Глава 1
Через полгода после смерти матери – холодной и властной женщины – я поняла, что где-то в своей жизни свернула не туда. Нотариус, оглашавший завещание твердо сказал:
– Мария Семенова единственная наследница всего движимого и недвижимого имущества.
– Но как же так?! – я непонимающе уставилась на старшую сестру.
Она такая же строгая и сдержанная как мать сидела напротив меня в офисе нотариуса и прохладно улыбалась. Новость, так ошарашившая меня, для нее явно не была сюрпризом – это было видно по изгибу ее тонких губ, по победному блеску в серых глазах.
– Но… как же так? – продолжала лепетать я. – Ты же на похоронах говорила, что ни на что не претендуешь. И мама… обещала, что мы поделим квартиру поровну. Может быть, в завещании какая-то ошибка?
Даже не взглянув в бумаги, нотариус покачал головой.
– Один наследник. Вернее, наследница всего имущества – квартира десять по адресу Московская двадцать три, дача в поселке Ромашкино…
Его слова доносились до меня будто через толщу воды. Я часто заморгала, от шока и от желания прогнать не к месту подступившие слезы. В глазах щипало и к горлу подкатил болезненный ком, который никак не удавалось сглотнуть. Пришлось поднять голову повыше, чтобы слезы не покатились по щекам. Сантименты сейчас не к месту. И не ко времени.
Я уже достаточно взрослая женщина, чтобы не плакать на людях от обиды на маму. Уже давно стоило принять, что я – не ее любимая дочь. это всего лишь очередное тому подтверждение. Жаль, я все поняла слишком поздно.
Последние восемь лет я жила с мамой, выполняла все ее капризы, верила в ее тяжелые, неизлечимые болезни, которых, как мне потом сказали врачи, никогда и не было.
Моя мать, совсем еще не старая женщина, умерла вовсе не от тяжелых болезней, а по вине пьяного водителя. Помню, как я бежала домой из больницы, куда ее привезли после ДТП, как собирала лекарства, прием которых ей никак нельзя было пропускать. Оказалось, это по большей части была гомеопатия.
Когда же я, случайно встретив маминого кардиолога, спросила, от чего мы так старательно лечили маму последние годы, тот лишь пожал плечами и сказал, что моя мать приходила чтобы "померить давление". День через день. В течении долгих лет.
А я-то, наивная душа, брала отгулы, провожала ее до поликлиники и обратно, оплачивала санатории и приемы в частных клиниках, но ни разу не догадалась зайти с мамой в кабинет и послушать указания специалиста. Ну разве можно контролировать человека, находящегося в здравом уме и твердой памяти?!
И вот мне тридцать восемь, у меня ни мужа, ни детей, ни личной жизни. Я считала, мне хотя бы есть где жить, мечтала, что когда-нибудь сдам квартиру, возьму ипотеку и куплю маленький домик на окраине, буду там сажать гладиолусы, заведу котов и… может быть возьму приемного ребенка, если это позволят сделать одинокой женщине.
Теперь я не просто одинокая, но еще и бездомная – никакого другого жилья, кроме квартиры в которой мы жили с мамой, у меня никогда не было. Я хотела взять ипотеку, но мама, услышав, об этом, слегла с сердцем. Мои сбережения на первоначальный взнос ушли на ее обследования в частной клинике.
Из воспоминаний я вынырнула обратно в унылый офис нотариуса. За окном виднелось серое ноябрьское небо. Я повернулась к сестре:
– Маша, наверное, мама ошиблась. Ты же помнишь, что она говорила? Я живу с ней, помогаю ей по хозяйству и со здоровьем, а она за это…
– Завещание есть завещание, – сестра перебила меня, встала с кресла давая понять, что обсуждать нам больше нечего. – Я буду готовить квартиру к продаже. Собери свои вещи на этой неделе.
Она шагнула к двери.
– Маша! – я вскочила следом за ней. – Подожди, ты серьезно? Куда же я пойду?
