Посвящается Юдоре Уэлти и Вилли Моррису
STANDING IN THE RAINBOW by Fannie Flagg
Copyright © 2002 by Fannie Flagg
Все права защищены.
Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения владельца авторских прав.
Книга издана при содействии William Morris Endeavor Entertainment и Литературного агентства Эндрю Нюрнберга
© Дина Крупская, перевод, 2014
© Фантом Пресс, оформление, издание, 2014
К читателю
Как героиня этой книги заверяю вас, что все описанные здесь события произошли на самом деле, не сомневайтесь. И хотя персонаж я не главный, скажу вот что: я хозяйка собственного дома, содержу его в чистоте и порядке и исправно плачу по счетам. Я никогда не сидела в тюрьме и, вероятней всего, старше вас, если, конечно, вы еще не стоите одной ногой в могиле, а если стоите, то уж поймете меня наверняка.
Я, конечно, не литературный критик, но люблю книги с началом, середкой и концом, и чтоб еще сюжет какой-никакой имелся, и чтоб местами посмеяться. Не выношу книжек, в которых не поспеваешь за событиями. Могу обещать, что здесь вам не станут втирать докучливую историю в деталях про бедолагу, угодившего в отчаянное положение, но чудесным образом спасшегося, – и опля! – вот он счастлив на веки вечные. По данным на сегодняшнее утро, мозги у меня вроде на месте, чего не скажешь про мозги моей соседки миссис Уотли, воображающей, будто ее внук Тревис до сих пор работает в отделе покрышек в «Сирз», а вовсе не там, откуда в ближайшие пять лет выйдет разве что по амнистии за хорошее поведение. Хотя я не из тех, кто разносит слухи, ни-ни. Что вы, при моей профессии это непозволительно. Верьте или нет, но я еще зарабатываю на хлеб насущный, не пойми зачем, ведь при том количестве налогов, что я платила за свой бизнес, я могла бы сейчас сидеть дома и жить припеваючи на пенсию, но не постриги я кого-нибудь несколько дней, мне пальцы скрючит. К тому же надо следить, как бы родная дочь опять не сожгла кому-нибудь шевелюру (а то ведь пара волосин упадет – и они уж готовы в суд бежать) да чтоб парикмахерскую снова не подпалила. Ну и деньги не помешают. Я ведь так и не расплатилась за свою машину, ту, что расколотил Дуэйн Младший, причем дважды за полгода.
На детей я не рассчитываю, впрочем, это другая история. Энергии во мне прорва, но я не жизнерадостная оптимистка. Нет ничего хуже жизнерадостных стариков. Это неестественно. Угодив в книгу, пусть и не главной героиней, поневоле остановишься и задумаешься. Так что прежде чем отступить в сторонку и дать вам погрузиться в чтение, поделюсь мыслью: жизнь человека зависит от кучи всяких «если», правда? Возьмите, к примеру, мою персону… Что, если бы я померла, рожая Дуэйна Младшего (кстати, может, было бы и к лучшему, учитывая недавние события)? Меня бы тут не было. Но для романа, за который вы вот-вот приметесь, важнее другое: что, если бы Дороти Смит не познакомилась с семейством Отман, исполнителями духовных песнопений? Что, если бы Бетти Рэй Отман не встретила Хэмма Спаркса? А Хэмм Спаркс не оказался бы причастен к махинациям?
Ой, лучше помолчу, ненавижу, когда мне пересказывают сюжет. И один мудрый совет: не берите с меня пример и не лезьте в конец книги. Слишком часто я подобным образом лишала себя удовольствия. Как я уже говорила, в этой книге со мной вы будете редко встречаться, но когда дочитаете – бьюсь об заклад, вас поразит, как здорово я все уладила.
