000
ОтложитьЧитал
10. Джем
Джема постепенно накрывал сон. Пустая ночная трасса, редкие встречные машины, негромкая музыка – ему уже хотелось съехать куда-нибудь в лес и провалиться в забытье на несколько часов. В багажнике лежала бензиновая горелка, можно было остановиться, сварить кофе, немного взбодриться, но он уже дошел до такого состояния, когда все лень и хочется только спать.
Иван Иванович спросил:
– Спать хочешь?
Джем вяло кивнул.
– Угу. Я уже задеревенел, как Буратино.
Иван Иванович улыбнулся.
– Сравнение не очень точное. Как раз Буратино был самым настоящим человеком…
Джем искоса взглянул на собеседника.
– Вы это про сказку? Или про питерского авторитета?
Иван Иванович по-доброму рассмеялся.
– Нет, с авторитетом Буратино я не знаком. Я про другого персонажа.
Джем выключил музыку.
– Интересно. Я думал, Буратино – это сказочный герой, деревянный мальчик…
– Да, все так. Но только отчасти. Ты, наверное, знаешь, что в нашей стране более популярна версия, которую рассказал для детей «красный граф» Алексей Толстой. А на самом деле, это итальянская сказка.
Джем согласился.
– Да, слышал. Только там персонажа звали Пиноккио.
Иван Иванович поудобнее расположился на сиденье.
– Да, Пиноккио. Эту детскую сказку написал Карло Коллоди. И настоящая его фамилия – Лоренцини. Что примечательно, детей он терпеть не мог. Кстати, по-итальянски burattino означает марионетка. И настоящий Буратино, точнее, прототип сказочного героя, был евреем из Флоренции.
Джем рассмеялся.
– Вот я даже не удивлен почему-то. Евреи кругом. Я даже сам иногда себя евреем ощущаю. А что там за история?
– Довольно занятная. В конце восемнадцатого века в Тоскане жил некий Пиноккио Санчес. Лилипут. Очень маленького роста, примерно метр двадцать. Едва ему исполнилось восемнадцать, он пошел на войну и служил полковым барабанщиком. Пятнадцать лет, можешь себе представить. Вернулся домой инвалидом, без обеих ног, взрывом оторвало. И еще часть носа. Сам понимаешь, участь его ждала незавидная. Но тут ему повезло. Он познакомился с доктором Карло Бестульджи, который ему сделал деревянные протезы. И даже деревянный нос. Вот тебе и папа Карло. Представь себе – лилипут с деревянными ногами и носом. Ему самая дорога в балаган. И, действительно, Пиноккио стал знаменитым – публика его обожала. Он ездил по всей Тоскане, выступал на ярмарках и дожил до сорока четырех лет. Погиб во время какого-то невероятного трюка, сорвался с высоты.
Джем покачал головой.
– Надо же. Действительно интересно. Я что-то не слышал про это. А как узналось-то?
– Краеведы местные постарались. Во Флоренции. Что самое интересное, нашли даже могилу Пиноккио. Недалеко от того места, где Коллоди похоронен. Судьба. Они даже после смерти рядом оказались. Могилу вскрыли. Там на самом деле оказались деревянные ноги и нос. Так что сказка – ложь, да в ней намек…
– Секундочку… А с чего решили, что он еврей?
– А ты слышал когда-нибудь, чтобы у итальянца была фамилия Санчес? Это сефардская фамилия. Сефарды – это евреи, которых изгнали из Испании и Португалии в конце пятнадцатого века. Они потом рассеялись по всей Европе. Больше всего, конечно, во Франции осело. Кстати, мама Д`Артаньяна тоже из сефардов была, так что и сам мушкетер тоже еврей.
Джем захохотал.
– Да ладно, не может быть… Д`Артаньяна Дюма придумал.
Иван Иванович улыбнулся.