Сестра остановилась в коридоре и пожала плечами. Сейчас она казалась мне незнакомой – высокая, холодная блондинка без единой морщины на лице, несмотря на разницу в возрасте – она была на десять лет меня старше. Любимая дочь. Мама оплатила ей учебу в столице, там же сестра и осела много лет назад, удачно вышла замуж, еще более удачно развелась и счастливо жила на алименты. Мне же с моими способностями, как говорила мама, рыпаться без толку, так что я осталась в родной провинции, поступила на строительный факультет Политеха и с сестрой виделась раз в несколько лет.
– Ну ты же не бездельничала все это время, – напомнила мне Маша. – Ты же вроде бы работала. И не где-нибудь – в солидной проектной фирме. Зарплатны не хватает – бери частные заказы, сними квартиру. Чай, не маленькая, чтобы я тебя учила. Пора уже взрослеть, Дашуня. Мама больше не будет тебе сопли вытирать.
Она снова холодно улыбнулась. А я продолжала глупо хлопать глазами, не веря в происходящее. Мама, за которой я одна, без сестры и без материальной помощи с ее стороны ухаживала столько лет, не оставила мне ни доли в нашей трехкомнатной квартире, ни маленькой однушки, оставшейся от бабушки, ни дачи. Даже денег на счетах не было, а ведь пенсию мама почти не тратила, выдавала в месяц пять тысяч на еду. Она все никак не хотела верить, что продукты за последние годы подорожали и на сто рублей нельзя купить весь магазин, как было в ее юности.
После смерти мамы я думала, что она, наверное, связалась с мошенниками и перевела деньги им – ну куда еще могли подеваться сотни тысяч? Пенсия у мамы была хорошая, а траты почти все лежали на мне… но вот сегодня вместе с оглашением завещания я узнала и другое.
«Она присылала деньги внукам, – сказала сестра, – Они будут скучать по бабушке». Сильное заявление, учитывая, что сестра своих детей маме показывала исключительно по вотсапу в виде фотографий с какого-нибудь очередного Бали.
С меня упали розовые очки и со звоном разбились о действительность.
– Дай мне хотя бы месяц, – холоду в своем голосе я и сама удивилась. – Я хочу спокойно собрать вещи и выбрать жилье.
– Ладно, так и быть, – с одолжением ответила мне сестра и развернувшись, бросила. – Ну все, пока, я побежала, меня Костенька ждет. Сегодня идем в ресторан с его родственниками, я уже опаздываю на укладку.
Ее стройная фигура исчезла в конце коридора, а я так и стояла не шелохнувшись, будто заледенев.
Казалось, сегодня оглашали мое завещание. Я вдруг поняла, что фактически и не жила, так – существовала. И вот даже мое безрадостное существование закончилось, можно копать могилу и ставить памятник. Эпитафией написать что-то вроде: «Здесь покоится наивная дура. Она верила всем, и вот, чем это обернулось».
Как жить дальше? Семьи нет. Друзей нет. Квартиры нет. Сбережений нет. Тридцать восемь лет я была хорошей дочерью и вот сегодня получила свою награду за преданность и глупость.
В голове мелькнула мысль, что завещание можно оспорить, что есть суд и можно попытаться восстановить справедливость, но почему-то эта мысль меня совсем не тронула. Мне вдруг стало противно от сестры, что клялась: «я все оставлю тебе, только за мамой ухаживай», от матери, что вечно прикидывалась больной, а ее, по словам врача, с таким сердцем можно было запускать в космос, и от самой себя. Квартира, раньше бывшая мне домом, сейчас вызывала отторжение. Мне не хотелось туда возвращаться.
Я побрела по коридору, дошла до лифтов и бездумно нажала на кнопку. Над дверями горела цифра восемь, но лифт почему-то не спешил подниматься за мной. Постояв пять минут, я поплелась к лестницам. Выходить на них нужно было через балкон и там я остановилась, вдохнуть воздуха и полюбоваться на город с высоты.