Искренне ваша,
миссис Тот Хутен
P. S. Никогда не берите в мужья пьющего человека.
Начало
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: Южный Миссури
ВРЕМЯ: 1940-е
НАСТРОЕНИЕ: полное надежд
Элмвуд-Спрингс
Почти все, у кого имелась лишняя комната, держали постояльцев. В те времена в городе еще не понастроили отелей да мотелей. Спустя несколько лет откроется «Говард Джонсон», но до тех пор и холостякам, которым требовался уход, и одиноким дамам нужно было где-то жить. И многие почитали своим христианским долгом приютить их, даже если несколько лишних долларов в неделю погоды не делали, а жильцы порой застревали на годы. Мистер Пруэт, холостяк из Кентукки с длинными, тощими ногами, много лет проживал у Хейгудов, – они и забыли, что он им не родня. Переезжал вместе с ними с места на место. Когда же в возрасте семидесяти восьми преставился, на семейной могиле Хейгудов появился камень с надписью:
МИСТЕР ПРУЭТ
ВСЕГДА С НАМИ
УПЛАЧЕНО СПОЛНА
Первая Северная авеню расположена недалеко от центра города и школы – пешком можно дойти; там-то в основном и сдавались комнаты.
Сейчас у Смитов живет Джимми Хед, повар из кафе «Трамвай»; у Робинсонов по соседству – Беатрис Вудс по прозвищу Слепая Пташка Певчая; дальше по улице семейство Уотли – они пустили мисс Татл, учительницу английского языка в старших классах. Эрнест Кунитц, руководитель школьного оркестра и солист-трубач, квартирует у мисс Альмы, по счастью, туговатой на ухо. Но очень скоро Смиты возьмут еще одного постояльца. И это станет первым звеном в цепи событий, о которых пойдет здесь речь.
Разумеется, пока они пребывают о том в неведении, особенно их десятилетний сын Бобби. Он и его закадычный дружок Монро Ньюберри в эту минуту торчат перед парикмахерской и глазеют на электрический шест, выкрашенный по спирали в красный и белый[1]. Суть игры – дотаращиться до того, что глаза съедутся к переносице, это считается великим достижением. Уж такие в наших краях бытуют развлечения. Или вот еще – не дышать, пока не потеряешь сознание. А еще сигануть с тарзанки в леденющий пруд, прозванный Синим Дьяволом, – вода такая холодная, что когда плюхаешься туда даже в самую жару, то сердце буквально останавливается. И пока карабкаешься на берег, тело уже все онемелое, ног не чувствуешь, а губы синие-синие – отсюда и название пруда. Но мальчишки – народ сумасшедший, вылезут из воды и, даже не согревшись, все в мурашках, снова несутся прыгать.
Некоторые вещи волновали Бобби до самого нутра. Впрочем, жизнь вообще приводила его в восторг. Да в те времена любой провинциальный мальчишка мечтал о свершениях, выпрыгивая по утрам из постели как пробка из бутылки шампанского. Ведь Бобби жил ровно посередке великой мировой державы – поговаривали даже, что величайшей. Мы в честном бою победили Германию и Японию. Мы спасли от гибели Европу, и в том году нас любили все, даже французы. Наши девушки были самыми красивыми в мире, наши мальчики – самыми симпатичными, наши солдаты – самыми храбрыми, а с нашим флагом ни один не мог сравниться по красоте. В те годы казалось, что все жители Земли мечтают стать американцами. И их можно было понять. У нас – Джон Уэйн, Бетти Грэйбл, Микки Маус, Рой Роджерс, Супермен, Дэгвуд и Блонди, Сестры Эндрюс и Капитан Марвел, Бак Роджерс и Ред Райдер, пневматические ружья, «Мальчики Харди», Джи-мен, агенты ФБР, Мисс Америка, сладкая вата. Да при том, что любой человек может стать президентом Соединенных Штатов по достижении совершеннолетия.
Бобби даже сочувствовал всем, кому не повезло здесь родиться. Еще бы, ведь мы изобрели все самое важное в мире. Хот-доги, гамбургеры, американские горки, роликовые коньки, мороженое в стаканчиках, электричество, молочные коктейли, танец джиттербаг, бейсбол, футбол, баскетбол, барбекю, пистолет с пистонами и банановый сплит. А еще кока-колу, орешки в шоколаде, музыкальные автоматы, стиральный порошок «Оксидол», маргарин и атомную бомбу!
