Лесом густым, сосновым шла песчаная дорога. Кое-где подле самой дороги, на воткнутой в землю палке, раздвоенной сверху, висела высохшая змея, убитая прохожими. Змей в гуслицких лесах очень много. Далее они часто переползали нам дорогу, и мой возница, уже немолодой, словоохотливый, шустрый гусляк, вскакивал с телеги, старался догнать змею и убить ее, после чего срезывал палку, расщепливал ее, втыкал в землю и вешал змею.
– Для чего это ты делаешь, Василий Степанович? – спрашивал я его.
– За кажинную змею, кую убьешь, сорок грехов прощается, – отвечал он, крестясь.
– Хорошо. А вешаешь ее зачем?
– Никак нельзя без этого, ее оживят свои, заслуга пропадет.
– Кто это свои?
– Царь ихний, змейный.
– Какой царь? – удивился я.
– Змейный царь: он большой змий, белый, будто высеребрен, глаза словно яхонт, красные, и на голове золотая корона, а живет этот змий в земле, и все знает: где, к примеру, змея убита, он в минуту там – зашипит, зашипит, и змеи разные к нему со всех сторон сбегутся. А у царя на голове, под короной есть живая и мертвая вода. С правой стороны живая, с левой – мертвая. Змеи этой воды на жигалище (жало) из-под короны достанут и помажут убитую – сначала мертвой, от которой раны зарастут, а потом живой глаза помажут, и змея оживет. Вот для этого ее и вешают, чтобы достать нельзя.