000
ОтложитьЧитал
– Вы куда едете? – спросил он.
– Извини меня, а ты сам вообще куда летишь?
Этот ЗиЛ 133 летел по горной дороге с такой скоростью, что на поворотах его заносило. Дорога шла между горой, вертикально стоящей с левой стороны, и обрывом, внизу которого справа журчал ручей.
– Не бойся, брат, я эту дорогу хорошо знаю. Тебе куда надо? Довезу, куда скажешь.
– В ментовку, – коротко сказал я.
– Хорошо, только близко подъехать не смогу, – закончил он, с трудом выговаривая слова.
Немного помолчав, я спросил его:
– Так ты думаешь, мы все-таки доедем?
Между тем дорога выпрямилась, уже не надо было петлять, и вскоре мы уже ехали по прямой городской улице. Подъехав к мигающему светофору, машина встала на середине перекрестка. Водитель протянул руку через кабину и что-то пытался сказать. Правда, мы совершенно не понимали его, но из сказанного я понял только то, в какую сторону надо идти. Вывалившись из кабины, я перекрестился, слава богу, мы доехали. Надо сказать, я здорово был напуган этой поездкой.
– Я ничего не понял, что он сказал, куда идти. Он что, не мог подвезти нас к отделу? – выругался Ашот.
– Успокойся, нам туда, – скомандовал я и, хромая на обе ноги, пошел дальше.
Надо сказать в машине было очень жарко, за время нашей поездки мои штаны растаяли и опять были мокрыми, поэтому идти стало еще труднее. Ноги тоже почувствовали тепло, стали отходить и уже сильно разболелись, да так, что не то что идти, я стоять не мог. Такое ощущение, будто в ступни ног вбили ежа. Пункт милиции был освещен своими огнями, поэтому мы его увидели издалека. Конечно, идти по асфальту было намного легче, чем там, в горах, но боль не утихала. Между тем надо напомнить, что шли уже третьи сутки, как мы выехали из дома. Ашот еле волочил ноги, он так устал, что готов был лечь прямо на асфальт, но, кроме усталости, нас добивал голод. В машине, на которой мы добирались до города, была бутылка с водой, которую мы осушили до донышка, утоляя жажду. Я много раз слышал об обезвоживании, но вот так попробовать это на себе пришлось впервые. Это очень сложное и труднотерпимое состояние: вокруг холодно, а у тебя рассохлись губы, полностью высохло горло, тяжело дышать, мышцы отказываются подчиняться, и поэтому ощущается какая-то скованность, в итоге весь твой рассудок подсказывает тебе: «Брось все это, сядь, отдохни».
– Вот отдыхать точно нельзя, сейчас отдых – наш первый враг, – говорил я Ашоту, – как только мы присядем, больше не сможем встать, и начнется переохлаждение, а это конец.
Складывалось впечатление, как бы это сказать, что, делая шаг вперед, мы отступали от РОВД на два шага назад, и все это выглядело как что-то, стремящееся в бесконечность. Но мы все-таки добрались до отделения. Двое милиционеров стояли на крыльце и с интересом наблюдали за двумя оборванцами, идущими прямо по проезжей части дороги. Уже было достаточно светло, но было безлюдно и машин тоже не было. Увидев служителей правопорядка, я сразу спросил у своего друга:
– Как ты думаешь, они додумаются помочь нам или так и будут смотреть?
Когда мы подошли вплотную к крыльцу, один из них поинтересовался:
– Вы куда так идете?
– Мне почему-то кажется, что в таком виде можно идти только в ментовку, – сказал я раздраженным голосом, правда, и голоса тоже не было, поэтому меня почти не было слышно.
Постояв немного и переговорив между собой, один из этих служителей спросил:
– Вы сами откуда?
– Из Волгограда, – коротко ответил я.
– А почему вы в таком виде?
Мне это не понравилось:
– Ты сам-то кто, что допрашиваешь меня, стоя на улице?
Сказав это, я попробовал пройти мимо них в отделение. Однако им, в свою очередь, это не понравилось, и сержант оттолкнул меня, не понимая, что перед ним стоял живой труп. Я отлетел в сторону, упав на асфальт…
Какой-то резкий запах заставил меня очнуться. Я лежал на чем-то твердом, надо мной свисала пожилая женщина в белом халате и что-то причитала. Придя в себя окончательно, я почувствовал боль по всему телу, а особенно сильно болело разбитое в горах плечо.
