© Гельфанд М., 2022
© ООО «Издательство «АСТ», 2022
* * *
Часть первая
Глава первая
Рев моторов, сигналы автомобильных клаксонов сливаются в какой-то невнятный гул и врываются в ее сон. Марина открывает глаза. Часы на телефоне показывают 5.45. Ну почему так рано?
Сначала ей кажется, что она проснулась на улице. Звуки, пробивающиеся через тонкое стекло, настолько громкие и осязаемые, что она буквально чувствует под своей спиной мокрый и шершавый асфальт, видит чьи-то ноги, которые вот-вот наступят на нее, раздавят, затопчут… Нет, слава богу, она не на улице. Она в постели. В старом доме, построенном еще в середине прошлого века, в квартире на четвертом этаже – естественно, без лифта. В крохотной комнатке, бывшей когда-то чем-то вроде салона, но теперь превратившейся в полноценную, если можно так выразиться, квартиру.
Итак, она проснулась в своей кровати, приставленной к окну, в крохотной убогой комнатушке. Через это окно порой врываются ветер и капли дождя, нагло и безнаказанно хозяйничая в помещении.
Комната обставлена дешевой мебелью из «Икеи». Кроме кровати здесь помещается лишь маленький столик, на котором стоит газовая плитка с одной-единственной конфоркой, тостер и кастрюля. Столик этот служит одновременно и столовой, и кухней, и рабочей поверхностью. Под него задвинут табурет. Еще в комнате есть миниатюрный холодильник с двумя полками и малюсенькая раковина, куда Маринины руки целиком не помещаются, не говоря уже о других частях тела. Зато у нее имеется отдельный санузел и даже собственная стиральная машинка! Поразительная роскошь для этого жалкого жилища.
6.00. Пора вставать. Она с ужасом представляет себе, что придется вылезать из теплой постели и шлепать по ледяным каменным плитам. Зимой здесь страшно холодно, и это учитывая, что шесть месяцев в году стоит жуткая жара. Что за дикий климат!
Но выхода нет. Марина вылезает из постели, и холод окутывает ее. Она опускает ноги в тапочки, набрасывает теплый махровый халат и идет в туалет. Здесь есть унитаз, душ, спрятанный за клеенчатой шторой, и маленькая тумбочка, в которой Марина хранит свои скудные косметические запасы. Их действительно совсем немного. Даже удивительно, как быстро она стала такой экономной! Тюбик с зубной пастой, увлажняющий крем, тушь и помада… Все. Раньше, в те времена, когда она была уважаемой и обеспеченной женщиной, у нее были французские духи, дорогие кремы, целый арсенал теней, блеска для губ, карандашей для глаз, лака для ногтей и прочих женских глупостей. Теперь же она довольствуется совсем немногим.
Наскоро позавтракав, Марина выходит из своей каморки. Рядом, в другой комнате разделенной квартиры, живет Раиса с мужем. Дверь они почему-то всегда оставляют открытой настежь, поэтому можно сколько угодно наблюдать за их личной жизнью. Марина старается не заглядывать в туда, но взгляд сам собой замечает грязную постель, скомканные простыни, разбросанную одежду, уродливые веревки, свисающие с потолка, на которых сушится кое-как выстиранное белье, и пустые бутылки из-под пива. Нос ощущает запахи немытых тел, алкоголя и сигарет. Курить в их квартире строго запрещено, об этом свидетельствует табличка на трех языках (русском, иврите и английском), которая висит на входе, но Раису с мужем это совершенно не смущает. Марина даже подозревает, что они не умеют читать. И хорошо еще, что в столь ранний час Раиса не готовит! Если ей вздумается сварить обед, то тут уж пиши пропало – вся квартира пропитается запахом горелого лука, топленого жира и еще каких-то ингредиентов, неизвестных, но столь же отвратительных.
Про Раисиного мужа Марина знает мало – то есть вообще ничего, даже имени его не знает. Это какой-то мутный персонаж, которого она до сих пор так и не разглядела толком. Когда Марина уходит из дома, ровно в 6:30 утра, он еще спит, а когда возвращается – уже спит. Или лежит в постели и курит. Или полулежит с компьютером на коленях. В общем, Марина никогда не видела его в вертикальном положении.
