Моим любимым дочуркам Элине и Елене посвящается
Пролог
Тост и предложения
На кухне одной обычной пятиэтажки
– Как Надька твоя вышку окончила-то?
Шел второй час обстоятельного женского разговора двух подруг. И что с того, что встречались они раз в полгода, а не созванивались по паре месяцев? От этого дружить не перестанешь, если есть родство душ, если на соседних горшках в детском саду сидели и умудрились пронести симпатию сквозь годы. Бывало всякое: ссорились, отбивали друг у друга поклонников, случайно рвали или сажали пятна на взятые поносить вещи. Но горшки, с которых все начиналось… Это такое дело, что на их фоне шмотки и мужики (которые конечно же все козлы) не котируются.
Вера Анатольевна Последняя и Нина Игнатьевна Корочкина сидели на кухонном диванчике, прихлебывали ликер «Бейлиз» (опустевшая бутылка кагора уже стояла у ножки стола). Закусывали спиртное сыром, шоколадными конфетками «ассорти» и трюфелями. Женщины периода «к сорока» и «чуть за сорок», очень неплохо сохранившиеся, трепались обо всем на свете. Зашла речь и о дочери Веры.
– Надежда? – Вера качнула рюмочкой и удивленно хмыкнула. – С красным дипломом вышла.
– Надька-а? – всерьез удивилась Нина и поправила на переносице очки.
– Сама в шоке, – гордо согласилась подруга. – В школе с тройки на четверку едва переваливалась, а тут нате вам. Но ты же знаешь мою, она всегда была…
– С прибабахом, – с пьяной прямотой вставила Корочкина.
– Сейчас говорят «с нестандартным мышлением», – погрозила подруге пальцем Вера. – Я спросила у нее, чего так хорошо-то получилось, а она ответила, что в школе все время требовали подробно расписывать, как решаешь. А она не может, потому что цифрами это не расписывается, но ответ-то видит верный. А в ВУЗе от нее с вечными «как» отстали, когда поняли, что не списывает, – и пятерки пошли.
– Молодца! У меня тост! – провозгласила Нина. – За Последнюю Надежду!
– Все остришь, – незло хмыкнула Вера. – А вот выпьем! За дочку мою! За Последнюю Надежду!
Рюмочки звякнули, конфетные фантики зашуршали. Нинка же спросила:
– Устроила ее куда?
– А, – досадливо отмахнулась Вера. – Пока Мироедова в отпусках, помогает мне с сортировкой бумаг для архива. Знакомых прозвонила. Сейчас, сама знаешь, все хотят молодых, но с опытом. У Надьки пока даже трудовой нет. А чего, к вам ее хочешь взять?
– У нас же Степаныч, – со вздохом напомнила Нина, откинувшись на спинку диванчика. – От него и мужики-то с железными нервами бегут, если не ко двору пришлись. Секретарей с той поры, как Ольгуня, его племяшка, со своим военным по переводу в Сибирь укатила, каждые три месяца меняем. Точно прокладки в бракованном кране. Хотя… Слушай! Если твоей Надьке только трудовая нужна… – оживилась кадровичка. – Так я ее возьму – Бибиков Леонид как исполняющий обязанности приказ о приеме подмахнет запросто. Пару недель потрется, Степаныч из отпуска выйдет, разок-другой наорет, сама сбежит. Зато какой-никакой опыт работы и трудовая будут. Ну как, годится?
– Чего ты у меня-то спрашиваешь? Надо у нее узнать. – Вера встала, подошла к двери и крикнула: – Надь, к тете Нине работать пойдешь?
Минуту-другую было тихо, а потом раздался звонкий голос:
– Пойду! – и из комнаты выглянула худышка с блеклыми сероватыми волосами, наглой россыпью веснушек на длинноватом носике и забавно оттопыренными в верхней части раковины ушками. Походила она скорее на какого-то зверька, по недоразумению ставшего человеком, чем на обычную девушку. Красавицей Надю никто не назвал бы и спьяну, но ничего отталкивающего в ее внешности не было. Она просто выглядела иначе.