– Как Вы? – спросила врач. – Сволочи они, разве это люди! Что они с Вами сделали, за что, так разве можно с людьми…
Наверное, это продолжалось бы долго, но я поднял голову и попросил немного воды. Она тут же подала мне стакан сладкого чая. Надо бы найти те слова, которыми бы я мог отблагодарить эту женщину, но слов не было, и поэтому я просто сказал:
– Спасибо Вам, матушка.
В слово матушка не входило значение «мама», но оно было очень близко к тому, чтобы она поняла, насколько я был благодарен ей. Выпив чай, я сказал, что они меня не били.
– Вы, наверное, боитесь их, поэтому так говорите.
– Да нет, я пришел сюда в таком виде.
Как оказалось, когда я упал, ударился об асфальт и потерял сознание, меня перенесли в свободную камеру и вызвали скорую. Я уже сидел на нарах, принюхиваясь к ватке, смоченной нашатырем, когда в камеру вошел сержант.
– Ожил? – спросил он, не переступая порога камеры.
Я утвердительно потрусил головой.
– Тогда вставай и пошли. Можно, доктор? – обратился он врачу.
Она повернулась к нему и на одном дыхании выдала:
– Куда пойдем?! Ты слепой, не видишь, в каком состоянии его ноги? Скажи мне, как он может ходить на таких ногах?
Она убирала окровавленные бинты, оставшиеся после их промывания.
– Пойди, принеси, во что ему можно обуться.
Сержант, ничего не говоря, повернулся и пропал за косяком камеры.
– Сиди, – обратилась она ко мне.
Набрала в шприц лекарство, подошла ко мне.
– Давайте я Вам укол поставлю, на всякий случай, – сказала, она протирая мне руку ваткой.
Игла вонзилось в тело, и содержимое шприца опорожнилось в мое тело.
Вернулся сержант, в руках у него были довольно хорошие тапочки.
– Вот что нашлось, попробуй, обуйся.
В общем, было бы все хорошо, но ноги были обмотаны бинтом, и поэтому они стали еще больше. Надрезали тапочки сверху, и ноги как-то влезли в них. Я привстал и, сраженный болью, упал обратно на нары.
– Не понял, – сказал я от злости, – что это такое с моими ногами.
Женщина повернулась ко мне и сказала:
– Пришлось отсечь отмершую ткань. Иначе могло быть заражение или, еще хуже, загноилась бы. Мало что камень рвал мякоть Ваших ступней, да еще обморожение доделало свое дело. Так что я все сделала правильно и насколько у меня хватало знаний.
Позвали Ашота. Я поблагодарил врача, пожелав ей долгих лет жизни, оперся на своего друга, и мы направились к следователю, который ждал нас у себя в кабинете. Кабинет находился на первом этаже. Постучав, мы вошли.
– Проходите, присаживайтесь, – сухо сказал следователь.
Мне уже была знакома эта интонация, поэтому я приготовился к плохому. Хотя найти что-то плохого в наших деяниях трудно. Но логика наших ментов была непредсказуемой. Представьте мое удивление, когда я увидел протокол допроса обвиняемого. Трудно сказать, как они пришли к решению обвинить нас в том, что мы продали свою машину и пришли жаловаться, утверждая, что машину у нас украли. До моего прихода Ашота уже допрашивали, поэтому он все время пытался что-то сказать, но сержант постоянно затыкал его.
С нами поздоровались и предложили присесть. Следователь представился и как-то необычно вежливо спросил:
– Рассказывайте все по порядку, от начала до конца, все, как было.
Я сразу смекнул, они уже все знают, и сделали свои выводы. Поэтому нас «закроют» и уговорят подписать все, что они посчитают нужным.
– Извините, до какого конца?
– Умничаешь? Я покажу тебе такой конец, что залюбуешься! – заревел на меня следователь. – Я тут и не таких обламывал, ты еще пожалеешь, что на свет родился.
