Крутой маршрут

Знаете, я очень теряюсь, когда сталкиваюсь с проявлениями полного отсутствия логики. Это такая стена, самая толстая и непробиваемая, об которую ничего не стоит голову расшибить. Хватаешься за волосы и причитаешь: ну как, как такое вообще может быть? О чем-то таком писал, например, Кафка. Миры, созданные им, мучительны и безумны, потому что подчиняются правилам, не подвластным нормальной человеческой логике.Правда, этот ужас существовал у него в голове. То есть, с этим жил один человек. А то, о чем написала Евгения Гинзбург, существовало в самой что ни на есть реальности. И с этим как-то жили тысячи людей.То есть, понимаете, вот девушка. Любит стихи, любит мужа, обожает детей. Любит и верит в свою родину. У нее все отлично. Она счастлива.И тут какая-то неведомая сила берет ее за шкирку, швыряет в адский котел и начинает толочь в порошок.Понимаете, подкосить человека может многое. Болезнь – это страшно, но это, во всяком случае, объяснимо. Война – это страшно, это и абсурдно, что по чьему-то щучьему велению люди идут убивать друг друга. Но и это можно понять. С огромным усилием, но можно.Понять то, что случилось с Гинзбург и со множеством других – невозможно. Просто не укладывается в голове. Читаешь, держишься за голову. Дайте мне это развидеть, так не бывает.Бывает.Это и правда больше всего похоже на круги ада. Где, как не в аду, когда тебе чудовищно плохо, будут раз за разом доказывать, что бывает еще, и еще, и еще хуже? Вот швыряют на первый круг, и ты, такой счастливый, хороший и светлый, попадаешь в вонь, грязь и сырость. Ты возмущен, тебе плохо, но потом от тебя отнимают сон и еду, и понимаешь, что было еще ничего. Когда свыкаешься и с этим, отнимают чувство локтя. Потом – свежий воздух. Потом – возвращают чувство локтя в избытке, зато отнимают остатки личного пространства. Потом отнимают воду. Потом тепло и даже ту скудную еду, что была. И понимаешь, что в изоляции и без воздуха, зато в тепле и с водой было опять-таки еще ничего. …И нет этому конца и края. А главное, на каком-то кругу у тебя отнимают надежду. И ты начинаешь верить, что так теперь будет всегда.Сколько вообще может выдержать человек? Сколько болезней, обморожений, голодных обмороков перетерпит? Сколько предательств, чужих смертей, ударов под дых от судьбы выстоит? Бог знает. Сейчас мне кажется, что и десятой доли того, что выдержала Гинзбург, вынести невозможно. И многие ведь правда не выдерживали, ломались, умирали от истощения, от болезней, убивали себя от отчаяния. Иные выживали, но теряли человеческое лицо.А Гинзбург выжила. Сохранила жизнь, руки, ноги и голову. Сохранила здоровье, во всяком случае настолько, чтобы не свалиться через два шага после финиша. И такие вещи, которые не всякий и в нормальной-то жизни может сохранить. Светлый ум. Память. Умение доверять другим людям. Любить. Дружить. Ценить моральные ценности выше материальных. Любить поэзию. Радоваться. Любить жизнь.Это, честно говоря, тоже в голове не укладывается. Это непостижимо. И прекрасно.

