000
ОтложитьЧитал
С этого дня Мосоловы стали аккуратно переписываться…
В одном из писем Надежда Федоровна писала мужу:
«…Мне кажется порой, что с твоего отъезда прошло уже тысячелетие!.. Душа моя постарела за этот период, и многое, что казалось раньше недоступным моему духовному взору, – стало ясным, как Божий день! До этой войны, я всегда смотрела на жизнь теми прищуренными глазами, какими смотрит большинство женщин моего круга. Мне казалось всегда, что жизнь – арена личных переживаний, полная или неудач, или успехов, и, чтобы пройти эту арену успешно, – требуется прежде всего энергия, сила воли и доля эгоизма… Но так как очень многого из этих качеств я не находила в себе, то опять-таки, как и большинство женщин, я отдавалась Року… Ведь, почти все женщины – фаталистки и плывут по течению, вполне доверяя тому, что готовит им неведомый берег! И на смерть я смотрела раньше тоже другими глазами… Мне она всегда казалась тем непрошенным распорядителем, который поздним часом входит в залитый огнями кабинет ресторана, где идет во всю разгул и пенится в бокалах вино, и вежливо просит гостей убираться, ибо ресторан закрывается… И вот, с шумного пира, с невысохшими еще искрами шампанского на губах… с тающей мелодией рояля и блеском глаз любимого человека в душе, ты выходишь, помимо своей воли, на безлюдную улицу, и сразу окунаешься в беспросветную ночь…
А теперь, я смотрю на жизнь, как на работу какого-то исполинского организма, творящего что-то очень важное… А я… ты… мой отец… твои родители… братья… сестры… родственники, знакомые и просто чужие люди, – словом, все люди – микроскопические величины, атомы, из которых состоит этот организм… И вот идет борьба клеток-людей: сильные поглощают слабых… здоровые – больных… Происходит постоянный обмен клеток, и, в зависимости от него, хиреет или здоровеет организм… Может быть, это звучит слишком сильно в устах женщины, но мне кажется, что это так… А раз это так, раз я – неслучайное явление, а вполне определенная частичка организма, моя обязанность помогать общей борьбе, за оздоровление.
Иною мне кажется теперь и смерть. Она нужна жизни, как нужна новая часть машине, взамен отработанной и стершейся… Смерть – это тот метельщик улиц, что каждый день, на рассвете, едет по городу, с ящиком для мусора и других отбросов… Не будь его, – города бы загнили в грязи, заполнились бы миазмами!
Но это – в обыденное время, а не во время войны… Боже мой! Теперь, ведь, отламывают от машины здоровые и нужные части, и не дают ей взамен ничего! Теперь метельщик бросает в мусорный ящик и севрский фарфор, и драгоценные камни!
И как я подумаю, что и ты… умный… энергичный, полный сил – именно, тот здоровый атом, который так нужен родному организму – ты можешь… Нет, нет, я не хочу об этом думать… я не смею это думать!»…
Опять долго не было от Владимира письма. Наконец – пришло.
Лейтенант писал:
«…вы, сидящие там… вдалеке, вероятно, больше переживаете, чем мы, находящиеся в самом пекле!.. Поэтому, для переживаний нужно сердце, для волнений – нервы, а у нас то и другое спрессовалось под ударами постоянного, холодного ужаса… Поверь, что слово „жизнь“ кажется большинству из нас только эхом далёкого колокола, напоминающего о том, что есть где-то сонное село… люди спокойные… сизый дымок над трубами, тихий пруд за околицей… У нас здесь не то… Здесь, на войне, сёла дышат пламенем пожара, здесь люди живут в царстве ураганного огня, где воздух приходит в такое движение, что нужно врасти ногами в землю, чтобы устоять на месте!.. Здесь дым: сизый, черный и белый, не струится к небу, стелется по земле, на которой все кипит, как расплавленная сталь в бессемеровской печи!..
Нет у нас и Смерти! Мы не думаем о том: „а вдруг нас завтра убьют?“, а с ужасом спрашиваем: „неужели мы и завтра останемся живы?“. Получается впечатление чего-то ужасного… неотвратимого, и вот когда начинаешь верить в Бога и невольно молишься!..
Но все же, сквозь этот кошмар, у всех у нас пробивается вполне определенная цель: надо победить!.. Мы все сознаем, что на нас возложена громадная, историческая задача, что отечество требует от нас и от вас неимоверных жертв; и раз мы их не принесем, то не нужны будем ни мы, ни вы, ни общие цели, ни общее будущее!.. Теперь, или никогда!.. Эта война, Надя, – не только борьба народов за право существовать, дышать воздухом, греться солнечными лучами… Эту войну поднял твой Метельщик, желающий оздоровить нашу планету, сметя с неё лишний мусор – нашего врага! Если он останется прежним – с идеей вооружённого милитаризма, с неуважением к праву и личности, с глумлением над слабейшим, – мир задохнется в крови, в железе, в бронированном кулаке, в ужасных налогах на армию, на флот, на орудия истребления! Это ничего, что, вместе с мусором, попадут в ящик и ценные вещи… Пусть беспощадная метла сметет и многих из нас – мы оставим вам долгий мир… спокойные пашни… возможность наслаждаться светом! Благодаря нам вы долго, очень долго не будете воевать, ибо того ужаса, которым полна эта война, не в силах перенести человечество два раза!.. И вот когда вы все напряжение клеток своего просветлённого мозга отдадите не на изобретение гигантских пушек и не на ядовитые газы – мы, брошенные в бездну ящика вместе с мусором, с облегчением вздохнем… А пока, мы медленно, но настойчиво, творим большую работу!»…