое северное солнце стояло в зените, и его лучи, отражаясь от гребешков небольших волн, разукрасили борта парусного судна разноцветными солнечными зайчиками. На палубе, неподалеку от шлюпки, расположился капитан – высокий костистый датчанин – и философски созерцал открывающиеся перед ним морские дали. Он сидел на удобном раскладывающемся стуле со спинкой и меланхолично прихлебывал подогретое вино со специями – несмотря на ясный солнечный день, воздух над Балтикой был стылым, и промозглая сырость заползала за ворот, вызывая неприятный озноб.
Корабль, которым командовал датчанин, явно не принадлежал к торговым. В его обводах отчетливо просматривалось влияние боевых судов викингов – стремительных, быстроходных, опасных, как змея перед броском. Корабль имел обшивку внакрой, резко скошенный форштевень и навесной руль. Мачта стояла посередине и удерживалась вантами, а рей, опускавшийся на палубу, нес большой прямоугольный парус. Клотик мачты венчал крест. На брусе форштевня был закреплен треугольный помост с зубцами – для стрелков. Боевая палуба занимала около половины длины судна и поднималась над основным корпусом на стойках. Форштевень и ахтерштевень украшали резные морды вепрей со вставленными в глазницы кусками прозрачного хрусталя и огромными клыками. Фигуры окрасили в темно-красный цвет, и на этом фоне желтовато-белые моржовые клыки производили жуткое впечатление. Казалось, что звери были живыми.
Корабль был флагманом эскадры витальеров – пиратов Балтийского моря. В кильватере флагмана тянулись еще семь быстроходных судов, и весь этот хищный строй готов был в любой момент прибавить прыти и ринуться на брюхатые, тяжелогруженые посудины ганзейских купцов. Они находились где-то впереди по курсу и пока прятались у горизонта в легкой туманной дымке. Предводитель витальеров это точно знал, благо, шпионы пиратов сидели в каждом порту Северной Европы, поэтому матрос в «вороньем гнезде», закрепленном на мачте чуть выше рея, всматривался вдаль до рези в глазах.
Пиратство в Балтийском и Северном морях началось с так называемого «берегового права», которым издавна пользовалось население морских побережий. Согласно этому неписаному, но узаконенному обычаю, любой человек, нашедший предметы, выброшенные морем на берег, автоматически становился их владельцем. «Береговое право» распространялось также на потерпевшие крушение и выброшенные на берег корабли. Неудивительно, что многие береговые жители легко поддавались искушению слегка «помочь» Провидению – например, немного сместить буй или погасить сигнальный огонь, чтобы гонимый ветром корабль наскочил на риф или сел на мель. Так прибрежные жители превращались в разбойников, грабителей и убийц.
Потерпевших кораблекрушение не только не спасали от верной смерти, но, наоборот, убивали без всякой пощады (если несчастным удавалось доплыть до спасительного берега), чтобы затем обобрать их трупы (по «береговому праву» человек мог считать найденную на берегу вещь своей собственностью лишь в случае, если после кораблекрушения никто не уцелел). Так прятались концы в воду, а мертвые, как известно, не кусаются.
От разбоя берегового до разбоя морского оставался всего один шаг, который и был сделан в пору раннего Средневековья, когда начался стремительный рост морской торговли. Около середины XII века крупнейшие торговые и портовые города Северного и Балтийского морей во главе с Любеком и Бременом объединились в торгово-военный союз – Ганзу[1]. С тех пор на виду у береговых пиратов стало проплывать все больше высокобортных ганзейских коггов[2], нагруженных дорогими товарами. И начались нападения на ганзейские корабли, становившиеся все более частыми и дерзкими.
Самой дурной славой среди морских разбойников Северного и Балтийского морей пользовались так называемые «братья-витальеры», или «виталийские братья». Своей базой пираты избрали остров Готланд, где было много удобных для стоянок мест. Из-за морских разбойников ганзейцам пришлось держать на каждом торговом корабле вооруженную охрану, состоявшую из вооруженных арбалетами наемных солдат, услуги которых стоили немалых денег.
