Пани Зофья. У вас колесо отвалилось

Kółko się pani urwało

Copyright © by Jacek Galiński, 2019

Copyright © by Grupa Wydawnicza Foksal, 2019

© Елена Тепляшина, Мария Крисань, перевод на русский язык, 2022

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2023

Глава 1

Жизнь – она как куры по акции в супермаркете. Цена вроде привлекательная, только куры могут закончиться в любой момент. В тот день именно так и произошло. Когда я добралась до магазина, акционных кур и след простыл, но об этом в рекламной газетке сообщить не удосужились. Жулье. Дальний поход оказался неудачным, я вышла из магазина несолоно хлебавши и направилась к трамвайной остановке.

– У вас сейчас колесо отвалится, – сказал какой-то молодой человек, взглянув на мою хозяйственную тележку.

– Да катитесь вы к чертовой матери! – недовольно бросила я. – Нострадамус выискался.

Дальнейшие заботы о тележке казались неуместными. Она, правда, была уже не первой молодости, однако вела себя безупречно. Я без нее никуда не ходила. Если бы у нее отвалилось колесо, это стало бы, наверное, предвестником конца света. И вообще – что за манера приставать на улице к незнакомым людям и совать нос не в свои дела!

К остановке подошел трамвай. Я схватилась за поручень и втащила себя на подножку. Больное бедро несколько дней меня не беспокоило, но теперь снова напомнило о себе. В моем возрасте на такие боли не стоит смотреть сквозь пальцы. Я слежу за здоровьем и потому вознамерилась попасть на обследование. Целую неделю я вставала в четыре утра, и мне наконец удалось записаться к ортопеду – мне уже давно так крупно не везло. Я всего-то двухсотая в очереди на операцию, которая будет через четыре года.

Вагон оказался почти пустой, и я, чтобы никому не мешать, сидела себе тихонько, как подобает немолодой даме. Трамвай то мягко качался, то метался из стороны в сторону, как разъяренный бык на родео. Ничего не стоит разбить себе голову – колею уже давно следовало отремонтировать. Погода стояла вроде бы славная, но солнце так светило в глаза, что и не разобрать, чем занимаются люди на улице.

Я оглядела пассажиров, но никого, достойного внимания, не обнаружила. Вдруг я почувствовала не слишком приятный запах мужского пота и обернулась. Пара ребятишек, лет под тридцать. Я подкрутила слуховой аппарат на максимум. Аппарат мне купил сын. Первым аппаратом я была очень довольна, но теперь, говорят, электронику не ремонтируют, пришлось покупать новый прибор. И даже при моих невысоких требованиях этот новый аппарат оказался просто ужасным. Я своего сына знаю – небось решил сэкономить. Я практически не слышала, что происходит на другом конце трамвая.

– Я видела, как ты пялился на ее сиськи, – сказала девушка парню. Не то обиделась, не то пыталась заставить его попросить прощения.

– А если и пялился, то что? – проворчал парень.

Довольно высокий, но с брюшком. Стрижка ежиком. Мятая футболка, короткие штаны, кроссовки. Она: всё на виду. Футболка коротковата, а на заднице даже не шорты, а что-то вроде трусов. Одним словом, цвет нации.

– Мои тебя уже не устраивают?

– Да не, ничего так.

– Спасибо.

– Помолчи уже, а то у меня сейчас башка треснет, – огрызнулся парень.

– Извини.

Девушка придвинулась, и парень небрежно обнял ее.

– Ты меня любишь?

– Ну а то.

– А сильно любишь?

– Охренеть как люблю.

Жалко, что уже пора было вставать – не хотелось проехать свою остановку. Давеча так и случилось, пришлось потом возвращаться по отвратительному, старому, разбитому тротуару. Вот на таких тротуарах у людей тележки и ломаются. У некоторых даже колеса отваливаются.

Ну и дура ты, девочка, думала я, направляясь к дверям. Я эту пару уже несколько раз видела. Оба вечно то с похмелья, то пьяные. Он каждую девицу готов облапать, а она делает вид, что этого не замечает.

– Дура.

– Чего? – Девушка удивленно взглянула на меня.