Марина пытается открыть входную дверь, но замок, как всегда, заедает. Она ругается и нервничает, потому что рискует опоздать на работу, но тут из соседней комнаты появляется Вероника. Несмотря на ранний час, она уже проснулась и, как ни странно, одна.
– Холодно сегодня, – вздыхает Марина.
– Будем закаляться! – бодро отвечает Вероника в своей привычной чуть насмешливой манере. Она никогда не теряет бодрости духа, даже когда хочется выть от тоски. Вероника, конечно, красавица, и Марина ей немного завидует, хотя мысленно называет ее смазливой. Вероника высокая, стройная, у нее хорошая кожа, длинные волосы, выкрашенные в темно-рыжий цвет… Свой-то у нее тоже рыжий, о чем свидетельствуют веснушки на очень белом чистом личике с нежным розовым румянцем и без единой морщинки, но для пущего эффекта она красит волосы в еще более насыщенный, почти красный цвет.
Ей всего двадцать четыре года, но она уже много чего в жизни повидала. Вероника не скрывает, что мечтает об удачном замужестве – иначе говоря, пытается как можно выгоднее продать свою молодость и красоту. И Марина ее полностью поддерживает: для Вероники, которая просто не создана для тяжелой работы, это единственный шанс на достойную жизнь. Вероника веселая, энергичная, беспринципная и не связана никакими морально-нравственными императивами. Желающих провести ночь в ее постели всегда много, но желающих жениться пока не нашлось.
* * *
Наконец из соседней комнаты появляется Раиса. Это высохшая злобная тетка неопределенного возраста, хотя несложные арифметические вычисления позволяют предположить, что ей около шестидесяти. У нее морщинистое тело, из которого, кажется, высосали все соки, гнилые зубы и такая же прогнившая душа. У Раисы никогда не бывает хорошего настроения, улыбки на лице, и доброго слова тоже не находится ни для кого. Жизнь у нее дерьмо, муж козел, погода мрак, дети твари, а окружающая действительность – полный отстой.
Раиса одета, как всегда, в штаны и рубашку. На плечи небрежно накинута видавшая виды куртка.
– Че, опять заел, зараза? – спрашивает она. Раиса всегда, во всех обстоятельствах, ведет себя деловито-угрюмо. Сказываются закалка и большой жизненный опыт.
Марина уже нервничает, слезы подступают к глазам. Что-то в последнее время она часто плачет… Ей, вообще-то, это несвойственно – по крайней мере, так было раньше. Стареет, что ли? Или нервы ни к черту? А может, гормоны? В ее-то возрасте…
– Да, заел. Не открывается, – говорит Марина, будто оправдываясь.
– Щас мы его быстро откроем, – обещает Раиса и мощным, ловким движением наваливается на проржавевший замок, ожесточенно впихивает в него ключ, пока он с жалобным писком не поддается.
– Все, сломала, – с удовлетворением сообщает она. Несколько сожалея о погибшем замке, но довольные своим освобождением, дамы выходят на улицу.
К ним тут же направляется калека на инвалидном кресле.
– Денюжку дайте, – канючит он.
Раиса с Вероникой равнодушно проходят мимо, делая вид, что не замечают его. Марина, тяжело вздыхает, вытягивая из сумки кошелек.
– Назови три любые цифры, – предлагает Раиса после того, как Марина догнала ее. – Сегодня усиленное излучение от солнца, а это влияет на магнитные поля, – сообщает она авторитетно.
Не думая, Марина отвечает:
– Три, четыре, семь.
– Вечером проверим, – кивает Раиса. – Сегодня по прогнозу должен быть удачный день.
Раиса каждый день заполняет лотерейный билет в ближайшем киоске. Киоскерша приветствует ее радостной улыбкой. Раиса долго выбирает билет, прежде чем отдать за него несколько монеток, придирчиво рассматривает его, как будто видит в первый раз, аккуратно и медленно выводит цифры…
Ей непросто далась наука по заполнению лотерейных билетов. В каждом четырнадцать таблиц, разделенных на два сектора. Нужно заполнить минимум две комбинации, вычеркивая ненужные номера. Каждая комбинация должна содержать шесть номеров от одного до тридцати семи и один дополнительный номер от одного до семи. Это вам не хухры-мухры, а сложная логическая работа, которая не каждому под силу!