– Джем, можешь мне поверить, настоящий Д`Артаньян вполне себе реальный человек. Во Франции до сих пор его дом есть, я даже бывал там. Есть такой городок – Лупьяк, а в его окрестностях находится замок Кастельмор. Это как раз и есть поместье, где родился мушкетер. А настоящее его имя было Шарль Ожье де Батц де Кастельмор, граф д’Артаньян.
Джем уважительно посмотрел на собеседника.
– Поражаюсь вашим познаниям, Иван Иванович.
– Да ладно тебе, это не познания. Так, байки, чтобы ты не уснул за рулем. Если я буду действительно тебе что-то серьезное рассказывать, то мы не доедем никуда… Хотя до Феодосии я тебе всю мировую историю успею рассказать.
Джем засмеялся.
– Не удивлюсь, если в ней сплошные евреи окажутся…
Иван Иванович вполне серьезно ответил.
– А вот посмотрим, как ты не удивишься. Вот, кстати, смотри, знак – через два километра будет заправка. Давай там передохнем немного. Да и поесть не помешает.
– Заодно и заправимся.
Через несколько минут они уже сворачивали на невзрачную АЗС, тускло освещенную мертвенным светом ртутных ламп.
11. Янка
Янка проснулась от леденящего холода. Замерзла так, что стучали зубы. Судорожно вытащив из-под себя куртку, она завернулась в нее и попыталась растереть руки и ноги, чтобы разогнать кровь. Солнце уже клонилось к горизонту, длинный северный день плавно перетекал в белую ночь, и Янка даже сначала не поняла, сколько она спала. Рип ван Винкль, продолжение. Только вместо Каатскильских гор – море леса. И вместо команды моряков Хендрика Гудзона – безлюдная тишина.
И вдруг Янка вздрогнула от неожиданности. Она осознала, что не одна на вершине горы. Метрах в десяти от нее, на самом краю небольшого плато, стоял высокий седой старик и смотрел на закат. Он был одет несколько необычно – черный длинный пиджак с воротником-стойкой под горло, черные узкие брюки и остроносые сапоги, как у ковбоев. То ли Уайат Эрп, то ли Брюс Ли – Янка не могла вспомнить, в каком фильме видела подобный образ, но особо и не старалась.
Ей стало немного страшно. Конечно, она понимала, что гора исполнения желаний привлекает к себе самых разных людей, но не ожидала, что кого-то действительно встретит. Она потихоньку начала собирать свой рюкзачок и уже намеревалась незаметно уйти, как старик повернулся к ней. Странно, но, увидев его глаза, Янка успокоилась и даже поздоровалась:
– Добрый вечер…
Старик не произнес ни слова. Он всего лишь медленно прикрыл веки и чуть приподнял уголки рта в полунамеке на улыбку. Мимолетное выражение лица, пробежавшая тень, проблеск доброй иронии в голубых глазах – и почему-то Янка почувствовала расположение к этому человеку. Так бывает иногда. Редко, но бывает. Когда в глазах совершенно незнакомого человека вдруг видишь отсвет какого-то другого мира, и сердце наполняется легкой печалью от осознания собственного несовершенства.
Янка застенчиво улыбнулась.
– Вот, придремала… Устала, пока сюда добиралась.
Старик улыбнулся в ответ и мягко произнес:
– Мечтаешь о кубке забвения?
Она чуть взмахнула рукой.
– Да ладно, я же не Рип… – и вдруг осеклась, осознав, что старик каким-то образом прочитал ее мысли. Она не испугалась, ей стало очень любопытно, язык прямо зачесался от множества вопросов, но она постеснялась спросить впрямую.
Старик присел на большой валун неподалеку и спокойно посмотрел на нее.
– Ты и так долго спала, тебе надо просыпаться.
Янка усмехнулась.
– Да вроде уже проснулась…
Он чуть заметно покачал головой.
– Нет. Ты только-только начинаешь приходить в сознание. Тебе еще предстоит долгий путь пробуждения.
