Маркитант Его Величества

© Гладкий В.Д., 2017

© ООО «Издательство „Вече“», 2017

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

***

Об авторе

Виталий Дмитриевич Гладкий

Виталий Дмитриевич Гладкий родился 26 апреля 1947 года в селе Ярошовка на Сумщине (Украина) в казачьей семье. Он прямой потомок последнего кошевого атамана Задунайской Сечи и наказного атамана Азовского казачества Йосипа Гладкого. Отец, Дмитрий Николаевич, прошел Великую Отечественную войну от ее начала и до Победы. Ранения и перенесенные им тяготы военного времени не дали ему прожить долгий век. Он умер в 1955 году, на тридцать восьмом году жизни, оставив на руках жены, Екатерины Григорьевны, восьмилетнего сына и двухмесячную дочь.

Война вообще оставила на семье В. Гладкого глубокие, кровоточащие зарубки. И не только Вторая мировая, но и Первая, 1914 года. Перед самой революцией в разведывательном поиске погиб прадед, гренадер-пластун, георгиевский кавалер. А в 1945 году погиб дед по материнской линии.

К труду Виталий Дмитриевич приобщился рано. Сначала пас общественное стадо, затем – колхозных лошадей, а в двенадцать лет уже работал наравне со взрослыми: косил сено, возил зерно телегами на ток, строил дом и даже был помощником комбайнера.

Учился в основном на «отлично». По окончании восьми классов (1961) поступил в Глинский индустриальный техникум, который окончил спустя пять лет с дипломом техника-горняка. Затем поступил на вечернее отделение Донецкого политехнического института. Защитив диплом, ушел в армию. Служил авиационным техником в Красноярском крае.

Отслужив, вернулся в Донецк. В 1973–1978 годах трудился на заводах Донбасса, пока не уехал на Колыму. Кто был на Крайнем Севере, тот никогда не забудет этот период своей жизни. Суровая природа не любит изнеженных обывателей. А Виталий Дмитриевич к таким и не принадлежал, поэтому прижился на Колыме легко и безболезненно. Работал газоэлектросварщиком на заводе по ремонту бульдозеров в городе Сусумане, штукатуром-маляром, плотником, бетонщиком, трудился в старательской артели, работал художником-оформителем и охотником-промысловиком. Строил мосты, промышлял белку и горностая, оформлял интерьеры ресторанов и кафе, мыл золото… Пробыл он в районах Крайнего Севера восемь с половиной лет.

Свою писательскую деятельность начал на Колыме в 1979 году. Первый его рассказ назывался «Колымская быль». Он был напечатан в районной газете «Горняк Севера». Позже, уже по приезде домой, в московском издательстве «Молодая гвардия» был издан сборник рассказов В. Гладкого о Крайнем Севере под названием «Жестокая охота». Большей частью это автобиографические повествования о его приключениях в колымской тайге, пропущенные через жернова писательского восприятия.

В 1980 году в областной газете «Магаданский комсомолец» выходит первая повесть Виталия Дмитриевича под названием «Оборотни», через год там же публикуется повесть «По следу змеи», потом в течение последующих двух лет выходят в свет повести «Плацдарм», «Золотая паутина», роман «Архивных сведений не имеется». Все эти вещи печатались в периодике, в журналах «Искатель», «Советская милиция», в «Воениздате» (серия «Сокол»), в различных сборниках и в дальнем зарубежье. В своих произведениях Виталий Дмитриевич часто описывает единоборства и прочие штуки подобного рода. И это вовсе не случайно. Спорт в юности был частью его жизни. Он занимался боксом, вольной борьбой, каратэ, был хорошим стрелком. Острый, динамичный сюжет и тщательно выписанные характеры героев – главная отличительная черта романов В. Гладкого.

По возвращении из районов Крайнего Севера долгое время возглавлял издательство «Отечество». Виталий Дмитриевич основал всеукраинскую литературную премию имени М. Старицкого за лучший исторический роман. Он и сам лауреат премии имени В. Короленко. Издано свыше пятидесяти романов В. Гладкого, общий тираж которых вышел за пределы 8 миллионов.