На шум в комнату вбежал сержант с резиновой дубинкой в руке. Прямо с порога он замахнулся, чтобы ударить меня. Я сразу почувствовал, как мне будет больно, и сжался в клубок, как будто меня уже ударили, подставляя под удар спину. Можно подумать, получить такой удар по спине будет легче. Тут я почувствовал острую боль в реберной части. Болели обе стороны, да так, что я застонал. Следователь поднял руку и крикнул сержанту:
– Стой, не надо, дай я поговорю с ним.
– Хорошо, я подожду за дверью, – сказал сержант и вышел.
– Видишь, как мне приходится защищать тебя, а ты как себя ведешь! Устроил мне нервотрепку, конец ему подавай, видите ли.
Я выпрямился, сидя на стуле, а боль в ребрах не проходила.
– Извини, офицер, я не хотел никого обежать.
– Ну раз так, – сказал следователь, – то сейчас подпишем все бумаги и свободны, идите, куда хотите. Подпиши здесь, здесь и вот тут, – сказал он, подавая мне на подпись листы допроса.
Я внимательно читал это дело и уже понимал, что, оказывается, это мы сами продали машину и пытаемся оправдаться. В то же время я понимал, чем все это закончится, если я не подпишу. Поэтому я долго и внимательно читал эту ахинею, потом резко поднял голову и спросил у сидящего напротив капитана:
– О какой машине здесь говорится?
Он остолбенел.
– Как какая машина? Вы же приехали из Волгограда на КамАЗе.
– Хорошо, допустим, мы приехали, и что, это дает кому-то основания думать, что мы продали его? Я Вам не говорил, что у меня был КамАЗ. Может, клиент, который купил этот КамАЗ, пожаловался, мол, машина плохая, тащите его сюда, будем разбираться?
Он слушал молча и кивал головой, потом вдруг сказал:
– Тебе, наверное, кто-то сказал, что ты умный, а ты решил, что умнее меня.
– Только бить меня не надо, – сказал я, – мне и так плохо. Почему-то поднялась температура, и меня начало знобить.
Он взял трубку телефона, стоящего на углу стола, и что-то стал говорить. Разговаривали они долго, язык, на котором они говорили, я не понимал, но по интонации было понятно, что собеседники ругались между собой. Договорив, он положил телефонную трубку и, ухмыляясь, сказал:
– Пошли, посмотрим, как там будешь шутить.
Опять пришлось вставать на ноги, которые отказывались подчиняться. Боль усиливалась, почему-то сильно болел весь торс и спина, еще температура мешала сосредоточиться и трезво понимать происходящее вокруг. Идти пришлось на второй этаж, как оказалось, нами заинтересовался начальник криминальной милиции. Всю дорогу мы шли под пристальном вниманием того же сержанта. Наконец, добравшись до нужной двери, он скомандовал: «Стойте здесь», – и показал на одно из окон в коридоре. Мы отошли в сторону и встали возле окна. Только сейчас я понял, что уже был день. За окном светило солнце, пели птички, цвели деревья.
– А сколько сейчас времени?
Ашот пожал плечами, не желая говорить. Мимо проходил пожилой мужчина в шляпе, я обратился к нему с тем же вопросом. Он остановился и вежливо ответил:
– Тринадцать двадцать пять.
Я так был поражён услышанному.
– Спасибо, а это какое время, разница между Волгоградом сколько часов?
– Вы о чем, какая разница, нет никакой разницы во времени с Волгоградом. – Сказав это, он повернулся и пошел дальше вглубь коридора.
Открылась дверь, сержант скомандовал:
– Проходите.
Мы вошли в кабинет. За большим столом сидел довольно молодой майор. Он был чисто выбрит, и от него пахло хорошим одеколоном. Посмотрев на спокойное лицо майора, я почувствовал, что это был сильный и уверенный в себе человек, наверное, от этого становилось спокойнее.
– Вы почему хулиганите? – не здороваясь, спросил он.
Я молчал, не зная что сказать. Пауза затянулась, я понимал, что говорить надо начинать мне. Не придумав ничего умного, я громко и уверенно сказал:
– Ну да, конечно.
Майор поднял голову, осмотрел меня с ног до головы и сказал:
– Ты не настолько глуп, как о тебе сказали.
– Он сам дурак.
– Не наглей, – глаза его стали колючими.
– Извините, – ответил я.