Она иронически усмехнулась.
– Слишком пафосно звучит… Хотя место действительно располагает к таким выражениям…
Он не обиделся.
– Для этого и существуют такие места. Чтобы в них звучали такие слова. Достучаться до пустоты. И вспомнить о предназначении. Чтобы подняться на высоту Карадага, сначала надо побывать на других горах.
Янка почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Как старик мог знать, о чем она думала, когда шла сюда?
Он пожал плечами.
– Ответ слишком прост, чтобы его понять и принять. Поэтому ты все равно будешь ломать себе голову.
Гора исполнения желаний… Чего она ждала на самом деле, когда шла сюда? Какое настоящее желание осталось невысказанным? Она серьезно посмотрела в голубые глаза старика и спросила:
– Зачем я здесь?
Он тоже серьезно сказал:
– Ты все знаешь сама. Все ответы – в тебе. Если ты их не находишь, то, значит, задаешь неправильные вопросы. Начни все сначала. И все сложится так, как должно быть.
Она тихонько спросила, зная, что не услышит конкретного ответа:
– Кто вы?
Старик покачал головой.
– Твой вопрос неправильный. Сначала ответь себе – кто ты?
Янка прикрыла глаза.
– Стершийся иероглиф…
Старик не удивился.
– Тогда тебе надо вспомнить, что в этом слове иеро означает «священный». Священная надпись нуждается в реставрации… Тебе пора просыпаться…
И вдруг Янка действительно вынырнула из сна. Ее трясло от холода, зубы стучали. Она непонимающим взглядом уставилась на валун, где только что сидел седой старик, но там его уже не было. Она даже не стала пытаться понять, что произошло. Натянула на себя куртку, завернулась в одеяло, но все равно не могла согреться, ее колотило. Тогда она вскочила, начала быстро приседать, размахивать руками и делать резкие повороты. Понемногу холод отступил, и Янка решила, что нужно возвращаться домой.
Иеро… Когда-то ей попадалась книга с таким названием. «Путешествие Иеро. Романс будущего». Янка даже вспомнила несколько строк. «Пер Иеро Дистин, Священник-Заклинатель второй степени, Страж Границы и Киллмен, отбросил свои бесплодные размышления и выпрямился, оперевшись спиной о высокую луку седла». Интересно, а какие размышления должны давать плоды?.. И что это за плоды?.. Действительно, надо просыпаться, выбираться из нагромождения мыслей, образов и снов. Возвращаться к обычной жизни.
Солнце зависло над самым краем горизонта, но Янка знала, что это время белых ночей, и у нее есть еще пара часов, пока оно совсем не скроется. Но как-то так получилось, что спускаться с горы она начала в сторону противоположную той, откуда пришла. И заметила это уже достаточно поздно, пройдя километра два. Она немного заволновалась сначала, но потом рассудила, что если тропинка с этой стороны нахожена, то она куда-нибудь да выведет.
В лесу у подножия горы сразу стало темнее. В голубоватом сумраке обычные деревья приобретали мистический облик, и Янка чувствовала себя немного неуверенно. Конечно, она не придавала большого значения историям о леших и прочей нечисти, но все же испытывала некоторый дискомфорт, а когда большая птица, туго хлопая крыльями, пронеслась у нее над головой, Янка вздрогнула от страха и невольно перекрестилась.
Идти ночью через незнакомый лес уже не казалось ей хорошей идеей, но и возвращаться было некуда. Янка не считала себя религиозным человеком, но в какие-то моменты из глубины души вдруг вырывалось странное ощущение, что рядом кто-то есть. Ощущение присутствия. Да и сон не шел из головы.