Раиса пыхтит и старается, аккуратно зачеркивает ненужное и вырисовывает понравившиеся цифры. Если сложить все, что тратит она каждый день, выяснится, что каторжный труд по заполнению билетов уже обошелся ей в кругленькую сумму, но Раиса не отчаивается. Она верит, что рано или поздно ей повезет: должно же хоть в чем-то когда-нибудь повезти! Она уже выиграла как-то пятьдесят шекелей, чем очень гордилась, но, конечно, мечтает о большем.
Наконец Раиса передает бланк улыбчивой киоскерше, которая сканирует его и отдает ей копию.
– Беацлаха! Удачи! – Она всегда завершает процедуру дежурным пожеланием успеха.
Раиса бурчит что-то под нос, забирает свою копию документа и уходит.
* * *
Три соседки расстаются, и каждая следует по своему маршруту: тощая, дряблая, морщинистая Раиса заползает в зеленый автобус; Вероника, весело подпрыгивая и сверкая на солнце своими ярко-рыжими волосами, ныряет в такси, на котором крупными буквами написано «Шофер Эдик»; Марина, уставшая, печальная, с потухшим взглядом, медленно бредет пешком.
Все три женщины направляются на работу. Им предстоит трудный день: мыть, чистить, резать, отвешивать, красить, пилить и улыбаться фальшивыми улыбками тем, кто платит им деньги.
Глава вторая
В той, прошлой, жизни Марина жила в шахтерском городке на востоке Украины. Когда-то сюда съезжались специалисты со всего Союза, и потому жизнь в отличие от других областей страны была зажиточной, почти что барской. Здесь был настоящий центр советской промышленности: стучали отбойными молотками шахтеры, пыхтели огромные заводы, где трудились тысячи людей, выплавляя сталь, алюминий и другие металлы… Сюда же, на шахты, отправлялись бывшие зэки, откинувшиеся уголовники – насильники, воры, хулиганы и прочая мелкая сволочь. Неизвестно откуда появившиеся казаки селились в своих деревнях и особо не досаждали окрестным жителям.
Марина была швеей. И не просто обычной портнихой – настоящей мастерицей! Она славилась своими умениями не только в городе, но далеко за его пределами. К ней даже из соседних поселков приезжали, знали, что лучше не найти. Брала за работу дорого, это правда, но оно того стоило: лучшие ткани, тщательно подогнанные детали, исключительно аккуратная отделка…
Марина держала ателье, где обшивала жен представителей местной элиты, людей богатых и известных. Все относились к ней с уважением, всегда были готовы уладить вопрос с детским садом для ребенка, с доставкой дорогого чешского кафеля для ремонта в ванной, с оформлением документов и множеством других мелких, но очень нужных услуг, которые могут оказать только люди, обладающие связями и полномочиями.
Этот небольшой бизнес приносил достаточно приличный доход, и Марина считалась женщиной зажиточной – во всяком случае, по местным меркам. Откровенно говоря, именно она была настоящим добытчиком в семье. Муж приносил деньги нерегулярно: бывало, месяцами не зарабатывал ничего, а бывало, выкладывал на стол целые пачки смятых купюр.
Ателье ее пользовалось успехом. Вскоре получилось так, что Марина одна не могла справляться с потоком клиентов и стала приглашать других портних. Всего у нее работали четыре швеи и одна вышивальщица. Какая рукодельница! Она могла часами сидеть над пяльцами, подбирать нитки, укладывать стежок к стежку, рисовать иголкой орнаменты, цветы, птиц и бабочек. Руки у нее были волшебными, и их совместная работа заслуженно считалась исключительной по качеству. В общем, жили и жили. Хорошо жили.
