Серебряная пуля

Глава 1
Снайперский выстрел

Вам когда-нибудь падала на голову ворона? Мне, например, нет. До того злосчастного дня. Ворона задела меня крылом по макушке и упала в цветочный ящик, пристроенный к балкону.

То, что птички имеют скверную привычку на лету испачкать человеку шляпу или пальто, это всем известно. Но чтобы средь бела дня на людей падали мертвые вороны, такого случая я не припомню. Несколько смущенный и озадаченный столь странным событием, я присмотрелся к черному комку перьев и сразу узнал ручную ворону, которая обитала этажом выше у одинокого старика, которого во дворе все звали Африканом, – на птичьей лапке белело широкое алюминиевое кольцо с его инициалами и номером телефона.

Несмотря на одиночество, Африкан терпеть не мог кошек и собак. Наверное, потому он и приручил ворону, которая ночевала у него на балконе, а днем искала себе пропитание в мусорных баках. Это было очень удобно для Африкана: и поговорить есть с кем, и не нужно с утра пораньше в любую погоду выгуливать свою питомицу.

Вообще-то старика звали Елпидифор Африканович. Как говорится, умереть и не встать. Язык сломаешь, пока выговоришь. Поэтому его и переименовали в Африкана. Он был очень стар – по моим прикидкам, ему стукнуло никак не меньше восьмидесяти пяти лет. А скорее всего, и больше.

Тем не менее худощавый дед Африкан выглядел эдаким бодреньким старичком-боровичком. У него даже шевелюра сохранилась, правда, совсем белая, но густая и длинная. Бородка и усы Африкана всегда были аккуратно подстрижены на новомодный манер, но что касается одежды, то он был просто музейным экспонатом.

Африкан носил старинный сюртук-редингот с атласными отворотами, белую рубаху с воротником-стойкой, галстук-бант, узкие брюки в полоску и остроносые ботинки на высоких каблуках – дед не вышел ростом. Кроме того, на голове у него красовался элегантный, но тоже видавший виды котелок – «привет из Парижа», а в руках старик всегда держал резную трость черного дерева.

Нужно сказать, что она была достаточно увесистой. Об этом нам поведал местный хулиган по прозвищу Чирик. Однажды он и два его товарища, отягощенные похмельным синдромом и полным безденежьем, решили проверить содержимое кошелька Африкана, чтобы «занять» энную сумму на опохмел. Дед как раз шел с утра пораньше в булочную – любимым завтраком Африкана были свежие бриоши и крепкий чай.

Когда эти «орлы» подступили к деду с обязательным ножиком – для острастки, конечно же резать его никто не собирался, – Африкан неожиданно принял классическую фехтовальную стойку и так отделал молодцов, что те едва ноги унесли. Наверное, в глубокой юности старика учили обращаться с холодным оружием.

Почему я говорю «наверное»? Никто из соседей не знал прошлого деда Африкана. Он никого не пускал в свою личную жизнь. Мало того, ни один человек из нашего двора не мог похвастаться тем, что побывал в его квартире. А она была шикарной: высокие потолки с лепниной, просторные комнаты, красивый мозаичный паркет, а на кухне – люк для отходов, персональный мусоропровод (это я сужу по своему жилищу, доставшемуся мне в наследство от деда).

Из всех жильцов дома старик привечал только меня. Может, потому, что я не стал скандалить, когда он однажды устроил потоп в моей квартире, и даже не потребовал с него денег. Я рассудил так: квартира все равно нуждается в капитальном ремонте, а деньги у меня есть. И потом, каким же нужно быть крохобором, чтобы из древнего старца выжимать последние гроши? Поди, перебивается Африкан при его-то мизерном пенсионе с воды на кашу, из всех «деликатесов» позволяя себе только бриоши и молоко.

Ворона лежала прямо перед моим носом, в ящике, где вместо цветов произрастала какая-то хилая, рахитичная травка-самосев. В свое время бабуля была помешана на озеленении балконов и в конце концов дожала деда. Однажды пришли сварщики и соорудили на балконе металлическую конструкцию, далеко выходящую за его пределы, куда и поставили широкий короб для цветника.