Янка постаралась отогнать от себя все эти мысли, но ночной лес просто накрывал ее. Ей стали видеться причудливые силуэты, которые оказывались обычными кустами или деревьями. Она невольно ускорила шаг, хотелось поскорее выбраться из этих мест, но никаких признаков цивилизации не было. Янка уже серьезно паниковала – нервы и без этого были натянуты, а непонимание своего местонахождения все усугубляло. Она каждую секунду была готова сорваться на бег, но усилием воли сдерживалась – бежать по ночному лесу опасно.
И тогда она по-настоящему взмолилась. Не стала читать заученные слова Отче наш, а буквально из сердца выдохнула – помоги мне, Господь мой Иисус. В этот момент она точно знала – это имя Бога. То самое имя, которое Он захотел открыть, чтобы не оставаться абстрактным и непостижимым. Имя, которое соединило человека с Богом, открыло новую реальность. Вне зависимости от транскрипции. У евреев оно звучало как Йехошуа – Бог спасения, а полмира говорит – Джизас. И Он слышит каждого.
Внезапно темный лес расступился, и Янка выскочила на широкую, раскатанную площадку рядом с асфальтовой дорогой. Видно, именно здесь парковались желающие подняться на гору, приезжая на автомобилях. Страх мгновенно отступил, стало настолько легко и спокойно, что Янка даже засмеялась от радости – Бог рядом. Она осмотрелась по сторонам, решая, в какую сторону лучше идти, и где-то вдали справа заметила свет фонарей. Минут через двадцать она уже походила к автозаправке, на которой стоял большой черный внедорожник.
12. Степанов
Степанов без особого энтузиазма смотрел на здание городской гостиницы, где планировал переночевать. Двухэтажное, приземистое, с подслеповатыми окошками – ему никак не меньше ста лет. Скорее всего, до революции это был особняк какого-нибудь местного купчишки, и последние полвека ремонта тут даже не планировалось. Степанов навидался подобных учреждений и мог поспорить, что внутри будет стоять затхлый запах старых домов.
Прежде чем устраиваться на ночлег, Степанов подошел к торговой палатке на площади. За пыльной стеклянной витриной, забранной толстой решеткой, стояли батареи разнокалиберных бутылок с яркими этикетками. Естественно, у него и в мыслях не было покупать что-то из импортного алкогольного суррогата, но и коротать на сухую скучный вечер в уездной гостинице не хотелось. После недолгих переговоров с немолодой продавщицей, он расплатился и спрятал в портфель четыре золотистых банки пива Holsten, круг ливерной колбасы и батон.
Гостиница оказалась почти пустой. Запах внутри в точности соответствовал ожиданиям Степанова. Администратор, женщина средних лет самой заурядной внешности, равнодушно дала ему заполнить карточку и предложила номер с двумя кроватями. Одноместных люксов в таких заведениях все равно не предусмотрено, поэтому Степанову было безразлично. Его даже не особо волновало наличие душа – он догадывался, что санузел тут общий, один на этаж. Единственно, нужен был телефон, чтобы доложить начальнику отдела обстановку.
Он показал администратору удостоверение и попросил:
– Можете меня минут на десять оставить наедине с телефоном? У меня конфиденциальный разговор.
В ее глазах вспыхнул неподдельный интерес, и Степанову это было даже немного лестно – он ощутил себя почти Джеймсом Бондом на задании.
– Вы можете позвонить из кабинета директора. Там вам никто не помешает.
Она сняла пару ключей со стенда с кривовато написанными цифрами. Один, от номера, отдала ему, а со вторым прошла из-за своей стойки и открыла дверь в углу холла. Кабинет оказался небольшой комнатой, в которой с трудом умещался письменный стол, крашенный железный сейф, тумбочка с советским телевизором и пара затертых кожаных кресел с журнальным столиком между ними.
Степанов удобно устроился на директорском стуле и набрал номер начальника. Он подробно рассказал о своих впечатлениях и наблюдениях, добавив, что пока не может выдвинуть ни одной вероятной версии в отношении убийства. У милиции тоже ничего подходящего пока не было – он общался с операми в отделе. У всех было предчувствие, что дело повиснет. Что касается литературы и рукописей, то вряд ли в них что-то найдется криминальное, учитывая характер того, с чем уже успел ознакомиться Степанов.