Наша провинция, хоть ее и называли глушью, мне нравилась. Особенно Волга. Здание располагалось на набережной, почти нависая над великой рекой, от кромки воды ее отделял узкий тротуар.
Река занимала весь горизонт от края до края – невероятно широкая, красивая и спокойная.
Я оперлась о перила, вдохнула прохладный вечерний воздух, надеясь, что он приведет голову в порядок. Перила зашатались, я взмахнула руками, в тщетной попытке удержать равновесие – без толку.
В ушах засвистел ветер, мимо пронеслись серые стены здания и немытые окна. Я успела подумать – вот и конец Даши Семеновой. Интересно, даст ли сестра денег на похороны или опять, как с матерью, все придется оплачивать мне? Хотя теперь я уже ничего не буду оплачивать. Теперь это не мои проблемы.
В следующий миг я ударилась о воду и все вокруг потонуло в зеленом цвете. Инстинктивно вывернулась, стала грести вверх, на мутный свет, пробивающийся через толщу воды, и через мгновение вынырнула на поверхность, отплевываясь и фыркая. Еще не успела открыть глаза, как уже почуяла запах тины, и услышала кваканье лягушек.
До чего же странно, подумала я, утирая лицо. Ну какие лягушки в центре города в ноябре? Я открыла глаза и обомлела – ничего похожего на мегаполис вокруг не наблюдалось – я без сомнения плавала в реке, только вместо офисного здания надо мной возвышался крутой каменистый утес. У берега росли камыши. В пронзительно-голубом небе громко кричали ласточки.
Я убрала налипшие на лицо волосы и вынула из них желтую кувшинку. Мда. Это определенно глушь, но не моя. И я – не я. Собственные руки, которые я видела перед собой, совсем не напоминали мои – тоненькие, изящные пальцы, без маникюра – моей единственной радости последнего времени, зато унизанные золотыми кольцами.
Что случилось?
Лежу в коме и это сны?
Галлюцинации?
На утесе зашуршали кусты. По склону вниз посыпались камни, у берега заволновались лягушки. Наверху показалась толстая тетка в малиновом сарафане и ярком двурогом головном уборе. Увидев меня, она завопила во все горло:
– На помощь! Княжна топится!
Княжна? Я оглянулась. В воде бултыхалась я одна. На берег высыпали люди, одетые в такие же странные костюмы, как и толстая тетка. На женщинах яркие сарафаны, на мужчинах вышитые рубахи и широкие штаны.
– Утопла, утопла! Сейчас утонет! – галдели они, бегая по берегу и размахивая руками. – Топится! Утопилась!!! Помогите!!!
Топится? Это они обо мне?
Да фиг вам! Может, в моей жизни и полно проблем, но это не повод топиться.
Я фыркнула и широкими гребками поплыла к берегу.
Глава 2
Плавала я всегда хорошо. До берега оставалось еще порядочно, но это меня не пугало. Я смотрела на мечущихся по берегу людей и не понимала, что происходит. Судя по их чудным допотопным костюмам это или народный хор, или реконструкторы-славянисты – женщины в сарафанах, мужики в рубахах и мешковатых штанах. Отсюда было не разглядеть, но я не сомневалась, что все они обуты в лапти. Не хватало только балалаек, гармони и гуслей. Я уже ожидала что сейчас из-за кустов на берег вслед за этим «народным хором» выбежит мужик с баяном, баба с граблями и дурацкий плюшевый медведь с бутылкой самогона.
Вот только как меня сюда занесло и почему на улице лето, когда был ноябрь? Да и река узкая, точно не Волга. Я всем телом ощущала приятную, теплую воду, солнце припекало голову и все вокруг казалось удивительно настоящим.