Пока бабушка была жива, летом наш балкон напоминал сказочный Эдем, так много было на нем разнообразных, нередко экзотических растений, которые цвели с ранней весны до поздней осени. Но когда она ушла в мир иной, цветы зачахли, словно от горя, а спустя год вместо них начала произрастать чахлая травка, которую я «удобрял» сигаретными окурками – в юности мне приходилось скрывать от родителей свою приверженность очень неуважаемой в нашем семействе страсти, и как только кто-нибудь из домочадцев стучался в балконную дверь, я тут же трусливо зарывал недокуренную сигарету в землю.

Так уж случилось, что достаточно просторный балкон служил мне в теплое время года кабинетом. Его боковые стороны были зашиты, поэтому ветер почти не тревожил меня. Я затащил на балкон плетенную из лозы мебель – круглый столик и два креслица – и поставил старый холодильник, снабжавший меня в летнее время прохладительными напитками. На балконе очень хорошо мечталось, а при работе с ноутбуком не так уставали глаза. С моего «насеста» (квартира находилась на пятом этаже) было видно многое: голубое небо, яркая зелень парка, кусок речной излучины, а также окно Милочки Кошкиной в доме напротив, которая по вечерам очень любила расхаживать по своей спальне в костюме библейской Евы.

Когда на мою голову свалилась ворона, я как раз курил, опершись о перила, и с философским видом наблюдал за работой дворника-узбека, которому помогал целый выводок его детей. Наблюдал и меланхолически думал, что если кризис продлится еще года полтора, то мои накопления закончатся и придется мне составить этому мигранту конкуренцию на рынке труда.

Три месяца назад фирма, в которой я протирал штаны, обанкротилась, и меня вышвырнули на обочину экономической жизни. Хорошо хоть, я не был подвержен разным нездоровым страстям, поэтому счет в банке давал мне возможность какое-то время пожить в свое удовольствие, изображая из себя персонального пенсионера.

Я не без опаски взял ворону в руки и тут же бросил ее в цветочный ящик, заметив на черных перьях темно-красные капельки крови. Присмотревшись, я обнаружил и небольшую рану на теле любимицы Африкана. Похоже, ворона была убита из винтовки. Притом ствол был с глушителем, иначе я услышал бы звук выстрела. А стреляли явно из двенадцатиэтажного дома напротив. Поэтому пистолет исключался. На таком расстоянии он бесполезен. Разве что ворону настигла шальная пуля. Такое иногда случается. Но мне почему-то показалось, что диким случаем тут и не пахнет.

Я вдруг почувствовал, как между лопаток заструился холодный пот. У меня была потрясающая интуиция, благодаря которой я и выжил во второй чеченской войне. Поэтому мне живо представилось, как неизвестный снайпер уже взял меня в перекрестье оптического визира и поглаживает спусковой крючок, дожидаясь паузы между двумя ударами сердца, чтобы тело и ствол слились в единый монолит и выстрел получился максимально точным.

Воинская наука нелегкая, но человеку разумному она дает много преимуществ. Мгновенно вспомнив свое боевое прошлое, я резко пригнулся, чтобы спрятаться за ограждением балкона, и вкатился, словно Колобок, в комнату. Там я схватил бинокль, который всегда был у меня наготове в ожидании очередного «сеанса» Милочки Кошкиной, спрятался за занавеску и начал высматривать снайпера.

Увы, мои старания пропали втуне. Сколько я ни вглядывался в окна дома напротив, так ничего подозрительного и не заметил. Может, это пацаны балуются? Сообразили, что могут быть обнаружены, и попрятались. На нашей улице уже были случаи, когда юные отморозки стреляли по прохожим. Но у них в ходу пневматика. А ворона была убита пулей, притом не мелкого калибра.

Мои страхи прошли быстро. В раздражении швырнув бинокль на диван, я вышел на кухню, налил полстакана виски и выпил одним глотком.