– Итак, что там случилось? – как-то между прочим поинтересовался хозяин кабинета, сам в это время ковыряясь у себя в столе.
Я продолжал молчать, тупо уставившись в пол. Майор закрыл свой шкаф и, обращаясь ко мне, сказал:
– Вы приехали к нам, чтобы продать свою машину, продали и, чтобы скрыть свое преступление, стали говорить, что Вас ограбили.
Я посмотрел на него, не зная, как возразить. Майор заметил мой взгляд
– Хотите что-нибудь добавить?
– А надо? – спросил я.
– Попробуй.
– Потом, после того как мы продали машину, мы разделись и пошли гулять по склонам ночного Казбека. Нагулявшись вдоволь, пришли к Вам. Только вот досада: мы не подумали, что будет так холодно и что в РОВД нам даже стакан чая не предложат. Мы с другом ели в последний раз три дня назад. По-моему, слухи о кавказском гостеприимстве сильно преувеличены.
– Вы хотите сказать, что всю ночь шли по горам вот в таком виде? Тогда ты очень счастливый человек. Там столько волков, они же должны были сожрать вас, и температура сегодня ночью была ниже нуля до двадцати градусов. – Помолчав, он добавил: – Ты действительно счастливый человек.
– Конечно, счастливый, иначе не попал бы в этот кабинет и не смог бы познакомиться с таким человеком, как Вы.
– А ноги что? – спросил он.
– Босиком по горам.
Тут его как ужалило.
– Да садитесь Вы, вот здесь, – и показал на стул. – Подыми свою футболку, – попросил майор. – А это откуда? Я стоял перед ним как один сплошной синяк, да я и сам не понимал, почему все тело стало синим.
– Это Ваши его били, когда он валялся на асфальте, – вдруг сказал Ашот.
Мы с майором, выпучив глаза, повернулись в сторону Ашота.
– Да, – повторил он, – когда тебя толкнули, ты упал. Они вытащили дубинки и давай тебя избивать. Я говорю им, перестаньте, вы убьете его, а этот сержант, который нас охраняет, сказал: не сдохнет, а если что, скажем, что пытался захватить оружие.
– Какой сержант? – заревел майор.
На его крик вбежал сержант с резиновой дубинкой в руке.
– Вот этот, – сказал Ашот.
Майор вскочил с кресла и заорал на сержанта. Что-то долго говорил, затем резко замолчал, добавил:
– Идиот, кретин, пошел вон.
Тот, не говоря ни слова, вышел. Майор взял лежащую на столе мобилу и позвонил.
– Извини, многие говорят, вот пошел человек служить в милицию – стал негодяем. Так вот я тебе скажу: мы, Ичкоевы, менты в четвертом поколении, за всю свою службу ни разу руки на поднял на человека, тем более с дубинкой, – подытожил он.
Он посмотрел на Ашота и хотел что-то сказать ему, но тут открылась дверь, и в нее вошла необычно красивая молодая горянка. Я сам родился на Кавказе и понимал, что любоваться красотой чужих женщин неприлично, я бы сказал, опасно. Тем временем она как-то уверенно прошла в кабинет, спросив разрешения у хозяина кабинета скорее для приличия. В мгновение ока девушка стала выкладывать с подноса на стол всякие продукты. Она уверенно разлила чай по чашкам, аромат которого расходился по всему кабинету. Я сразу ощутил такой голод, что разболелся желудок. Нас сразу пригласили к столу:
– Налетай, и не стесняйтесь.
Команда «Налетай» была исполнена. Я сразу взялся за чашку с чаем. Надо сказать, чай был предусмотрительно не сильно горячим. Поэтому я пил, не обжигаясь. А вот осетинские блины были настолько горячими, что есть их было невозможно. Я попытался поблагодарить нашу кормилицу, но получалось какое-то мычание и чавканье.
– Ешьте, ешьте на здоровье, будьте нашими гостями.
Еды было много, мы потихоньку стали наедаться. Вдруг я почувствовал легкое головокружение, которое усиливалось, и, уже теряя сознание, подумал: «Нас отравили».
Трудно сказать, сколько прошло времени. Я открыл глаза в каком-то медпункте. Оказалось, рядом с РОВД располагался пункт скорой помощи. Зашла та же пожилая женщина.