Но весьма поднаторевших в деле морского разбоя витальеров ничто не останавливало. Их корабли превосходили по скорости и маневренности неуклюжие ганзейские когги. Тех, кто отказывался сдаться и не погибал при абордаже, пираты безжалостно выбрасывали за борт. Но и купцы не церемонились с морскими разбойниками, попавшими к ним в плен. Пленных витальеров заковывали в цепи или заталкивали в сельдяные бочки, чтобы привезти на берег, судить и казнить.
Эскадра Ханса Стурре (так звали предводителя морских разбойников) была одной из самых многочисленных. И удачливых. Когда появлялся его флагманский корабль с ужасными украшениями в виде голов вепря, которые были видны издалека, капитаны ганзейских судов предпочитали не вступать в бой с витальерами, а прятались в ближайшую гавань, под защиту воинского гарнизона. Поэтому Ханс Стурре старался нападать на купеческие караваны в открытом море, где невозможно спастись бегством.
Сегодня капитан ждал удачу. Ему донесли, что десять ганзейских судов идут по любимому маршруту витальеров. А в их трюмах находятся ценные атласные и парчовые ткани, серебряная посуда и – самое главное! – дорогие фряжские вина[3]. Ханс Стурре не привык отказывать себе ни в чем, и хорошее вино было его простительной слабостью.
То, что по численности ганзейцы превосходили его эскадру, предводителя разбойников не смущало. У пиратов была своя тактика. Они всегда нападали внезапно и молниеносно брали ганзейские корабли на абордаж. Исход боя решался в рукопашной схватке на борту судна. Захватив когг, пираты перегружали добычу на свои быстрые, маневренные посудины с неглубокой осадкой и преспокойно уходили от преследования на прибрежное мелководье и в устья рек.
– Капитан! Слева по курсу «гусыни»! – закричал впередсмотрящий матрос.
«Гусынями» пираты называли когги – тяжелые и неповоротливые купеческие корабли.
– Сколько их?! – крикнул в ответ предводитель морских разбойников.
Матрос, сидевший в «вороньем гнезде», надолго умолк. Он был неграмотным и плохо знал счет, поэтому боялся ошибиться. Ведь за такую ошибку недолго и за бортом оказаться – капитан был крут и спуску своим сорвиголовам не давал.
– Три кулака и четвертый с рожками! – наконец ответил матрос, для большей убедительности продемонстрировав свои слова с помощью жестов.
Три кулака – это пятнадцать пальцев, кулак с рожками – пять пальцев минус два, равняется трем… итого восемнадцать судов, быстро сосчитал Ханс Стурре. Не многовато ли для его эскадры? И почему количество купцов не совпадает со сведениями, которые добыли его шпионы в «винном погребе»?
– Капитан, нам с таким количеством судов не совладать, – с тревогой сказал Большой Олаф, штурман флагмана пиратской эскадры; он уже вооружился моргенштерном – тяжелой дубиной с металлическими шипами и надел на свою круглую башку шлем, похожий на котел.
– Боишься?
– Не то, чтобы… но, может, оставим этот караван в покое? Он у нас не первый и не последний.
Капитан немного подумал, а затем обратился к матросу в «вороньем гнезде»:
– Эй, Вонючка Нильс! Присмотрись внимательней, нет ли среди купцов кораблей охраны?
– Капитан, в караване почти все «гусыни»! – ответил впередсмотрящий. – Жирные! Еле ползут.
– И ты хочешь, чтобы мы упустили удачу, которая сама плывет нам в руки? – насмешливо поинтересовался Ханс Стурре у своего помощника.
Тот покаянно опустил голову и развел руками: мол, ты капитан, тебе и решать.
– Если мы возьмем их на меч, – а возьмем точно! – то надолго обеспечим свое благополучие, – продолжил предводитель морских разбойников. – Что касается количества… так ведь и мы чего-то стоим. И потом, я не думаю, что на этих купцах слишком много воинов, способных хорошо владеть оружием. (Матросы не в счет; среди них есть лишь мастера ножевого боя, не более того.) Ганзейцы чересчур прижимисты, они не очень охотно тратятся на охрану. Нас будет гораздо больше.