«Это, брат, шизофрения… – думал я, смоля сигарету. – В чистом виде. Надо же – снайпера испугался. На кой ляд ты кому-то нужен? В аферах не замешан, никаких секретов не знаю, в олигархах или чиновных мздоимцах не состою. Может, позарились на мою квартиру? Так у меня полно наследников: отец и мать живы, две сестры, наконец, куча племянников. Нет, здесь что-то не то…»

Я невольно поднял глаза к потолку, услышав над головой шоркающие шаги Африкана. Похоже, он занимался стряпней, потому что раздался сильный стук, в котором я не без раздражения распознал звук упавшей кастрюли.

Старик постоянно что-нибудь ронял. Притом сие действо могло случиться в любое время дня и ночи. Однажды ко мне в гости заглянула весьма приятная особа без комплексов, чтобы отужинать при свечах в непринужденной холостяцкой обстановке. Ближе к полуночи она решила проверить, так ли мягок мой диван, как я ей расписывал. Конечно же я был не против.

И надо же такому случиться, чтобы в самый ответственный момент Африкан опрокинул стол или тумбочку, а может, и целый шкаф. Наверное, грохот разбудил весь дом. Моей гостье он вообще показался взрывом. Возможно, она решила, что в квартиру, выломав дверь, ворвался ее ревнивый супруг (дама была замужней), поэтому вскочила с дивана так резво, что я улетел в угол как перышко. Лежа на полу в чем мать родила, я обалдело наблюдал, с какой скоростью она одевается. И должен сказать, моя гостья не только уложилась в армейский норматив, но и превзошла его, натянув свою замысловатую, на мой мужской взгляд, амуницию за считаные секунды.

Понятное дело, после такого фиаско ни о каком интиме не могло быть и речи. Гневно фыркнув на прощание, она выпорхнула на лестничную площадку, даже не попрощавшись, и была такова. Короче говоря, все получилось как в той поговорке: «Любовь прошла, поели помидоры, калоши жмут, и нам не по пути». Должен сказать, что в тот момент я готов был Африкана убить.

Глубокомысленно наблюдая, как увеличивается столбик сигаретного пепла, я думал, что мне делать с вороной. Просто выбросить ее рука не поднималась. Я знал, что Африкан в вороне души не чает. Несколько раз мне довелось случайно подслушать, как он пел ей дифирамбы на балконе. Можно было подумать, что ворона – это не птица, а заколдованная злым волшебником жена или дочь старика.

Но самое интересное – ворона понимала Африкана с полуслова, как дрессированная собака. Иногда он, встревоженный длительным отсутствием вороны, выходил на балкон и начинал ее звать: «Аида, Аидушка! Где ты, моя девочка? Лети домой, я жду!» Аида! Нехилое имечко. Прям тебе эфиопская принцесса из оперы Джузеппе Верди. Необычное имя вороны так меня заинтересовало, что я даже открыл словарь. Оказалось, что Аида в переводе с арабского означает «награда» и что это имя приносит удачу.

Так вот, стоило старику позвать свою любимицу, как спустя некоторое время раздавался шелест ее крыльев и звучало вопросительное «кар-р?». Каким чудесным образом ворона могла услышать слабый голос Африкана, когда по улице днем и ночью сновали машины и стоял такой шум, что на расстоянии в десять шагов нельзя было разобрать человеческую речь? И потом, я не раз наблюдал, как ворона улетала кормиться на поля в окрестностях города. Но даже в этом случае она умудрялась из какофонии многочисленных звуков вычленить зов старика и прилетала, естественно, с задержкой. В общем, чудеса, да и только.

Отнесу бедную Аиду старику, решил я наконец. Может, он сделает из нее чучело – на память. Отыскав пластиковый пакет из супермаркета, я уже безбоязненно (точнее – почти безбоязненно) вышел на балкон, взял птицу в руки – и услышал, как что-то упало. Опустив глаза на пол, я увидел пулю. Видимо, она прошла навылет и застряла в перьях.

Что ж, подумал я, будет мне сувенир. На память о том, как на меня напала «медвежья болезнь». Последний раз у меня был такой мандраж, когда я вытаскивал с поля боя раненого друга. Мне тогда казалось, что весь огонь сосредоточен на нас двоих. В тот момент я страстно желал превратиться в крохотную мышку, которая тащит в норку хлебное зернышко. Когда мы очутились в укрытии, мою форму можно было отжимать – я словно побывал под соленым душем. От страха я даже не почувствовал боли – меня тоже зацепило, правда, легко. Да, что было, то было…

Нагнувшись, я поднял пулю и отер какой-то тряпицей от крови. Посмотрел – и у меня глаза полезли на лоб. Ни фига себе! Пуля была нестандартной, и, как это ни странно, она почти не деформировалась. Но не это было главным. Ее отлили… из чистого серебра! Уж серебро-то я могу отличить от любого белого металла.