Виталия Дмитриевича всегда привлекала историческая тематика. Он является автором трех энциклопедических словарей: «Древний мир» (1997), «Славянский мир» (2001) и «Словарь нумизмата» (2006). Кроме того, им написано девятнадцать исторических и историко-приключенческих романов. И первым из них был «Меч Вайу», роман о скифах, над которым, как ни удивительно, он начал работать в семнадцать лет.

У Виталия Дмитриевича трое детей – сын и две дочери.

Избранная библиография В.Д. Гладкого:

«По следу змеи» (1988)

«Меч Вайу» (1997)

«Басилевс» (1997)

«Тайна розенкрейцеров» (2004)

«Ушкуйники» (2012)

«Ассасины» (2012)

«Тень Торквемады» (2012)

«Ученик алхимика» (2017)

«Повелители волков» (2015)

«Хорт – сын викинга» (2017)

«Маркитант Его Величества» (2017)

Маркитант Его Величества

Пролог. Конюшни султана должны быть в Риме!

Приятно взволнованный Мерзифонлу Кара-Мустафа-паша, великий визирь турецкого султана Мехмеда IV, смотрел на огромную армию, широким разноцветным потоком текущую мимо возвышенности, на которой расположился ее главнокомандующий. Войска все шли и шли, и не было им ни конца, ни края: сипахи – тяжелая панцирная кавалерия, легкоконные акынджи, всего сорок тысяч, около тридцати тысяч пеших янычар под командованием визиря Бекри-Мустафы-паши. Боснийские левенды и албанские арнауты, кровожадные головорезы, которых не было смысла даже считать. Кто считает баранов, предназначенных на убой? Шесть тысяч молдаван господаря Дьёрдя Дуки и столько же валахов Сербана Кантакузино, тридцать тысяч пехотинцев из Румелии^[1] под командованием бейлербея^[2] Кючук-Хасан-паши и шестнадцать тысяч из Анатолии под командованием бейлербея Ахмед-паши, двадцать тысяч крымских татар хана Мюрад-Гирея, пятнадцать тысяч венгров графа Имре Тёкели, а также множество мелких отрядов других правителей эйялетов^[3] Османской империи… Более двухсот тысяч солдат! Видит Аллах, с такой армией и впрямь можно дойти до Рима!

Тут ему на ум пришли слова реис-уль-кюттаба, начальника писарей дивана^[4] Лаз-Мустафы. «Конюшни султана должны быть в Риме!», – змеем-искусителем неоднократно нашептывал ему реис-уль-кюттаб, ближайший советник великого визиря. Возможно, хитроумный Лаз-Мустафа был прав… Изначальным указанием султана, которое должен был исполнить Кара-Мустафа-паша, было взятие Яварина^[5] и овладение подвластной Габсбургам частью Венгрии, чтобы потом передать ее в подчинение вассалу Османской империи Имре Тёкели. Таким образом, тот стал бы королем обеих частей венгерского королевства Иштвана I Святого – турецкой и императорской. Поэтому султан Мехмед заблаговременно присвоил ему титул короля куруцев, венгерских мятежников, хотя сам Имре Тёкели называл себя скромнее – всего лишь регентом Венгрии.

Но под Секешфехерваром Кара-Мустафа неожиданно изменил планы, и во время пира, который одновременно был и большим советом, объявил своему штабу:

– Нашей целью было завоевание Яварина и замка Комаром. Уже понятно, что с такой сильной армией взять их будет нетрудно, но достанутся нам только замки… или их развалины, а не страна. Поэтому, я хочу, если Аллах позволит, пойти на Вену! Что скажете на это?

Конечно, великий визирь, сам прожженный дворцовый интриган, хорошо знал, что Лаз-Мустафа – большой льстец. Но уж больно заманчивую картину будущего нарисовал ему реис-уль-кюттаб.