Майор спросил:
– Твои предложения?
Степанов немного подумал.
– Я завтра продолжу рыться. Шансы что-то найти невелики. Это не экстремист, не террорист. Но это и подозрительно. Человек тратит время на странные трактаты, рассуждает о вещах, никак не связанных ни с текущим моментом, ни с финансовой выгодой. На простое хобби это не похоже. Надо попробовать установить его контакты, особенно в Москве. Не удивлюсь, если мы там обнаружим таких же любителей покопаться в прошлом.
– Вероятно. Но меня больше интересует, могло ли это литературное творчество стать мотивом убийства?
Степанов хмыкнул.
– Ну, мало ли какие придурки встречаются. Может, дед рецепт вечной молодости нарыл, который кому-то понадобился… Но уж больно орудие убийства необычное – у придурков таких не бывает. Мое предварительное мнение – Берсенев такой не один, это как минимум устойчивый круг общения с неизвестным количеством участников. В рамках которого происходит обмен информацией с неизвестной пока целью. И убийство – акт демонстративный, рассчитанный на резонанс среди круга общения. Это мои общие впечатления пока, никакой конкретики.
Майор помолчал, о чем-то размышляя.
– Ладно, я тебя понял. Завтра прямо с утра продолжаешь, в восемнадцать ноль-ноль докладываешь. По результатам примем решение, что будем делать дальше. Все, отдыхай.
Степанов поднялся на второй этаж и нашел свой номер. Всё как обычно. На полу дешевый линолеум, на стене овальное зеркало, узкий шкаф, две старые металлические кровати, низенькие тумбочки, чистое белье. Графин с водой и два стакана на круглом алюминиевом подносе. Куцые занавески на маленьком окне. Лампочка в патроне, висящая на проводе, вместо люстры. Но обстановка абсолютно не трогала Степанова. У него было одно желание – побыстрее принять горизонтальное положение.
Горячая вода в кране отсутствовала, но Степанов был рад и холодной, с удовольствием смыв всю пыль и грязь сегодняшнего дня. Потом неумело открыл одну банку пива и жадно отпил почти половину. Перочинным ножом нарезал ливерную колбасу и батон, сделал несколько бутербродов. И только собрался съесть один, в дверь деликатно постучали.
– Входите, не заперто, – крикнул он. Степанову уже было лень вставать.
В комнату заглянула администратор гостиницы.
– Извините, я буквально на секундочку. Хотела узнать, как вы устроились, все ли в порядке? Может нужно что-то?
Степанов улыбнулся.
– Входите, входите. Я как раз ужинать собрался. Хотите бутерброд?
Она даже руками замахала.
– Что вы, что вы, я уже поужинала, – но в комнату вошла.
Степанов вскочил, галантно подвинул стул и усадил ее за стол. Она немного смутилась, но он ободряюще улыбнулся.
– Я Саша, а вы?
– А меня зовут Юля, – улыбнулась она в ответ.
– Вот и прекрасно. Кстати, у вас очень приятные духи. – Степанов с энтузиазмом достал из портфеля еще одну банку пива. – Предлагаю выпить за знакомство. И не говорите, что вы на работе, вам нельзя…
– Но я действительно на работе…
Степанов засмеялся.
– И что? Мы же не водку собираемся распивать, а баночка пива весенним вечером еще никому не повредила.
Он дернул за кольцо на банке и, открыв ее, придвинул Юле.
– Вот, пожалуйста. Отличное немецкое, хоть и немного крепковатое на мой вкус. И бутербродик все-таки возьмите.
Юля застенчиво улыбнулась, но банку взяла и сделала глоток.
