000
ОтложитьЧитал
Ах, если бы мог Алесь тогда заглянуть в будущее, то узнал бы, что определённая его отчимом-генералом судьба военного человека будет ограничиваться строгими рамками воинских уставов и законов и чужая властная воля всегда будет довлеть над его желанием, его поступками, его любовью! Так будет в Суворовском, в училище воздушно-десантных войск, на офицерской службе в разных краях страны (и не где хочется, а куда прикажут ехать); так будет на войне в Афганистане, в плену у моджахедов, на допросах на Лубянке. И только оступись – никакие заслуги и ордена не станут мягкой подушкой! Потому что больше всего в стране, которой он служил, следовали буквам закона, а из них, увы, никогда не складывалось слово «человечность».
И вот стоит он снова на Красной площади у Мавзолея Ленина, такой же одинокий, как и сорок лет назад, но уже в другой стране, с другим флагом, с другим правительством. Значит, всё, к чему призывал, о чём писал, что совершил этот великий человек двадцатого столетия – миф? Напрасная кровь и десятки миллионов человеческих жизней? В том числе и его, Алеся, загубленная жизнь! Всё возвратилось на прежний круг капиталистических отношений. Теперь известное положение марксизма-ленинизма о мире капитала Homo homini lupus est он испытал на собственной шкуре. Вряд ли ещё были времена, когда человек становился волком по отношению к другому человеку в такой оскальной непримиримости!
Люди у Мавзолея, как и в советское время, стояли в затылок друг другу с желанием посмотреть на великого мертвеца погибшей страны Советов, но Алесю уже не хотелось, как в детстве, посетить усыпальницу. В глазах посверкивали золотые маковки храма Василия Блаженного. Наверное, ошибся тогда благородный генерал и повёл его, мальчонку-несмышлёныша, по дороге к мавзолею, а надо было бы к храму! Верить нужно в незыблемое, ведь вера – осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Но к храмовому пути в настоящий момент Алесь был не готов.
Голову будоражили думы о предстоящей старости. Надо определяться на спокойную осёдлую жизнь, найти последний причал, обетованный уголок. Позвал его к себе старый верный друг по армейской службе Степан Гекчанов. Он, как и Алесь, шесть лет маялся в рабском плену у афганских моджахедов. Степан жил на забайкальском севере, в районном селе с красивым эвенкийским названием Осикта, входящем в область с центром в Лесогорске. Это устраивало Алеся: там были могилы матери и сестры – единственное место на земле, которое могло ещё связывать его с жизнью. Как же прав был Пушкин: там «обретает разум пищу», ибо что, действительно, может быть важнее, чем любовь «к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»?
На площади появилась группа иностранных туристов и остановилась неподалёку от Алеся. Он обратил внимание на восточную женщину необычайной красоты, которая внимательно его изучала. Ему показалось, что они уже встречались. Она отделилась от группы и лёгким шагом направилась к Алесю. Извинительная улыбка осветила лицо.
– Здравствуйте, – поприветствовала она на чистом русском языке. – Простите, если я нарушаю ваш покой!
Чёрные глаза её с необъяснимой тайной в глубине взглянули на него ласково, и длиннющие, едва не касающиеся бровей ресницы затрепетали. Где-то Алесь уже видел эти прекрасные восточные глаза!
– Простите, если я ошиблась. Вы Седой? Вы Алик Седой?
Когда Алесь воевал в Афганистане, это был его позывной. Уходя на задание, бойцы группы специального назначения оставляли в особом отделе штаба части документы, а друг к другу обращались только по вымышленным именам и фамилиям.
– Да, – с некоторой паузой ответил Алесь, мучительно вспоминая, где он мог встречать эту женщину.
– Прошло более десяти лет, – улыбнулась она, – тогда я была маленькой девочкой, и вы забыли меня. Вспомните Афганистан. Горы. Реку. Разгромленный караван. Вы спасаете меня и младшего брата. Вспомните, как вы несли меня, раненую, на руках по безлюдной пустыне! Я – Асинат.
– Асинат? – Алесь с трудом проглотил горячий комок, подступивший к горлу. – Асинат!
Конечно же, он не забыл то ущелье и тот бой, в котором его тоже ранило.