– Не слушай, мой господин, что тебе говорят другие! – твердил Лаз-Мустафа великому визирю. – Ты имеешь право поступать по собственной воле, ты же свет, посланный Аллахом, и сияющий все сильнее. Такого войска ни один король не имел, и даже сам Искандер Великий не достигал таких вершин и такого великолепия. Однако, что такое этот Яварин? Замок когда-то принадлежал нам, и земли вокруг него – наши земельные наделы во владении гази^[6], которые стоят на страже этого оберегаемого Аллахом пограничья. Конечно же мы его добудем, но получим только голую крепость, и все наши усилия и труды уйдут впустую. Но если ваши благословенные стопы уже покрыты придорожной пылью, то, может, стоит направить наши поводья прямо на Вену, столицу Священной Римской империи? И да позволит вам Аллах всевышний завоевать и покорить эту землю быстрее, чем требуется, чтобы выпить глоток воды…

Кара-Мустафа-паша внимал речам льстеца с невозмутимым видом. Он не верил никому и ничему, иногда даже своим мыслям, которые прятал не только от окружающих, но даже от себя самого. Потому и достиг сияющих высот в Османской империи, несмотря на свое незнатное происхождение. Он родился в 1634 году в Мерзифоне в простой турецкой семье от матери-гречанки и был усыновлен могущественным родом Кёпрюлю, имевшим албанские корни. Кара-Мустафа стал садразамом – великим визирем – в сорок один год, заменив на этом посту скоропостижно скончавшегося Фазыл-Ахмед-пашу, своего сводного брата.

Великий визирь размышлял: свои ли соображения выкладывает ему Лаз-Мустафа? Ведь реис-уль-кюттаб должен понимать, что значит пойти против воли султана. Но вот в чем вопрос – уж не сам ли султан намекнул начальнику писарей дивана о своем желании завоевать Священную Римскую империю? И что начать нужно не с каких-то незначительных крепостей, а с Вены?

Вполне возможно Лаз-Мустафа общается с Мехмедом гораздо чаще, чем остальные придворные. Султан особо любил две вещи – издавать свои многочисленные фирманы (он считал себя правителем, отмеченным печатью великой мудрости) и охотиться, за что получил прозвище Авджи (Охотник). Впрочем, Мехмед был удачлив не только на охоте, но и на воинском поприще. В 1672 году султан лично возглавил войско и двинулся на Польшу. Четыре года кровопролитных сражений и мирных переговоров привели к тому, что Речь Посполита оставила за Османской империей Подолье. Кроме того, Мехмед нашел сильного союзника в лице гетмана Дорошенко, который за поддержку османской армии пообещал султану подвластные казакам обширные территории.

Кара-Мустафа-паша знал, что на самом деле султан давно и тщательно готовит решающий бросок на Запад. И овладение столицей Австрии давало бы османам неоспоримое моральное преимущество. К тому же систематическая поддержка некатолических религиозных меньшинств в Венгрии начала приносить плоды – против Габсбургов выступила протестантская шляхта во главе с Имре Тёкели. Уж не по этой ли причине султан Мехмед вручил ему зеленое знамя пророка, как символ джихада – священной войны против неверных?

Великий визирь вспомнил, как начинался поход. Тринадцатого марта всех визирей, собравшихся возле шатра султана, одели в собольи шубы, крытые парчой, а чины, низшие рангом, получили красивые кафтаны. На другой день султан подарил Кара-Мустафе двух коней – одного с упряжью, другого неоседланного, а военачальникам – по одному коню. Большой военный парад состоялся 22 марта в Адрианополе^[7]. Между монаршими воротами и дворцом султана в две шеренги построились закованные в голубые доспехи сипахи, отряды янычар и других родов войск. Мехмед был в тюрбане, к которому прикололи большой монарший султан из перьев, на его плечи набросили соболью мантию, шитую белой парчой, а у пояса висели усыпанные драгоценностями сабля и колчан. К войску он выехал вместе со своим старшим сыном Мустафой, на котором блистали украшенные драгоценными каменьями шлем и панцирь, накрытый кашемировой шалью с золотыми кистями.