Неужели я произнесла это вслух? Не может быть. Что теперь делать? Я схватилась за поручень и хотела сбежать по ступенькам, но двери еще не открылись. Я вдохнула поглубже и выпалила:

– Ну как можно быть такой глупой? Он же эту Маженку еще на прошлой неделе оприходовал. – Я так и держалась за поручень. – Уважать себя надо, девочка моя. Не позволяй так с собой обращаться.

– О чем это она? Ты ее знаешь? – спросила девушка своего донжуана со сломанным носом.

– Первый раз вижу. Врет она все.

– Тогда откуда она знает, как зовут Маженку?

Двери открылись, надо было бежать поживее, но мне хотелось хоть минутку посмотреть, как с его морды сползает идиотская улыбка. Это заняло несколько секунд. Парень обдумывал, как отреагировать. Он глубоко задумался, а потом рявкнул:

– Отвали, старая кошелка!

– Кто? Я? – Я удивилась. – Ты же сам приятелям рассказывал, как эту Маженку отымел по три раза и спереди, и сзади.

Девушка расплакалась. Зря я это сказала.

Взбешенный парень стал шарить в карманах, будто что-то искал. Я испугалась, что он вытащит нож. Может, он и правда собирался это сделать, но в кармане нашлась только шариковая ручка. Парень недовольно взглянул на нее, но раз уж решил мне угрожать, отступать было нельзя. Он нацелил на меня ручку.

– Убил бы, – процедил он сквозь зубы, после чего посмотрел на свое оружие. – Вот этой ручкой.

– Ну-ну, – заметила я. – Тоже мне. Видали, граждане?

Никто даже головы не повернул. Зря я так рисковала. Бежать и никогда больше не совершать подобных ошибок. Трамвай подошел к следующей остановке, двери открылись. К счастью. Я заспешила вниз по ступенькам. Даже про больную ногу забыла. Такие эксцессы не для меня. Надо вести себя как мышь. Сидеть спокойно в углу и не высовываться, пока опасность не минует. Зарубить себе это на носу. Все так делают и хлопот не знают.

Едва я успела сойти на тротуар, как двери закрылись. Я перевела дух. С минуту я еще видела, как парень снова просит у девицы прощения. Но она ведь и вправду дура. Простит, а он снова за свое возьмется.

Я поспешила к дому. Уже в который раз мне приходится проделывать такой долгий путь. Однако я недалеко ушла: предсказание сбылось. Колесико моей тележки покатилось по тротуару, сделало несколько эффектных пируэтов и замерло возле бордюра. А ведь тележка так верно мне служила. Еще сегодня я ее хвалила. Проклятое барахло, купленное за гроши у пузатого торгаша на рынке. «Да ей сносу нет», − уверял продавец, кривя толстую рожу в мерзкой улыбке. И я купила. А что мне еще оставалось? На собственном горбу таскать покупки с другого конца города? Матерь Божья, как теперь до дому-то дойти? Еще и лишнюю остановку проехала из-за этого паскудного специалиста по сиськам.

Я привязала колесо веревочкой от пучка редиски. Оно больше не крутилось, но тележка хоть перестала скрежетать по асфальту. Как же я намучилась под этим чертовым солнцем! Пот лился по лицу и не только. И хотя я для своего возраста была в неплохой форме – так, во всяком случае, утверждала тренерша по аэробике в районном клубе для пенсионеров, – я все равно страшно устала.

Возле нашего дома я увидела одного из местных алкашей – он выгуливал свою карикатурную собачонку на маленьком газоне. Обычно их там, в так называемой курилке, бывало двое: он и еще один тип, без ноги, – мой сосед по этажу. Ногу ему ампутировали несколько лет назад. У людей, плохо знакомых с его биографией, он возбуждал сочувствие. Немолодой человек без ноги – печальное зрелище. Но те, кто представляет себе, что такое алкоголизм, знали: сужение кровеносных сосудов, ведущее к полному прекращению кровообращения и некрозу, – прямое следствие алкоголизма. Одноногий сам виноват.

Как бы то ни было, я в то утро настолько измучилась, что, проходя мимо человека, который низко мне поклонился и сказал «здравствуйте», только «небрежно» ответила:

– Ну да. Видите же – старая больная женщина мучится со сломанной тележкой. А вы только поздороваться и можете. Я не ожидаю, что вы втащите мои покупки по лестнице или хоть дверь мне откроете, но проявить хотя бы каплю сочувствия и понимания… – Я неодобрительно покачала головой. – Стыдно, знаете ли. Стыдно.