На крутой берег на всем скаку вылетел всадник – высокий молодой красавец, весь в черном, на вороном коне, в красивой, приталенной по мощной фигуре исторической одежде. Он резко осадил своего черного скакуна и стал похож на памятник Петру Первому в Питере. Темные волосы развивались за его плечами, взгляд метал молнии, казалось он готов испепелить всех вокруг. Еще один из той же компании реконструкторов, наверняка главный, раз остальным коней не выдали.
– Боярин, княжна топиться! – бросилась к нему толстая тетка, панически размахивая руками.
– Так чего стоите?! – рявкнул он, соскочил с коня, сбросил черный не то камзол, не то кафтан и с высоты обрыва касаткой нырнул в реку.
Через мгновение «боярин» вынырнул передо мной и, немедля ни секунды, схватил меня поперек груди и потащил к берегу.
– Стой! – закричала я и попыталась вырваться. – Я не тону! Отпусти! Я могу плыть сама!
Его хватка оказалась железной. Боярин посмотрел на меня как-то странно, но немного ослабил руки.
– Отпусти, – я попыталась его оттолкнуть. – Я хорошо плаваю. Не нужно мне помогать!
Мужчина не слушал и тащил меня к берегу. Еще немного потрепыхавшись, я перестала сопротивляться. Чего я в общем-то возмущаюсь? Давно ли меня спасали такие вот жгучие брюнеты?
Вдруг кто-то схватил меня за щиколотку и резко дернул под воду. Я вцепилась в плечо мужчины, но лишь оцарапала его. Меня с силой тянуло на дно. Я выскользнула из рук спасателя и с головой погрузилась под воду, не успев даже зажмуриться.
По щекам скользнули пузырьки воздуха. Я почувствовала вкус речной воды, отдающей тиной и рыбой. Дернула ногой, пытаясь освободиться, принялась со всей силы грести руками. И замерла от ужаса. Из толщи воды на меня смотрело худое, бледное женское лицо. Почти белые глаза были широко распахнуты и глядели на меня, не мигая. На щеках у девицы переливались серебряные чешуйки, длинные белые волосы извивались вокруг нее как змеи. Она хищно улыбнулась, ее когтистая с перепонками рука схватила меня за бедро и снова потянула вниз.
От ужаса я распахнула рот в немом крике, вся задергалась, пяткой врезала девушке по щеке.
Сильные мужские руки снова подхватили меня, подняли на поверхность, давая вздохнуть, и в ту же секунду бледная девушка снова дернула меня вниз. «Боярин» отпустил меня и нырнул в воду. Я в очередной раз погрузилась в пучину и увидела, как мой спаситель одной рукой выхватывает из-за пояса кинжал, а в другой его руке клубится тьма.
Сгусток странной энергии сорвался с его пальцев, ударил чудовищную девушку в грудь и лишь в тот момент она разжала свою когтистую хватку, я освободилась. Девушка завертелась на месте, и я четко увидела у нее вместо ног рыбий хвост. Что за бред? Я судорожно заработала руками и ногами, выгребая к свету. Мой спаситель резко подтолкнул меня вверх, и я очутилась на поверхности.
– Дыши, княжна, дыши! – рычал он мне в ухо, снова хватая меня подмышки и прижимая к своему мускулистому телу.
Можно подумать, я сопротивлялась естественным инстинктам. Я дышала как в последний раз, все пытаясь осознать, что же это было?! Наконец, мои ноги коснулись песчаного дна. В тот же миг «боярин» отпустил меня. На берег я выбралась уже на четвереньках и тут же повалилась на теплый, нагретый солнцем песок. В голубом небе над моей головой весело пищали ласточки, беспорядочно рассекая воздух. Я все никак не могла отдышаться и оправиться от пережитого ужаса. Что это было? Кто меня только что пытался утопить? И вообще, где я?
С мыслей сбивал мужчина, он возвышался надо мной – высокий, плечистый, в мокрой рубахе, которая ничуть не скрывала рельефных мышц. На вид ему было лет тридцать. Длинные черные волосы прилипли к плечам. Он широким движением откинул их на спину.