Вручая великому визирю знамя пророка, султан так выразительно посмотрел ему в глаза, что Кара-Мустафа-паша даже невольно поежился. Во взгляде повелителя правоверных он прочитал и некоторую неуверенность, и опасения, и жесткую сосредоточенность, несвойственную султану. Создавалось впечатление, что Мехмед хочет сказать ему что-то назидательное, что-то приказать или подсказать, но почему-то сдерживается. Эта недосказанность мучила великого визиря всю дорогу до Секешфехервара^[8]. И только разговор с Лаз-Мустафой наконец снял пелену с его глаз и расставил все на свои места.

Ну, конечно же, как он мог быть таким глупцом?! Султан намеревается начать завоевание Священной Римской империи, для начала взяв ее столицу и главный форпост – Вену. Но намерение станет желанием только тогда, когда появится возможность. В случае удачи Мехмед въедет в Вену на белом коне, а если что-то пойдет не так, или (не приведи Аллах!) случится поражение, то все шишки повалятся на великого визиря, который ослушался высочайшего повеления и самовольно изменил план военной кампании. Хитро придумано! Ай да Авджи! Он и впрямь далеко не такой наивный и ветреный, как кажется со стороны…

Кара-Мустафа-паша встрепенулся и начал слушать Лаз-Мустафу более внимательно.

– …Если Вена покорится вам, то вы овладеете несметными богатствами. Замок Пожонь, где хранится венгерская корона, вы отдадите Имре Тёкели, предварительно короновав его… – Вкрадчивый голос реис-уль-кюттаба журчал как весенний ручей. – Он возьмет под свою власть семь королей и станет вашим смиренным подданным. Вы же будете в наивысшем блаженстве наслаждаться миром. В Венгрии образуется множество новых земельных наделов и обществ с благочестивыми и милосердными целями, и тогда вы будете собирать такие же суммы, как и те, что взимаются с Египта. Люди будут видеть, как вы умножаете казну нашего пресветлого султана, и станут говорить о вас в этом убогом мире с почтением и похвалой!

После этих слов начальника писцов дивана по всему телу великого визиря разлилось благостное тепло. Хитрый реис-уль-кюттаб зацепил главную струнку в душе Кара-Мустафы-паши – он был жаден до неприличия и тащил в свою личную казну все, что плохо лежало. Наверное, причиной тому послужило его полунищее детство, когда он часто засыпал голодным. Теперь в его распоряжении находились все богатства рода Кёпрюлю (они были весьма внушительны), но ему казалось, что этого мало. А захват Вены и впрямь мог изрядно пополнить его сокровищницу…

На какой-то миг Кара-Мустафа-паша отключился от созерцания своего шумного воинства и очутился в полной тишине – подобно той, что наступила во время пира, когда он объявил о намерении вести армию на Вену. Для военачальников это сообщение прозвучало как гром среди ясного неба. Все застыли в огромном напряжении, и никто из бейлербеев не торопился с ответом на заданный великим визирем вопрос. Когда же раздраженный долгим молчанием Кара-Мустафа спросил, почему они ничего не говорят, Сари-Хусейн-паша, бейлербей Дамаска, с преувеличенной бодростью ответил:

– Ваше дело отдавать приказы, наше – выполнять!

Военачальники облегченно вздохнули и дружно поддержали Сари-Хусейна-пашу. Великий визирь довольно огладил бороду, милостиво улыбнулся, и пир пошел дальше своим чередом.