Сосед только удивленно взглянул – а ведь он видел меня издалека, мог бы догадаться, в каком я положении. Мог бы сообразить, как тяжело тащить полную покупок тележку, у которой одно колесо не крутится.

Дом наш расположен в старом районе Воля. Его продолжали так называть, хотя прежняя застройка осталась только на нашей улице. Вокруг повырастали деловые центры со стеклянными стенами. Мне эти перемены даже нравились. Так красивее. Новые здания не выглядели уродливыми, не воняли. Я только не понимала, зачем они нужны. Не было в них ни магазинов, ни мастерских. Я как-то зашла в одно такое здание. Просто чтобы посмотреть, что там внутри. Оказалось – ничего. Только лифты. Люди один за другим, вереницей впихивались в эти лифты. Людей, правда, было множество, и все невероятно элегантно одетые.

– Здесь только офисы разных фирм, – вежливо сообщил мне какой-то господин приятного вида, в черной униформе.

Вот почему за продуктами теперь приходилось ездить все дальше и дальше, а новых высоток становилось все больше и больше.

На нашей улице все пока оставалось по-прежнему, поэтому на ней еще сохранились кое-какие деревья. А также сапожник и стекольщик. Последние старые мастерские в этой части Варшавы.

В подъезде пахло застарелой мочой; я скорым шагом направилась к лифту. В лифте тоже часто воняло то водкой, то куревом, а бывало, что и собаки там гадили. В тот день мне повезло: в лифте просто стоял затхлый запах, который мне удалось вынести. Лифт наш ходил очень медленно и примерно раз в месяц вставал намертво. Ему, конечно, требовался капитальный ремонт, но не надо быть Больцеровичем^[1], чтобы понимать: работы могут обойтись в гигантскую сумму. В тысячу злотых, а то и больше. Может, в тысячу сто. Кто же потянет такие расходы? Ну а пока кооператив предоставил одного любезного, хоть и не особенно умелого человека, который время от времени ремонтировал наш лифт, и тот худо-бедно ездил.

При мысли о доме мне стало полегче. Я достала ключи и, задумавшись, хотела сунуть один в замочную скважину, как вдруг поняла, что двери нет. С минуту я думала, что моя подруга из клуба для пенсионеров права насчет телесериалов, которые разрушают мозг. Я отступила и осмотрелась. Нет, я не ошиблась этажом, как на прошлой неделе, когда пыталась отпереть дверь соседки со второго. Моей двери не было, и квартира просматривалась прямо из общего коридора. Очень странно. Как будто моя квартира начинается прямо на лестничной площадке.

Матерь Божья, что же делать-то? Кто мог со мной так поступить? Как я теперь жить буду? Я испуганно прикрыла рот рукой; случившееся не укладывалось у меня в голове. Где я возьму такую хорошую дверь? Прочную, с четырьмя замками, с глазком, в который видно всю лестничную площадку?

После минутного оцепенения я бросилась внутрь. Слава богу, дверь не украли. Она обнаружилась в квартире, прислоненная к стене.

Разгром говорил сам за себя. Кража со взломом. Мне стало жарко. Почему я? За что? Мне захотелось еще раз выйти из лифта – и чтобы все оказалось неправдой. В нашем доме столько квартир, а какой-то бандит выбрал именно мою.

Я не знала, заходить в квартиру или нет. Вдруг злодей все еще там? Если я застану его на месте преступления, он может отреагировать очень нервно. Осыпаемый самыми страшными проклятиями, он наверняка утратит храбрость. Но надо признаться: с моим давлением и больным бедром я не смогу ему сопротивляться. Может, еще лет пять тому назад…

Я как можно осторожнее прокралась дальше. С первым же шагом старый паркет предательски заскрипел, но я все-таки пошла дальше. Напряженная, настороженная, как дикая кошка. Кошка, которая сегодня прихрамывает на левую ногу. Дикая кошка, у которой высокое давление. Но еще выше ее решимость защитить свою территорию в сорок два квадратных метра плюс подвал.