Муж Марины, Сергей, тоже был человеком в городе известным и авторитетным. Чем он занимался, где проводил время и откуда приносил деньги, она не спрашивала – боялась и не хотела этого знать. Марина и не рассчитывала особенно на него, научилась зарабатывать сама… Но мужа любила. С самой юности, с тех пор, как впервые увидела его – крепкого, коренастого, уверенного в себе парня, – так и влюбилась. И вот уже двадцать с лишним лет была ему верной женой и надежным тылом.
По крайней мере, она в этом не сомневалась.
После развала Советского Союза шахты стали закрываться одна за другой. Люди, которые раньше считались зажиточными, элитой общества, внезапно превратились в безработных. Некоторые спились и умерли, другие нашли себе новое применение, а иные, самые предприимчивые, начали добывать уголь незаконно, в так называемых «копанках». Бизнес шел успешно, но владельцы копанок периодически постреливали друг в друга, борясь за территорию и раздел сфер влияния.
Несколько лет дела у Марины шли хорошо, и главной ее заботой были выкройки, ткани, а также приготовление обедов, походы на рынок, разведение кур и прочие домашние дела.
А потом что-то пошло не так. Марина это сразу заметила – по хмурому виду Сергея, по напряженной атмосфере, которая буквально повисла в воздухе, сгустившемся от тревожного ожидания… Муж стал раздражительным, обидчивым, почти невыносимым. Казалось, еще чуть-чуть, и от него, как от испорченной розетки, будут лететь искры. В стране прошли очередные выборы (политика ей никогда не была интересна, и она всегда с удивлением обнаруживала сменившееся имя президента). Новая власть принесла новые порядки, а с ней и «утверждение плана мероприятий по прекращению добычи угля». А это значит, снова передел собственности, снова борьба за власть.
Сергей начал пропадать из дома, но она не особенно-то и волновалась. Такое иногда случалось, когда он завел эту… Ладно, лучше даже вообще не вспоминать! Она простила, конечно… Но теперь было другое, а что именно – она сначала не поняла.
Стали появляться знаки. Был убит любимый кот Франт – рыжий, с белыми лапками и пушистым хвостом. Удивительно умный был кот, ласковый. Его нашли задушенным, со свернутой набок шеей. Марина не могла поверить в случившееся, рыдала над его жалким обмякшим телом. Но и тогда она ничего не понимала.
Потом случился пожар в сарае, где жили куры. Марина еле успела потушить его, а потом скорбно подбирала и хоронила обугленные маленькие тушки. Не выдержав, она спросила:
– Сергей, за что это нам?
Он помолчал, угрюмо взял сигарету, закурил.
– Ты знаешь, что такое «передел собственности»?
Марина задумалась. Об этом она слышала только по телевизору. Но чтобы в жизни?
– Сергей…
– Понимаешь, Мариш, там, где крутятся большие деньги, нужно, чтобы кто-то их… охранял.
– И что?
– А то, что иногда бывает, что люди не могут поделить контроль и начинают драться. Понимаешь?
– Сереж… Ты что… – Марина поднесла руку ко рту в ужасе. – Ты – бандит?..
Много позже она узнала, что Сережа, бывший мент, собрал команду из крепких парней, в прошлом спортсменов, и стал крышевать местный «копанский» бизнес. Параллельно для прикрытия открыл и свое маленькое дело – магазин стройматериалов.
– Понимаешь, Мариш… На меня наехали очень серьезные люди…
Это был сон. Нет, это был кошмар! Разборки? Бандиты? Крыши? Она что, в дурном сериале? В конце концов, девяностые уже прошли…
– Мне нужно исчезнуть, Мариш, иначе меня убьют. На время. Как только все наладится, я вернусь… Честно.
Своими руками она собрала ему вещи – пару рубашек, нижнее белье, даже электрическую бритву положила. Успела обнять его на прощание. Она стояла в проеме дома, тусклый свет лампочки (ах, сколько раз она собиралась ее поменять!) освещал его удаляющуюся худощавую фигуру с рюкзаком за спиной…
Страх охватил ее – страх и безысходность. А еще – отчаяние. Она даже не могла плакать, просто стояла молча, и тусклый свет мигающей лампочки, которую раскачивал ветер, освещал черную пустую дорогу, по которой он ушел. Марина не ощущала ветра, не видела света и не слышала ночных тревожных звуков… Только почувствовала, как за спиной встал ее сын, девятилетний Павлик, обернулась – и тут же отвела глаза. Не могла выдержать его взгляд, полный испуга, не могла найти нужных слов, чтобы объяснить, оправдать то, что произошло.