– Ну как Вы? – спросила она с порога.
– Хорошо, – не задумываясь, ответил я.
– Хорошо ему, как же, откуда может быть хорошо. Господь дал тебе такое здоровье, родители потратили на тебя свою жизнь, а ты, бессовестный, не жалеешь ни труды своих родителей, ни дар божий. Нельзя так, побойтесь Бога, ведь он за все спросит с каждого. И этим иродам придется отвечать. Всем, всем придется предстать перед ним, – бормотала она, замеряя у меня давление. – И впрямь хорошо, – сказала она, привставая со стула, стоявшего рядом с моей кроватью.
– Что со мной? – спросил я, пытаясь встать, но попытка не удалась, вновь закружилась голова, и я опустил голову на подушку.
– Лежи, лежи и не дергайся, – захихикала моя спасительница. – Господи, прости мою грешную душу, – перекрестившись, пробормотала она.
Я смотрел на доктора и никак не мог понять, почему она крестится, насколько я знаю они, осетины, мусульмане. Заранее скажу: как оказалось потом, осетины делятся на мусульман и христиан.
Вдруг я вспомнил про Марата с Николаем.
– Можно спросить? – обратился я к доктору, которая что-то записывала в книгу.
Услышав меня, она выпрямилась:
– Чего тебе, лежи молча, а лучше спи.
– Друзья мои там беспокоятся, куда я пропал, переживают, наверное.
– Не беспокоятся, успокойся. О себе подумай, у тебя упадок сил, не шути с этим.
– Отчего у меня он, упадок, есть, а Ашоту хоть бы хны?
– Это тот молодой, что ли? Так ему проще. Он беспокоился только о себе и ждал, пока ты что-нибудь придумаешь. Жить в неведении проще. Здесь твои друзья, приехали, все тут. Обещала впустить того, что здоровее всех, он главный? – спросила она.
– Там – да.
Я лежал и думал, как мы будем объяснять директору автобазы, куда делся его КамАЗ. Тут вошел Марат в белом халате.
– Только лежать! – скомандовала мой спаситель.
Марат присел рядом на стуле и стал рассказывать о том, как они с Колькой…
Я лежал, и мне становилось понятно, о чем причитала эта женщина.
– И вообще скажу тебе: я правильно сделал, что попросил тебя поехать вместо себя. Если бы в багажнике оказался я, то мне был бы конец.
Врач находилась рядом и все слышала, повернулась к нам и таким скрипящим голосом сказала:
– Да, ребята, горя вам еще хлебать да хлебать. Все, хватит, ему отдыхать надо, выходи отсюда.
– Ладно, – сказал Марат, – пойду, – повернувшись к врачу спросил: – а когда его отпустят?
– Зачем он тебе? Видишь, в каком он состоянии.
– Ладно, – сказал мой друг, – выйдешь – подумаем, что дальше делать. А без него думать некому, наверное.
– Я извиняюсь, – обратился я к доктору, – когда мне можно будет выйти отсюда?
– Думаю, завтра отпущу.
Сделав мне ещё несколько уколов, она ушла, а я заснул.
Наступило утро, я полностью проснулся, в палате я был один. Прямо передо мной было окно, на котором висели занавески. Раннее утреннее солнце просвечивало занавески и грело мне лицо. Странно, вот лежу здесь, вроде все нормально. Нет никаких проблем. Все хорошо, не было холода, обмороженных ног. Вообще нет ничего, кроме этого солнца. Такое легкое состояние души, трудно объяснить, что случилось. Лежу себе и видеть никого не хочется. Прошло время, в дверь вошла моя спасительница.
– Доброе утро, – сказал я.
– Доброго здоровья, – ответила она и стала замерять давление.
Закончив, сказала, что организм быстро восстанавливается:
– У тебя все хорошо.
– Все хорошо? Тогда я собираюсь? – спроси я.
– Да, конечно. Вот твои дружки передали тебе вещи.
Я открыл пакет, в нем были брюки, носки, трусы и новая футболка. И только сейчас я увидел, что лежу абсолютно голый. Встать было невозможно. Женщина тактично вышла, и я стал одеваться. Только когда осталось обуть кроссовки, я вспомнил о своих ногах. Они были забинтованы, и кроссовки на ноги не налезали. Посмотрев на мои безуспешные попытки, вошедшая врач сказала, что надо обувать тапочки, иначе никак. Я дальше подрезал тапочки, в которых ходил по РОВД, и вышел обуться во двор. Солнце было таким ярким, что я сразу зажмурился.