– Ну, если так…
Недовольно бормоча что-то себе под нос, Большой Олаф отошел в сторону, а капитан решительно дал сигнальному матросу отмашку, чтобы тот передал на остальные корабли приказ готовиться к абордажному бою. Спустя считаные мгновения на палубах началось столпотворение: витальеры облачались в панцири и вооружались, абордажные команды готовили веревки с крючьями, чтобы зацепиться за суда ганзейцев, а лучники, которые должны были прикрывать атакующих товарищей, натягивали тетивы на свои дальнобойные английские луки и придирчиво отбирали стрелы. Ведь от точности стрельбы нередко зависел успех разбойного предприятия.
Купеческий караван (скорее эскадра, так как купцы всегда были вооружены) состоял из судов разных размеров и назначений. Кроме посудин большой вместимости – восьми одно- и двухмачтовых коггов, конструктивные особенности которых были хорошо известны витальерам, и двух средиземноморских нефов[4], Ханс Стурре разглядел, что остальные суда представляют собой палубные парусники разных размеров с диковинными для северных широт косыми латинскими парусами. Они тоже были быстрыми в ходу, как и корабли пиратов, но вряд ли могли представлять для морских разбойников какую-либо опасность.
Две эскадры сближались на встречных курсах. Ханс Стурре начал тревожиться – по какой причине ганзейцы не предприняли даже попытки отвернуть в сторону берега, чтобы оторваться от пиратов и уйти под прикрытие какой-нибудь прибрежной крепости? И почему на палубах судов не видно вооруженной охраны? У капитана было острое зрение, и он ясно видел, что вдоль бортов купеческих посудин стоят люди, одетые в коричневые плащи. Однако ни один из них не был вооружен. Неужто это корабли паломников?!
Час от часу не легче… Ханс Стурре почесал в затылке. Если это паломники, то с них взятки гладки. И в трюмах разнокалиберных посудин, скорее всего, лежат не дорогие ткани и серебро, а стоят бочки с сельдью и кули с зерном – для пропитания богомольной братии. Конечно, продовольствие тоже имеет свою цену, но попробуй, всучи его перекупщикам за хорошие деньги. Неужели на этот раз он вытащил пустышку?
«Рыба-ерш агентам из Люнебурга в глотку и якорь под ребро! Бездельники, брехливые дармоеды! Ну, ничего, получат они у меня свои денежки, отсыплю им от своих щедрот…». Ханс Стурре замысловато выругался и снова почесал затылок – что делать, что делать?! Атаковать караван или благоразумно избежать стычки?
Большой Олаф тоже подметил некоторые странности в поведении купцов. Они и вовсе смутили штурмана, но он больше не осмелился приставать к Железному Хансу (так прозывали предводителя морских разбойников) со своими советами. На то и капитан на судне, чтобы самостоятельно принимать решения.
Две эскадры уже настолько сблизились, что можно было различить лица людей на коггах. Стало понятно, что это точно не ганзейские купцы, потому что на мачте флагманского судна развевался Даннеброг – флаг Дании: красное полотнище, перечеркнутое белым крестом. Видимо, это были датские переселенцы, отправившиеся на освоение новых земель. Король Эрик VI пытался возродить величие Дании путем завоевания южного побережья Балтийского моря, поэтому вслед за войсками шли разоренные бесконечными войнами крестьяне, которым терять уже было нечего. На новых землях им выделялись большие участки, и ко всему прочему королевская казна выделяла деньги на покупку хозяйственного инвентаря, посевного материала и животных.
«Что ж, – философски подумал Ханс Стурре, – пусть будут нищие датчане. В конце концов когги тоже стоят немалых денег. А судя по оснастке и внешнему виду, суда добротные, новой постройки».