Не может быть дерево подобно человеку и не стоит растению равняться на людей. Другое оно! Вот так и Надежда Викторовна Последняя к категории хомо сапиенс принадлежала с большой натяжкой просто потому, что никаких иных «сапиенсов» на Земле не водилось уже миллионы лет. А она почему-то появилась. К добру ли, к худу – кто ведает?
Надька и сама давно поняла, что не похожа на других. Поначалу думала, ей только кажется и все притворяются, что не видят и не чувствуют так, как она. Потом, когда догадалась, что не шутят, недоумевала, почему все остальные – не такие? К счастью, мама Вера смеяться, таскать ее по врачам или пытаться сделать из дочери нормальную не стала, в отличие от папы. Виктор выходок дочки не выдержал и сбежал, когда той едва минуло полтора года, оставив им небольшую трехкомнатную квартирку.
Так и росла Последняя Надежда под крылышком у матери, которая, как только уяснила, что дочка понимает слова, сказала: «Надюшка, быть как все любой дурак сможет. А тебе на роду иное написано! Будь собой!»
Позиция ли матери или собственный слегка флегматичный склад характера помогли, но Надежда себя моральным уродом не считала. Приняла свою инаковость с легким сердцем. Нет, как флагом на баррикадах не размахивала, но почти гордилась школьным прозвищем «Надька-чудачка». Ей казалось естественным видеть вкус и запах в цвете, воспринимать речь и всех окружающих картинками-образами, а любые решения, от рецепта супа до математической задачки, искать в сплетениях ассоциаций-символов. Ну и пусть чудачка, зато ей было ужасно интересно жить!
Спустя полгода
Степаныч, он же Гаврилов Геннадий Степанович – генеральный директор и по совместительству единственный (пятьдесят процентов у супруги) акционер одной весьма крупной производственной фирмы, хитро, с превосходством поглядывал на друга. Вадим же пытался умаститься в кресле с явным недоумением на лощеной физиономии.
Поерзав и расстегнув одну пуговицу на пиджаке, он заговорил первым. Не выдержал!
– Это и есть твое сокровище – Наденька? Ген, я все, конечно, понимаю, о вкусах не спорят, но у нее не то что взглянуть, даже подержаться не за что. Неужто в делах такая профи?
– Сейчас, погоди, – подмигнул Степаныч.
Дверь в кабинет приоткрылась. Внутрь скользнула худенькая фигурка с подносом. Беззвучно встали на столешницу чашки. Одна с крепким кофе без сахара, вторая с чашечкой подогретых сливок, третья с зеленым чаем, распространяющим аромат бергамота. Чаем не из висельника-пакетика, а хорошо заваренным листовым. Рядом легла папка с бумагами, и странная девушка растворилась за дверью.
Степаныч с видимым удовольствием пригубил чай, Вадим задумчиво поглядел на свои чашки. Именно так он и предпочитал пить кофе, доливая горячие сливки по вкусу.
– Ну… инструкции она у тебя хорошо исполняет, – долив толику сливок и сделав первый глоток, нехотя согласился собеседник. – Но все же…
– Я ничего ей не говорил, вообще не предупреждал, что сегодня возвращаюсь из командировки, она у меня по завтрашнее число, – небрежно бросил Степаныч.
– Значит, слушать и собирать информацию хорошо умеет, – поставил очередной плюс странной секретарше Вадим. Но некоторое пренебрежение человека, который внешнюю эстетику ценит не меньше внутреннего содержания, в интонациях мужчины чувствовалось.
– И не сообщал никому, что с тобой в офис подъеду, – добил собеседника Гаврилов.
– Тогда как? – вскинул брови в легком изумлении Вадим и почесал когда-то перебитый нос.
– Не знаю, но я Надьку ни на кого не променяю! Видел бы ты, как она Ерофеева из офиса вытурила! – Степаныч мечтательно прижмурил глаза. – Сказка! И ведь ни единого грубого слова! Только чай с мелиссой, кокосовые печенья и ангорский свитерок!
Вадик поспешно поставил чашку с кофе на стол и согнулся от хохота. Так тонко ударить по невозможно прилипчивому жулику-аллергику, ухитрившемуся нагреть старых приятелей на нехилую сумму, – о, это надо было суметь!
– Где ты ее такую откопал? – отсмеявшись, выдал вопрос старинный друг.