В приборах, которые мне приходилось ремонтировать в начале моей трудовой деятельности, перед армией (меня призвали после техникума), было много серебряных контактов. Списанные приборы сдавали в металлолом, а из контактов слесаря делали разную мелочь – цепочки, перстни, медальоны. Когда я получил повестку, мой наставник и дальний родственник дядя Гриша вручил мне в торжественной обстановке (то есть во время «отвальной») серебряный нательный крест, который он сработал собственноручно.

Я не снимал крестик всю чеченскую кампанию. Уж не знаю, он ли был мне невидимой защитой, или мой ангел-хранитель относился очень ответственно к своим обязанностям, но за два года я был всего лишь три раза ранен, притом легко, скорее это были не раны – царапины. Я даже в госпиталях не валялся, зализывал свои ранения на «точках». А мне приходилось бывать в таких передрягах, что, как говорится, мама не горюй.

Серебряная пуля… Что бы это могло значить? Я лихорадочно перелистал в голове личный справочник, составленный на основе своего не очень богатого жизненного опыта и сведений, почерпнутых из литературных источников. Калибр 9 мм, скорее всего, стреляли из «винтореза». Знакомая машинка. Очень удобная. Мигом разобрал ее на части, сложил их в кейс, надел очки и шляпу – и ты уже не киллер, а молодой кандидат околовсяческих наук, озабоченный мировыми проблемами. (Это если после акции жалко сбросить «винторез», ведь такую вещь на черном рынке просто так не купишь.)

Но при чем здесь серебряная пуля? Насколько мне было известно, серебряные пули отливают для того, чтобы убить оборотня. Или какую-нибудь другую нечистую силу. Но это же чушь собачья! Какие оборотни?! В наше-то насквозь прагматичное время.

И тем не менее серебряная пуля-самоделка вот она, на моей ладони. Это что же выходит: некий праведник каким-то макаром раздобыл «винторез» и, осенив себя крестным знамением, шмальнул по вороне Африкана, считая ее дьявольским отродьем? Нет, это точно бред! А может, целились не в ворону, а в старика? Ну, это уже не лезет ни в какие ворота! Из него и так песок сыплется, он скоро сам отправится в заоблачные выси. В конце концов, его можно было замочить по дороге в булочную, куда он ходит каждый божий день. Зачем городить такой замысловатый огород? Так ничего и не поняв, я плюнул в сердцах, положил пулю в карман и потопал по широкой лестнице на шестой этаж.

Дверь квартиры Африкана не впечатляла. Она была обита стареньким потертым дерматином, собственно, как и у многих наших пенсионеров, не страдавших избытком наличности. Вот только замки старик поставил козырные. Их было два, и оба патентованные – швейцарские. Ни один вор-домушник с отмычкой не смог бы проникнуть в его жилище, потому что номерные ключи для этих замков нарезались на специальном прецизионном оборудовании. Малейшая неточность в изготовлении отмычки, исчисляемая в микронах, – и замок тут же ее блокировал, зажимая словно в тисках. И выбить дверь не получалось, потому что она закрывалась специальными засовами по всему периметру.

Нужно сказать, замки в свое время меня немного озадачили. Интересно, что Африкан скрывает в своей пещерке? Такие замки стоили ну очень больших денег. Меня, например, задавила жаба, когда я услышал их цену. Поэтому, немного поразмыслив и решив, что воровать у меня нечего (кроме старой мебели и компьютера, который давно пора было выкинуть), я заказал себе железную дверь (как же, веяние эпохи нашего недоразвитого капитализма) с серийными, но очень хорошими замками. Конечно, спец справится с ними без особого труда, но какой-нибудь лох, который надумает бомбануть мою квартиру, чтобы добыть немного денежек на выпивку или наркоту, забодается их открывать.