Изувеченную входную дверь кто-то приставил к стене. Петли повисли на винтах, замки взломаны. Все четыре, а ведь такие крепкие были замки. Широченная трещина указывала на силу, с какой ломали дверь. Чтобы взять такую дверь штурмом, нужен танк. Шкаф и зеркало не пострадали. Выдвижной ящик тумбы валяется на полу, содержимое рассыпано. Ключи, квитанции, отвертка, спички. Я осторожно заглянула в гостиную. Никого. В гостиной тоже царил хаос. Полки, шкафчики, выдвижные ящики – все нараспашку. Содержимое на полу. Книги, одежда, документы. То же самое – на кухне и в ванной.

Едва я вошла в спальню, как меня покинуло болезненное ощущение странного любопытства, порожденное ситуацией. На полу валялся измаранный – может быть, даже попранный ногами! – парадный мундир Хенрика. Злодеи перешли все границы! У меня подкосились ноги, пришлось опереться о стену. Какой негодяй мог сотворить такое? Какой бездушный скот дошел до того, чтобы осквернить мои самые светлые воспоминания о муже? Жизнь стала мне не мила.

Я присела на кровать. Мне было все равно, даже если бы преступник вышел из шкафа и ударил меня ножом или задушил. Мундир годами висел на портновском манекене. Он так лучше всего выглядел. А может быть, я приладила его на манекен потому, что если смотреть из прихожей, то казалось, будто это Хенрик? Вернулся и стоит, смотрит в окно, как при жизни. Он часто так делал. Тогда меня это раздражало, но сейчас я все бы отдала, лишь бы увидеть мужа хоть на минуту.

Мной овладело ужасное бессилие. У меня отняли нечто, но дело было не в вещах. У меня отняли мое безопасное, интимное, личное место. Дом, в котором я чувствовала себя уютно, который принадлежал только мне, дом, полнившийся моими воспоминаниями, чувствами, всем, что у меня было самого дорогого. Кто-то вторгся в него. Кто-то, не спросив моего позволения, хватал вещи, коснуться которых даже у меня не всегда доставало духу. Кто-то осквернил дорогие мне памятные вещи. Низвел их до уровня обычных никчемных предметов. Листов бумаги, металлических фигурок. Он лишил мой дом души. Надругался над памятью о моих близких, которая жила в этом доме, унизил ее. Он отнял у меня все.

Через минуту грусть сменилась яростью. Я встала и вернулась в прихожую. Подобрала с пола колесико, которое все-таки окончательно отвалилось, и изо всех сил сжала его.

– Ах ты!.. – взревела я и запустила колесиком в зеркало, по которому побежали трещины. Что ж это за животное, для которого нет ничего святого? – С меня хватит! Я не сдамся! Не позволю!

Я достала телефон и набрала номер; нельзя было терять ни минуты. Я решила действовать. Найти эту сволочь и добиться справедливости. Хватит покорно отступать, хватит молча сидеть в углу. Хватит.

– Алло, – начала я разговор.

– Оперуполномоченный Михал Собещанский. Чем я могу вам помочь? – спросил какой-то юнец.

Своим вопросом он совершенно сбил меня с толку. Я нуждалась в помощи, как никогда.

– Хм-м… А у вас силы хватит?

– Вы там что, развлекаетесь? Если да, то прошу вас сейчас же положить трубку.

– Нет, не шучу! Но раз уж вы предлагаете помощь, то неплохо бы вернуть на место входную дверь. Она, понимаете ли, в ужасном состоянии. Какой-то медведь выломал все четыре замка. Можете себе представить?

– Речь о краже со взломом?

– Разумеется! А зачем я, по-вашему, звоню?

– Расскажите, пожалуйста, подробнее, что произошло. У нас много работы. Слушаю вас.

– Сами же сначала уводите разговор в сторону, а меня потом понукаете. Если вы такой занятой, то примите у меня заявление и беритесь за дело. Меня же обокрали, и преступник, может быть, еще близко. Неплохо бы его изловить, правда?

– Насколько я понимаю, вас ограбили?

– О господи, ну а что еще? Не изнасиловали же! В моем-то возрасте. Побойтесь бога.

– Где вы живете?

– Медзяная, десять, квартира номер четыре. Записали?

– Мы кого-нибудь пришлем.