Но, как говорится, в семье не без урода. Хан Мюрад-Гирей, а за ним и бейлербей Буды Ибрагим-паша, мнение которых спросили после окончания совета (куда они не были приглашены), неожиданно запротестовали. Шурин самого султана, старый и храбрый наместник Буды, известный своим благородным характером, стоял на том, что сначала нужно взять в осаду Яварин, а в глубь Австрии послать татар, которые мгновенно превратят территорию врага в руины. Тогда император быстро согласится на все условия мира, выставленные ему Турцией. Поход на Вену, когда в тылу османской армии оставались многочисленные австрийские крепости, он считал чрезвычайно рискованным предприятием. Великий визирь был оскорблен этим выступлением Ибрагим-паши, и в глубине души поклялся отомстить ему, дождавшись какого-либо промаха с его стороны.

Более крупный разговор предстоял ему с крымским ханом. Мюрад-Гирей также считал, что вначале нужно взять Яварин и Комаром, послать часть войск на опустошение австрийских земель, и, перезимовав с армией в приграничье, в следующем году завладеть разоренными землями. Он предостерегал великого визиря в отношении немецкого короля, который носил титул императора, верховного властителя христианских государств; наступление на его столицу может привести к тому, что даже те гяуры^[9], которые ведут с ним войну, поспешат к нему на помощь. Такого же мнения был и Ибрагим-паша.

Но так как остальные военачальники приняли план Кара-Мустафы без какого-либо сопротивления, решение о походе на столицу Австрии было советом одобрено. Тем не менее мстительный визирь не простил хану его выступления и в мыслях строил планы лишить Мюрад-Гирея трона, хотя официально никак не проявлял к нему своего нерасположения.

Великий визирь послал султану сообщение об изменении стратегического плана только тогда, когда приказал строить мосты на Рабе. Конечно же этим он вызвал сильное недовольство Мехмеда, что решение было принято без уведомления и без его высочайшего согласия.

«Нашей целью были замки Яварин и Комаром, а о Вене даже речь не шла! – сердито сказал султан в присутствии большого количества придворных. – Удивительно безрассудный шаг совершил Кара-Мустафа-паша, дав увлечь себя этой прихоти… Но теперь пусть Всевышний поможет ему! Во всяком случае, дай он об этом раньше нам знать, я бы на такие изменения плана кампании не согласился».

Когда великому визирю верные люди донесли слова султана, он снисходительно улыбнулся: «Ай да Авджи, ах, хитрец!» Вовремя умыть руки – большое достоинство умного повелителя. Кара-Мустафа остался доволен собой; он все-таки проник в потаенные мысли Мехмеда. И все благодаря Лаз-Мустафе. Что ж, реис-уль-кюттаб получит после победы достойное вознаграждение из трофеев…

Седьмого июля главные турецкие силы двинулись на Вену вслед за татарами, которые упорно преследовали отходящих австрийцев, нанося им значительные потери. Возле Яварина остался сильный корпус под командованием Ибрагим-паши, которого Кара-Мустафа постарался удалить из своего лагеря, чтобы тот снова не выступил против его приказаний. Однажды дошло до того, что разъяренный словами паши великий визирь воскликнул: «Верно говорят люди, что когда человек перешагнет семь десятков лет, ума у него уже нет и он глупеет!»

Отстраненные от реальности раздумья Кара-Мустафы-паши прервали музыканты. Дервиши, всегда сопровождавшие янычарские полки, устроили сводный оркестр, и рев пятисот труб, казалось, разбил голубой хрустальный небосвод вдребезги, и его осколки посыпались прямо ему на голову. Великолепный арабский конь великого визиря от неожиданности всхрапнул и попытался встать на дыбы, но сильная рука седока мигом укротила благородное животное. Трубачам вторили барабанщики, и немыслимый грохот больших литавр заглушал не только шум войска, проходящего мимо великого визиря, но и его размышления, которые вдруг перемешались и стали похожими на плов бедняка, в котором трудно отыскать кусочек мяса – здравую мысль.

В Истанбуле^[10] особым уважением пользовались два ордена дервишей – вертящиеся (рифаийа) и ревущие (маулавийа). Но с янычарами в походы обычно ходили дервиши из ордена бекташей, который основал приехавший из Хорасана шейх Хаджи Бекташ Великий; он прославился как святой муж и пользовался большим уважением. Бекташи толпами сопровождали янычар, воодушевляя их на подвиги. Они красочно описывали им рай и читали суры из Корана, в которых говорилось, что на павшего в бою изольется особая милость Аллаха. Нередко бекташи и сами принимали участие в сражениях.