Я долго жал на кнопку звонка, но, похоже, он не действовал – изнутри не доносилось ни единого звука. Тогда я начал стучать в дверь кулаком. Звук получался глухим, словно передо мной была бетонная стена. Это меня очень удивило. Силой я не обижен, и, по идее, хлипкая дверь квартиры Африкана должна была ходить ходуном. Ан нет. Она стояла как скальный монолит.

– Кто там? – вдруг раздалось у меня прямо над ухом, я даже вздрогнул от неожиданности.

Подняв голову, я только сейчас заметил, что в стену высоко над дверью была вмонтирована миниатюрная видеокамера и металлическая решеточка, за которой прятался динамик. Для меня это была новость – эту технику я видел впервые. Наверное, Африкан поставил ее совсем недавно.

Круто! Во дает старик! А мы-то и не знали, что он так обставился. «Мы» – это соседи. В особенности одна зловредная старуха, которой была известна подноготная каждого жильца не только нашего подъезда, но и всего двора.

За эти способности ее прозвали Жужа, или Жужу. Она и впрямь жужжала на скамье у подъезда с раннего утра до позднего вечера, посвящая своих товарок во все самые свежие новости и сплетни. Откуда она их выкапывала, одному аллаху было известно. Такой ворох новостей и вообще всякой всячины можно было нарыть только в Интернете. Но я точно знал, что у Филипповны (так ее кликали соседи) нет компьютера. Оставалось предположить, что у нее в голове вмонтирован миниатюрный приемник, настроенный на все радиостанции мира.

– Елпидифор Африканыч, это я, Алеша, ваш сосед снизу.

– Чего тебе нужно, деточка?

«Деточками» старик называл всех тех, кому еще не исполнилось сорока лет. К более взрослым он обращался не по имени-отчеству, а просто – «уважаемый» или «уважаемая». Создавалось впечатление, что память на имена у него была никудышная. Однако и старческим маразмом Африкан не страдал, а его небольшие глазки под мохнатыми седыми бровями смотрели не по-стариковски остро и осмысленно.

– У меня для вас новость… извините, не очень приятная…

– Что такое?! – всполошился старик, но дверь все равно не открыл.

В последнее время он стал очень подозрительным. Слишком много развелось в нашем городе разных аферистов и мошенников, которые обманывали стариков, а иногда и убивали, чтобы завладеть их квартирами. Несмотря на наши добрые отношения, Африкан и на меня иногда посматривал с подозрением. И то верно – в душу человеку ведь не заглянешь. Впрочем, возможно, это мне просто казалось.

– Ваша ворона… ну это… того… – Мне почему-то никак не хотелось сообщать ему неприятную новость прямым текстом.

– Она умерла?! Ох…

Похоже, Африкан понял, что я хочу ему сказать, и, наверное, схватился за сердце. Ворона была очень старой. Она жила у Африкана сколько я себя помню. Поэтому старик наверняка был готов к этому трагическому событию. Но все равно новость застала его врасплох.

– Да, – ответил я.

– Где… где она?!

– Я принес…

На этот раз дверь распахнулась, словно я наконец произнес пароль типа «сим-сим, откройся». Африкан был в длинном атласном шлафроке, подпоясанном витым шнуром с кистями, из-под которого виднелась накрахмаленная белая рубаха и темно-вишневый бант. А на ногах у него были не тапочки, а мягкие кожаные туфли-мокасины. Он даже дома не позволял себе ходить в затрапезном виде.

Я передал ему пакет с мертвой вороной. Африкан открыл его, и на глаза старика навернулись слезы. Не обращая на меня внимания, он медленно побрел в глубь квартиры, прижимая ворону к груди. Поколебавшись, я прикрыл дверь (мама мия! она оказалась сейфового типа, толщиной не менее пятнадцати сантиметров!) и последовал за ним. Поступить таким образом, не дожидаясь приглашения (в чем я очень сомневался), меня подтолкнул бес любознательности. Надо же хоть одним глазом взглянуть на таинственное жилище Африкана.