Странные, по-волчьи желтые глаза смотрели на меня с изучающим выражением. Черные брови слегка хмурились. Тонкие губы тронула ироничная улыбка.
Я проследила его взгляд и поняла, чего он так ухмыляется – на мне была надета белая рубаха. Вернее, даже не совсем на мне, а на моем, но совершенно не знакомом мне теле. Новая я в этой белой, мокрой рубашке была считай, что голая. Я могла легко заметить, что стала стройнее, но при этом получила красивую пышную грудь. Но сейчас меня волновали не изменения в фигуре, а то, как хищно, оценивающе, смотрел на меня молодой мужчина. Щеки сами собой вспыхнули, и я испытала давно позабытое смущение.
Судорожно прикрыла рукой грудь.
– Эй-эй! Хватит меня разглядывать!
Мужчина усмехнулся, легко подхватил меня на руки и понес на берег.
– Что за манеры?! – воскликнула я. – Поставь меня на землю! – стукнула его кулаком в плечо. Он еще крепче прижал меня к себе.
– Не бойся, княжна. Уплыла русалка, больше тебя не обидит.
Перед внутренним взором снова возникло злое лицо девушки. И ее рыбий хвост. Я видела его совершенно отчетливо, но зачем-то сказала:
– Русалок… не существует.
Мужчина промолчал, только продолжил ухмыляться. Я почувствовала, как его ладонь сжала мое плечо, и я вдруг расслабилась, прижалась к его горячей груди и, слушая мерный стук сердца, прикрыла глаза. Было так приятно, что он несет меня на руках, хотя всего лишь спасая, а не из романтических чувств.
Меня никогда не носили на руках. Все мои попытки завести отношения быстро шли прахом. В итоге к тридцати восьми годам у меня не было серьезных отношений, в меня не влюблялись, не звали на свидания, не приносили цветов, да и мне было не до этого.
Мама постоянно «болела», требовала внимания и ухода, а стоило на горизонте появиться хоть какому-нибудь кавалеру, как маме становилось плохо с сердцем. В институте я еще пыталась знакомиться с «хорошими» мальчиками, показывала их маме, она забраковывала одного за другим – этот худой, этот глупый, этот одет как дурак и всем им только одного и надо! А если ты, не дай бог, не так себя поведешь, если позволишь нечто большее, чем держать за руку, то навлечешь несмываемый позор. Позора мама не вынесет. Она так и говорила: «Я умру, и моя смерть будет на твоей совести».
Но что же происходит сейчас? Что это? Я брежу и вижу странный сон? Утомленный разум решил мне выдать компенсацию за годы одиночества?
– Ущипни меня, – попросила я мужчину.
Он коротко глянул на меня.
– За что?
– Надо. Просто ущипни, пожалуйста.
– Я спрашиваю за что – за какую часть тела? – равнодушно пояснил он.
Я снова покраснела. Как у него так талантливо получается меня смущать?
– Без разницы, – буркнула я и в то же мгновение он ущипнул меня за плечо.
Я взвизгнула и потерла саднившее место. А он со все той же своей ухмылкой проговорил, словно оправдываясь:
– Сама просила. Странно ты говоришь, княгинюшка. Вроде и по-нашему, а вроде и нет. И просишь странных вещей.
– Шок у меня, – отмахнулась я.
И про себя уточнила: «От падения с высоты в воду. И, как следствие, бред». Да, все логично! Все встало на своим места! И русалка примерещилась. И темный сгусток в руках боярина-реконструктора.
– Шок? – переспросил «боярин» и удивленно выгнул бровь.
– Нервный срыв, потрясение, ступор, отключка, – пояснила я. – Забытье, ужас, страх, – синонимы к слову «шок» у меня закончились.
– Забытье, значит. Очень странно ты говоришь, княжна.
