Непризнанные гении

Серия «Большой научный проект» основана в 2018 году

Художник-оформитель Е. А. Гугалова

© И. И. Гарин, 2018

© Е. А. Гугалова, художественное оформление, 2018

© Издательство «Фолио», марка серии, 2018

Введение

Многие родители хотят, чтобы их дети были гениями, но мало кто понимает, сколь опасна такая судьба.

И. Гарин

Гении – будильщики человечества, вот уже три тысячелетия они почти безрезультатно пытаются пробудить его от сна разума, который опасен утратой самоей жизни.

И. Гарин

Человеческое сознание всегда было для меня наглядным свидетельством чуда жизни, а феномен гениальности – яркой манифестацией божественности бытия. Но меня смущало, во-первых, небрежительное отношение человечества к этому чуду, к этой божественной тайне, к самому захватывающему явлению природы, и, во-вторых, трагические судьбы большинства божественных избранников. Чтобы как-то прояснить почти полное отсутствие интереса человека к тому, что его делает человеком, и к трагедии гениальности, я написал несколько книг, освещающих природу сознания, просветления, откровения, феномена гениальности и того, что Поль Верлен назвал прóклятостью поэтов.

Фридрих Ницше и Поль Верлен не случайно подняли тему «прóклятых поэтов»^[1], вся история человечества и особенно последние века дали несметное количество примеров того проклятья, которое почти неизбежно нависает над лучшими, гениальными представителями рода человеческого, над божественными избранниками, не такими, как все. С. Дали считал гениев особой породой сверхчеловеков, отличающихся от обыкновенных людей абсолютно по всем параметрам, вплоть до бессмысленных немотивированных поступков, далианских усов и других несуразностей. Гении – типичные rara avis, редкостные птицы, белые вороны. Как выяснил Д. Саймонтон, все творцы культуры – нетипичны и являются отклонениями от стандарта, но только такие «выпадения из времени и места» будоражат жизнь, обновляют знание и веру. Творчество, движение вперед, открытие – это всегда победа новизны над привычкой.

Чего стоит один только Серебряный век России^[2], эта самая серьезная попытка страны приобщиться к европейской цивилизации, гигантский прорыв в этом направлении, кончившийся избиением и остракизмом национального гения. Да и только ли Серебряный век?..

У Сент-Бёва я обнаружил следующее высказывание Лабрюйера: «Сколько замечательных людей, отмеченных незаурядным дарованием, умерло в безвестности! А сколько живы и поныне, но о них молчат и не заговорят никогда!». Кто-то из древних оракулов сказал, что самые замечательные из людей умерли, не оставив следа в памяти потомков. Великие редко бывают живыми^[3].

А. Франс считал, что посредственность современникам гораздо ближе гениальности. Ведь прославляя бездарей, современники равняются на самих себя: «Слава заурядного человека никого не задевает. Она, скорее, даже тайно льстит толпе; но в таланте есть нечто дерзновенное, за что воздают глухой ненавистью и клеветой».

Увы, во все времена гениальность имеет право удивляться, но не судить. Судят совсем другие. Со времен Гомера отношение отчизны к своим пророкам мало изменилось: они нищенствуют в семи городах, а после их смерти семь городов ведут тяжбу за право назваться их родиной. Как сказал кто-то из героев, восстав из могил, гении собственноручно разрушили бы свои монументы, узнав, кто их водрузил.

И всё это – при огромной значимости проблемы гениальности для общества, глубоко осознанной разве что только самими гениями. Ведь практически все культурные и духовные завоевания человечества своим происхождением обязаны самоотверженной работе гениальных вестников. Именно гений вносит судьбоносные изменения в человеческое сознание, открывает ценности и смысл бытия, освещает его сокровенные глубины. Третируемая во все времена гениальность пробуждает человеческое сознание, будоражит чувства справедливости и красоты, подталкивает социум к демократическим и либеральным трансформациям.

Согласно прогнозу японских футурологов, в ближайшем будущем культурное и экономическое превосходство будет на стороне тех стран, которые смогут предложить на мировом рынке гениальные идеи, проекты и технологии. Пока же позором для человечества является амнезия, беспамятство, отказ от исторических уроков: современность так же уничижительно относится к собственным гениям, как античность к Сократу, иудаизм к Иисусу и Средневековье к Данте. Скажу больше: из трех сотен претендентов, отобранных мною в качестве потенциальных героев этой книги, более половины – наши современники…

Гению приходится нелегко в любой стране и в любую эпоху. Родиться же Чаадаевым, Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Толстым или Бродским почти всегда означает пойти по стопам Иисуса Христа, ставшего божественным символом отношения гения и массы – обожествления после распятия. Для меня судьба Иисуса – яркая и поучительная манифестация отвергнутой и преданной гениальности.