– Идем на абордаж! – решительно рявкнул Железный Ханс, и узкие корабли витальеров, похожие на гончих псов, вмиг прибавили прыти, а на мачтах взвился флаг витальеров, наводивший ужас на мореплавателей Балтики, – алое полотнище, на котором была изображена черная рука с кривым ножом.
Вскоре борт корабля, которым командовал Ханс Стурре, ударился о борт самого большого флагманского когга, в воздухе зазмеились веревки с крючьями, и спустя короткое время два судна уже составляли единое целое. Рой стрел, выпущенных пиратами, не достиг цели, потому что датчане даже не пытались сопротивляться, а просто спрятались за фальшбортом.
Пираты во главе с капитаном мигом забрались на высокий борт когга и на какой-то миг оцепенели. Молчаливые пассажиры датского судна сбросили свои коричневые накидки, и перед опешившими витальерами встал строй закованных в броню… рыцарей-тамплиеров! Их белые плащи с красным крестом нельзя было спутать ни с какой другой одеждой.
Ханс Стурре невольно поднял глаза и увидел, что на месте Даннеброга теперь полощется на ветру черно-белый флаг рыцарей храма с алым крестом по центру. И это было последнее, что врезалось в память предводителя морских разбойников. Дальше началась дикая рубка – сплошное мельтешение лиц и оружия, которая могла показаться человеку неискушенному страшным ночным кошмаром.
– Боссеан! Боссеан! – Гигант, облаченный в черные доспехи, проревел боевой клич храмовников, и его длинный меч, описав кривую дугу, опустился на голову одного из витальеров.
Голова пирата, защищенная неглубоким стальным шлемом, раскололась, как орех, и первая кровь окропила тщательно выскобленную палубу когга. Вид поверженного товарища вмиг пробудил у витальеров дикую ярость, и они набросились на тамплиеров, как голодные волки на добычу. Никто из них даже не помышлял о том, чтобы покинуть палубу вражеского судна, хотя все знали, какими искусными и опасными бойцами являются храмовники.
Трудно передать словами упоение смертельной схваткой, которое овладевает мужественными людьми в такой момент! На какое-то время и Ханс Стурре поддался эйфории боя – рубил мечом налево и направо, совсем позабыв о своих обязанностях предводителя пиратов. Но когда он схватился с Черным рыцарем, то вдруг понял, что, похоже, на этот раз витальерам победы не видать.
Бойцы оказались под стать друг другу. И тамплиер, и датчанин участвовали в больших сражениях, оба прошли хорошую воинскую выучку. Поэтому дрались они на равных, хотя у Черного рыцаря силенок было побольше. Но Железный Ханс был привычен драться на палубе корабля, которая постоянно убегала из-под ног по причине качки, поэтому шансы рыцаря и витальера на победу уравнялись.
Однако проказнице Фортуне захотелось добавить перцу в финальную часть сражения, и она попросила Эола развязать свой мех, откуда вырвался коварный северный ветер. Он мигом посеял на спокойные волны густую рябь и с силой ударил в борт когга, на котором дрался предводитель витальеров. Палуба наклонилась, и сражающиеся тут же перемешались словно кубики при игре в кости. Ханс Стурре оказался прижатым к борту и, пока бойцы искали противников, чтобы продолжить сражение, вспомнил о своих обязанностях и могучим прыжком перескочил на свой корабль.
– Свистни «отбой»! – крикнул он коренастому боцману в годах, который командовал стрелками.
К сожалению, они оказались бесполезными, так как в мешанине на палубе когга нельзя было определить, где свой, а где чужой.
– Все назад! Уходим! Доставай свою дудку, якорь тебе в печень! – рявкнул Ханс Стурре, потому что боцман был туговат на ухо.
Но свистел он знатно. Набрав побольше воздуха в свою бочкообразную грудь, боцман выдал такую руладу, что ее услышали, наверное, и небеса. Свисток у него был особый, заговоренный. Боцман пользовался им только в двух случаях – во время абордажа и когда при полном штиле нужно было вызвать попутный ветер. Он «высвистывал» ветер мелодичными трелями, повернувшись в ту сторону, откуда ожидалось его появление. Посвистов было строго определенное количество; ими определялась сила ветра и его продолжительность. Но бездумный свист на судне строго карался – по мнению пиратов, это могло привести к непредсказуемым бедам.