Он вышел на берег и поставил меня на ноги. Рубашка облепила мое тело, и я стояла почти голой перед группой народников, сбежавшихся со всех сторон. От ветра стало холодно.
Первой подскочила тетка в малиновом сарафане, дородная, русоволосая, с пышной грудью и румяными щеками.
– Жива, жива! – голосила она, сжимая в крепких объятиях и осыпая поцелуями мое лицо. – Жива моя княгинюшка! Жива, солнышко, жива, звездочка!
Тетка накинула на меня шаль, закутала в нее и прикрикнула топтавшимся вокруг ряженым:
– Чего уставились? Дел нету? Глашка, собери вещи княжны, они на берегу сложены, – приказала тетка девочке-подростку. – Еще утащат! Мало ли кто по берегу шляется? А ты, боярин, не сочти за труд, отвези княгинюшку в терем. А то она оцепенела вся. Вишь, даже не улыбнется няньке своей, слова не скажет, бедная моя.
У меня слов и не было. Я эту тетку видела впервые.
– Не узнаёт, горемычная, – продолжала причитать нянька и качать головой из стороны в сторону.
«Боярин» уже будто по привычке легко оторвал меня от земли и взял на руки. В этот раз сопротивляться не стала. Я коснулась собственного плеча. Оно еще ныло. Ущипнул меня этот нахал знатно. Впрочем, я же сама просила, так чего обижаться? И царапины на ноге, оставленные когтями русалки, саднили.
Похоже, происходящее со мной не сон. Тогда что? Переселение душ? Это бы объяснило, почему я не узнаю свое тело. Я могу двигать руками, могу шевелить ногами, но они совершенно точно не мои – уж свои-то я за столько лет жизни запомнила и прекрасно знала, как они выглядят.
Я сжала и разжала пальцы. Определенно, они принадлежат мне. Только вот кто я? Меня величают «княжной» и, судя по всему, обижать не собираются. Это радует. А с остальным я разберусь по ходу.
«Боярин» поднялся по крутому склону и вышел к тому месту, откуда прыгал в реку и откуда, видимо, прыгала истинная владелица тела. Кругом росла трава и пышные кусты незнакомых цветов, похожих на ярко-красную сирень. Девушка, которую нянька назвала Глашей, поднимала с травы одежду княжны – пышный сарафан, алый с золотыми цветами, тонкое будто фата кружевное покрывало, какие-то ленты, и шитый жемчугом кокошник.
Около огромной черной лошади «боярин» опустил меня на землю и, подняв с травы свой кафтан, протянул его мне.
– Надень, – его голос прозвучал как приказ.
Я не стала противиться, утонула в расшитом серебром черном шелковом кафтане. От кафтана приятно пахло терпкими духами, напоминавшими аромат леса, в сочетании с тонкими нотками луговых трав. «Боярин» взял меня за талию и через мгновение я очутилась на коне. Мужчина легко запрыгнул в седло позади меня, крепко обнял, прижал к себе.
– Держись, княжна! – сказал он, и не дав мне опомниться пустил коня галопом.
Я с ужасом вцепилась в лошадиную гриву. Это было даже страшнее, чем нападение русалки, казалось, я вот-вот свалюсь с бешено скакавшей лошади. Я взвизгнула и заболтала ногами в воздухе. «Боярин» еще крепче прижал меня к себе и я, наконец, обрела равновесие.
Как ни удивительно, вскоре я приноровилась к бегу коня и меня трясло уже не так сильно. А приноровившись, смогла, наконец, как следует оглядеться.
Река, в которую я упала, змеей извивалась среди соснового бора. В спокойной воде отражалось яркое голубое небо с кучерявыми облаками. Узкая дорога петляла среди корабельных сосен, огибая огромные валуны. Вдоль дороги росли пышные папоротники, чуть дальше виднелись заросли колючей малины. Ее ягоды алели в темных листьях. Один раз я даже увидела мелькнувшую в кустах рыжую пушистую лисицу.