– Вас трудно узнать… Вы стали такой ослепительно красивой! Вот только глаза остались прежними. По глазам я вижу, вы – Асинат! – Алесь хотел было припасть губами к её руке, но вовремя опомнился. Заметив это, Асинат сама обняла спасителя за шею и трижды, по-русски, поцеловала в щёки. От её волос, схваченных на затылке красивой заколкой в виде ящерки, исходил тонкий древесный аромат.
– Я никогда не забывала вас. Папа говорил, что помог вам освободиться из плена. Я надеялась, что ваша судьба на родине сложится счастливо. Так ли это?
– Так, Асинат, – с некоторой печалью ответил Алесь.
И женщина почувствовала фальшь в его голосе.
– Чем я могу помочь вам?
– У меня всё в порядке, Асинат. Сейчас я уезжаю далеко в Сибирь. Там меня ждёт хорошая работа. Как вы? Чем вы занимаетесь? – сменил тему Алесь.
– Я живу в Москве, работаю вместе с мужем в турецком посольстве. Почему? После того как в Афганистане к власти пришли талибы, мы были вынуждены бежать в Турцию. Папа стал владельцем судоходной кампании. Брат – припоминаете его? – служит в турецкой армии в чине полковника. Муж – дипломат. У меня трое детей – мальчики.
– Я рад за тебя, Асинат, честное слово, очень рад! Это закономерно… После всего, что ты пережила!
Этот неожиданный переход Алеся в обращении на «ты» растрогал Асинат.
– Дорогой мой Седой, я долгие годы разыскивала тебя, но ответа из России не получала. А когда оказалась в Москве, то сразу же обратилась в архив Министерства обороны. Мне дали горькую справку: Алик Седой пропал без вести в Афганистане, то есть, скорее всего, погиб. Но я-то знала, что тебя освободили и ты вернулся на родину!
– Асинат, Асинат, – с некоторым смущением сказал Алесь, – Седой – мой позывной, а настоящая фамилия другая. Тебе просто не захотели её назвать.
– Я подозревала, но не теряла надежды. Аллах вознаградил меня!
– Аллах? – улыбнулся Алесь.
– Да. Я ведь мусульманка.
Кто-то из группы туристов окликнул Асинат.
– Мы можем с тобой встретиться здесь, в Москве?
– Нет, – грустно покачал головой Алесь, – я сегодня уезжаю.
– Как жаль! Тогда, – Асинат достала из сумочки блокнот и авторучку, – вот мой московский и стамбульский адреса. Напиши мне. Напиши мне, пожалуйста, о себе, как устроишься на новом месте. В России сейчас так тяжело живут люди… Я помогу тебе: у меня очень обеспеченная семья. И папа, и брат – они помнят тебя. Мы умеем быть благодарными!
Кто-то повторно, но уже более требовательно позвал Асинат. Группа уходила с площади.
– Я сопровождаю важных персон, – извинилась Асинат, – не могу задерживаться.
Она посмотрела на Алеся глазами, полными слёз и, уходя, добавила:
– Ты так возмужал, мой милый Седой… Стал ещё статней, чем был прежде!
Алесь махнул рукой ей вслед.
«А как бы сложилась моя жизнь, – подумал он, – если бы я остался тогда в Афгане, как предлагал отец Асинат, командир отряда узбекских моджахедов? Наверное, неплохо. По крайней мере, лучше, чем сейчас. Да что теперь об этом!»
Алесь зажал в себе тонко и печально зазвеневшую струну.
Билет на поезд Москва – Владивосток он купил без помех, вложив в паспорт безграничную благодарность кассиру. Он даже и предположить не мог, какой судьбоносной окажется эта похрустывающая оранжеватая бумажка, дающая право ехать в купе спального вагона прямого сообщения. Двойной подарок преподнесёт ему судьба.
Поезд отправлялся вечером, и оставшиеся до отъезда часы Алесь побродил по весенней Москве, навестил могилу генерала, забытую и заброшенную. «Как устроюсь на новом месте стабильно, подзаработаю деньжат, приеду сюда и приведу всё в порядок», – усовестился он.
Москва тоже показалась заброшенной, омерзительно чужой, бездушной, неприбранной, крикливой, набитой злыми и куда-то вечно бегущими людьми. Не приведи Господь упасть – затопчут!