Ко мне подбежали ребята, стали расспрашивать. Каждый задавал свой вопрос, не дожидаясь ответа, задавал другой. Подошел мент.
– Пошли, тебя следователь ждет.
Идти было больно, но гораздо легче, чем раньше. Подошли к кабинету, мент постучал и, попросив разрешения, проводил меня в кабинет.
– Добрый день, присаживайтесь.
В кабинете за столом сидел капитан. По этому товарищу можно было сказать, что он очень гордился собой и, надо сказать, этот мундир был ему к лицу. В этом следователе чувствовалась его офицерская выправка.
– Простите, а где тот следователь, который меня допрашивал?
– Вам понравился наш Каримов? – удивившись, спросил следователь.
– Да, – говорю, – особенно его просаленный мундир и небритое лицо.
– Он Вас больше допрашивать не будет, он у нас по другим делам.
«Швея-тракгористка», – подумал я. А вслух сказал:
– Понятно, если надо «сшить» дело, то его приглашают.
Следователь молча укладывал бумаги и сделал вид, что меня не слышал. Закончив перебирать бумаги, он сказал:
– Приступим. Расскажите все, от Волгограда до конца.
Понятно было, что следак уже все знал, и пока я рассказывал, он печатал на клавиатуре. Дойдя до того места, где мы подошли к РОВД, я спросил:
– А как меня били, тоже рассказывать?
Следователь поднял глаза и спросил:
– Будете заявлять?
– Нет, не буду, – ответил я.
– Тогда не надо, этот пикантный момент пропустим. Пишите заявление по факту Вашего похищения и угона машины, а то выяснится, что пострадавших-то нет.
После окончания допроса я был отпущен. Добравшись до своих, я спросил у Марата, звонил ли он в гараж. Конечно, это был глупый вопрос: стал бы он сам звонить. Ребята стали готовиться к обеду. Выбрав момент, Николай спросил:
– Как ты?
– Хреново, – ответил я – все болит, сил нет.
Николай был моим шурином и поэтому обо мне знал больше других.
– Я представляю, если бы на твоем месте был бы другой нормальный человек, тот бы умер от болевого шока.
Дело в том, что я начинаю чувствовать боль чуть позже, чем обычные люди. И это отклонение здорово помогает вот в таких ситуациях.
К нам подъехал милицейский «бобик». Водитель вышел из кабины и скомандовал:
– А ну давай, ребята, в машину.
Мы все вчетвером влезли в УАЗ, и машина поехала.
– Едем в горы? – спросил я.
Водитель улыбнулся, сказав, что пока приказали везти нас в кабак. Проехав несколько улиц, машина встала напротив какого-то ресторана.
– Вас там ждут, – сказал водитель и показал на двери ресторана. Мы всей группой вошли. Подошедший официант проводил нас в зал, где мы увидели несколько человек, сидящих за одним столом. Когда мы подошли поближе, один из сидящих за столом встал. Это был начальник криминальной полиции. «Ого», – подумал я, – видать, наше дело приняло особый статус». В нашем положении было большим грехом отказываться от такого угощения, поэтому мы не заставили хозяина стола повторяться и дружно уселись на свободные места вокруг стола.
– Располагайтесь, расслабьтесь, вы дома.
Мы аккуратно сели за стол и стали смотреть меню. Я же просто облокотился на спинку стула и сидел, рассматривая сидящих за этим столом. Подошел официант, стал записывать заказ. Наши новые друзья показали ему, с кого надо было начинать. Тот подошел ко мне, я отправил его к Марату. Приняв заказ у Марата, он пошел дальше. Когда официант подошел к начальнику криминальной полиции, тот поднял голову и спроси меня, в чем дело.
– Понимаешь ли, я не знаком с кухней этого ресторана. А заказывать что попало не стоит. Учитывая Ваши знания, закажите мне то же, что себе.
Тот улыбнулся и сделал свой заказ, лишь добавив:
– По две порции.