Мы были больше, лучше, богаче и сильнее всех в мире и тем не менее играли по правилам и были хорошими людьми. Даже протянули руку и помогли подняться из руин побежденным – Японии и Германии. Разве плохие люди на такое способны? Миссури – родной штат Бобби – дал миру Марка Твена, Уолта Диснея, Джинджер Роджерс, и Всемирную торгово-промышленную выставку в Сент-Луисе, и линкор «Миссури», на борту которого японцы подписали акт о капитуляции, сдавшись генералу Дугласу Макартуру. Да что там японцы, отряд бойскаутов-волчат Бобби под названием «Патруль куропатки» бегал по всему городу, собирая старые автомобильные покрышки, макулатуру, алюминиевые кастрюли и сковородки. Потому-то мы и выиграли войну. И хотя любому мальчишке и без того достаточно причин для гордости, можно добавить, что президент Соединенных Штатов, мистер Гарри С. Трумэн, – урожденный и убежденный миссурианец, а Сент-Луис выиграл последний чемпионат по бейсболу. Даже деревья в тот год тянули макушки, как на параде. По крайней мере, так казалось Бобби.
У него были мать, отец и бабушка, и никто из его знакомых не умер. Только в витринах магазинов он видел фотографии убитых на войне ребят. Бобби и его лучший друг Монро недавно породнились – стали кровными братьями, событие настолько впечатляющее, что всю дорогу домой они молчали. Его старшая сестра, Анна Ли, белокурая голубоглазая красотка, пользовалась популярностью среди ребят постарше, что вечно ошивались вокруг их дома и иногда разрешали ему покидать мяч. Порой Бобби перепадал четвертак от какого-нибудь парня, чтобы он оставил их с Анной Ли наедине на веранде. В 1946 году четвертак означал пакетик поп-корна, билет в кино плюс экскурсия в будку киномеханика – Снуки, сидевший там, никогда не отрывался от книжки Мики Спиллейна. А после кино Бобби шел прямиком в кафе «Трамвай», где их постоялец Джимми жарил для него бургер, если, конечно, бывал не слишком занят.
А то можно было зарулить в аптеку на углу и полистать новые комиксы, потому что Бобби позволялось читать бесплатно, его отец был фармацевтом, и главное не загибать страницы и не закапать их кетчупом. Тельма и Берта Энн, девушки, работающие за стойкой с содовой, считали его симпатягой и могли налить за так стаканчик вишневой колы, а то и коктейля, если повезет. Центр города представлял собой одну длинную улицу, даже при большом желании не заблудишься, а погода круглый год стояла как по заказу. Каждый октябрь, как раз перед Хэллоуином, на небо выкатывала большая рыжая круглая луна. День Благодарения всегда был в меру морозен и хрустящ – как раз чтобы после грандиозного праздничного ужина с индейкой побегать во дворе, поиграть в салки. Снег выпадал раз-два за год, как раз когда Бооби хотелось прогулять школу.
А потом наступала весна – с кузнечиками, лягушками и заново народившимися листочками на деревьях, а за нею лето, когда можно спать на открытой веранде, рыбачить, нырять с вышки в городском бассейне, а Четвертого июля, после всех шутих, вертячек и бенгальских огней, появлялись светлячки и сине-зеленые майские жуки – чтобы продлить эту светящуюся ночь.
Жаркими, душными августовскими днями, когда кажется – еще немного, и отдашь концы от перегрева, набегают облака и вдруг далекий гром громыхнет таким басом, что под ложечкой отзовется. Из ниоткуда налетит ветерок, небо затянет свинцовыми тучами, и потемнеет так, что зажгутся уличные фонари, перепутав день с ночью. Мгновение – и лавина воды с грохотом обрушится с небес на штат Миссури, а еще минутка – и гроза, не предупредив, подберет юбки, и глядь – перебежала в другой город, оставив полные канавы – нарочно, чтобы Бобби выбежал пошлепать босиком, остудить ноги.