Несколько раз Алесь справлялся у прохожих, как пройти на такую-то улицу, на каком транспорте проехать. Отвечали неприветливо или, хмыкнув, просто проходили мимо с непроницаемыми лицами. На Кузнецком мосту его пыталась ограбить четвёрка рослых пьяных подростков. Разбросав любителей лёгкой наживы по проезжей части, причём один едва не угодил под колёса автомобиля, Алесь бегом бросился с места разбоя: не хватало ещё попасть в милицию, тем более с его биографией! Рядом ржаво запищали тормоза «Жигулей».
– Эй, мужик, садись! Увезу от погони!
Алесь, не раздумывая, прыгнул в открытую кабину.
– Куда?
– На Ярославский!
– Тут километров пять. Но возьму дорого!
– Идёт. Гони.
Водила оказался словоохотливым, но, какой бы темы он ни касался, всё крутилось вокруг денег. Вдруг вспомнился Гоголь, его бессмертный Чичиков, уезжающий из родного дома с напутственным словом папаши, чтобы наживал, берёг сынок каждую копеечку: «Копейкой всё прошибёшь!» Такое время одурманило Москву, да что её, всю Россию-матушку! На копейку поставили даже честь и совесть.
Попутчиками в купе вагона оказались две старушки, одетые во всё чёрное. Ехали куда-то на похороны. Об этом их разговор и кружил. Алесь залез на верхнюю полку, попытался заснуть. Промаявшись часа два, ощутил голод и отправился в ресторан. За окнами вагона уже разметнулась холодная весенняя ночь второй половины мая. Свободными в ресторане оказались только три места у стола, за которым сидел человек крепкого телосложения, с бычьей шеей и ёжиком побитых сединой волос.
– Надеюсь, не побеспокою, если составлю компанию? – сказал Алесь, устраиваясь за столом и вглядываясь в его мясистое лицо.
– Садись, чего там, не помешаешь! Вдвоём рюмахи пойдут веселее, – ответил тот, скаля в пьяной улыбке два ряда стальных зубов. – Давай знакомиться, – протянул он руку. – Жека! – сверкнул он раскосыми наглыми глазами.
– Андрей, – соврал Алесь и пожал потную ладонь Жеки.
– Андрей-воробей, держи хрен бодрей, – поскабрезничал тот, настраиваясь на тон рубахи-парня.
Алесь заказал в буфете графин водки, по две порции гуляша, салата, колбаски и жареных кур.
– Я угощаю.
Жеке такой жест пришёлся по душе. Он уже нагрузился хмелем до поросячьих глаз, но от продолжения ужина за чужой счёт отказаться не мог.
– Ну, за что пьём? – поднял рюмку Алесь.
– А за тех, кто командовал ротами, – чуть запинаясь языком, многозначительно ответил Жека.
– А ты командовал?
– Не-е-е. Поменьше. Я был старшим сержантом.
– На фронте?
– А как же! На японском. Бил самураев на Дальнем Востоке.
По опыту Алесь знал: если человек начинает говорить о боевых делах от первого лица – бил, занимал города, брал в плен, – значит, скорее всего, отсиживался где-нибудь в прифронтовом тылу, не стремясь к военным подвигам и наградам.
Когда Алесь спросил Жеку о последних, тот сердито замахал рукой:
– А на хрена они мне, эти железки? Звенеть должно не на груди, а в кармане!
– Тоже верно, – согласился Алесь, – ну, а после войны?
– Служил во внутренних. Эшелоны сопровождал с зеками да переселенцами. Хотя последние мало отличались от зеков, – ухмыльнулся Жека. – Непритязательные были. За лучшей жизнью, видите ли, ехали, дураки! – заржал он, а следом подмигнул, – Давай, брат, давай, наливай ещё!
Кровь прихлынула к вискам Алеся. И крутнулось назад колесо памяти, сшибая в ярости всякую житейскую мелочь на пути своём, и остановилось в том же яростном изумлении у вагона многострадального состава, высветив фигуру пьяного солдата: «Давай, мамка, давай, побыстрее разворачивайся!» Как зубильная метина в железо, врезались тогда в память и оскал стальных зубов, и нахальный пришур, и эти слова. «Неужели он?». Помолчали.