«Гу-у! Гу-у! Гу-у!..», – неистово орали бекташи, приветствуя великого визиря, и их голоса временами заглушали даже вопли медных труб. Кара-Мустафа-паша недовольно поморщился (он терпеть не мог этих грязных оборванцев, вечно сующих свой нос туда, куда не следует), но тут же надел на лицо маску большой святости и поднял руки к небу: «Аллаху акбар! Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад – его пророк!»

Лето 1683 года обещалось быть жарким – армия султана Мехмеда IV приближалась к Дунаю. Конюшни султана должны находиться в Риме!

Глава 1. Невольник

Субаши – начальник полиции Истанбула – задержал участников пьяной ссоры, затеявших драку, и устроил им показательную порку при большом стечении народа, которого хлебом не корми, но дай посмотреть на какое-нибудь занимательное зрелище. А что может быть интереснее и увлекательней, нежели удары палкой по животу и подошвам ног? Наказуемые лежали на земле в ряд, и их крики звучали музыкой в ушах жителей столицы Османской империи – правоверные терпеть не могли пьяниц. А уж нарушителей порядка и драчунов – тем более.

Обычно субаши с подчиненными обеспечивал порядок в городе в светлое время суток. Вместе с мухтасибом, наблюдающим за соблюдением исламских моральных норм, он следил за тем, чтобы регламенты, касающиеся деятельности ремесленников и торговцев, соблюдались должным образом. Кроме того, субаши задерживал пьяных, злоумышленников, бродяг и вообще всех подозрительных лиц и при необходимости наказывал задержанных.

Больше всех доставалось нечестным торговцам. Тем, кто при торговле обвешивал и обмеривал покупателей или продавал свой товар по чрезмерно высоким ценам, прибивали гвоздями уши к двери или к стене и оставляли в таком беспомощном состоянии на целый день, чтобы обманутые могли высказать им свое негодование и презрение. Иногда виновным в обвешивании надевали на шею колодку и водили по городу. Субаши также накладывал на провинившихся штрафы, частично идущие ему в карман. Помощники субаши пользовались репутацией людей, не знающих жалости, да и сам он был очень злым человеком и стремился обогатиться за счет других. (Впрочем, ни в одной стране мира полицейские не пользуются любовью сограждан.)

Юрек Кульчицкий, затесавшись в толпу, смотрел на показательную порку без особого интереса. Он даже мысленно жалел несчастных, потому как ему уже доводилось ощутить на собственной шкуре всю «прелесть» такого наказания. После этого он неделю готов был ходить на руках, лишь бы не становиться на пятки. Когда бьют палками по подошве, боль ужасная, и даже его терпеливой натуре пришлось худо, хотя он поначалу и пытался не кричать. Но крик сам рвался из груди, и Юрек никак не мог его сдержать, хотя ему и хотелось показать свою казацкую выдержку.

Он попал в турецкую неволю не по роковой случайности, а из-за своего непоседливого характера. Родился Юрек в Кульчицах Шляхотских, недалеко от Самбора, который был под властью Речи Посполитой, в семье шляхтичей Кульчицких-Шелестовичей, обладавших собственным гербом «Сас». Как русский человек, он был крещен в православии, но когда Юрек стал взрослым, его отец, поддавшись увещеваниям иезуитов, принял католичество и получил новое имя Францишек. Однако это не помогло ему стать богатым человеком, хотя он и поменял ради обещанного пасторами благополучия веру своих предков.

В родном селении Кульчицкого жили венгры, немцы, румыны, поляки. Общаясь со своими сверстниками, Юрий выучил все языки, на которых разговаривало многонациональное население Кульчиц.