– Действительно, хорошее пиво. Я такое не пробовала. А колбаса ливерная?
– Ага. Не любите такую?
Юля покачала головой.
– Не, я иногда коту своему покупаю. А сама не люблю.
Степанов с аппетитом съел один бутерброд.
– А мне нравится. Знаете, как раз благодаря бутербродам с ливерной колбасой появился гимн пионерской организации. Помните – взвейтесь кострами, синие ночи…
Юля заинтересовано приподняла брови.
– Да? Интересно. Расскажите, пожалуйста, я не слышала эту историю…
Степанов поудобнее уселся на стуле.
– История действительно интересная. Двадцать второй год. Два друга – начинающий поэт и молодой композитор. Голодные и амбициозные. Крупская поручила им сочинить гимн пионерии. Времени в обрез, мыслей ноль. Фурманов даже предлагал им переделать какую-нибудь популярную песню.
У Юли в глазах мелькнул интерес, вызванный знакомой фамилией.
– Фурманов – это который у Чапаева комиссаром был?
– Да, он. Чапаев у него еще жену пытался отбить, Анну. Они из-за нее поссорились. Но не о нем речь. Возле Большого театра творческий дуэт встретил знакомую, еврейку Фиру, она как раз распространяла среди молодежи бесплатные билеты. На оперу «Фауст» Гуно. Они пошли, но им не понравилось и в антракте они решили уйти. А Фира их перехватила, повела в буфет и накормила бутербродами. С ливерной колбасой.
Она спросила:
– И они остались?
– Ну да. Неудобно ведь перед Фирой. А во втором акте как раз услышали ту самую мелодию, что им была нужна. У Гуно это был «Марш солдат» со словами: «Башни с зубцами, нам покоритесь! Гордые девы, нам улыбнитесь!» Дальше уж было несложно – слова переделать, да музыку чуть подогнать.
– Надо же, как ливерная колбаса на историю повлияла, – засмеялась Юля. – А мы в школе пели гимн и не догадывались.
– О-о, мы много о чем не догадывались… Да и сами создатели гимна вряд ли тогда могли знать, как сложится их судьба. Один из них потом много лет в лагерях провел как изменник Родины. Говорили, что он когда-то состоял в Ордене Света – это типа масонов русских.
– А вы здесь из-за Берсенева? Ну, библиотекаря нашего бывшего…
Степанов подтвердил и в свою очередь спросил:
– Знали его?
Юля неопределенно повела плечами.
– В лицо, конечно, знала. Мы иногда даже разговаривали. Но вот чтобы прямо дружить или общаться, такого не было… Вы думаете, он в каком-то тайном обществе состоял?
Степанов хмыкнул от неожиданности.
– Почему вы так решили?
– Во-первых, госбезопасность просто так не приедет, – рассудительно ответила она. – А, во-вторых, он необычным был. Мне он всегда казался очень загадочным. Не соответствовал он нашей дыре. И деньги кому-то отправлял телеграфом, но почему-то из райцентра, а не с нашей почты. Я его один раз в Кимовске видела на почтамте.
– Не знаете, кому?
– Да ну, откуда? Просто так совпало, я через два человека в очереди стояла, конверты хотела купить, вот и услышала. Кассирша еще спросила – в Петрозаводск?
Степанов подробно расспросил Юлю об этом случае, но больше никаких зацепок не получил. Постепенно разговор перекинулся с библиотекаря на отвлеченные темы, за жизнь. Пиво кончилось, но Юля сбегала вниз, принесла бутылку яблочной наливки, и беседа снова оживилась.
Смех Юли становился громче и задорнее, рассказы Степанова проще и смешнее, взгляды, которыми они обменивались, более долгими и обволакивающими. В какой-то момент свет в комнате погас, хотя Степанов точно не смог бы сказать, кто из них щелкнул старым выключателем. А в наступившей темноте ритмично заскрипела кровать с металлической панцирной сеткой.