– Надо же, – с деланным недоверием обрадовался Алесь, выдав свой ступор за удивление, – и я во внутренних войсках служил, и я эшелоны сопровождал. Выходит, мы однополчане! – неожиданно для самого себя соврал он.
– Выходит, – сначала с подозрением, а потом в радостном изумлении ощерился Жека. – Быват же такое!
Он встал из-за стола, потянулся к Алесю, намереваясь обнять его. Алесь уклонился, обеими руками ухватил Жеку за плечи и усадил на место.
– Кажется, я того… Ослабел малость, – Жека потряс головой, – пора баиньки.
– Ещё по одной-другой и отчалим. Приятно с тобой поговорить! Когда ещё однополчанина встретишь? Знаешь, Жека, – подстраивался Алесь под тон собеседника, – солдатчина солдатчиной, а службу вспоминаю не без ностальгии: сколько мы молодых девах перепортили, когда эшелоны-то сопровождали? Эх, вот было времечко!
– Надо же, – в свою очередь обрадовался Жека, – и мы тоже! Энтих баб… Пондравица какая – вызываешь её, как будто к начальнику поезда, с документами, – он сделал такое памятное для Алеся ударение на втором слоге слова, – а сам ведёшь её в караулку! – мечтательно осклабился он. – Если не ерепенилась, отпускали с угрозой: молчи мол, падла, не вякни кому! А которые выкобенивались, тех драли в очередь всем караулом, – показал как и даже губами почмокал от некогда пережитого животного удовлетворения, – потом водку в глотку – и за борт. А документы – в печь. Ищи-свищи! – он присвистнул и опрокинул очередную рюмку.
Опустив глаза, Алесь ковырялся вилкой в гуляше: не мог положить в рот ни куска. Перегородил горло ком горячей боли – не проглотить! «Он это, он». Как хотелось встать и двинуть кулаком в самодовольную рожу: раз, и два, и три! Свалить на пол и бить, бить, бить до тех пор, пока, как дерьмо под дождём, не распустится его бездыханное тело!
– А далеко едешь-то? – совладал с собой Алесь.
– Не-е-е. В Могочу. Станция такая есть на Забайкальской дороге.
– К семье?
– Не-е-е. Нету у меня никого. Мамка с тятькой давно померли. Четыре раза женился, да бабы всё какие-то психованные попадались. Вот тока с последней зазнобой пораспрощался. К корешу еду. Служили вместе в охране. Он тоже один горе мыкает.
И Жеку потянуло на воспоминания, да о гулянках всё, о полускотских забавах. Уже охмелев до полубеспамятства, он продолжал бормотать какие-то плохо различимые слова, клонился головой к столу.
Алесь тронул его за плечо.
– Пойдём, пожалуй, на боковую?
Жека мыкнул в знак согласия.
Алесь закинул одну его руку себе за шею, подхватил со спины и повёл к выходу. Никто из посетителей ресторана, даже хмельная официантка, кокетничающая с поваром у кухонного окна, не обратили ни них никакого внимания. Сколько подобных пассажиров, наглотавшихся спиртного до помрачения ума, на ватных ногах покидают ресторан!
Алесь соображал, что же делать с этим отморозком. Решение пришло мгновенно, когда он выволок тяжёлое, провисающее тело в тамбур и увидел распахнутую дверь вагона. Вытолкнув убийцу матери в грохочущую ночь, Алесь долго вглядывался в темноту, а потом, наконец, облегчённо вздохнул. «Готов-готов! Готов-готов!» – ритмично подтверждали колёса поезда железным языком.
Алесь прошёл в свой вагон. Долго и тщательно мыл руки в туалете. Ополоснул лицо: прихлынул жар к голове. Зашёл в купе. Старушки, предусмотрительно запрятав сумки с документами и деньгами под подушки, тревожно посапывали. Алесь повалился на верхнюю полку и проспал двенадцать часов кряду. Снилось, что мама вернулась после проверки документов начальником эшелона и они втроём с Павлинкой сели пить чай.
Проснулся Алесь оттого, что стояли. Выглянул в окно. «Свеча» – значилось на обшарпанном здании вокзала.