– Нинка, кадровичка моя, у знакомых отыскала, – раскололся Гена.
– Там еще такой красотули не завалялось? – небрежно уточнил Вадим.
– Нет, Надька одна такая, – гордо задрал нос обладатель уникальной помощницы. – Да и я хорош жук – поначалу-то тоже не понял, какое сокровище захапал. Орал на нее, думал, уйдет. А она мои вопли выслушает, кивнет и сделает как надо. Не как я просил, а как надо, Вадь! Я ей велел договор срочный отправить, а она забыла. Так на следующий день такое о партнерах узнал, что хоть самому за курьерами беги, бумаги перехватывай. Иначе потом на судах разоришься! А она его не отправила! Тогда я ей первую премию выписал и орать перестал. Да и не действует на нее ор. Ты вопишь, а она на тебя как на пса брехливого смотрит – с эдаким задумчивым интересом. Самому неловко становится. Бухи ее обожают. Как какой отчет не сходится, они ей пачку на стол: «Надь, где ошибка, глянь?» Она им пальцем наугад куда-нибудь тыкнет – бегут пересчитывать! И ведь ни разу не ошиблась!
– Повезло тебе, – с откровенной завистью резюмировал собеседник, чей секретарь хоть и обладала модельными формами и двумя корочками о высшем образовании, столь выдающимися сверхъестественными талантами похвастаться не могла.
Глава 1
Странный презент
Уютная приемная, наполненная тихим жужжанием офисной техники, содрогнулась от грохота входной двери, синхронного гула медной чеканки над притолокой и громовых раскатов начальственного голоса:
– Надюшка, я вернулся!
– Добрый день, с приездом! – улыбнулась Надя шефу, не поднимаясь из-за стола и не прекращая подкалывать в папку свежие договоры, поступившие от клиентов и подрядчиков.
– А чай, Надюш? – обиженно надул губы мужчина, видя, что ассистентка не спешит ему навстречу.
– На столе, еще горячий! И печеньки соленые поставила, папка с документами на подпись – слева. Там то, что срочно. В лотке вторая. Может подождать, – отчиталась девушка, продолжая педантичную упаковку договоров в файлы и папки.
Степаныч довольно хмыкнул:
– Отлично! – и, шлепнув портфель на край стола помощницы, защелкал замком. – Тогда держи маленький сувенир от немецких буржуев! Будешь им минералку открывать!
Шеф запустил руку в портфель и хлопнул на стол, прямо на файл с контрактом миллионов эдак на тридцать, серый комок грязи, засохшей до состояния бильярдного шара.
Надя заинтересованно скосила глазки на «подарок», приподняла одну бровку и констатировала:
– Спасибо, Геннадий Степанович, но я не уверена, что справлюсь с открыванием бутылок этим…
– Почему? – удивился шеф, только теперь опустил взгляд на стол и ругнулся. В переводе с истинно русского языка производственников это значило: «Че за фигня?»
Похоже, начальник вовсе не собирался презентовать Надежде окаменевший прах земли немецкой.
Продолжая сердито пыхтеть, босс вторично запустил пятерню в портфель и вытащил маленький красивый пакетик с фирменным логотипом. Лично открыл и достал-таки из него не новый тяжелый образец зарубежной почвы, а брелок-открывашку с видами городов, красиво упакованный в коробочку с прозрачным верхом. Следом показалась на свет картонка с фирменным шоколадом.
– Ума не приложу, как эта дрянь в пакете очутилась? Если только… Ну конечно! То-то у моего кресла в зале ожидания какой-то хиппи вонючий крутился. Дреды на башке, травкой попахивал. Его работа! Ну попадись он мне где! – Крупный кулак шефа сжался, наглядно демонстрируя перспективы награды для шутника. – Отправь, Надюшка, эту дрянь в мусорку! Вдруг заразно? Хорошо еще, ты все в файлах держишь, бумаги не запороли!