Хотя мистер Бобби Смит пока пробыл на этой земле всего ничего и занимал не так много места – каких-то четыре фута восемь дюймов, он успел обзавестись немалой собственностью. Большая часть ее хранилась в его комнате на полу, на стенах, на кровати и под кроватью, свешивалась с потолка и занимала все свободные поверхности. Как сказали бы декораторы, ему нравился бессистемный, беспечный, хаотичный подход к интерьеру. Мама же имела наглость наречь его комнату лавкой рухляди Армии спасения. Эта среднего размера спальня с маленьким шкафом была для Бобби личным волшебным королевством, полным несметных сокровищ. Он был здесь единовластным повелителем, богатым, как султан. По правде говоря, в комнате не нашлось бы ничего, достойного внимания султана, да и простого смертного. Тоже мне ценности: коробка расписных черепашек, горсть камешков, расплющенная монета, которую они с Монро подложили на трамвайные рельсы, да картонный ковбой Сансет Карсон из элмвудского кинотеатра, в натуральную величину, – Снуки подарил. Или вот еще – два серебряных доллара, искусственный желтый рыбий глаз, найденный позади Дома ветеранов войны, маленький стеклянный джип, в котором когда-то лежали конфеты, – секунд пять они пролежали, не больше. Из приобретений этого года: рогатка ручной работы, мешочек со стеклянными шариками, светящееся в темноте кольцо – 1 шт., компас – 1 шт., конструктор – 1 шт., йо-йо – 3 шт., модель самолета, щетка для волос с наклейкой Одинокого Рейнджера (подарок Монро на день рождения, его мама покупала), картонная бензоколонка «Файрстон», укомплектованная насосами, и полка с книжками по десять центов: «Терри и пираты», «Джо Палука», «Ред Райдер». Под кроватью несколько комиксов: «Человек-паук», «Поросенок Порки», «Малышка Одри» и «Каспер – дружелюбное привидение», а еще железная дорога, плетеный индийский браслет, подаренный девочкой (Бобби считает его потерянным), и руль от старого велосипеда в белой резиновой оплетке.
Но мир Бобби не ограничивался тем, что он мог увидеть и пощупать в четырех стенах своей комнаты. Он уезжал за тысячи миль на игрушечном поезде, стоявшем под кроватью, сбивался с пути в коварных горах, искал выход из длинных мрачных пещер над яростно рычащими горными реками и на пластмассовом самолетике, что свисал на нитке с потолка, облетал вокруг света, частенько оказывался в джунглях Амазонки, кишащих аллигаторами. Даже уличный фонарь на углу дарил Бобби удивительные путешествия. Лежа на кровати ветреными летними вечерами, он смотрел на пляшущие тени, и тополь перед домом вскоре обращался в пальму на тропическом острове, и пассатные ветры врывались в открытое окно. Бывало, ночами он слышал слабые отголоски гавайской музыки и видел, как девушки танцуют хулу прямо перед окнами спальни Робинсонов. Бобби так вдохновился этими образами, что записался в кружок игры на укулеле[2]. Его ждало ужасное разочарование. Он-то надеялся, что инструмент запоет, едва коснешься струн. Но нет. Извлеченный звук был столь далек от музыки, гавайской и вообще какой бы то ни было, что Бобби быстренько перешел в класс губной гармошки. Он был уверен, что играет, однако ошибался. Богатое воображение помогало ему слышать стук копыт и видеть поднятую пыль иссушенных пустынь Дикого Запада, когда он скакал на палке от метлы по заднему двору. В тот год он засыпал со звучащими в голове голосами ковбоев и индейцев. «Стрелки Том Микс и Ралстон Страйт в эфире!». «Американский ковбой с Дикого Запада!». «Хлопья “Куэйкер оутс” – питательно, воспитательно, предпринимательно!». «Задай им жару, Рейд Райдер». «Я снова в седле». «Быть мне вислоухим кенгуру, если это не облава». «Я Тонто, ты Кемо Сабе[3]». И его любимое: «Хай-о, Силвер, прочь!»
Стороннему наблюдателю его жизнь может показаться идеальной. Но, если честно, удовольствие быть Бобби Смитом омрачали два темных пятна. Первое – внешность. Карие глаза и темные волосы смотрелись еще куда ни шло. Зубы ровные. Уши немного оттопырены, но в рамках приличия. А вот губы создавали проблему: в уголках они немного загибались вверх, придавая ему такой довольный вид, будто он знает какой-то секрет. Мать и учителя постоянно приставали: «Ты что это задумал?» – даже когда он ничего не задумывал. И как ни доказывай невиновность, кончалось одним и тем же: «Не лги, Бобби Смит, у тебя на лице все написано».