Тело Сергея обнаружили только через два месяца в заброшенном хлеву за городом. Потом разграбили его магазин, отобрали склад, угнали машину. Ей, Марине, тоже советовали «собираться и валить». А куда ей валить? У нее сын, Павлик, девяти лет. Родителей нет, из родни только свекровь в Запорожье. Куда деваться?
Вскоре ей сказали прямо: уезжай, не то убьем. Она понимала, что ее выживают. Мало им ее несчастного мужа, мало ее разрушенной жизни… Им нужно все.
Ей стало страшно. Что еще может случиться? Что-то ужасное, непоправимое… И оно случилось, когда в ее дом, хороший дом – добротный, с большим двором, где она держала кур, с огородом, где выращивала помидоры, со шведской стенкой в комнате сына, с чешскими люстрами в гостиной – ворвались вооруженные люди.
Бандиты были одеты одинаково: камуфляж, кирзовые сапоги, лица скрывали маски, на плече у каждого автомат… Видны только руки – единственная живая деталь. Марина случайно зацепилась взглядом за руки одной из этих фигур – маленькие, изящные, явно женские. На фоне мрачного облачения они выделялись ярким пятном. Обладатель (или обладательница?) рук перехватила Маринин взгляд и поспешно убрала их в широкие карманы.
Поначалу Марина просто отказывалась верить в происходящее – слишком страшной была реальность. Ей казалось, что все еще обратимо, что она опять, как в прежние времена, будет работать, что все успокоится, встанет на свои места…
Да, мужа не вернешь, но она как-нибудь справится, она же сильная! Тогда она все еще жила в иллюзиях или просто заставляла себя верить, что этот ужас закончится, нормальная человеческая жизнь восторжествует и все забудется. Ей так хотелось в это верить… «Как же может быть иначе?» – рассуждала она.
Но вскоре пришли за ней. Она этого не ждала и не была готова. Когда в дверь постучали, она вздрогнула и похолодела, но попыталась взять себя в руки, спокойно открыла и впустила их внутрь. Их было четверо. И опять она увидела эти руки – маленькие, хрупкие, с шершавыми мозолями на подушечках, с коротко стриженными ногтями.
– Собирайся, – бросил один из бандитов, видимо главный.
Она оглядела их молча. Значит, пришли все-таки… Значит, она ошибалась, думая, что ее не тронут. Что с нее взять? Нет у нее больше ни денег, ни имущества. Кур – и тех спалили! Только дом и остался, да грош цена сейчас этому дому. Ей казалось, что она уже принесла достаточную жертву: мужа убили, хозяйства лишили. Что еще им нужно?
– Иди за нами, – отрывисто опять приказал ей главный.
И она пошла. Успела лишь обернуться назад и увидеть своего сына, своего девятилетнего Павлика, который стоял в проеме двери и смотрел на нее серыми, полными боли глазами. Она, она не уберегла его! Что будет с ним, когда ее…
Ей завязали глаза, посадили в автомобиль и увезли.
Странно, но страха не было. Только какое-то тупое оцепенение, которое заморозило мысли и чувства. Марина автоматически и бездумно выполняла команды, не пропуская их ни через мозг, ни через сердце, и надеялась только, что перед смертью не будет больно. Она помнила страшное, изуродованное тело мужа… И мысль о его мучениях внушала ужас, который снова сменялся тупым оцепенением.
До нее доходили слухи, что тех, кого забирают бандиты, отводят сначала в подвал, который находился на центральной площади, под зданием главного универмага. В универмаге люди по-прежнему катались на эскалаторах, мерили платья в примерочных, ели мороженое в кафе. Обычные люди проживали свою обычную жизнь, полную ежедневных забот, зависти, интриг, обид, измен.
А в подвале пытали и убивали.