– Две минуты всего стоим, – любезно оповестила Алеся одна из старушек. – Полежи ещё минут пять, потом туалет откроют.
– Спасибо, – отозвался он. – Вам кипятку для чая принести?
Сходил до титана. Зашёл в туалет, умылся. Посмотрел в зеркало: сон практически сгладил следы вчерашней попойки. Возвращаться в вагон-ресторан было противно, и Алесь решил дождаться следующей крупной станции и купить съестного у уличных торговок.
От нечего делать вышел в тамбур. У дверей стояла молодая женщина в чёрной кожаной куртке и таких же штанах. Курила. Она взглянула на него без страха и удивления. Молча протянула пачку.
– Спасибо. Не курю.
Женщина оглядела Алеся с ног до головы, оценивая его ладную фигуру в камуфляжной форме.
– Военный?
– Бывший.
– Спецназ?
– Возможно. Какие-то приметы?
– Взгляд жёсткий, острый, как будто вы намереваетесь кого-то зарезать.
– Вас, кого же ещё? – усмехнулся Алесь. – Больше никого в тамбуре нет.
– Слабую, беззащитную женщину? Просто так, ничего не требуя?
– Вы не похожи на такую.
– Приметы?
– У вас прищурный взгляд, как будто вы намереваетесь в кого-то всадить пулю.
Женщина тряхнула белокурыми волосами и засмеялась. Протянула руку.
– Анне. Не Анна, Анне. Это эстонское имя.
– Алесь.
– Нежное имя. Соответствуете?
– Да я просто облако в штанах!
– Не цитируйте, не к месту. Вы один?
– Нет. Со мной едут две старушки-погремушки.
– Я имею в виду жену или подругу-спутницу.
– Нет, я один. Не женат, не состоял, не привлекался, – горько улыбнулся Алесь.
– И я. Куда едете?
– Есть такой сибирский город – Лесогорск.
– О-о! Так это и моя конечная. Живёте там?
– Нет. Жил некоторое время… В детстве… Очень давно, сорок лет назад.
– Решили поглядеть на родные места?
– Скорее, спокойно встретить старость.
– А едете к родственникам, к друзьям?
– К другу. Но он живёт в Осикте, далеко от Лесогорска, так что мне ещё до него добираться.
– Вы отвечаете с такой откровенностью незнакомому человеку. Вы меня удивляете!
– Не привык врать, когда дело касается моей личной жизни, а не службы.
– Вы посерьёзнели, Алесь. И это мне нравится. Хотите поболтать?
– Здесь?
– Пойдёмте ко мне в купе. Я там одна. Только ставлю условие: дайте слово, что не будете приставать. Я не в форме.
– Кэсээм, – сказал, улыбаясь, Алесь знаменитую клятву Фильки Жмыхова и щёлкнул себя большим пальцем по зубам.
– Где-то я уже это слышала, – посерьёзнела Анне. – Но без шуток! Малейшее движение с вашей стороны – и всажу вам стилет в пузо.
– Приятная перспектива.
– Я вас предупредила.
Анне размещалась в маленьком купе с двумя полками в начале вагона. В купе густо пахло цветочными духами.
– Вы голодны? – осведомилась Анне.
– Ещё не завтракал.
– Понятно!
Анне достала из походной сумки палку копчёной колбасы, буханку белого хлеба, коньяк, плитку шоколада, пару яблок и две миниатюрные хрустальные рюмочки.
– Будем по чуть-чуть, чтобы сразу не окосеть.
– За красоту импровизированных встреч, – Алесь поднял свою рюмку и нежно прикоснулся к рюмке Анне.
– Красивый тост!
– Ну, так кто вы и что вы? – спросил Алесь, кромсая колбасу армейским ножом.
– Тружусь в администрации области. Первый секретарь в приёмной губернатора, – торжественно объявила Анне и рассмеялась.
– Нравится? – поинтересовался Алесь, наливая по второй рюмке.
– А тебе работа не нужна? – внезапно перейдя на «ты», вопросом на вопрос ответила Анне.
– У меня, – замялся Алесь, – узкая специализация.
– В губернаторскую охрану нужен человек. Могу замолвить словечко, – подмигнула спутница.