Бурча себе под нос что-то о долбанутых укуренных придурках, Степаныч потопал в рабочий кабинет. Надя осторожно потрогала пальчиком комок грязи. Почему-то ей совсем не хотелось его выбрасывать. Не может комок противной грязи сыпать сиреневыми искорками и приятно греть руку! Положив неизвестный объект в пустой файл вместо пакета, девушка спрятала его в нижний ящик стола, чтобы хорошенько рассмотреть в конце рабочего дня. А шоколадку распечатала и оставила на краю стола. Пусть любой желающий угостится! Правда, для мамы кусочек отломила, завернула в салфетку и убрала в сумочку. Вдруг ей интересно попробовать?
Едва спрятала загадочный заграничный презент, забулькал селектор, посыпались привычные задания от Степаныча: соедини, распечатай, вызови на ковер и так далее, и тому подобное…
Серый комок грязи ни сразу, ни потом на помойку не отправился. Надя привычно проигнорировала ложное указание шефа. Файл со странной зарубежной землей пролежал в ящике все семь часов. Девушка дождалась конца рабочего дня, когда семейный народ разбежался по магазинам и домам, а молодежь отправилась гулять, ловя последние теплые деньки. Тогда-то чудачка и приступила к реализации задуманного. Засохшую корку грязи Надюшка раздолбила молотком из подсобки на старом рекламном проспекте прямо на полу за своим креслом. Корка раскололась, как скорлупа ореха, выпуская странное содержимое. Его девушка осторожно отмыла в раковине под теплой водой.
Теперь Надежда вместо того, чтобы ужинать дома с мамой, сидела за столом и крутила в пальцах теплый, приятный на ощупь предмет. Для нее он мягко переливался фиолетовым. Для всех остальных, к чему давно уже привыкла Надя, безделушка, скорее всего, от заурядной поделки не отличалась. Обычная побрякушка, каких в любом сувенирном магазинчике масса.
В вечерней тишине приемной девушка любовалась подвеской из темного металла. Кинжал, прялка или большая игла – непонятно, что именно, – вплавленная в солнце с танцующими протуберанцами лучей. Символы сплетались воедино столь органично и так естественно перетекали один в другой, что невозможно было представить украшение без этой целостности.
Теплый светящийся металл, слишком тяжелый для серебра, уютно лежал на ладони, и пребывание его на сомкнутых пальцах казалось удивительно уместным и правильным. А еще более правильным, как ощутила Надежда, стало бы другое. Девушка расстегнула цепочку с черепашкой из серого кошачьего глаза и прицепила на нее «солнечное веретено-иглу». Тяжелое украшение легло на грудь, принося чудесное умиротворение. Рядом или где-то в невообразимом далеко раздался умиротворенный, удивительно единый и разноголосый вздох, слившийся со вздохом Нади:
– Наконец-то ты нашлась!.. – Отыскалась!.. – Явилась!..
Неизвестные говорили одновременно, но не по отдельности, создавая шум и перебивая друг друга, а вместе, дополняя и поддерживая почти музыкальные партии отдельных голосов – как различные инструменты в оркестре.
– Я не терялась, – резонно возразила девушка, никогда не блуждавшая даже в лесу у дачи, не то что на городских улицах. Она всегда знала нужную дорогу, даже если впервые оказывалась в незнакомом месте. Видеть путь и знать местность – это ведь совершенно разные разности. Но даже любимая мама ничего не могла понять из объяснений дочки. Хорошо хоть не считала чокнутой и принимала такой, какой Надька была.
– Нашлась для нас, – последовало единодушное хоровое уточнение с последующим, распавшимся на разные, одновременно звучащие голоса, продолжением: – Ты согласна работать на нас?.. – Ты принимаешь свой путь?.. – Служение?.. – Судьбу?..
– А можно подробности? – уточнила Надя, скорее ради того, чтобы продлить ощущение льющегося на нее тепла и радужного света, нежели потому, что ее действительно интересовали какие-то фантастические подробности беседы с незримым, но ощутимым собеседником.
Впечатление противоречия при этой беседе приятно щекотало нервы. С одной стороны, Надя была уверена, что с ней беседует кто-то один, и в то же время ее не покидало ощущение множественности собеседников.
Девушка любила удивляться, любила все необычное. Будь иначе, давно бы сошла с ума от собственной инаковости.