Вскоре лес расступился, впереди на холме показался частокол из заостренных бревен, а за широко распахнутыми расписными воротами виднелось белокаменное строение с бесчисленными башенками, террасами и крытыми переходами. Настоящий дворец из русской сказки. В будке у ворот клевал носом бородатый мужик, опираясь на бердыш. Его изогнутое лезвие поблескивало в лучах солнца.
Увидев нас привратник вскочил, вытянулся в струнку, потом отвесил глубокий поклон, сняв с головы шапку.
– Здрав будь, боярин! Завтра ждали тебя.
– А я приехал сегодня, – строго взглянул на привратника «боярин».
Похоже, о моем утоплении привратник был не в курсе, слишком безмятежно он дремал, опершись на свое оружие. На меня мужик смотрел с изумлением, но вопросов задавать не стал. А вот у меня вопросов с каждым мгновением становилось все больше.
– Позови княгиню, ее падчерица чуть не утопилась, а вы спите, и в ус не дуете. Сонное царство!
Мужик охнул и бросился к высокому крыльцу.
«Боярин» соскочил с коня, осторожно снял меня с холки и поставил на землю.
– Вот ты и дома, княжна, – он провел рукой по моим волосам, поправляя растрепанные волосы, перекинул через мое плечо русую косу.
Я потрогала ее. Цвет волос совпадает, а вот длина откуда такая? Мои волосы едва доставали до плеч. Коса мне понравилась – толстая, длинная – отличная коса!
Мои размышления прервал очередной вопль.
– Любавушка, доченька! – с крыльца торопливо спускалась полная женщина лет сорока в зеленом парчовом платье, по крою похожем на сарафан. На голове у нее был кокошник, расшитый изумрудами, грудь женщины украшали нитки бус из сверкающих каменьев, а на толстых пальцах поблескивали перстни, да так много, что пальцы ее едва смыкались.
За ней семенило еще четверо женщин, одетых скромнее и возрастом постарше, все в таких же платьях, но из более простой тускло-зеленой ткани, и тоже в кокошниках, только без изумрудов. Они остановились на некотором расстоянии и с тревогой смотрели в мою сторону, с тревогой и настороженностью, будто ждали чего-то.
Полная женщина обняла меня, церемонно поцеловала в обе щеки. Потом замерла, словно задумавшись, и чмокнула в лоб.
– Ты чего ж удумала, деточка моя? Я ли тебя не холила, я ли не лелеяла? Как тебе такое на ум пришло? – хотя губы кривила ласковая улыбка, взгляд оставался холодными. Она сделала вид, что вытирает от слез совершенно сухие глаза. Если кого-то спектакль и мог обмануть, то не меня, я на подобные представления уже насмотрелась в своем мире. Кажется, с новой мамой мне снова не повезло… – Да ты же совсем голая, в одной рубахе! Что боярин подумает? Иди, иди к себе в горницу, солнышко! – подтолкнула меня в спину тетка. – Эй, мамки, няньки, проводите княжну в ее покои!
– И горячим липовым отваром напоите, – не просто сказал, а приказал «боярин». – Я позже к княжне зайду, проверю. А к тебе, княгиня, у меня вопросы есть. Что ж это у тебя Пелагея, падчерица топиться вздумала? – обратился он к толстой женщине. – Аль живется плохо? Аль обижает кто?
– Кто ж ее посмеет обидеть, боярин? – тотчас запротестовала та. – Она мне дороже родной дочери. На головку она у нас слабая, – печально вздохнула «мачеха». – Припадочная, бедняжечка… Уж мы как ее только не лечили, каких лекарей не приглашали, и к знахарям водили, и чародеям показывали – ничего не помогает.
Это я, что ли, припадочная?
Дослушать мне не дали – толпа женщин увлекла меня внутрь здания, а я, уставшая после плаванья и сражения с русалкой, не смогла им сопротивляться.