Услышав сигнал к отступлению, витальеры посыпались на палубы своих суден, как горох. Они уже были не рады, что ввязались в драку с таким сильным противником, и только гордость заставляла их сражаться до последнего. Поэтому свист боцманской дудки стал для них чем-то вроде звука ангельской трубы, открывающей дорогу в рай.
Однако храмовники не считали, что сражение закончилось, хотя пираты и отступили. Последовала команда Черного рыцаря, и вперед выступили арбалетчики. С отменной слаженностью они начали обстреливать пиратов, да так метко, что привели Ханса Стурре в отчаяние. Но тут вступили в дело стрелки пиратов, и стрелы из мощных английских луков, пробивающих любой панцирь, посеяли среди тамплиеров легкую панику, которая длилась недолго, – прозвучал еще один приказ Черного рыцаря, и над бортами коггов вырос забор из больших щитов-павез.
Теперь лучники пиратов оказались не у дел, но это обстоятельство не очень огорчило Ханса Стурре. Абордажные команды уже рубили канаты, которыми были связаны корабли противников, и предводитель морских разбойников не без оснований надеялся, что свежий северный ветер поможет им оторваться от тихоходной эскадры тамплиеров и спрятаться среди островков, которыми изобиловало Балтийское море.
Но он забыл про остальные суда храмовников. Пока шло абордажное сражение, они потихоньку подтянулись и перекрыли эскадре витальеров путь к отступлению. Однако и это еще была не беда: Ханс Стурре, опытный морской волк, быстро нашел брешь в боевых порядках тамплиеров и направил туда свои корабли.
То, что случилось потом, показалось витальерам адом. Собственно говоря, так оно и было: когги тамплиеров неожиданно начали извергать огненные шары, которые падали на палубы пиратских кораблей и разбивались (потому что оболочка их была глиняной). Из них вытекала вязкая горючая жидкость, которую нельзя было погасить водой, и вскоре все суда витальеров запылали. Присмотревшись, Ханс Стурре понял, что огненные шары метают корабельные баллисты. Однако от этого знания ему легче не стало.
Пираты начали прыгать в воду, пытаясь спастись от огня, хотя знали, что в холодной воде Балтийского моря им долго не продержаться. Но у них теплилась надежда, что рыцари-монахи Ордена Храма проявят к ним милосердие и поднимут на свои корабли.
Увы, надежды пиратов оказались тщетными. Многие из них были ранены и сразу ушли на дно, а тех, кто держался на воде и умолял о помощи, хладнокровно расстреливали из арбалетов стрелки храмовников. Вскоре среди восьми огромных костров, в которых угадывались очертания кораблей, осталась лишь одинокая шлюпка, в которой сидели четверо – Ханс Стурре, боцман, Большой Олаф и Вонючка Нильс.
Востроглазый матрос был еще и большим хитрецом. Он первым сообразил спустить шлюпку на воду и даже набрал достаточное количество матросов для этой затеи, которую они и исполнили, но всех их забрал огненный вихрь, вырвавшийся из-под палубы; вовремя прыгнуть за борт успел только Вонючка Нильс. Вскоре к нему присоединились и остальные трое – матрос понимал, что ему одному со шлюпкой не управиться. А такие здоровяки, как штурман и капитан, могут идти на веслах хоть до самого Реваля.
Но капитан и остатки его команды не спешили браться за весла. Ханс Стурре понуро сидел на банке и с удивлением (как показалось Вонючке Нильсу) рассматривал свои крепкие сухие руки с длинными узловатыми пальцами. Боцман что-то тихо бубнил себе под нос, похоже, молился, а Большой Олаф пытался вылить воду, набравшуюся в компас. Он представлял собой небольшую круглую шкатулку со стеклом, в которой на вертикальной шпильке вращалась магнитная стрелка со шкалой, поделенной на шестнадцать румбов.