Что его подвигло уйти в Запорожскую Сечь, когда ему исполнилось двадцать лет, он и сам потом не мог толком объяснить. Скорее всего, молодость и жажда приключений. А может, и то, что семья жила бедно, несмотря на свое шляхетство, и ему нужно было как-то зарабатывать себе на жизнь. Но поскольку к своим двадцати годам Юрек научился лишь махать саблей, а Кульчицы Шляхотские не были тем местом, где можно грести деньги лопатой, он решил попытать счастья на воинской стезе. В армию Речи Посполитой не поменявший православной веры Юрий Кульчицкий идти не захотел, – его свободолюбивая натура терпеть не могла армейской муштры, да и платили там мало, – а выбрал себе путь на Хортицу^[11], где его без особых церемоний приняли в казацкое братство.

В Сечи он выучил татарский и турецкий языки, которые были очень похожими, и спустя два года Юрек уже подвизался в качестве толмача при кошевом атамане, когда казаки ходили на Крым. Да и в других случаях знание языков сослужило ему хорошую службу, благодаря которой его личное состояние стало постепенно приумножаться – толмачей в Сечи ценили очень высоко, и с каждого похода они получали свою долю, часто весьма солидную. Все шло просто прекрасно, Юрек даже начал подумывать о том, чтобы неплохо бы прикупить себе усадьбу в Самборе и жениться, но нечистый тем и славится, что мажет медом свои ловушки перед тем, как погубить христианскую душу.

В 1665 году Кульчицкий поддался на щедрые посулы и перешел на сторону генерального хорунжего Войска запорожского Степана Опары, который подхватил осиротевшую булаву из рук бежавшего в Речь Посполитую гетмана Павла Тетери и заключил союз с крымским ханом Мехмед-Гиреем IV. Увы, пребывание Опары на посту правителя правобережной части казацкой Украины было недолговременным. Оно длилось всего два с половиной месяца – с июня по август 1665 года.

Степан Опара сделал большую ошибку. Понимая, что крымский хан хотя и является монархом и обладателем мощной военной силы, но вместе с тем подчиняется турецкому султану Мехмеду IV Авджи, Опара отправил в Истанбул казацкое посольство. Главной задачей послов было добиться благосклонности могущественного властителя Османской империи, а также заручиться его военной поддержкой и монаршим разрешением татарскому хану посылать свою орду на помощь казакам. Отчасти Мехмед IV Авджи пошел навстречу требованиям казаков, прислав на помощь Степану Опаре элитное янычарское подразделение во главе с мурзой Кан-Мехмедом.

Но в августе новоиспеченный гетман был внезапно арестован татарами, когда пришел к ним на военный совет. Татары ограбили Степана Опару и его старшину и в одних рубахах привели к мурзам, где всех заковали в железо. Вместе с казацкой старшиной был пленен и толмач Юрий Кульчицкий.

Будучи уже в неволе, Юрек проанализировал произошедшее (а он был отнюдь неглупым, грамотным малым), и пришел к выводу, что Степаном Опарой прежде всего были недовольны Мехмед-Гирей IV и его окружение. Татар незадачливый гетман воспринимал не как покровителей и защитников, а как равных союзников и часто не прислушивался к наставлениям представителей хана. Кроме того, Мехмед-Гирей не мог простить гетману его своевольного обращения к султану в обход Бахчисарая.

Как бы там ни было, но Степана Опару вместе с ближайшими старшинами посадили под замок, а тех казаков, кто был рангом пониже, в том числе и толмача Юрия Кульчицкого, отправили в Крым. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Опары в татарском плену, но тут за казаков вступился новый гетман Правобережной Украины Петр Дорошенко и выкупил его и старшин из неволи – уж неизвестно, по какой причине. Наверное, чтобы татары не передумали и не вернули Опаре гетманскую булаву.