Кстати, подобно тому, как каждый великий пророк, упреждая время, пророчествует из недр своей личности, всякий великий поэт поэтствует из глубины своего творчества – своей единственной и бесконечной поэмы^[4].

Когда я сравниваю судьбу несчастного гения и Иисуса Христа, я имею в виду евангельское «Он стал проклятием ради нас» (Гал. 3:13), или, иными словами, страдание непонятого гения в чем-то повторяет судьбу непонятого Иисуса для того, чтобы явить пример возможности человеческого преображения, реализации божественного в самом себе. По мнению Симоны Вейль, единственное оправдание несчастья – в стимуляции человеческого преображения, известного из Библии как «случай Иов», поэтому культивирование несчастья, сговор с собственным горем – порочный путь в никуда. Даже рассматриваемый здесь феномен несчастья гения поучителен – это путь гения не к закабалению горем, но к Христову освобождению от него. Вот почему сжиться с несчастьем, дать ему поселиться в тебе – антибожественно: несчастье – исключительно путь к новому сознанию и к свободе, что и явил людям Иисус Христос. Это называется благодатью Божьей, исцеляющей все раны и страдания.

Увы, в отличие от Иисуса Христа, несчастным гениям это недоступно. В качестве ярких примеров можно привести судьбы многих из них. В творчестве Сильвии Плат, Симоны Вайль, Вирджинии Вулф, Пауля Целана часто вспыхивали яркие искры «сверхъестественной любви», но эти «искры» не уберегли их от самоубийства, к которому они пришли именно через опыт собственного несчастья.

Я много писал о природе истины и хочу здесь добавить, что ее мерилом является выстраданность правды: можно согласиться со Сьюзен Зонтаг, считавшей, что «правду в наше время измеряют ценой окупивших ее страданий», а потому «такие писатели, как Киркегор, Ницше, Достоевский, Кафка, Бодлер, Рембо, Жене и Симона Вайль, не были бы для нас авторитетами, не будь они больны. Болезнь обосновывает каждое их слово, заражает его убедительностью. Может быть, некоторым эпохам нужна не истина, а более глубокое чувство реальности, расширение области воображаемого» ^[5].

Природа феномена «непризнанного гения» определяется тем, что сиюминутный успех и популярность возможны лишь тогда, когда художник творит «на потребу» публики, в то время как «вечность» несовместима с суетой и модой – она открывается только визионерам. Иными словами, глядящий за горизонт гений самой природой обречен на безвестность и изнурительную борьбу с унизительной безысходностью и нищетой, которые лишь усиливаются ажурностью души поэта.

Первый китайский патриарх Дзен Бодхидхарма, принесший это учение в Индию, получил известность лишь через добрую сотню лет после смерти^[6], что не так уж удивительно в ту эпоху, если учесть, что и поныне люди, внесшие огромный вклад в мировую культуру, могут многие годы и десятилетия пребывать в полной неизвестности.

Все непризнанные гении без исключения – это страдающие люди сферы пророческого духа, куда большинству людей доступ либо закрыт, либо возможен в редкие мгновения просветления. Чаще всего это происходит спустя большие промежутки времени, после долгого созревания. Вот почему современность столь безжалостно отвергала и продолжает отвергать своих гениальных сынов. Сам характер гениального мышления таков, что для его восприятия необходимо не просто «читать» или «изучать», но «вживаться» и в определенном смысле самоотождествляться с гением. Но кому дано так много?..

Будучи внутренним и сокровенным чудом, гений испытывает глубинную потребность в искуплении. Искупление – это принесение себя в жертву за грехи мира. И хотя в Евангелии искупление является плодом духовности, святости, а не гениальности, я вижу в творчестве, в ценности творчества, в творческой активности гения многие черты, роднящие его с божественным искуплением, божественной искрой, божественной свободой, Богом в себе.

Еще Фома Кемпийский в «Подражании Христу» – этом «наставлении, полезном для духовной жизни», – говорил об искуплении как стремлении к высшему, к благоговейному приобщению к святым намерениям, к состоянию святости и самоотречения, то есть к качествам, присущим гениальности.