Ее выгрузили из автомобиля. Охранники подталкивали вниз, к каменной лестнице, и, почувствовав запах сырости, мочи и мышиного помета, Марина поняла, что они уже на месте. Не развязывая глаз, ее повели по коридору, уходящему куда-то вниз, под землю, в черноту, в пустоту. И тогда ей стало страшно. Не просто страшно – ее охватил настоящий панический ужас. Пробил холодный пот, в горле пересохло, сердце сжалось. С каждым шагом становилось все страшнее: она ожидала, что в любую секунду может ощутить дуло пистолета, прижатое к голове, услышать звук выстрела. «Ведут убивать, ведут убивать, – стучало в голове. – Господи, как я не хочу умирать! Господи, я не хочу! Я хочу жить! Что будет с Павликом?!» Холодный пот превратился в горячую струю, которая стекала по ногам. Обмочилась!
Вдруг она сообразила, что они больше не спускаются. Наоборот, лестница идет вверх, и ей приходится карабкаться на ощупь, по крутым ступенькам. Теперь уже становилось жарко от долгого и крутого подъема. Мелькнула слабая искорка надежды: «Вдруг меня не убьют? Вдруг мне удастся спастись?»
Наконец они остановились. Марина услышала треньканье ключей на связке, потом звук открывающейся двери. Грубым толчком в спину ее втолкнули в комнату и, усадив на стул, крепко привязали к нему. Лязгнула железная дверь, простучали чьи-то сапоги по каменным плитам… Наконец звуки смолкли, но она чувствовала, что не одна здесь. До нее доносились еле слышное дыхание, шуршание одежды, она ощущала человеческое присутствие рядом.
Кто-то снял повязку с глаз. Там, где она оказалась, было тесно, сыро и темно. Ярко светила единственная лампочка, криво свисающая с потолка. Пока Марина привыкала к свету, жмурилась и снова широко открывала глаза, человек, снявший повязку, успел сесть за стол. Миниатюрная, почти детская фигура, узкие плечи, лицо закрыто натянутым почти до глаз камуфляжем… Но под толстым свитером она разглядела очертания женской груди. И руки. Снова эти руки! Золотые руки вышивальщицы… Женщина, перехватив ее взгляд, казалось, немного смутилась.
– Тебе повезло, что тебя ко мне отправили. – Она говорила совершенно спокойно, и Марина, конечно же, сразу узнала ее голос. – Я помогу тебе сбежать.
И тут она резко встала, подскочила к ней одним прыжком и с силой ударила по лицу. Марина вскрикнула. Из носа хлынула кровь, но она была связана и не могла ее вытереть.
– Прости, но так надо, – сказала женщина и ударила вновь.
Боль пронзила висок, затем новый удар – и Марина почувствовала вкус крови на губах. Своими маленькими сильными руками женщина била в лицо, в живот, в грудь… Она била точно, быстро и совершенно беспощадно. До тех пор, пока Марина не потеряла сознание.
Очнулась она от того, что ей брызгали водой в лицо.
– Пиши, – женщина подсунула Марине какую-то бумагу.
– Что это? – промычала Марина, еле разлепляя губы.
– Дарственная. Ты переписываешь на меня бизнес, оставляешь мне дом, я оставляю тебе жизнь. Все честно.
Марина попыталась взглянуть на нее, но кроме маленьких тонких рук, которые держали в руках бумагу, ничего не разглядела. Как такое стало возможно, что ее близкая подруга, сотрудница, соратница вдруг стала ее мучительницей? Как давно она была на стороне убийц? В какой момент мирный человек, который создавал своими руками красоту, превратился в жестокого истязателя? И где проходит грань, после которой убийство становится обыденностью? Марина не знала ответов на эти вопросы, но в ее положении озадачиваться проблемами бытия было слишком большой роскошью.
– Давай ручку, – прохрипела она.
И подписала.
– Теперь вставай, – скомандовала женщина. Она развязала ее, помогла подняться. Тело гудело от боли, глаза заплыли, губы распухли, красная корка застыла под носом. Пахло кровью, мочой и потом. Марина была не в состоянии пошевелить онемевшими руками, отяжелевшие ноги ей не подчинялись.
– Иди! Я придумаю, что сказать им. Уходи. Чтобы тебя здесь больше не было.