– Вот спасибо. Как мило с вашей стороны! И прошу прощения, что помешала вам работать, вы же такой занятой человек.

– Это все?

– Да, все. У меня больше нет квартир, которые можно было бы обокрасть. До свидания.

Тут до меня наконец дошло, почему мне казалось, что преступник все еще здесь. Я унюхала отвратительный запах застоявшегося сигаретного дыма. Отчетливая вонь, какой в моей квартире никогда не было и быть не могло.

Я бросилась в гостиную. Преступник отыскал и разграбил обувную коробку, которую я прятала в шкафу с постельным бельем. Значит, не такой уж он дурак, раз ее нашел. Я поискала в книжках. Денег и след простыл. Ах ты черт. Я отложила неплохую сумму на будущее для внука, целых две тысячи двести злотых, и вот они исчезли. Сколько же этот головорез сможет всего себе накупить! Лучше не думать. За такие деньги можно и машину приобрести. Не новую, но все-таки. Документы Хенрика тоже исчезли. Это плохо. Я много лет в них не заглядывала, но все хотела привести в порядок.

До меня вдруг донеслись звуки шагов. Я замерла. За какую-то долю секунды в уме пронеслись все эти не особенно умные фильмы, в которых жертва, как дура, сама лезет под нож маньяка.

– Что тут произошло? – спросил сосед из квартиры напротив.

Я выдохнула. Фамилия соседа была Подгурский, но все называли его Голум. Видимо, это персонаж какого-то фильма. Наверняка молодежного, потому что молодежные-то я не смотрю, но вообще кино люблю, и мне нравится сравнивать людей с киногероями. Поэтому и я называла соседа Голум. По-моему, красивое имя. Я и сама похожа на одну актрису, Дануту Шафлярскую^[2]. И не только я так считаю – мне это говорили еще два или даже три человека. К сожалению, она уже умерла. К сожалению − потому что, пока она была жива, я могла выдавать себя за нее. В клубе для пенсионеров, где у многих плохое зрение, я сходила за кинозвезду. Честно говоря, я выше и худее ее – в основном потому, что мало ем. Не то чтобы я заботилась о фигуре – просто пенсия не слишком большая. Сыну я в этом не признаюсь. Еще расстроится.

– С каких это пор можно входить без стука? – спросила я.

– Во-первых, я не вошел, а на пороге стою, а во-вторых, двери нет.

– Ну и что? Не ваше дело. У меня ремонт.

Голум пожал плечами и ушел.

Ну что мне делать? Можно было бы позвонить сыну, но у него всегда столько дел. Он бы стал за меня волноваться, а ему и так есть о чем подумать: ребенок, работа. Да и что я буду себя обманывать. Сын у меня – хер лысый. Как он мне поможет хотя бы дверь навесить, он же спортом не занимается. Растолстел, щекастый стал, живот висит. Ну да, стресс, слишком много обязанностей, я все понимаю, но когда я его попросила заменить кран в ванной, он три раза приезжал – и то у него нужного ключа нет, то он прокладку порвал, а мне сказал, что кран так просто не поменяешь. А в магазине, когда я его покупала, мне ясно сказали, что с этим краном любой дурак справится.

Вот черт. Мало того что какая-то сволочь меня обокрала, так еще и всю квартиру мне провоняла. Я открыла окно, потому что меня уже тошнило; пора и суп варить. Я так планировала. Потому и поехала в этот чертов магазин. Может, если бы я туда не поехала, сволочь бы меня и не обокрала. Тяжко, вот что я скажу. Но умирать от голода я не собиралась, а ела между тем в последний раз еще утром. Одно яйцо всмятку, как всегда. И еще – не особенно свежее печенье, оно вкусное и дешевое. Неудивительно, что я жутко проголодалась. А на голодный желудок и думается плохо. Так что я потащила проклятую тележку на кухню и стала доставать оттуда покупки. Мне удалось дешево купить много отличных овощей. Помидорчики с бочками, зато цена подходящая. Какая разница – все равно варить. Я поставила кастрюлю на огонь и принялась нарезать овощи.

– Помощь не требуется?

– О господи! Смерти моей хотите?

Меня снова напугал Голум.

– Вы что тут делаете? Будьте любезны уйти.

– Я вижу, у вас квартиру взломали.