В конце концов заказ был принят, и «вестовой» удалился. На столе уже стояли тарелки с салатом, всякие соленья – можно было приступать. Все так и сделали, пока придет официант. Понятное дело, за столом старшим был сам начальник. Он и предложил пока заняться салатом. Так, между прочим, он спросил у меня, не видел ли я у этого мерса на заднем стекле наклейку. Я пытался вспомнить его заднее стекло. Даже напряг все бицепсы, но, увы, нет.
– Прости, – говорю, – пусто в голове.
– Ладно, не переживай. Вчера я увидел такой, как ты описывал, Мерседес, все вроде, как ты говорил. Пытался догнать, он дал по газам и улетел. Я подъехал к посту ДПС, спрашиваю: «Ты видел, "мерин" только что прошел?» Гаишник сказал: «Конечно, так это сын… Когда я услышал, чей это мерс, мне стало плохо. Так у него на заднем стекле в левом верхнем углу… – продолжал начальник.
Тут меня осенило:
– Джокер на желтом фоне.
– Молодец, – похвалил меня он.
Подошел официант и стал накрывать на стол. То ли специально, то ли начальник забыл о нашем разговоре, но так или иначе он не продолжился.
Закончив наши посиделки, мы стали собираться.
– Давай ты садись в мою машину, а ребята в машину Муртаза. Поехали.
Все разошлись по машинам и поехали. Мы с Ичкоевым свернули в переулок, он остановил машину и, обернувшись ко мне, сказал:
– Ты молодец, все сразу понял, тогда слушай. Если родители этого негодяя узнают о нашем желании разобраться в этой истории по справедливости, то посадят тебя или меня, а может, нас обоих. Поэтому мы арестуем его вместе с его друзьями. Это дело на контроле у нашего министра, – закончил он свою речь.
– И за меня министр? Что-то Вы, господин майор, увлеклись.
– Да нет, просто эти грабежи участились, но были без попытки убийства. Это означает, что дальше будут убийства. Теперь, Гургенович, слушай меня внимательно. Надо сделать все, чтобы вы оставались здесь. Как только вы уедете, дело развалится. Я обещаю помочь тебе, только поверь мне. Слово даю. Как сказал бы мой командир, если дело касается чести русского моряка или русской женщины, мы готовы. А я все думал, откуда у простого водителя такая живучесть и смекалка, а ты, оказывается, из моряков. Ну ладно, тогда все получится.
Он завел машину, и мы потихоньку поехали по ночному городу. Перед поворотом он остановил машину и спросил:
– Знаешь, где мы?
– Да, там за углом РОВД.
– А здесь, – он показал на кафе, – будете каждый день обедать и ужинать, понятно?
Мы повернули за угол и оказались возле РОВД. Сразу подошел Марат.
– Куда он тебя возил? – спросил он.
– Здесь недалеко есть кафе, там будем обедать и ужинать.
– Завтра? – поинтересовался Николай.
– Нет, каждый день, – ответил я.
– И долго мы здесь загорать будем? – опять поинтересовался Николай.
Марату не понравился этот вопрос, он резко обернулся в мою сторону.
– Пока машину не найдем. И это не обсуждается, – подытожил я.
Николай был недоволен этим решением, но, имея право голоса, заметил:
– Ну да, лето на носу, переживем. А зимой, думаю, тяжело будет.
Ашот был согласен с Николаем, хватит, мол, романтики, поехали домой. Право голоса имел каждый, а решения принимал я.
Наступило утро, открыв ворота моей фуры и расположившись на краю, мы завтракали. Солнце уже взошло и светило прямо на нас, тепло от солнца расходилось по всему телу. Тут подошел какой то парень, мне он почему-то сразу не понравился. Марат смекнул, что это просто наркоша и у него были ломки.
– Тебе чего надо, убогий?
– Можно мы ханку заварим? – без всякого вступления сказал он.
– Ты что, охренел, ментовка рядом, увидят – закроют без суда и следствия.
– Да чего там, мы быстро, – не унимался он.
Тут появилась его подруга. Боже мой, это было что-то неземное, на ней был брючный костюм и что-то вроде френча, это божье создание было явно из богатой семьи. Увидев ее, я спрыгнул с фургона на землю и, подойдя к ней, прямо спросил:
– Ты знаешь, есть много способов получить удовольствие, не доходя до этого. Я могу взять на себя обязательство показать тебе несколько способов получить головокружительный кайф.