Если для искупления нужно великое послушание, то для творчества нужно великое дерзновение. Как существо богоподобное, принадлежащее к царству свободы, гений призван раскрыть свою творческую мощь. По словам Н. Бердяева, творчество – не допускается и не оправдывается религией, творчество – само религия: «Творческий опыт – особый религиозный опыт и путь, творческий экстаз – потрясение всего существа человека, выход в иной мир».

Творческий опыт так же религиозен, как и молитва, как и аскеза… Человек оправдывает себя перед Творцом не только искуплением, но и творчеством. «В тайне искупления открывается бесконечная любовь Творца к человеку и изливается бесконечная благость Его. В тайне творчества открывается бесконечная природа самого человека и осуществляется его высшее назначение».

Гениальное творчество – высшая форма реализации богоподобной свободы человека, раскрытие в нем Творца. В творчестве раскрывается божественное в человеке, его божественная мощь, посредством творчества гений открывает иные миры, продолжая дело творения.

Подлинно свободное творчество, – считает Н. Бердяев, – возможно только через искупление: «Христос имманентен человеческой природе, и это охристовывание человеческой природы делает человека творцом, подобным Богу-Творцу». В гениальности человека раскрывается тот же Бог, что и в искуплении Христа.

Истинная гениальность – это принятие крестного пути и тернового венца на голове. Искупление гения – собственная Голгофа. Следуя по пути Христа, гений искупает человеческие грехи. В частности, А. Л. Волынский говорил о И. Ф. Федорове: «В одном Федорове – искупление всех грехов и преступлений русского народа». В «Смысле творчества» Н. Бердяев засвидетельствовал близость святости и гениальности, искупления и вдохновения. Хотя святость и гениальность принадлежат разным пластам бытия, хотя искупление – дело святости, а не гениальности, хотя плодами гениальности могут быть цветы зла и даже погибель, а не спасение души, гениальность, как и святость, сродни жертвенности:

«Святость не единственный дар Божий и не единственный путь к Богу. Дары Божьи бесконечно многообразны, многообразны пути Божьи, и в доме Отца обителей много… Новое сознание творческой эпохи должно признать равноценность совершенства познавательного и эстетического совершенству нравственному и в сфере мистической равноценность гениальности и святости. Судьба человека и мира не только трудовая, потовая, но и даровая, даровитая судьба. И в даровитости есть своя жертвенность, свой подвиг.^[7]

Святость и гениальность – две взаимодополнительные формы богоприсутствия, реализации высшей природы человека. Святой и гений могут по-разному понимать искупление, но, в сущности, это одно и то же проявление степени их божественности. Потому-то важный принцип мудрости – соблюдать status qwo, принимать Божий мир без восторгов и упреков. Свидетельствует Н. Бердяев:

«Я верю глубоко, что гениальность Пушкина, перед людьми как бы губившая его душу, перед Богом равна святости Серафима, спасавшей его душу. Гениальность есть иной религиозный путь, равноценный и равнодостойный пути святости… Для божественных целей мира гениальность Пушкина так же нужна, как и святость Серафима. К пути гениальности человек бывает так же избран и предназначен, как и к пути святости. Гениальность – святость дерзновения, а не святость послушания. Жизнь не может быть до конца растворена в святости, без остатка возвышенно гармонизирована и логизирована. Быть может, Богу не всегда угодна благочестивая покорность. В темных недрах жизни навеки остается бунтующая и богоборствующая кровь и бьет свободный творческий источник… Творческий путь гения требует жертвы, не меньшей жертвы, чем жертвенность пути святости».

Люди живут и умирают во времени, гении принадлежат вечности, даже если время отвергло их. К ним никак не относятся эпатажные мысли американского маргинала Г. Ч. Буковски: «Меня охватила ни с чем не сравнимая грусть. Видеть всю эту жизнь, коей суждено умереть. Видеть всю эту жизнь, которая сначала обратится в ненависть, в слабоумие, в невроз, в тупость, в страх, в убийство, в ничто – ничто в жизни и ничто в смерти».

Главное свойство гениальности – прокладка путей, по которым пойдет человечество как в духовной, так и в материальной сферах. Гений – феномен не расы, нации или государства, а всего человечества. Гений представляет собой уникальное явление жизни, стоящее много выше ее среднестатистических норм.