Другим темным пятном были родичи. Все знали, кто его родители, и бежали жаловаться, стоило ему совершить оплошность. Его отец – единственный в городе фармацевт, член клуба «Ротари», член Клуба Лосей и старший священник Первой методистской церкви, – естественно, был одним из первых людей Элмвуд-Спрингса. Но что еще хуже, его мама была на местном радио известной персоной – под именем Соседка Дороти она вела программу из собственной гостиной пять дней в неделю. И каждый год она рассылала своим слушателям поздравления с Рождеством на открытке с фотографией своей семьи, так что люди за много миль отсюда знали, как он выглядит, а порой, когда приглашенный на передачу гость не приходил, мама хватала Бобби и начинала задавать ему всякие вопросы в эфире, типа они с ней не знакомы. На каникулах она заставляла его читать по радио какую-нибудь дурацкую длинную поэму. А самое жуткое – в маминой передаче часто обсуждалась его личная жизнь, и все, что он совершил, хорошее или плохое, тут же становилось достоянием общественности.
Единственное утешение – сей крест несли оба отпрыска Смитов, но Анну Ли это не утешало. В прошлом году у его сестры случилась истерика, когда мама сообщила по радио, что Анна Ли пока не ходит на свидания – ждет выпускного бала, надеясь, что ее пригласит мальчик, похожий, как ей кажется, на Гленна Форда – актера, по которому она сохнет. Дороти и раньше делилась со слушателями семейными делами, но когда Анна Ли услышала, что эта информация разлетается со скоростью звука, она рванула в свою комнату, вопя, будто ее подстрелили, и бросилась на кровать, всхлипывая:
– Ох, мама, как ты могла? Ты загубила мою жизнь. Меня теперь до смерти никто не пригласит на свидание. Мне больше незачем жить.
Два дня она рыдала, лежа в постели с мокрым полотенцем на лбу, а ее переполошенная мать пыталась успокоить дочь, пичкала домашним персиковым мороженым и обещала больше не упоминать ее имя в передаче.
Бобби лишь посмеивался: он еще не вступил в тот возраст, когда мнение о тебе других людей – вопрос жизни и смерти. И хотя не все проказы сходили ему с рук, он не слишком огорчался и, как большинство десятилетних мальчишек, верил, что чудо может произойти в любую секунду.
Соседка Дороти
В конце 1920-х – начале 1930-х, когда вдоль проселочных дорог к разбросанным по пустыне фермерским хозяйствам побежали провода, жизнь фермерских жен изменилась и долгие дни, протекавшие прежде в одиночестве, вдали от соседей, внезапно наполнились теплыми, дружелюбными голосами. Это были голоса других женщин, и доносились они из радиоприемников. Программа называлась «Домашнее радио». В 1924 году в разных уголках Среднего Запада женщины начали выходить в эфир, снабжая друг друга новыми рецептами, советами по воспитанию детей, ведению хозяйства и садоводству, обменивались местными новостями, давали небольшие домашние концерты, но главное – эти передачи были для многих сродни встрече с подругами. Каждый день жители Айовы слушали «Кухонные истории» с Лианной Дрифтмиллер или «На проселочной дороге» с Эвелин Беркби. Те, кто мог поймать сигнал из Южной Дакоты, познакомились с Уинн Списи – «Дамой по соседству». В эфир еженедельно выходили Аделла Шумейкер, Ида Бейли Аллен, Бернис Курьер, Альма Китчелл, Эдит Хансен и другие.
Одной из таких радиовещательниц была и мать Бобби, миссис Дороти Смит. Она вела передачу из собственного дома в Элмвуд-Спрингсе, штат Миссури, с 9.30 до 10.00 утра, через местную радиостанцию УДОТ на частоте 66. Дороти как нельзя лучше подходила для такой работы, и не только потому, что любила поговорить. После учебы в Бостоне она вернулась домой с дипломом по домоводству и уходу за детьми и с намерением не упустить Роберта (Дока) Смита, недавнего выпускника Школы фармацевтики, на которого положила глаз. Через шесть месяцев они прошествовали по проходу между рядами Первой методистской церкви прямо в семейную жизнь. В эфир Дороти начала выходить в 1936-м, и к концу войны ее уже многие знали как «Соседку Дороти». Каждый день Налон Клегг, диктор радиостанции в Поплар-Спрингсе, представлял ее одной и той же фразой:
– А теперь – моя и ваша соседка из белого домика прямо за углом, где бы вы ни находились, леди с улыбкой в голосе, Соседка Дороти… Аккомпанирует на фисгармонии Мама Смит!