– Какой вы наблюдательный. Вам бы на телевикторину.

– Вы в полицию звонили?

Я, прищурившись, смотрела на Голума. Нож мелькал, кроша овощи.

– Я посмотрю, что можно сделать с дверью.

– Ну так за работу. Чего стоите, языком треплете?

– А?

– Я говорю – вот спасибо за помощь. Или вроде того…

– Всегда рад. – Голум, не двигаясь с места, смотрел на меня.

– Хватит любезностей. Дело само не сделается. А пустая болтовня уж точно не поможет.

Голум ушел, и через минуту до меня донеслись громкие стоны. Я прервалась и выглянула в прихожую. Голум раскорячился у стены, придавленный дверью, которую он поднял с очевидным намерением вернуть на место.

– Вы мне не поможете? – с трудом проговорил он.

Стоя с картофелиной в одной руке и ножом в другой, я смотрела, как Голум безуспешно пытается выбраться из-под двери.

– Сделайте что-нибудь, вы же задохнетесь, – констатировала я. – Ногой толкните – и высвободите голову.

– Вы так думаете? – слабеющим голосом проговорил Голум.

– Конечно. Смелее! А я вам буду говорить, получается у вас или нет.

– А может, вы тоже немножко… – Голум внезапно замолчал. Он уже еле дышал.

– Что-что? Громче, вас не слышно… И не копайтесь там, иначе дверь вас совсем раздавит.

Голум собрался с силами и толкнул дверь ногой. Дверь сдвинулась на несколько сантиметров – не много, но она явно перестала давить на Голума: его лицо приобрело нормальный цвет, Голум с шумом втягивал в себя воздух.

– Ну, раз вы уже выбрались, то я вернусь к своим занятиям, – с этими словами я отступила на кухню. – Если что – зовите. Я помогу.

Во что превратились мужчины? Предлагают помочь, а потом им самим оказывается нужна помощь. Не будь я прямо сейчас занята, я сама навесила бы дверь. Безо всякой жалости к себе. Позорище.

Я снова занялась приготовлением супа. Вода уже закипела. Я бросила в кастрюлю бульонный кубик (курицы же мне не досталось) и продолжила резать овощи.

БАБАХ! – донеслось из прихожей.

– Ой-ой-ой! – взвыл Голум.

– Вы чем там занимаетесь? – осведомилась я. – Решили окончательно доломать дверь?

Голум не ответил. Как невежливо. Я занялась супом и вышла к Голуму, лишь когда услышала, что он с кем-то препирается. Оказалось – с полицейским. Соизволили появиться.

– Это я звонила. Приехали наконец. Сколько можно ждать?

– Очень приятно. Оперуполномоченный Михал Собещанский. – И полицейский протянул мне руку.

Досадно, но ни на одного актера он не был похож, а такое сложное имя мне и не запомнить – я его забыла, как только услышала. Я решила дать полицейскому шанс и назвала его Боревич, хотя он ни капли не походил на того умного и красивого детектива^[3].

Рукопожатие у него оказалось вялым. Не люблю таких.

– Так вы, будьте добры, принимайтесь за дело – мне надо как можно скорее отыскать свои вещи. Неплохо было бы арестовать преступника, и я бы уже заперла общую дверь – сами видите, мне придется покупать новые замки.

– Должен вам сообщить, – как-то неуверенно начал Боревич, – что раскрываемость подобных дел, к сожалению, невысока. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах…

– Что значит «невысока»? Какая еще раскрываемость? Вы что хотите сказать?

– Ну, так я пойду, – решил Голум. – Дверь худо-бедно, но держится.

– Держится? – Я критически оглядела плоды его трудов. – Дерьмо, а не работа. Еще хуже, чем было. Определенно хуже.

И я схватила Голума за рукав рубашки. Голум испуганно вытаращился на меня.

– Никуда вы не пойдете. Будете свидетелем, – прибавила я.

– На первый взгляд такие дела кажутся простыми, но это не так. У нас их много, а людей мало, ну и есть еще приоритеты… – продолжал полицейский.

– Меня это не интересует. Зачем вы мне вообще об этом говорите? Я хочу вернуть свои вещи. Вызовите, пожалуйста, этих, как их там… экспертов, собаку, прокурора – и ищите, вынюхивайте, выслеживайте!

