Происхождение всех вещей

Краткое содержание – женщина отлично проводит 19 векСразу скажу, что я не читала Eat, Pray, Love. Вообще, вы заметили, что любой разговор об Элизабет Гилберт невозможен без упоминания Eat, Pray, Love? С одной стороны, это очень грустно – ведь доведись Элизабет Гилберт получить нобелевскую премию по литературе, и то ведь скажут, пффф, намолила. С другой стороны, это очень хорошо, потому что если Элизабет Гилберт удалось написать книжку, которая понравилась большому количеству людей, то сразу понятно, что Элизабет Гилберт в жизни добилась всего как-то и без моего об этом мнения.Но, как бы там ни было, а самую знаменитую книгу Гилберт я не читала. Когда книга вышла, я жила в съемной однокомнатной квартире, которую сдавали вместе со всем, что осталось от умершей здесь бабушки.Слава богу, что без самой бабушки.Наверное.А то, знаете, на антресолях тогда дверцы заклинило.Меня окружали венские стулья, югославские комоды, три ковра, линолеум и то неловкое чувство, когда ты представлял свою взрослую жизнь в несколько других интерьерах. Поэтому книга о том, как женщине сделалось нехорошо от жизни в США и она уехала избывать тоску в Италию, на Бали или еще куда там, не очень могла пригодиться человеку, у которого денег хватало только на Молоди. С одной стороны, тебе говорят – отпусти ситуацию, поешь макарон, поезжай на Бали, займись там с каким-нибудь мужиком йогой, а с другой стороны, ты приезжаешь домой, выходишь из автобуса, а там твой бывший одноклассник Тоха как раз из тюрьмы откинулся и пить заодно бросил. И ты такая: «Что бы на моем месте сделала Элизабет Гилберт?» А Элизабет Гилберт такая: «Я бы на вашем месте сделала выводы».В общем, я так и не прочла тогда Eat, Pray, Love и не слишком спешила читать The Signature of All Things, потому что безотчетно боялась, что оттуда на меня тоже напрыгнет какая-нибудь неожиданная Италия, которая застанет меня, как водится, поперек России. Не скажу, что это достойный способ отношения к книгам. В конце концов Элизабет Гилберт не виновата в том, что вылечилась от депрессии быстрее, чем доехала до Молодей. Возможно, мне просто следовало поехать ей навстречу.Но все равно, все равно, всякий раз, когда в разговоре приятных мне людей всплывал другой ее роман – самый, что ни на есть, романический – все равно откуда-то вылезала, как бабушка с антресолей, эта тень Eat, Pray, Love, которой, впрочем, все чаще сопутствовало честное недоумение, а то и некоторое имплицитное «ничоссе», потому что вдруг обнаружилось, что в романе The Signature of All Things нет ничего от самого успешного романа Гилберт, нет даже захода на вот эту вот хорошую продаваемость с последующей экранизацией в мускулистой сени Хавьера Бардема. Обнаружилось, что Элизабет Гилберт, написав успешный мемуар с видом на цветущую денежную чакру, взяла и написала то, что хотела написать изначально, а именно – отличный, очень старомодный роман о ботанике, мхах и марьяже ученых сердец, помешать соединенью которых может только неумение, собственно, соединяться.При этом нельзя сказать, что The Signature of All Things был как-то уж неожиданно оригинален в структурном, сюжетном или языковом плане. Нет, это самый что ни на есть пригожий и крепко скроенный неовикторианский роман, сюжет которого приятно встает на мостик от Амстердама до Таити с заходом во все мировые порты. Здесь есть и ловкий и несгибаемый папаша-делец, и отменная мать энциклопедического склада характера, и верная домоправительница, и две положенные каждому толстому роману дочери – одна беляночка, на другой пахать можно – и некоторый любовный треугольник, и