Компас был итальянской новинкой. Он достался Большому Олафу два года назад, когда пираты захватили судно купца, торговавшего фряжскими винами. До этого штурман пользовался примитивным устройством, представлявшим собой магнитную стрелку, укрепленную на пробке и опущенную в сосуд с водой. Большой Олаф очень берег свой новый компас, держал его всегда при себе и гордился им, потому что шкатулка было украшена мелкими драгоценными камнями и золотым вензелем.
Вонючка Нильс хотел было спросить, почему никто не садится на весла, но, осмотревшись по сторонам, понуро опустил голову, – бежать было некуда; куда ни глянь, везде высились темные махины коггов, окруживших место гибели пиратской эскадры, и арбалетчики тамплиеров держали их на прицеле. Но не стреляли. Почему?
Этот вопрос задавал себе и Железный Ханс. Он, как и два его главных помощника, уже приготовились умереть, но хотели принять свою участь достойно, как подобает потомкам викингов. Даже Вонючка Нильс проникся их неустрашимостью и сумел подавить в себе животный страх. Стиснув зубы и опустив голову, он ждал последней боли в этой жизни и мысленно просил Одина, чтобы он забрал его в Вальхаллу или хотя бы в Фолькванг – чертог богини Фрейи в Асгарде, пусть даже прислужником.
Высокий борт флагманского когга возник так внезапно, что Вонючка Нильс охнул от неожиданности. Вслед за этим в лодку упала веревочная лестница с деревянными ступенями.
– Поднимайтесь! – послышалась громкая команда, и Вонючка Нильс покорно начал карабкаться по лестнице наверх.
Вслед за ним поднялся и боцман. Но Большой Олаф и капитан словно ничего не слышали и не видели. Они будто закаменели. Тогда вниз полетели арканы, и остальных витальеров подняли на борт когга, как животных, – бесцеремонно и грубо. Искусству владеть веревкой с петлей на конце храмовники научились у сарацин и пользовались арканами не менее ловко, чем их недавние противники в Святой земле.
– Ты капитан, – скорее утвердился в своем мнении, нежели спросил Черный рыцарь, подойдя к Хансу Стурре.
Витальер сумрачно глянул на него и молча кивнул. Он не строил иллюзий насчет своего будущего. Тамплиеры хорошо рассмотрели знамя пиратов на мачтах кораблей его эскадры, поэтому Ханс Стурре знал, что пощады им не будет. Морских разбойников особо не жаловали все народы и во все времена.
Но он ошибался. Следующие слова предводителя рыцарей Тампля вселили в его душу робкую надежду.
– Ты хороший боец, – благожелательно сказал рыцарь. – Грех такого храбреца отправлять на дно, как бессловесную скотину. Я подарю жизнь тебе и твоим товарищам… но при одном условии.
– Если это условие не будет противно нашей части, – дерзко ответил Железный Ханс.
Черный рыцарь одобрительно улыбнулся и ответил:
– Ни в коей мере. Устав рыцарей Храма не одобряет бесчестные поступки…
Фраза прозвучала несколько двусмысленно, но утопающий, как известно, хватается и за соломинку, поэтому предводитель морских разбойников, поколебавшись самую малость, ответил:
– Что ж, если так…
– Значит, мы договорились. Нам нужно, чтобы вы провели нас в озеро Нево[5].
«Неужто они решили воевать с Хольмгардом?![6] – удивленно подумал капитан пиратов и мысленно расхохотался. – Тогда вам, господа рыцари, я не позавидую…».
Витальерам уже приходилось сталкиваться с новгородскими ушкуйниками. На своих небольших, но прочных челнах они время от времени – не очень часто – совершали набеги на свеев и сумь[7]. При попытке отобрать у них добычу ушкуйники бросались на пиратов, как бешеные псы, и редко какой капитан витальеров мог похвастаться победой над новгородцами. Поэтому пираты и ушкуйники старались держать нейтралитет и при встрече меняли курс своих судов во избежание нечаянной стычки.