О роли гениев в человеческой истории свидетельствуют, например, два общеизвестных факта: интерес Карла Великого к поиску и культивированию гениальности на обширной территории его империи привел к так называемому Каролингскому Возрождению, а европейский Ренессанс XIV–XV веков всецело обязан случайной концентрации итальянского гения в одном месте и в одно время.

Величие народа вовсе не исчисляется его численностью, но – количеством гениев, которых он породил. Как говорил Ярослав Гашек, каждой великой эпохе нужны великие люди.

Процветание страны невозможно без достойного отношения к национальному гению. Каждый раз, когда для гениальности возникали тепличные условия, происходил всплеск духовности и культуры. Плачевное состояние России и Украины во многом обязано вековечному подавлению национального гения абсолютизмом и коммунизмом – открытому мной принципу противоестественного отбора, выбрасывающему вверх дерьмо нации в условиях полной несвободы. Но ведь еще Джон Стюарт Милль предостерегал, что гений может свободно дышать только в атмосфере свободы. Вот почему закрытое для свободы и права государство, не дающее гению возможности проявить себя, обречено на прозябание и гибель.

Вот что по этому поводу писал В. Ключевский: «В России нет средних талантов, простых мастеров, а есть одинокие гении и миллионы никуда не годных людей. Гении ничего не могут сделать, потому что не имеют подмастерьев, а с миллионами ничего нельзя сделать, потому что у них нет мастеров. Первые бесполезны, потому что их слишком мало; вторые беспомощны, потому что их слишком много».

Высокий интеллект никогда не относился в России к разряду ценностей и не входил в состав русской национальной идеи. Отсюда – вековечное азиатское недоверие к «слишком вумным», выбившимся из общего стада. Отсюда – трагедия русского гения, однозначно распознаваемого по «стрелам в спине». Между тем, пока интеллект и высокая духовность не станут предметами национальной гордости, России не встать с колен. История России тоже должна быть переписана: историю территориальных завоеваний и захватов должна заменить история Чаадаева, Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова, Рублева, Репина, Чайковского, Шостаковича, Шнитке и иже с ними.

Во второй части этой книги нет ни одного представителя России, потому что в стране «иванов непомняших» гениев, признанных при жизни, просто не существовало – вся история культуры этой страны является историей непризнанных гениев, и это одна из главных причин русской дремучести и отсталости. Молодых Пушкина и Лермонтова страна убила на дуэлях, Тютчева попросту не признала, Толстому присылала намыленную веревку, Достоевского выставила на Семеновский плац, Соловьева «не заметила», а весь Серебряный век, с которым Россия вошла в мировую культуру, измордовала. Потом пошли «философские пароходы», увозящие лучшие умы страны в Европу, Архипелаг ГУЛАГ, высылка Бродского и Солженицына, преследования Сахарова, массовый исход лучших… Короче говоря, никакой книги не хватит для непризнанных гениев России, страны, умеющей любить и ценить только мертвых.

 
Россия – кладбище талантов.
С изъятым временем пространство – моя страна.
Страна спасительного пьянства и летаргического сна.
Где как бы жизнь за как бы делом в хвосте идет.
Страна, где умных и умелых – башкой об лед.^[8]
 

Увы, в имперском обществе рабство никогда не уничтожалось, здесь неволя и бесправие – непреходящие компоненты существования, хуже того – рабство непрерывно трансформируется из телесного в духовное. Дабы убедиться в этом, достаточно открыть газету или включить телевизор.

Важнейшая функция искусства – провоцировать, диагностировать, бросать вызов. Вот почему великие художники России столь ненавистны власти, специализирующейся на культивации и эксплуатации пещерных инстинктов.

Одно из главных отличий гения от вождя или харизматика от великого полководца заключается в том, что первые предвидят будущее, а вторые рано или поздно утрачивают чувство реальности. История свидетельствует о том, что жизненная драма Цезарей, Александров Македонских, Наполеонов и Сталиных предопределена шорами мании величия, тогда как судьба непризнанных гениев – вечность с ее безграничностью и безвременностью.