мужчины, которые с микроскопами умеют обращаться лучше чем с женщинами, с катастрофическими, разумеется, последствиями и для микроскопов тоже. Здесь есть и такое отчетливое, такое узнаваемое викторианское увлечение всем новейшим, всем научным, всем реальным и осязаемым при полном сосуществовании в одной со всем этим ноосфере любви к френологии, спиритизму и красиво оформленному бреду сивой кобылы. Здесь есть туземцы и пираты, искатели приключений и собиратели гербариев, запретные книги, познание мира, практичные платья из плотной ткани, миссионеры, ботанические сады, темные комнаты, огромные библиотеки и вечное ожидание мужа, который в викторианском романе зачастую смахивает на деда Мороза: всегда выясняется, что его по большому счету выдумали родители. Героиня романа – Альма Уиттакер – богата и умна, но, как известно, одним этим замужем не будешь. Альма крепка телом и, к сожалению, лицом – она в совершенстве знает латынь, умеет общаться с величайшими учеными современности, обожает ботанику, но, к сожалению, с таким приданым далеко не уедешь и Альма до пятидесяти лет застревает в поместье своего отца, где есть место оранжереям, экзотическим растениям, всевозможному естествоиспытанию и даже некоторому подобию если не воли, то покоя, не говоря уже о научной работе. Альма – персонаж неромантический, но весьма, весьма викторианский: это заматеревшая и подкованная Мэриан Голкомб, сюжетообразованная Ада Лавлейс, оздоровленная Гарриет Мартино. Она изучает мхи и никуда не торопится, пока на сорок восьмом году жизни не встретит на своем пути хлипковатого рисовальщика орхидей, который разукрасит ей всю дальнейшую жизнь.Жизнь Альмы – толщиной почти с весь девятнадцатый век – расписана увлекательно и любовно. Отец, мать, сестра, случайные люди и даже сумасшедшая подруга вдруг не только возникают на страницах совершенно живьем, но и ведут себя как вполне живые люди – умирают или внезапно, или прожив долгую жизнь в тени основного сюжета. Появляются в детстве и пропадают на всю оставшуюся жизнь. Превращаются из добрых знакомых в малоприятных незнакомцев – и наоборот. Да и сама Альма, по воле Гилберт, всю дорогу занимается ровно тем – ну или почти ровно тем – что могла бы предложить ей и настоящая жизнь: сушит кузнечиков, пишет письма, ползает с лупой возле маленькой колонии мхов, теряет надежду вместо девственности. Конечно, видно, что в романе где-то затерялись концы и от других историй, как оно всегда бывает, когда мы встречаем людей, которых узнаем процентов на семьдесят, а потом, знаете, соединение разорвано, но в целом, в целом именно вот это и заметное желание автора написать такой роман, какой хочется, написать его с огромной любовью не только к Альме, Пруденс, Генри, Ханнеке и псу Роджеру, но и ко мхам, орхидеям и стручкам ванили, написать его так, чтобы люди ходили себе по сюжету, как им вздумается и получали от этого удовольствие, и делает книгу Гилберт неожиданно страшно обаятельной. Этот чистенький и ладный с виду романчик, где, как и положено всякой неовикторианщине, темнота затерта тенью невежества, а в светлых пятнах проглядывает то секс, то протофеминизм, вдруг как-то совершенно выигрывает от того, с каким заметным удовольствием этот текст созидался. Это действительно чистое читательское удовольствие – детское чтение (ну ок, 16+, и на старуху бывает групповуха) с настоящими героями в самом прекрасном смысле этого слова. Быть может, у этого романа и нет страшно глубоких смыслов, от которых на репутации писателя сразу нарастает по меньшей мере букер, зато тут есть мысль попроще, но кому и понужнее: не вышла замуж, так хоть погулять выйди.