Пять дней и ночей провели они за разговорами и сблизились настолько, что казалось, всю жизнь знали друг друга. Об одном только умалчивала Анне: о недавнем прошлом («Больно вспоминать!»).
И, конечно, за эти дни не раз в телах обоих закипал огонь в крови. И когда он становился обоюдно невыносимым, Анне гасила его оральными ласками.
– Когда я служила в армии, мы так укрощали в себе зверя. Мне действительно нельзя в данный момент, – оправдывалась она, – я ездила в Москву делать аборт.
В Лесогорске Анне, как и обещала, свела Алеся с начальником личной охраны губернатора Джохаром Заурбековым. Они оба служили в Афгане и быстро нашли общий язык. Так Алесь без стал заместителем Заурбекова.
Степану Гекчанову он отправил заказным письмо, в котором на нескольких листах описал годы жизни после их расставания. Обещал приехать в гости в Осикту, как устроится на новом месте.
Алесю выделили казённую однокомнатную квартиру в старом, но добротном доме дореволюционной постройки в центре города. Ему не пришлось ничего покупать: квартира была хорошо меблирована. В ней было всё для того, чтобы человек чувствовал себя в спокойном удобстве: ванна, душ, телевизор, телефон, электроплита, холодильник, проигрыватель, магнитофон, разнообразная посуда для личного быта и приёма гостей. Устроившись на новом месте, Алесь, как и обещал, написал письмо Асинат.
На выданные ему «подъёмные» он приобрёл себе мотоцикл чехословацкого производства «Ява» – любимый вид транспорта. И на нём проехал по старым адресам.
В здании детского дома размещались на первом этаже – казино, на втором – гостиничные номера.
Барак, в котором жила Фаина Иосифовна, снесли. На его месте возвышалась пятиэтажка. Но фамилии «Мазуровская» в списке жильцов не обнаружилось. В домоуправлении посоветовали обратиться за справкой в милицию.
«Вторчермет» ликвидировали лет двадцать назад, и никто не мог сказать, где можно отыскать тётю Катерину.
Алесь не без труда нашёл на городском кладбище могилу матери и сестры: так широко и густо за прошедшие годы заселился «Лесогорск-2», как именовали кладбище местные жители. На могилах родных, окружённых красивым железным забором, высились мраморные стелы с фотографиями и свежими венками. Кто же ухаживает за ними?
Настал день первого выезда Алеся в свите губернатора. Заурбеков проинструктировал охрану: – Едем в «Лондон»! Для новоприбывших: так называют посёлок бомжей, расположенный далеко за Лесогорском на городской свалке. Народец там живёт – оторви уши, так что свои уши держите топориком!
На обитателей свалки жаловались много раз жители близлежащих населённых пунктов и сотрудники правоохранительных органов: шарят по огородам и садам, умыкают скот, пристают к порядочным гражданам за подаянием, крадут вещички на рынках. Словом, не просто ущемлённые бытом люди, а банда вымогателей и грабителей.
Губернатор решил посмотреть на них своими глазами, чтобы принять какое-нибудь решение, а главное – встретиться и поговорить с вождём этой братии без определённого места жительства, а точнее – незаконного: поскольку оседлали свалку, значит назвать их жизнь без определённого места уже нельзя.
Возглавлял «Лондон» какой-то полупомешанный старик по прозвищу Нельсон, имевший увечный правый глаз и правую руку в соответствии с образом знаменитого английского адмирала времён войн со знаменитым французским императором Наполеоном. Старик и мундир носил подобающий, с эполетами и сверкающими на бортах пуговицами, а голову, естественно, украшал треуголкой.
В дальние и ближние личные командировки губернатор неизменно выезжал на бронированном японском внедорожнике в сопровождении таких же четырёх машин охраны. Весело было смотреть, как, бесконечно перестраиваясь и попеременно обгоняя друг друга, джипы мчатся по шоссе или просёлкам, чтобы заморочить голову нерадивым встречным зевакам, а то и того хуже – подкупленным врагами главы области злодеям со снайперскими винтовками в руках. Попробуй разберись, в какой мрачно посверкивающей чёрным лаком машине распустилось в кресле тело лесогорского головы!
