Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви

3) Религиозная политика государства по отношению к христианству. И специально относящаяся к христианству религиозная политика государства в третьем веке говорит о сближении. Правда, систематические гонения начались только с эпохи Деция; но они не представляются характерным явлением для всей эпохи; они происходили редко и вспышками. Характерно то, что предписание Траяна «christiani conquirendi non sunt» (не нужно выискивать христиан) в общем применялось в форме полной фактической терпимости. Христиан не беспокоили, не мешали им развивать свой строй и иерархию, регулярно созывать синоды, приобретать недвижимость, строить церкви и капеллы и занимать, как упомянуто выше, многочисленные должности в гражданском управлении и в войске. Отдельные императоры и наместники распространяли терпимость еще дальше; они интересовались христианским учением, у них даже существовали сношения с церковью, как если бы она была узаконенною корпорациею. Галлиен особым указом известил малоазиатских епископов об отмене им эдикта своего отца против христиан, а Аврелиан (см. выше) принял на себя роль посредника в споре антиохийских христианских партий. Он решил дело в пользу той партии, которая находилась в общении с епископами Рима и Италии; т. е. он стремился усилить римское влияние в Сирии при помощи поддержки дружественной Риму церковной партии Антиохии. Разве этим он не предвосхитил уже политику Константина? Не было ли его решение признанием пригодности церкви как политического орудия и целесообразности употребления ее в качестве такового? Насколько бессмысленно было при таком положении вещей преследовать эту корпорацию, вместо того чтобы пользоваться ею для целей государства! Диоклетиан и его соправители (исключая Констанция Хлора) были настолько слепы, что не видели того, что было перед глазами; Константин увидел и действовал сообразно этому.

4) Правовое развитие государства. Развитие государства в направлении сближения с христианством следует видеть не только в утрате им национального характера и в тех явлениях, которые можно назвать пролетаризацией и ориентализацией государства, не только в складе его внутреннего религиозного развития; соединение с церковью бесспорно было подготовлено и его правовою эволюцией. Под влиянием стоицизма и вослед великим юристам, оно стало гуманнее и в области гражданского, и в области уголовного права. Вырабатывались «права человека»; идея равноправия начала пробиваться в противовес классовому правосудию; человеколюбие стало являться руководящею точкою зрения по отношению к правовым мероприятиям; общественная и индивидуальная мораль приобрели сильное влияние на законодательство. И здесь наблюдается эмансипация от национального и патриотического элемента; их место заступал моральный космополитизм, не страдавший слабостью и развинченностью, но привносивший и вырабатывавший новые силы. Подкладкою этого морального космополитизма была монотеистическая, связанная с совестью, религиозность. В этом смысле последняя была родственна по духу не культу Митры или подобным ему, а христианству и, следовательно, служила подготовкой к нему. Церковь – значительно, впрочем, понизившая свои морально-общественные требования – могла прямо принять многие отделы римского права, как оно сложилось ко времени 300 г.

VI. Заключительный обзор: от Константина до Гратиана и Феодосия (306-395). – завершение развития государственной церкви

Константин (306-337 г.). Константин вначале не сделал ничего другого, как только признал христианскую религию и церковь. Но признание их со всеми предъявляемыми ими требованиями и с имевшеюся у них организациею равнялось дарованию им привилегированного положения. В последние же годы своей жизни Константин пошел еще дальше: он объявил прочие религии и культы ложными; он под всевозможными предлогами издавал запрещения жертвоприношений, закрывал многие храмы, дарил церкви их конфискованное имущество и недвижимость и открыто притеснял «язычество». Никто в империи не мог сомневаться в истинной цели политики императора: всеобщая веротерпимость должна была, не изменяя своего названия, уступить место единовластному господству церкви.

Если бы даже он не хотел этого и имел гораздо меньше внутреннего касательства к происходившему, чем оно, очевидно, было на деле, – он не мог бы действовать иначе. Не только свойства признанной им церкви вынуждали его к этой политике; она еще больше вытекала из верховного права надзора и руководства по отношению к этой церкви, на которое он теперь, естественно, должен был претендовать в качестве императора. Хотя он не называл себя христианским «sacerdos» или «pontifex maximus» – этого церковное предание не могло допустить, – но скоро найден был титул, выражавший новое объединение imperium и sacerdotium. Он стал называться «епископом внешних». Титул имел двуличную окраску, но совершенно ясно, что он должен был означать: император принимает участие в управлении церковью. В этом смысле издавал он законы против христианских еретиков, в этом смысле созвал великий Никейский собор и писал Афанасию: «Ввиду того, что ты теперь знаешь мою волю, то предоставь всем желающим вступить в церковь свободный доступ в нее. Если же я узнаю, что ты некоторым воспрепятствовал принадлежать к церкви или преградил доступ в нее, – то пошлю тотчас же чиновника, который тебя по моему приказу низложит и переместит на другое место».

Констанций (337-361 г.). Завещание Константина своим сыновьям гласило: «управлять церковью». Из них Констанций (сперва на Востоке, затем во всем государстве) сознательно и энергично продолжал политику своего отца. Формула «всеобщая веротерпимость» не была изменена, но единовластие церкви получало дальнейшее развитие, и воля императора руководила этою церковью. Монарх вообще обязан заботиться о мире среди своих подданных, тем более в области религии. Констанций был первосвященником церкви, хотя и не называл себя так. Против этого «цезарепапизма» протестовали притесняемые им церковные группы, но только они одни. В то время как глава донатистских епископов восклицал: «Какое дело императору до церкви», а Люцифер из Кальяри выпускал свои сардские памфлеты против монарха, им приходилось слышать со стороны других епископов, что император делает только то, что составляет его право: он преемник Давида и Соломона, и не государство в церкви, а церковь в государстве. Епископы поразительно быстро освоились с новым положением вещей. Правда, они признавали его лишь до тех пор, пока императорская политика пользовалась их сочувствием. В противном случае они немедленно объединялись в оппозиционную партию. Императорская теократия и «центр» в один и тот же час родились на свет: это близнецы-враги.

Грациан (375-383 г.) и Феодосий (379-395 г.) При Юлиане наступил короткий перерыв в этой эволюции; Иовиан и Валентиниан I также задержали ее ход не на долгое время, строго держась за всеобщую веротерпимость миланского эдикта. Завершителями эволюции явились молодой Грациан, воспитанный духовенством, и возведенный им в соправители Феодосии. Они постановили наказуемость законом как еретического христианского культа, так и языческого, во всех городах, и предоставили гражданские права в государстве исключительно христианам, притом исключительно православным. Год 380-й – год рождения христианской государственной церкви.