Да-а, посмотреть там было на что. Я вошел в гостиную и обалдел: дорогая антикварная мебель, фарфоровые китайские вазы, притом явно не новоделы, в буфете мягко светилась старинная серебряная посуда с позолотой… На стенах висели французские гобелены, по моему разумению, конца девятнадцатого века (я видел подобные в музее), а с десяток картин – в основном кисти фламандских художников – в массивных золоченых рамах несомненно были подлинниками.

Вот тебе и скромный пенсионер, дедуля-божий одуванчик. Не квартира, а филиал Эрмитажа. И ведь я еще не видел другие комнаты…

И не увижу, понял я, потому что в гостиную вошел Африкан. Теперь лицо старика было угрюмым и сосредоточенным, а подозрительный взгляд буквально буравил меня. Уж не думает ли он, что это я грохнул его любимую ворону – дабы проникнуть в его жилище?

– Ты еще здесь, деточка? – неприветливо спросил Африкан. – Иди домой. А за ворону спасибо. Это благородный поступок.

Но уходить я не собирался. Видимо, Африкан не понял, что ворона умерла не от старости, а ее сшиб снайпер.

– Вашу ворону убили, – сказал я, пристально глядя на старика.

– Это понятно, – сурово ответил старик. – Ей бы еще жить да жить.

– Увы, не совсем понятно, – сказал я несколько развязно.

В этот момент я подумал, что зря не содрал с него бабки за ремонт, который вылился мне в приличную сумму. Старый хрыч далеко не беден, как оказалось. От этих мыслей настроение у меня испортилось окончательно.

– Что ты имеешь в виду? – Глаза Африкана потемнели, словно небо перед грозой.

– Ее застрелили, – отчеканил я. – Притом это сделал снайпер.

О том, что ворону убили серебряной пулей, я благоразумно умолчал. Вдруг все эти байки про оборотней – правда? Эта мысль меня повергла в трепет. Нет, нужно срочно искать работу! Хоть какую-нибудь. Иначе от безделья точно крыша поедет. Вон как воображение разыгралось… Тьфу, тьфу! – мысленно сплюнул я через левое плечо.

– Застрелили?! – Африкана словно ударило током. – Кто?!

– А вот это мне неизвестно… – И я рассказал ему, как все произошло.

Сказать, что старик был ошарашен, значит, ничего не сказать. Его словно обухом ударили по голове. Он даже стал ниже ростом. Но в глазах Африкана запылал поистине дьявольский огонь. Мне даже стало немного не по себе.

– В общем, Елпидифор Африканыч, не исключено, что целили в вас, – безжалостно закончил я свое повествование. – А ворона приняла пулю на себя. Дело случая… Вам здорово повезло, если это так.

Удивительно, но на мое заявление он совсем не отреагировал – не возмутился, не стал говорить, что все это глупые домыслы, что кому он, дряхлый старец, нужен… Вместо этого Африкан подошел к буфету и достал оттуда бутылку французского коньяка в виде фляжки и две небольшие золоченые рюмки.

– Помянем Аиду, – сказал он сурово.

Я не стал возражать. Мне вдруг самому захотелось выпить. Коньяк оказался славным – выдержанным, густым. Я присмотрелся к бутылке – и едва не ахнул. Это был знаменитый французский коньяк Remy Martin Louis XIII! В его купаже присутствуют коньяки со сроками выдержки от пятидесяти до ста лет. А старик-то, оказывается, большой гурман… И потом, такой коньяк стоит огромных денег. Может, Африкан – это граф Монте-Кристо на покое?

– Всего тебе доброго, мой мальчик, – решительно сказал старик, поставив рюмку (не мешало бы повторить, подумал я с вожделением, подавив в себе вздох разочарования), и проводил меня до двери.

Она закрылась с мягким всхлипом – словно дверца «мерседеса». Я критически посмотрел на изрядно потертую обивку двери, коротко хохотнул – ай да старикашка! верно говорят, что в тихом омуте черти водятся, – и спустился на свой этаж. Все, для меня эта история закончилась, думал я, попивая на кухне вискарь. (Что такое крохотная рюмашка коньяка для русского человека? Всего лишь затравка.) Пусть теперь Африкан сам распутывает эту таинственную историю. У меня своих проблем хватает.

Как же я ошибался!