– К сожалению, у нас нет таких ресурсов. Я бы очень хотел…

– Вы не могли бы меня отпустить? – спросил Голум, кривясь от боли.

Да, хватка у меня крепкая. Как у каждого, кто ездит в общественном транспорте.

– Слушайте… – с этими словами я втолкнула в квартиру Боревича, за ним – Голума и наконец заперла за ними дурно отремонтированную дверь. – Я никого отсюда не выпущу, пока досточтимый пан детектив не отыщет следов взломщика.

– Уважаемая, так нельзя, – воспротивился Боревич.

– Время у меня есть. Я могу вас продержать довольно долго. Прошу. Вот место преступления. Покажите, на что вы способны. Или я вам должна показать, как вести расследование?

Полицейский тяжело вздохнул и закатил глаза. Голум не протестовал – он был доволен уже тем, что я ослабила хватку, и в запястье у него снова начала циркулировать кровь.

– Не нужно сердиться. Я сделаю все, чтобы вычислить и задержать виновного, – заверил Боревич. – Я только хочу, чтобы вы знали: когда дело касается преступлений такого рода, отыскать украденное бывает нелегко, а в течение одного дня и вовсе невозможно.

– Ладно, ладно, принимайтесь за дело, а то у меня из-за вашей болтовни суп выкипит. – Я повернулась к кухне и велела Голуму: – А вы за ним приглядывайте.

Я смерила обоих грозным взглядом, так что оба поняли: я не шучу.

Суп обещал выйти неплохим. Хотя картошку я бросила поздно. Теперь надо решить, что делать: оставить картошку недоваренной или еще подержать суп на огне, рискуя переварить капусту.

– Перечислите, пожалуйста, что у вас пропало, – начал полицейский – он наконец приступил к работе.

– Большая сумма денег, важные документы и кое-какие ювелирные украшения. Телевизор оставили, потому что он сломан. Доберусь до этой сволочи – убью.

– Успокойтесь, пожалуйста. Не надо так говорить, это противоправные угрозы.

На его невежливое предупреждение я ответила молчанием.

– В котором часу вы вышли из дома? – допытывался Боревич.

– Сегодня?

– Да, сегодня. Полагаю, что вчера с вашей квартирой еще ничего не случилось.

– Браво. Вы угадали. Я вышла из дома незадолго до девяти. До магазина несколько остановок, а мне надо было приехать к открытию. Заманивают людей несбыточными обещаниями, а потом выясняется, что курицы давно уже нет. Сами знаете, как оно обстоит. Покупать продукты по обычным ценам не каждому под силу…

– Когда вы вернулись домой?

– Недавно. Вы, я вижу, несколько нелюдим. А значит, с вами не поговоришь, как с нормальным человеком.

– Сколько могло быть времени?

– Около одиннадцати, – внезапно вклинился Голум.

– А вы кто? Муж? – спросил полицейский.

– Я? Нет! – отперся Голум.

– Вы что, спятили?! – Я повернулась к Боревичу. – Я – с ним? Как вам такое в голову-то пришло!

И я посмотрела на бедного Голума. Волос на голове – раз-два и обчелся. Пусть бы вообще лысый был, но нет. Жалкие пучки, произраставшие у него на голове, пробуждали болезненные воспоминания о былой шевелюре. На бледном лоснящемся лице – огромные голубые зенки. Сутулый, с тощего зада мешком свисают тренировочные штаны. Абсолютно никаких достоинств, вот вам крест. Как можно было дать такому человеку имя киногероя? Голум из фильма небось богатырь, красавец, высокий и сильный, с буйной шевелюрой. А этот что? Лысое чучело с Медзяной, десять.

– Кем вы приходитесь потерпевшей? – спросил Боревич.

Я ответила за Голума:

– Никем.

Лицо у Голума еще больше вытянулось, что придало ему исключительно неприятный вид.

– Сосед. Я живу напротив, – все-таки ввернул Голум.

– Вы ничего подозрительного не видели? Между девятью и одиннадцатью?

– К сожалению, ничего.

– Удивительно… – усомнилась я. – Я хорошо знаю, что вы постоянно сидите возле дверного глазка. А владелец хозяйственного разболтал, что вы себе купили панорамный глазок, и вам даже лестницу видно.