Свалка маячно заявляла о себе за два десятка километров до подъезда столбом чёрного дыма. А в сближении так же чернила окоём подвижными точками воронья и ошмётками до конца не сгоревшего мусора, который изредка кружил в вихревом танце набегающий на степь горный ветер.
«Лондон» располагался у подножья сопки, и даже с небольшой высоты перевальной дороги можно было разглядеть жилища бомжей: старые палатки, проржавевшие остовы автомобильных прицепов-будок, искорёженные фуры, дощатые шалаши и бугорки землянок с торчащими над ними железными трубами печей. Над всем этим убогим пристанищем отверженных людей в самом центре возвышался довольно добротный домик на колёсах. Такие в советские времена можно было увидеть на больших и малых стройках. В них бедовало начальство среднего и малого звена: прорабы и бригадиры. Ясно сразу: резиденция Нельсона! Туда и нагрянула губернаторская команда.
Алесь и Заурбеков ехали в машине губернатора. Салипод всю дорогу молчал, придрёмывая. На попытку Алеся что-то спросить или сказать, Джохар грозил пальцем и прижимал его к губам.
Заурбеков дотронулся рукой до плеча губернатора.
– Прибыли, Николай Тарасович.
Салипод размял ладонями лицо. Через стекло посмотрел на домик, на прилепившуюся к крыше тарелку телеантенны, высокую радиомачту, два свисающих по краям дверей флага (российский и британский), и приказно мотнул головой – осмотреть помещение.
Машины сразу же окружила толпа разношёрстно одетых людей с каменными лицами и недобро поглядывающими глазами. Охранники на всякий случай пригрели под мышками укороченные калаши. Навстречу Алесю и Джохару вышел старик в своём шутовском одеянии, стилизованном под офицера королевского английского флота восемнадцатого столетия. На правом глазу – кожаный кругляш с уходящими под треугольную шляпу привязными тесёмками. Правый пустой рукав заправлен под пояс, свитый из жёлтых блестящих нитей со свисающими до колен бахромными концами. В левой руке – тонкая длинная трость. Ею Нельсон гостеприимно указал на вход в домик.
– Всем отступить на десять метров от машины! – скомандовал Заурбеков. Люди с лёгким ропотом повиновались.
Алесь и Джохар осмотрели жилище старика: шкаф с книгами, телевизор, кухонный столик и шкафчик посуды над ним, газовая плита с баллоном, диван и несколько кресел, ковёр на полу; портреты Ельцина и королевы Елизаветы на стене. Ничто не напоминало жилище грязных бомжей, какие привычно показывают на экранах телевизоров. Перебирая книги в шкафу – не спрятано ли в них устройство для тайной киносъемки или «прослушки», – над самым ухом Алесь услышал приглушённый голос Нельсона.
– Надо поговорить с вами, Алесь Вацлавич, один на один.
Алесь обернулся. Влажно сверкнул зрачок в прищуре мелко вибрирующего века, и на сухой, дрябнущей под глазом коже равноудалённо обозначились три вытатуированные синие звездочки. «Филька?»
– Вечером, – хрипло сказал Алесь.
В домике с Салиподом остались Джохар, самый доверенный телохранитель, и очередной записной журналист с кинокамерой из прикормленных губернатором представителей областных СМИ. Обычно они одевались в форму охранников и находились среди них.
Алесь прислонился к машине и, оглядывая толпу, терзался в догадках: «Неужели Филипп? Но почему он Нельсон? Где его так покалечило? А может быть, это не он? Но этот взгляд… Да и татуировка, которой всегда так стеснялся Филька, – плод мальчишеской бравады, «лишняя примета».
Алесь не мог долго сосредотачиваться на этих мыслях. Они отвлекали от главного – пристально следить за толпой. Мало ли какому дурню взбредёт в голову побузить, покочевряжиться перед высоким гостем? Переговариваясь друг с другом, местные бросали обеспокоенные взгляды на резиденцию своего вожака. О чём говорит он там с главой области? Не часто залетает в их мусорную страну такая редкая птица! Зачем? В этом ощущалась какая-то опасность для их существования.