Сначала Степана Опару, ставшего калифом на час, вместе с товарищами поместили в тюрьму Белоцерковской крепости под надзор его давнего врага коменданта Стахурского (Дорошенко хорошо знал, кому доверить роль тюремщика своего соперника!). Чтобы освободиться из неволи, Опара на допросе у коронного чиновника обещал, что в угоду Речи Посполитой может сдать полякам Умань и привести под власть короля Запорожскую Сечь. Для того, чтобы получить освобождение и выполнить свои обещания, заключенный гетман предлагал коменданту оставить заложниками сына и жену.

Однако это ему не помогло – слишком много он насолил Речи Посполитой. В октябре 1665 года послы Петра Дорошенко передали бывшего гетмана королю Польши Яну II Казимиру. Степана Опару заключили в крепость Мальборк, где он и встретил свою смерть.

Собственно говоря, все эти события мало волновали Юрека Кульчицкого. Вместе с ясыром, добычей татарских людоловов, его гнали в Крым, словно скот, окружив цепью верховых и подгоняя нагайками. В Крыму невольники, которые посильнее, мучились днем на тяжелых работах, а ночью томились в мрачных темницах. Среди них оказались и казаки, плененные мурзами татарского хана вместе с горе-гетманом Степаном Опарой. Кормили несчастных разными отбросами, нередко мясом издохших животных. В конечном итоге Юрек попал в Кафу. Этот город был главным рынком невольников в Крыму.

Обычно хан выбирал первым и получал пошлину с каждого купленного раба. Пока захваченных пленников не продавали за море, к туркам, была еще возможность их выкупить. Но обыкновенно иноземные купцы, купив здесь наиболее сильных невольников, развозили их по отдаленным странам и продавали с большим барышом для себя сарацинам, персам, индийцам.

Невыносимо тяжелым было положение невольников-казаков, попавших на турецкие галеры – каторги. Их приковывали к скамьям на каждое весло по пять или шесть человек. Поперечные скамьи шли вдоль правого и левого бортов каторги, а между скамьями был проход, по которому ходил взад-вперед надсмотрщик над гребцами, избивая за малейшую провинность кнутом. Невольники были обнажены до пояса во всякую погоду и никогда не оставляли своих скамей; на них они спали и ели, не зная отдыха даже в праздники.

Выйти из столь тяжкого положения христианские пленники могли только в случае принятия ислама. Такие отступники – потурнаки – часто были злее и кровожаднее татар и турок; они изощренно мучили и избивали пленников, твердо державшихся своей веры. Наверное, таким образом отступники пытались заглушить в себе остатки совести и мысли о том, что они предали не только Бога, но также своих родных и близких, свою многострадальную родину.

Юреку здорово повезло. Его выручил дар толмача. Среди татарских пленников было много разного народа, в том числе венгры и поляки, но только он мог общаться с ними и татарами-надзирателями, так как хорошо знал разные языки. Поэтому Кульчицкого водили на тяжелые работы в каменоломню всего неделю, а затем определили толмачом кятиба – письмоводителя, который вел учет невольников. Кятиб был стар, подслеповат, и Юреку иногда удавалось поживиться чем-нибудь вкусным с его стола.

Кятиб настолько привязался к Кульчицкому, что хотел оставить его своим помощником, но только при условии, что тот примет ислам, на что Юрек категорически ответил: «Нет!» При этом он поблагодарил кятиба за его доброту и попросил прощение за отказ. Старик не обиделся; он много насмотрелся на своем веку таких упрямцев. Мало того, когда Юрека выставили на торги, он поспособствовал тому, чтобы тот попал в «хорошие руки».

Этими «хорошими руками» оказался грек-негоциант Александр Маврокордато из Константинополя, давний знакомый кятиба. На невольничьем рынке в Кафе он искал себе надежных слуг, способных помогать ему в торговых делах. Греку хорошо было известно, что славянские невольники заслужили в исламском мире репутацию умных и достойных доверия рабов. Но в Истанбуле они стоили больших денег, тогда как в Кафе их можно было купить за бесценок. К тому же, славян часто брали в евнухи, и Маврокордато вполне обоснованно опасался, что на невольничьем рынке столицы Османской империи ему не удастся найти то, что он хочет.