– Мы согласны, – ответил Ханс Стурре, переглянувшись с другими пленниками. – Но только в том случае, если вы даруете нам свободу.
– Иное и не мыслится, – сказал Черный рыцарь, снимая шлем; он был голубоглаз, русоволос, но лицо его было смуглым. – Свободу вы получите. Полную свободу, – подчеркнул он, холодно блеснув глазами. – Но до этого я потребую от вас беспрекословного подчинения. Такой уговор вас устраивает?
– Да, – нехотя ответил предводитель пиратов.
Он был отнюдь не глупым человеком и понимал, что храмовник может потребовать от них слишком многого. Но это будет потом. А пока они живы, и у них появилась возможность избежать участи пиратов, попавших в плен.
– Когда вы нас отпустите? – спросил Ханс Стурре.
– Мы дадим вам свободу, – с нажимом на слове «свобода» ответил Черный рыцарь, – как только войдем в Нево.
На этом переговоры закончились, и на судах тамплиеров началась уборка, а раненым и увечным стали оказывать медицинскую помощь. Спустя какое-то время, когда место сражения осталось далеко позади, пленникам тоже смазали царапины целительным бальзамом, отчего витальеры приободрились и повеселели, – значит, Черный рыцарь не соврал, они и впрямь получат свободу. А иначе зачем возиться с будущими покойниками?
Варяжское море[8] прошли ночью. Ранним утром на горизонте показался небольшой зеленый остров, издали казавшийся совершенно безлюдным.
– Что это? – спросил Черный рыцарь, прикладывая к глазу длинную латунную трубу.
– Ореховый остров, – ответил Ханс Стурре.
– Он обитаем?
– Нет. Правда, там иногда устраивают временные стоянки рыбацкие артели. Особенно в зимнее время. Остров находится у истока реки, которая впадает в озеро Нево, и разделяет ее на два широких рукава, не замерзающие из-за быстрого течения даже в самые лютые морозы.
– Я вижу на острове людей. Посмотри сам… – Рыцарь передал трубу капитану пиратов. – Осторожно! Не урони!
Ханс Стурре посмотрел в трубу – и едва не вскрикнул от удивления: остров вдруг настолько приблизился, что, казалось, до него можно было дотянуться рукой! Витальер опустил трубу – и остров опять удалился почти к самому горизонту. Чудеса!
– Никаких чудес… – Черный рыцарь словно подслушал мысли пленника. – Всего лишь изобретение одного из братьев Ордена. Внутри трубы находятся увеличительные стекла, которые приближают рассматриваемый объект. Впрочем, непосвященные называют ее «волшебной трубой».
Немного успокоенный объяснением тамплиера, Ханс Стурре снова приставил к правому глазу «волшебную трубу» и увидел, что возле Орехового острова стоят ушкуи новгородцев, а на берегу дымится костер, возле которого хлопочет кашевар. Остальные ушкуйники отдыхали: кто еще спал, досматривая утренние сны, кто чистил оружие, а кто прогуливался по берегу.
– На острове ушкуйники! – сказал Ханс Стурре, возвращая трубу Черному рыцарю.
– Кто такие?
– Новгородские воины, – ответил витальер и добавил: – Речные разбойники, которые иногда выходят и в море. В бою они очень опасны.
Рыцарь пренебрежительно хмыкнул и ответил:
– Посмотрим…
Он спустился по лесенке с надстройки для стрелков на палубу и присоединился к группе рыцарей, которые что-то оживленно обсуждали возле мачты когга. С его появлением беседа еще больше оживилась, пока не переросла в яростный спор. Но он длился недолго. Видимо, Черный рыцарь принял какое-то решение и властно поднял руку. В тот же момент храмовники умолкли и с почтением склонили головы. Передав по кораблям необходимые распоряжения, Черный рыцарь присоединился к Хансу Стурре, который уже хотел вернуться к своим товарищам. Плененным пиратам не разрешалось прогуливаться по палубе, и они изнывали от неопределенности в тесной каморке под кормовой площадкой.