– Как же так? – напирал полицейский. – Вы обычно ведете наблюдение за лестничной клеткой – и именно сегодня ничего не видели?

– Да, я и правда смотрю в глазок, но именно сегодня преступника не видел.

– Что, без перерыва смотрите?

– Без малейшего!

– И как это у вас получается?

– Признаюсь, я на минутку отошел. В туалет. Пописать.

– Сколько времени вы могли отсутствовать? Минуту?

– Нет, уважаемый, нет! – Голум снисходительно захихикал. – Пописать обычно занимает у меня от двенадцати до пятнадцати минут.

Как же меня поражал этот человек. Я уж думала, что он не сумеет стать еще ничтожнее в моих глазах, а оказалось – сумеет, да еще как! Как можно рассказывать такие неинтересные и даже отвратительные подробности своей жизни, да еще совершенно посторонним людям в прихожей?

– Вы не помните время? – спросил полицейский.

– Глупый вопрос! – вмешалась я, видя, что такой разговор никуда не приведет. – Откуда ему знать, сколько было времени, когда он пошел в туалет?

– Было десять часов тридцать минут, – проговорил явно довольный собой Голум. – Я это знаю, потому что если в воскресенье утром выпью один стакан молока, то писать пойду только в одиннадцать, но сегодня суббота, а по субботам я выпиваю два стакана.

– Отлично. – Боревича явно не смутила урологическая исповедь моего соседа. – И когда вы вернулись, вам показалось, что дверь сломана?

– Дверь мне вообще никак не показалась, потому что ее уже не было.

– И это не возбудило у вас подозрений? Вы не позвонили в полицию?

– А зачем? Я же не знал, что произошло. Если бы я увидел разломанную дверь, то, конечно, забеспокоился бы, но двери же просто не было.

– И что вы сделали?

– Ничего. Сел на стульчик…

– У вас стул стоит под глазком? – спросила я.

– Да.

– Высокий, барный?

– Я вам скажу, где такой можно дешево купить.

– Ладно, только потом. – Я фыркнула. Я, конечно, была бы не против что-нибудь выгодно купить, но еще больше мне хотелось поймать преступника.

– И, как я уже сказал, я снова сел на стульчик.

– Вы никого не видели?

– Нет. И только потом появилась соседка. Вошла в квартиру. Она так странно двигалась, такая была напряженная… – Голум, говоря это, сгорбился, вытянул голову и сделал пару шагов.

– Да успокойтесь вы, – перебила я.

– Но я зашел спросить, что произошло, – продолжал он.

– Итак, кража со взломом имела место между половиной одиннадцатого и без двадцати одиннадцать, – подытожил Боревич. – Большое вам спасибо.

– Можно я уже пойду?

– Пора пописать? – Я так беспокоилась о его здоровье!

– Да. Можете идти, – отозвался полицейский.

И Голум зашаркал к себе.

Боревич достал блокнотик и стал что-то записывать.

– За пятнадцать минут дверь не взломаешь, – заметил он, поднимая взгляд от своих записей. – У вас есть враги?

– У меня? Что вы! Откуда? Меня любят. – Я проводила взглядом Голума. – Точнее, уважают.

– Преступник мог знать вас. А мог и ранее у вас бывать.

– Что вы такое говорите!

– Возможно, преступник − человек из вашего близкого окружения.

Боревич нес околесицу, но в конце концов он все же сдвинулся с места, шагнул в квартиру и оглядел разбросанные по полу вещи. Поднял книгу – «Пятьдесят оттенков серого» – и внимательно посмотрел на меня.

– Мне ее подарили. – Я пожала плечами.

Боревич полистал книгу, еще раз взглянул на меня и отложил томик. Мне стало скучно; я ушла на кухню и взялась за уборку. Бандит устроил бог знает что. Высыпал содержимое кофейной банки – судя по всему, искал деньги. В каком-то смысле неплохой тайник. Мне бы в голову не пришло хранить деньги в банке с кофе. Так или иначе, я не собиралась долго печалиться. Смела зерна в совок, высыпала в дуршлаг и промыла под краном. Сегодня солнечно, зерна быстро высохнут, а кофе вещь дорогая.