Марина с трудом захромала прочь из этого подвала, из старой жизни, которая кончилась бесповоротно.
Когда ее забирали, был вечер. Сейчас же стояла ночь – неспокойная, напряженная… Ветер гнал по небу рваные рыхлые облака, темноту разрывали далекие вспышки от выстрелов, бродячие собаки отвечали на них испуганным нервным лаем. Со свистом проносились редкие автомобили. Людей не было. Марина с трудом добралась до дома.
Павлик спал на полу, у открытой двери. Хорошо, что лето и ночи еще не слишком холодные. Укрывшись одеялом, которое притащил из комнаты, он заснул, ожидая ее. Марина, уставшая, избитая, присела возле него и разрыдалась. Какое счастье, что есть он! Какое счастье, что она осталась в живых! Какое счастье жить! Она плакала, слезы из заплывших глаз капали Павлику на лицо. Он проснулся, прижался к ней крепко-крепко, насколько хватило сил в его маленьких цепких ручках.
– Мама, почему у тебя кровь? Почему ты плачешь?
– Я… я упала, сынок. Ударилась. Но ничего, мне уже не больно.
Он протянул ручку к ее израненному лицу, погладил.
– Ты все равно самая красивая.
* * *
«Нет-нет, – думала она. – Я не позволю им отобрать единственное, что осталось у меня».
Марина зашла в ванную, сбросила с себя грязную одежду и встала под душ. Вода, благословенная, чистая, уносила кровь, усталость и боль… Помывшись, она почувствовала небольшое облегчение, в голове прояснилось. Теперь она знала, что делать! Собрала кое-какие вещи, взяла деньги, спрятанные на черный день, потом объяснила сыну, почему им нужно уехать, и, ковыляя, вместе с ним добралась до вокзала.
Тело ломило, левый глаз превратился в щелку. Она понимала, что выглядит ужасно, оставалось только надеяться, что ее вид не вызовет лишних вопросов. Дожидались утра, сидя на деревянной вокзальной лавке. Марина купила два билета, чтобы отвезти сына в безопасное место – к свекрови в деревню.
Жизнь в богом забытом селе оказалась нерадостной. Покосившийся забор, старый домик, огород с морковкой и капустой и полчища голодных, вечно орущих ворон… Правда, в деревню недавно провели электричество и даже интернет, что выглядело несколько комично, но немного скрашивало тягучее и бессмысленное течение времени. Да и отношения со свекровью оставляли желать лучшего: они и в прежние-то времена, когда Сергей был жив, не шибко ладили, а теперь и подавно.
Марина впала в тоску, хотя и понимала, что ей, как единственной кормилице, нужно срочно предпринять что-то, взять на себя ответственность за сына, да и за свою жизнь, в конце концов.
И вдруг (опять это проклятое «вдруг»!), совершенно случайно и неожиданно, без всяких на то оснований, она вспомнила о своей давней подруге Кате. Когда-то они были очень дружны, вместе ходили в школу и в музыкальное училище, куда Катина мама, женщина простая, но с претензией на интеллигентность, отправила учиться дочь. Но Катя вскоре после выпускного выскочила замуж. Марина даже помнила ее мужа – кажется, его звали Костя. Скрипач, солист студенческого оркестра, лауреат каких-то районных премий, будущий выдающийся музыкант… Хороший мальчик из еврейской семьи. Катя была из деревенских, а он чистенький, смазливый.
Как бы то ни было, Катя, будучи глубоко беременной, вышла замуж за Костю, и они уехали в Израиль. Какое отношение все это имело к Марине, учитывая, что с тех пор прошло много лет и с Катей они практически никаких отношений не поддерживали? Если смотреть на ситуацию логически, то никакого. Но Марина уже свыклась с мыслью, что логика в ее жизни (по крайней мере в последние месяцы), отсутствует напрочь, а потому надо принимать ситуацию такой, какая она есть.
А ситуация эта как-то ненавязчиво, но настойчиво подталкивала ее к тому, чтобы связаться с Катей.