Скидывать это на очередное самодурство губернатора они не могли, так как, разумеется, не знали его характера. Поступки Салипода было невозможно предугадать! Он играл в демократию, как заядлый шулер в карты. Мог нежданно-негаданно нагрянуть в больницу: а как тут лечат? Появиться в школе: а как тут учат? В воинской части: а как тут служат? На каком-нибудь предприятии малого бизнеса: а как тут трудятся, не обижает ли хозяин работных людей? Закатывался в сельскую глухомань: а как тут живут-выживают брошенные государством землеройки? Объяснял, призывал к терпению, к напрягу сил: «Ещё немного, ещё чуть…». Нет, ничего не обещал, чтобы потом не упрекали. Вот и к бомжам прикатил. Пусть потом пресса звонит, какой он рубаха-мужик: никого не чурается, всем отец родной!
Гостевал глава Лесогорской области у главы бомжей около часу, то есть до того времени, пока солнце не двинулось к зениту, нещадно жаря всё вокруг липучими лучами. Салипод вышел из домика, отдуваясь, вытирая лысеющую голову большим белым платком, страдая от жары. Ясно, что в апартаментах Нельсона не было ни кондиционера, ни вентилятора. А возможно, и были, да хитрый хозяин припрятал их: в духоте небольшого помещения долго не погостишь! На кой ляд ему, Нельсону, такой визитёр, пусть и высокопоставленный?
– Этот старик не такой уж и дурак, как мне его расписывали, – сказал Салипод, устраиваясь на сиденье, – просто придуривается, шельма. Артист!
И пока машины выруливали на обратную дорогу, дёргал головой и фыркал. Потом, чуть косясь в сторону сидящего за рулём Заурбекова, сказал, медленно расставляя слова:
– Надо… этого… квазиадмирала… хорошенько… прощупать… Бед… может… натворить.
Такая манера давать указания подчинённым указывала на их значимость и неукоснительность исполнения.
– Куда теперь?
– Куда-нибудь в холодок. Да хоть на Северный полюс!
– Тогда в «Эдем»? – так звали тайное укрывище губернатора в лесном массиве города.
– Гони!
Салипод распустился телом и придрёмно закрыл глаза.
В «Лондон» Алесь приехал глубокой ночью: не хотел, чтобы его ещё раз видели бомжи. Дойдёт весточка до Салипода – у того подозрение: зачем охранник навещал Нельсона? Да и сам глава мусорной империи, как оказалось, был того же мнения. Поэтому ждал Алеся на сопке у спуска к городской свалке. У дороги стоял автомобиль «Жигули». Неподалёку от него горел костёр. Две высокие фигуры выросли перед мотоциклом Алеся. Он притормозил, сбросил газ и сунул левую руку в карман куртки, где покоился верный макарыч. Стрелял Алесь с обеих рук одинаково прицельно.
– Кто такой? Куда едем?
– Алесь Вацлавич. К Нельсону.
– Следуйте за нами.
Алесь подрулил к автомобилю. Заглушил мотор и снял шлем.
Чуть прихрамывая и опираясь на трость, от костра к нему шёл Нельсон.
– Здорово, Алеська!
– Здравствуй, Филя!
Они обнялись.
– Узнал меня, белый ангел?
– Скорее всего, почувствовал, Филя. Да вот звёздочки твои удостоверили. А так… Да ещё при таком параде, – Алесь засмеялся. – Чего же ты без мундира? Ты в нём весьма живописен.
– Театр это, Алеська, – засмеялся и Филипп. – Прикидываюсь дурачком. Так жить легче. Тюряга научила. С дурака какой спрос?
– Да, видать, плохо прикидываешься, Филя. Губернатор тебя раскусил.
– Разговор так настроился. Не стал я перед ним ваньку валять. Он мне ножичек к горлу, а я ему. Убрать нас задумал. А куда нам бежать? У нас тут огороды, рыбалка. И мои никого не обижают, не грабят, не попрошайничают. Мы своим горбом всё зарабатываем! Это его брашка на нас помои льёт. Я пригрозил: тронешь – война. Москва узнает – тебе конец.
– Война? На самом деле?
– А ты как думал?
– У вас и оружие есть?
– Ну, не так чтобы очень, – Филя покрутил в воздухе пальцами, – кое-что из стрелкового припрятано. Но я губернатору наплёл про миномёты, гранатомёты и даже боевой вертолёт.