Она посмотрела на меня, ухмыльнулась:
– Ты про секс?
– Да, – говорю, – неужели в твоей жизни не было нормального мужика?
Она посмотрела на убогого:
– Вот мой мужчина.
Конечно, иметь вот это при себе в качестве мужчины – тогда точно остается только наркотик. Она приподняла рукав своего костюма. Боже мой, то, что я увидел, невозможно было понять, а не то что описать. Из-под рукава появилась тонкая кость, на эту кость натянули кожу, прозрачную, как целллофан, под которой текли тонкие ручейки крови. Это был живой скелет, обтянутый чем-то вместо кожи. Она смотрела на мой пораженный увиденным взгляд и добавила:
– Поверь, я вся такая, так что секса не будет – некуда.
Марат выругался матом и хотел виновника этого безобразия выкинуть с фуры. Но, пожалев девушку, дал возможность доварить свое зелье до конца. Когда эта гадость была готова, они поблагодарили нас и ушли. Они ушли, а я долго вспоминал ее, ее родителей, которые, наверняка отчаявшись, опустили руки, отдавшись судьбе.
Прошла еще неделя. Мы сидели на своем месте, каждый день обедая и ужиная в кафе. За эту неделю наши покровители сводили нас в парилку, надо сказать, насчет кавказского гостеприимства я был неправ. Между тем мы позвонили нашему директору и сообщили о случившемся. Тот факт, что мы остались живы, его радовал, но вот потерянный КамАЗ его здорово огорчал.
Итак, в один прекрасный день меня вызвали в РОВД к следователю. Пройдя к дежурному по РОВД, я спросил:
– Меня вызывали?
– Да, Вам к следователю на очную ставку.
По телу прошел холодок. От одной мысли увидеть этих бравых ребят я, не замечая боли в ногах, пролетел два лестничных марша и оказался возле кабинета следователя. Тот вышел из кабинета и предупредил меня:
– Будь благоразумным, не наделай глупостей.
Я вошел в просторный кабинет, там стояло восемь человек. Среди этих были и мои знакомые. Встретившись глазами с Мансуром, я сказал:
– Привет! Я же тебе говорил, что мы еще увидимся.
Тот опустил молча голову.
Подошел следователь.
– На основании ст……РФ гражданин Григорян, Вы узнаете кого-нибудь из этих людей? – спросил меня следователь.
– Да, я хорошо знаю вот его, это Мансур, вот его друг тоже из этой группы.
– Хорошо, – сказал следователь, – тем, кого опознали, и тебе, – он показал на парня, стоящего рядом, – остаться, остальные свободны.
– Этого я не видел, – сказал я.
– Это их водитель, – ответил следователь.
Все разошлись, в кабине остались только те, на которых указал следак. Кроме нас, остался еще один человек. У меня сложилось впечатление, будто я и его знаю или видел где-то. Майор взял в руки довольно увесистую папку и начал читать.
– Дело №……Пострадавший Григорян Левон….
Закончив читать, он обратился ко мне:
– У Вас есть возражения?
– Я ответил:
– Нет.
Он обратился к сидящему рядом. Тут я вспомнил, что это был тот самый в шляпе, который сказал нам, сколько времени, когда нас вели на допрос. Задав мне несколько вопросов, адвокат отпустил меня.
Выйдя на улицу, я почувствовал облегчение. Подойдя к ребятам, стал рассказывать об очной ставке. Мы все понимали: скоро конец нашим мучениям. Весь день мы обсуждали то, как мы приедем домой и будем обмывать наше спасение.
Прошел еще один день, апрель подходил к концу. Где-то к полудню в нашем сквере появилась женщина. Он села на одну из свободных лавочек и пристально смотрела в нашу сторону. Мы подумали, что это чья-то мать пришла увидеть сына. Каждый день в ментовку «воронки» привозили задержанных на допрос или на другие следственные мероприятия. Вот родственники и приходили сюда, чтобы увидеться со своим чадом. Эта женщина просидела весь день, она так и не вставала с места, только когда мы вернулись с ужина, ее на месте на оказалось.