Далее раздавались вдохновенные аккорды песни «На солнечной стороне улицы» в исполнении свекрови Дороти.
Песня была выбрана не случайно. Покупая в 1934 году дом, Док и в самом деле искал дом на солнечной стороне улицы: его жена обожала фиалки-синеглазки и любила, чтобы на каждом окне стояли цветы. Соседка Дороти была полноватой женщиной, но полнота ее радовала глаз, как и радушная улыбка. Эта улыбка украсила обложку ее поваренных книг и рекламных щитов по всему Среднему Западу. Тем, кто видел ее фотографию или слышал спокойный, дружелюбный и всегда веселый радиоголос, могло показаться, что эта женщина в жизни не ведала ни бед, ни тревог. Но была у нее тайна, о которой почти никто не знал, – их первенец, четырехлетний белокурый малыш по имени Майкл. Дороти думала, это обычный детский вирус или простуда, наверняка ничего серьезного. Но вдруг он забился в конвульсиях. Умер внезапно и без всякого предупреждения. Вот он смеется, живой и жизнерадостный, а назавтра его уже нет.
Врачи сказали, это была крайне агрессивная бактериальная инфекция. Что за инфекция, в больнице так и не выяснили. Невозможно примириться со смертью любимого человека, но нет ничего страшнее, чем потерять ребенка.
Мать Дока, вдова, переехала к ним, чтобы как-то помочь. Спустя некоторое время Док вернулся к работе, но Дороти ничего не могла делать – сидела в комнате сына и смотрела на его кроватку.
Она не ела, несмотря на кулинарные ухищрения Мамы Смит, и не могла спать без таблеток. Хотя доктора повторяли, что ничего нельзя было сделать, она не верила. Снова и снова задавала себе одни и те же вопросы. Сотня «почему» и «что если» – и ни одного вразумительного ответа. И Док ничем не мог помочь. Даже наоборот. Ее возмущало, как быстро он оклемался, будто ничего не случилось. Даже не желал об этом разговаривать. Стоило заикнуться – просто выходил из комнаты. Она была молода и не знала, что люди по-разному справляются с горем. Док – тоже еще молодой – был не прав, стараясь взять себя в руки и быть сильным ради жены. Она не знала, что он часто уезжал подальше за пределы города и просто сидел в машине и плакал.
Рана от потери ребенка не заживала и до конца не заживет. Но через год с небольшим они оба смогли вернуться к повседневной жизни.
Тогда-то Дороти и взялась печь, чтобы отвлечься. По пять, а то и десять тортов в день. И скоро горожане стали носить с собой вилки в карманах или сумочках: всякого, кто шел мимо, зазывали отведать кусочек. Все знали, что приглашение искреннее, ибо с тортами перебор, – и заходили, и отведывали. Герта Нордстром, подруга Дороти, хозяйка бакалеи, сказала, что у нее вполовину упали продажи, оттого что Дороти всех угощает. Тогда Дороти стала печь для бакалеи Нордстромов и прослыла чудо-кондитером. Однажды рецепт ее шестислойного ананасового торта-перевертыша занял второе место в конкурсе на лучшую выпечку в Пиллсбури, и ее пригласили выступить на радио в Поплар-Блаф. Посреди интервью она упомянула, что всегда использует муку «Голден флейк – легче перышка», продажи «Голден флейк» за один вечер удвоились, а ей предложили вести собственную передачу. Вскоре на заднем дворе их дома красовалась огромная радиоантенна с красным огоньком на верхушке. Позже, когда родилась Анна Ли, Дороти с Доком снова стали прежними, хотя и не забыли светловолосого малыша. Жизнь шла своим чередом, пока вдруг не изменилась в один прекрасный день – Дороти тогда было сорок три, и они давно перестали об этом мечтать. Врач сообщил Дороти, что с ней происходят вовсе не те изменения, на которые она грешила, – это не климакс, а беременность. И как гром среди ясного неба явился Бобби – человек, изменивший их жизнь во всех смыслах слова.