Реальность – это то, что сокрыто от интеллектуального большинства плотной завесой невежества, мракобесия, зомбажа и обмана. Реальность многоуровнева и многослойна, и пробиться в ее глубины дано одухотворенным и богоизбранным, не страшащимся стрел в спину…

Часто отношение между «признанными» и «непризнанными» – это отношение между «мафией» и изгоями, баловнями судьбы и ее жертвами, «сливками общества» и «дном». Противоестественный отбор элиты ведет к образованию «пены» на поверхности общества, подавляющей любую жизнь. Поэтому во все времена балом правят «кухарки», а не лучшие из лучших – таковы законы старого сознания, мешающие приходу сознания нового.

Говоря о «непризнанных гениях», я задаюсь вопросом, кто знает сегодня имена правителей, изгнавших Данте из Флоренции, или королей, при которых жили Шекспир или Гёте, или Великих инквизиторов, осудивших Джордано Бруно, Галилея или Жанну д’Арк?

Я глубоко убежден в том, что 99 % величия мира восходит к гениальности человека. Когда природа хочет что-либо сотворить, она создает для этого гения. Гений – совесть прошлого и мозг будущего^[9]. Все мы любим разглагольствовать о том, чем обладает эпоха, но только гений пророчески рождает то, чего ей не хватает. Ведь именно через гения человечество знакомится со своим будущим. Поэт и эссеист Сергей Нежинский говорил: «Дело Гения – кормить мировую душу». А может быть, наоборот?..

 
Высоких гениев творенья
Не для одной живут поры.^[10]
 

Но, увы, семя, посеянное гением, всходит медленно: для того чтобы осознать и оценить творение гения, нужно самому возвыситься до него. Вот почему величие дарования столь часто сокрыто в безвестности.

Трагизм человеческой истории состоит в том, что она хорошо помнит тех, кто уничтожает, и плохо тех, кто созидает. Собственно история и пишется как история первых, а не вторых… Величайшей и все еще не преодоленной ошибкой человечества я считаю то, что и поныне историю пишут как историю завоевателей, а не духовидцев, как хронологию мировых империй и мировых войн, а не историю возвышения духа и обновления сознания.

Главным переломным моментом в истории человечества, по моему глубокому убеждению, станет еще весьма отдаленное время, когда школьники будут знакомиться с историей не по кровавым страницам жизнеописания бесконечной вереницы некрофилов, тиранов и царей, а по историям «непризнанных гениев» – не признанных по причине опережения ими своего времени: ведь именно великие изгои несли недоступные современникам «вести из будущего», как ныне людям все еще недоступно понимание первичности духовных завоеваний над материальными и территориальными. Как тут не вспомнить известные строки поэта Андрея Вознесенского: «Поэтов тираны не понимают, когда понимают – тогда убивают»?.. Александр Генис в путевых заметках «Любовь к географии» писал:

«Есть какое-то противоречие между дерзостью эпохи Великих географических открытий и ее непосредственными плодами. Стоило ли открывать новый мир, чтобы набить европейские кухни пряностями? Перекраивать карту мира ради изысканного обеда? Однако необходимость не может двигать прогресс. Только неутоленная жажда лишнего сдвигает горы, меняет политические системы, завоевывает земли и моря».

Это почти невозможно себе представить, в это трудно поверить, но произведения И. С. Баха около ста лет пребывали в неизвестности, И. Х. Ф. Гёльдерлина и Г. Клейста в упор не видел не только народ, но и великие современники, а Винсент Ван Гог из 900 написанных картин, общая стоимость которых ныне исчисляется многими миллиардами долларов, за всю свою жизнь продал только одну…

В сущности, тема этой книги – «непризнанные гении» – является развертыванием бесконечного пути Христа в человеческой истории: прижизненного распятия и посмертного обожествления. По этому пути прошли почти все величайшие люди, но в этой книге я ограничусь самыми кричащими случаями человеческого небрежения к своим вестникам и пророкам. А. Швейцер писал: «Всё великое – это труд одного человека. Действия коллектива могут иметь значение лишь как соучастие». Снова-таки ссылаясь на Иисуса и комментируя ужасы ХХ века, Швейцер заключал: найдись в Европе хотя бы горстка людей, отважившихся проявить естественность и ответственность Иисуса, «тогда за несколько лет произошло бы повсеместное изменение общественного мнения».

Увы, это правда: люди, творившие христианскую религию и объявившие Иисуса богом, нередко оказывались в первых рядах изуверов, посылавших великих в инквизиционные суды, сжигавших лучших людей на кострах и запрещавших величайшие книги и картины. Всё это – при полной поддержке и под град издевательств толпы.