Каламбур уровня пятиклассника (потому что первое сентября, хэй, привет, боль!): «Крутой маршрут» Гинзбург действительно невероятно крутой. До конца абзаца любители небумажных книг могут не читать и экономить своё время на что-нибудь более продуктивное, но мне просто надо воспеть оду «Редакции Елены Шубиной», которая отлично переиздала эту книжку. Хорошая бумага, отличный переплёт, качественная печать, внутри – вклейка с фотографиями, а обложка так и вообще прекрасна. Есть в этом фрагменте фотографии на обложке что-то невероятно милое, ведь на ней Гинзбург смотрит на своего старшего сына, которого так и не смогла больше увидеть с тех пор, как её забрали. Восемнадцать лет прошло, прежде чем появилась бумажка «реабилитирована за отсутствием состава преступления». Не было ничего, туки-туки, мы в домике, на нет и суда нет. За восемнадцать лет можно ребёнка вырастить и легально напоить.Читать из первых уст об абсурдности и ужасе происходящего страшно и захватывающе. Я уверена, что во многих моментах Гинзбург лукавит и очень много недоговаривает, да и сама она в этом признаётся (не в лукавстве, а в недоговаривании). Озлобленный Шаламов, который считал, что лагеря вытравливают всё человеческое из людей, вообще ей не верил. Думаю, причина «неверенья» здесь сразу в двух факторах. Во-первых, Шаламов попал в самое пекло, где были не люди, а уже полузвери, действительно с вытравленной человеческой сущностью. Гинзбург достаточно честно пишет, что большую часть ей «везло», это слово беру в кавычки, потому что какое там вообще может быть везение в тюрячке да на Колыме. Тем не менее, ей удавалось сходиться с людьми, выбивать блат, по дружбе да службе находить настолько тёпленькие местечки, насколько это было для неё возможно. Работать с детишками в школе, яслях или возиться с больными в тёплом помещении – совсем не то же самое, что рубить лес при минус сорок девять, от этого у неё и были силы сохранить в себе разумное, доброе, вечное. Во-вторых, как мне кажется, Гинзбург с этим разумным-добрым-вечным даже немного рисуется, не из хвастовства, ой, смотрите, какая я осталась высокоморальная даже в таких условиях, а просто для общего колорита книги. Ведь в тексте заметно, насколько сильно она делает акцент не на хреновом, а именно на хорошем. На хорошем в людях, в простых удовольствиях, в случайном тёплом отношении какой-нибудь застарелой стервы. Из самого чёрствого злодея она пытается выдавить хоть капельку человечности и об этом написать. Конечно, когда после этого она пишет о собственном великодушии по отношению к совсем уж тварям, то это смотрится самолюбованием, но это самолюбование не чрезмерно – Гинзбург через столькое прошла, что можно простить ей такие маленькие слабости.Вообще, Гинзбург о себе высокого мнения и изначально это ставит, как горделивую данность. При этом и собственную махровую дубоголовую наивность она описывает точно так же чётко, как и остальные свои черты. Да, был косяк, вела себя, как глупая телушка, надеялась на красивые слова и пропаганду, ведь не бывает же так, что… Да всё бывает, бывает всякое, но вот когда поймёшь это не как набор пафосных слов, а как жизненную данность, то зачастую бывает слишком поздно. И эта острая прямолинейность часто служит плохую службу.Прочитать эту книгу полезно: она хорошо написана, она подробно рассказывает о методе работы с заключёнными в то время, протоколирует жизнь и быт людей, а главное – их мысли и поступки сердечные. Ведь Гинзбург честно пытается писать о том, как в адскую геенну вдруг попадает лучик солнца или залетает хрупкая бабочка, в то время как сотни чертей вонзают в тебя раскалённые вилы.Гинзбург повезло в том, что она умела цепляться за людей, притягивать их и аккумулировать вокруг себя взаимопонимание. Потому что выживали те, кто не один, кто могли делиться друг с другом силами и надеждами, а иногда и чем-то более материальным. Одиночки вроде Шаламова выживали невероятным чудом, а у Гинзбург было не чудо, а неосознанное стремление создать вокруг себе мини-стайку единомышленников. Красиво поют о том, что держаться ей помогали стихи. Действительно, это звучит очень романтично, и они наверняка помогали коротать время и приобретать новых знакомых, но всё-таки именно выжить ей помогало душевное тепло, которого сам по себе ты много не надышишь.Хорошая, прямолинейная в лоб книга, которую можно читать и тем, кто до сих пор в розовых очках, и тем, кто их давно уже разбил. Вместе с Солженицыным и Шаламовым в одну пачку, чтобы составить картину изнутри с разных точек зрения.

Это Книга. Та самая, которую можно перечитывать всю жизнь. Та самая, в которой есть и добро и зло, и показан маршрут, которым должен идти человек.Это книга о Человеке. Таком, который не утратил, как его не ломала жизнь, ни доброты, ни честности, ни мудрости, ни любви к жизни. Я читала, и невольно сравнивала с собой, увы. Впрочем, стоит ли расстраиваться? Стоит учиться. Книга о том, как прошла лагеря и ссылку замечательная, умная, добрая, настоящая женщина. И, что для меня оказалось особенно ценно, в ней совсем нет злобы, нет желчности, ожесточения, Евгения Гинзбург умышленно не опускалась в повествовании до чрезмерной натуралистичности. Каждому читателю итак понятно, что, например, стоит за избиением, изнасилованием, пьяной оргией. И она из чувства внутреннего достоинства эти эпизоды не живописует. В этом и воспитание, и такт, и самоуважение, и интеллигентность и мудрость. И тем не менее, несмотря на то, что это не первая лагерная книга в прочитанном, сильнее по глубине воздействия, чем эта книга, я не читала. Возможно именно потому, что несмотря на пучины, жестокости и кошмара, в которые погружена была автор, ум и дух её несмотря ни на что оказывались на непревзойденной высоте. При этом в тексте нет нигде неискренности, самовосхваления, попыток возвыситься за счет перенесенных страданий, похвальбы или манипуляций. Она очень просто, критично и без самолюбования пишет о себе.Я всей душой проживала с автором чудовищные перипетии Крутого маршрута ее жизни и хотела бы, чтобы книга получила бОльшую популярность у аудитории. В ней не только история нашей страны, но и потрясающий педагогический пример настоящего Человека.Да, много патетики и сентиментальности в моих словах. А что поделать, я не писатель, сказать о книге живо и сдержанно, но с полным восторгом, как она того достойна, я не могу. Но и промолчать не хочу. Может и мои корявые словоизлияния кого-то к этой книге привлекут.