Поначалу Марина отогнала эту мысль: ну, какое отношение она может иметь к Израилю? Она украинка, муж был наполовину поляк, в жизни дальше Будапешта она не выезжала… Нет, евреев она видела, конечно, но не так чтобы близко. В школе, например, была учительница истории Дора Моисеевна. Она почти не говорила по-русски и общалась с детьми на диком суржике из украинского и идиш, а на переменах трогательно кормила домашними обедами своего внука Мотю, который учился не то в первом, не то во втором классе. Вот и все евреи.
Однако, повинуясь какому-то неясному внутреннему чувству, Марина разыскала Катю в интернете и позвонила ей. Катя ответила так, как будто не было долгих лет разлуки:
– А че ты раньше не звонила?
Марина немного смутилась. Сказать честно, что о Кате она вообще не вспоминала, было как-то неудобно, но врать еще неудобнее.
– Раньше я жила, – ответила она. – А теперь не знаю, как мне жить дальше.
И рассказала о своих бедах, о том, как из обеспеченной, уверенной в своем будущем женщины превратилась в нищую приживалку. О том, как в одночасье потеряла мужа, дом, достаток да и вообще свою прежнюю жизнь. О том, как оказалась на улице, без денег и перспектив.
– Дети есть? – деловито спросила Катя.
– Сын, Павлик. У него все хорошо, за ним свекровь присматривает.
– Тогда бери билет и приезжай, – категорично заключила Катя.
Легко сказать: бери билет. А деньги где взять? А свекровь как уговорить? Ведь это надо уехать в чужую страну, да еще и неизвестно насколько… А там воюют, между прочим! Об этом она вообще забыла. Ехать в чужую воюющую страну? Зачем? Ей своих бед мало?
– Тут работа есть, – ответила Катя на ее незаданный вопрос. – Полно. Заработаешь себе сколько надо, потом вернешься.
Марина молчала. Заработать – это, конечно, главное, что ей сейчас нужно. Но как?
– Убираться пойдешь, – объяснила Катя. – Тут все убираются, и ничего в этом страшного нет. Платят хорошо.
– А жить я где буду?
– У меня пока. А дальше посмотрим. – Марина опять задумалась. – Ты решай там, – сказала Катя, завершая разговор. – У меня времени нет с тобой на телефоне висеть. Как решишь, звони.
Через неделю Марина летела в самолете, не понимая, что она делает, куда едет и, самое главное, зачем. Продала свои скромные золотые украшения, пару мелких бриллиантов… Этого как раз хватило на билет и на первое время в чужой стране. Ей казалось, что она зашла в воду, легла на ее поверхность, отдалась течению, и море, ласковое, спокойное, умиротворяющее, подхватило ее и понесло вдаль, откуда нет спасения. Кстати, на море Марина ни разу не была, даже в Крыму.
Когда она вышла из аэропорта, ее обдало удушающим, несмотря на конец сентября, израильским зноем. В первое мгновение ей показалось, что она задохнется, настолько липким и вязким был застывший без движения жаркий воздух, и она, как рыба, жадно открывая рот, пыталась надышаться.
Наконец немного привыкнув к горячему мареву, она огляделась по сторонам. Ей навстречу бросилась большая, грузная женщина, и Марина с трудом узнала в ней Катю, которая в ее воспоминаниях осталась худенькой девочкой с жиденькой русой косой и ямочками на щеках.
Теперь перед ней стояла коротко стриженная женщина, жилистая, загорелая, с лицом, покрытым морщинами и пигментными пятнами от солнца, одетая в короткие джинсовые шорты и белоснежную майку, из-под которой выглядывали бретельки лифчика. На ногах у нее были кроссовки. Марина скривилась: ни при каких обстоятельствах она бы так не оделась! Она привыкла к строгим, подогнанным по фигуре костюмам, к модным плиссированным юбкам, блузкам с кружевным жабо и платьям в горох с тонким пояском на талии. А это? Это же некрасиво. В конце концов, это неженственно! Но Катя, казалось, чувствовала себя вполне комфортно в этой одежде, которая годилась разве что для пляжа или работы в огороде. Марина невольно взглянула на ее руки – большие, смуглые, загорелые, с выпуклыми синими венами и крепкими пальцами с короткими ногтями. Рабочие руки, цепкие, сильные…