Суда тамплиеров, нарушив кильватерный строй, начали охватывать остров по большой дуге. И когда они сблизились, привал ушкуйников оказался словно в удавке. Новгородцы заметили чужие корабли слишком поздно; видимо, ушкуйникам сослужил плохую службу вечерний пир, который они устроили по случаю удачного набега на сумь. И впрямь, чего им было опасаться на необитаемом острове, с которого Варяжское море хорошо просматривалось до самого горизонта? Ведь при появлении погони (что вообще маловероятно) они могли за короткое время сняться с места и уйти в Нево, откуда никто бы не смог их достать.
Бежать ушкуйникам было некуда. Однако новгородцы не стали ни метаться в страхе по острову, ни молить о пощаде. Быстро облачившись в воинское снаряжение, они образовали железный кулак, ощетинившийся копьями.
«Похоже, разбойники русов даже не думают о сдаче в плен», – растерянно подумал Черный рыцарь. Предводитель рыцарей Храма с удивлением отметил слаженность в действиях ушкуйников, указывавшую на недюжинный военный опыт, и их превосходное вооружение. Все новгородцы были в надежной броне, многие имели арбалеты, а на двух ушкуйниках, занявших места в первой шеренге, блистали очень дорогие панцири с золотой насечкой, явно работы восточных мастеров, о которые мечтают самые известные рыцари Запада.
– Спустить шлюпку! – приказал Черный рыцарь. – Я еду один и без оружия.
Его приказание было исполнено быстро и сноровисто. Однако кто-то из рыцарей все же украдкой положил в лодку меч предводителя тамплиеров. Черный рыцарь сделал вид, что не заметил этого, скомандовал опустить весла на воду, и четверо гребцов взялись за дело со сноровкой, указывающей на недюжинный морской опыт.
– Мы пришли с миром! – зычно прокричал Черный рыцарь, когда до берега оставалось всего ничего, и показал пустые ладони.
Несмотря на всю свою храбрость, ему стало немного не по себе. Рыцарю казалось, что арбалеты ушкуйников нацелены прямо ему в грудь. Стоило кому-нибудь из стрелков нечаянно задеть спуск, и арбалетный болт прошьет его насквозь, как иголка, воткнутая в головку сыра.
– Кто вы? – грубо спросил один из ушкуйников, облаченный в дорогой панцирь, когда Черный рыцарь ступил на берег. – И что вам нужно?
Видимо, он был предводителем разбойничьей ватаги.
– Мы – посольство Ордена рыцарей Иерусалимского Храма к князю Хольмгарда! – торжественно заявил Черный рыцарь. – Я магистр Ордена, прецептор[9] в земле галлов, Жерар де Вийе.
По недоверчивому взгляду предводителя ушкуйников Жерар де Вийе понял, что тот не поверил его словам. Рыцарь сразу сообразил, почему – на нем была длинная власяница из овечьей шерсти, скрывающая и доспехи, и белый плащ с красным крестом Ордена. Обычно власяницы носили аскеты на голом теле для умерщвления плоти, так как жесткая шерсть постоянно кололась, но рыцари-монахи приспособили это одеяние в качестве верхней одежды – накидки, которая согревала их холодными ночами.
Жерар де Вийе снял власяницу и предстал перед ушкуйниками в своем черном панцире, инкрустированном золотом, и орденском плаще. Нужно отметить, что превращение паломника-калики в статного рыцаря произвело на новгородцев сильное впечатление. Они опустили оружие, а их предводитель сказал с почтением:
- Ангел в петле
- Коварная дама треф
- Они среди нас
- Поединок отражений
- Шпион судьбу не выбирает
- Отомстить и умереть (сборник)
- Право на убийство
- Охота на охотников
- Прокурор Никола
- Схватка с преисподней
- «Тигр» охотится ночью
- Углицкое дело
- Число Приапа
- Глаз ведьмы
- Крысиная тропа
- «Нехороший» дедушка
- Конец «Золотой лилии»
- Тень Торквемады
- Ваганьковский приют
- Зубровский