Когда я узнала, что это роман о женщине-ученой XIX века, которая живёт ботаникой, я тут же книгу приобрела, тем более я нашла ее за копейки (обе книги в мягком переплете обошлись мне менее чем в сто рублей). Но из-за мелкого шрифта я все откладывала чтение, и у меня даже была лихая мысль купить книгу в нормальном издании, но жаба сказала «нефиг, так читай!»Первую книгу я проглотила влёт. Мне всё ужасно нравилось, хотя в первую очередь здесь идёт речь об отце главной героини, который из нищего голландского юноши превратился в богатейшего человека Америки, и свое состояние он нажил именно на растениях. Здесь же рассказывается и о детстве Альмы, ее взрослении, появлении любви к растениям.По объему первая книга составляет примерно треть от всего произведения. И вот, когда мы беремся за продолжение, оказывается, что прошло уже больше тридцати лет! Мне даже показалось, что мое издание какое-то бракованое, и несколько глав потерялись. Но нет, все оказалось в порядке, но мое разочарование было слишком велико. Прочитав несколько глав, книгу я забросила, и возвращаться в нее не хотелось, хотя она была все так же прекрасно написана. Недавно я решила ее всё-таки добить, только в аудиоформате.В целом книга мне скорее понравилась. Постепенно я простила автору «потерянные» годы. Но на мой вкус, вторая часть намного слабее первой. К тому же мне совершенно непонятна мотивация пятидесятилетней Альмы, которая поперлась в другой конец света (на Таити), – а такие путешествия в позапрошлом столетии могли занимать по полгода в одну сторону, – чтобы найти «мальчика», на которого променял ее муж (а он вовсе и не муж). Муж уже давно помер и никому ничего не расскажет, а от «мальчика» остались одни его изображения – рисунки, которые делал ее муж. И ради этого стоило все бросать?Что мне особенно не понравилось – акцентирование на эротических переживаниях главной героини. Давно мне не попадались книги, где было бы это настолько противно описано. Когда я читала первую часть, было ещё более менее терпимо, потому что когда читаешь глазами, легче не видеть того, что тебе неприятно. Но на слух в аудиоформате – это звучало особенно омерзительно. Ладно ещё, если бы эти описания имели какое-то отношение к сюжету или раскрытию характеров поступков героев. Но нет, никакой смысловой нагрузки они не несут.Ну и наконец финал (постараюсь обойтись без спойлеров) – с одной стороны все логично и вроде бы мы должны почувствовать моральное удовлетворение, но меня разозлила глупость Альмы, которая ради ботаники в уже преклонном возрасте вновь меняет место жительства и при этом так тупит, не публикуя свою книгу – и тупит она десятилетиями! А из-за чего? Из-за того, что «феномен» ее сестры не вписывается в эволюционную теорию. А дальше на несколько десятков страниц идут дифирамбы Дарвину. Нет, я абсолютно согласна, что он был гением, смелым, умным человеком, но вот эти постоянные разговоры персонажей «ах боже! он гений! он прекрасен! он великолепен!» Тем более фальшиво это звучит из уст главного конкурента Дарвина Альфреда Рассела Уоллеса, из-за трудов которого Дарвин и поспешил опубликовать свой труд – чтобы первенство осталось за ним, а не за Уоллесом. И Уоллес соловьём заливается о том, как прекрасен Дарвин. Не знаю, как там было на самом деле, но литературному варианту Уоллеса я не верю, из-за этого и вся книга тоже опустилась в моих глазах на ступеньку ниже.Не смотря на все вышесказанное, с автором я не прощаюсь. Возможно прочту что-то ещё (но точно не «Есть, молиться, любить» – у меня уже от одного названия зубы сводит).

Роман охватывает значительный временной промежуток, чуть ли не целое столетие, с конца XVIII века и захватывает значительную часть века XIX, характеризующегося научными и социальными переменами, а также техническим прогрессом. С первой главы читатель погружается в увлекательный мир путешествий и открытий.Начало романа захватывает круговоротом стремительно развивающихся событий, которые, помимо всего, включают в себя и знакомство с новыми континентами и странами, их людьми и обычаями. В ходе этого рассказывается история отца будущей главной героини, личности весьма неординарной, деятельной и жёсткой. Но иначе, наверное, он бы и не смог достичь того, что удалось в конечном итоге.Эта часть, пожалуй, самая интересная и динамичная, на коротком отрезке уместившая в себе столько нового и не дающая читателю не малейшего повода заскучать.Но это только присказка, сказка – впереди, как выяснилось, к большому сожалению. Постепенно главной героиней романа становится Альма, будущий ученый ботаник – самоучка, всю свою жизнь посвятившая изучению мхов, в которых нашла отдохновение и приложение своим силам и знаниям.По мере продвижения вглубь романа и личную историю героини, он всё больше начинает напоминать переливание из пустого в порожнее, а текст изобиловать псевдонаучными разговорами, перемежающимися эротическими фантазиями, наличие которых присуще романам писательницы, но тутих было что-то слишком, на мой взгляд, не оправданных сюжетом.К большому сожалению, роман неожиданно оказался чрезвычайно затянутым и местами чрезвычайно нудным и унылым, в котором плюсы, присущие первой трети текста, со временем постепенно нивелируются, отчего снижается и читательский интерес к происходящему,