– Мы прозреваем многое, но не все. И иной раз множественность путей, являющаяся взору, не позволяет сделать наилучший из выборов. Ты, Плетущая Мироздание, чудом выросшая в закрытом мире без магии, где нет доступа к струнам ткани миров, открыла свою суть иначе. Ты способна видеть сквозь Великое Полотно Творца и прозревать тот самый… – Оптимальный!.. – Гармоничный!.. – Удачный!.. – Наилучший! – Верный!.. – ПУТЬ!!!..
Все эти слова-перечисления опять прозвучали одновременно, словно голос говорившего распался на несколько разных голосов или они, эти голоса, сказали одно слово, вобравшее в себя все значения и смыслы происходящего. Только слово «путь» голоса произнесли вместе – а вернее, они опять стали одним голосом.
– Значит, вы меня зовете куда-то на работу? – удивилась девушка, машинально поглаживая теплую светящуюся вещицу, подарившую ей беседу со странным созданием.
– Мы… да… зовем… – Предлагаем… – Идти никуда не надо… – Ты все увидишь и здесь… – Твой старинный знак с крупицей силы из магических миров открыл нам доступ к тебе… – Тебе – дорогу к этой силе… – Сотворил мост…
– Если никуда не надо идти, то как я смогу работать на вас? – вполне здраво уточнила Надя.
– Мы попросим… – Покажем… – Ты увидишь и расскажешь нам о том пути, который выбрала. Мы верим… – Знаем… – Не сомневаемся… – Голоса опять разделились и зазвучали одновременно раздельно и в унисон. – Что ты выберешь… – Подскажешь нужный…
– Я даже законов ваших не знаю. А вдруг выберу что-то лучшее, но преступное? – засомневалась Надя.
– Мы найдем законника, – на миг озадачились и тут же просияли от сознания собственной гениальности собеседники.
– Тогда я согласна, – просто согласилась девушка на авантюрное предложение неизвестных. – Только вы сами кто?
– Мы? – недоуменно моргнуло пространство и снова засветилось. – Мы Силы Двадцати и Одной! – Мы не подумали! – Ты из закрытого мира! – Ты не знаешь. – Мы покажем! – Смотри!
И голова Надежды взорвалась вихрем красок, звуков, энергии и болью сознания, хоть и привычного к необычности восприятия владелицы, но никогда еще не подвергавшегося давлению такой интенсивности. Когда буря в голове после вечности мучений улеглась, Надька обнаружила, что валяется на полу рядом с любимым креслом на колесиках, и кто-то далеко, на периферии слышимости, жалобно завывает:
– Мы не знали!.. – Мы не подумали!.. – Мы не рассчитывали!.. – Надо было быть осторожнее!.. – Уменьшить ширину канала…
– Я так и поняла, – кряхтя, согласилась Надя и тут же сморщилась, когда в ее голове радостно завопили:
– Она очнулась! – Пришла в себя! – Она в порядке!
Голова снова едва не раскололась напополам от криков… Сил. В этот миг девушка поняла: что бы ее новые знакомые ни делали, но своим непродуманным «покажем» они разом впихнули в ее голову громадный массив новой информации. Чего тут только не было: данные о множественности и структуре миров, организации управления в них, о массе причудливых созданий, эти миры населяющих, а не только о собственной… пусть будет личности. Если к Силам Двадцати и Одной это понятие применимо. Поскольку ее бестелесные собеседники являлись объединением пары десятков сверхмогущественных сверхсущностей, покровительствующих множеству миров, привносящих в них гармонию и развивающих таланты. В отличие, скажем, от таинственных Сил Равновесия, следящих за соблюдением баланса, или Сил Времени, регулирующих временные потоки в мирах.
Или Силы Двадцати и Одной ничего и никуда не впихивали, а просто перекинули ей от себя «кабель подключения»? Узенький с точки зрения сверхъестественных сущностей, у которых никогда не было физической оболочки, и слишком широкий для того, кто родился и рос в материальном теле в мире без магии. При всех своих то ли способностях, то ли проклятиях Надя оказалась не в состоянии безболезненно перенести процесс «втыкания штекера в разъем». Хорошо еще не сошла с ума окончательно, а лишь ненадолго выпала из реальности. Зато теперь… Пожалуй, за это новое понимание происходящего девушка готова была с легкостью простить новым знакомым их непродуманный поступок.
Поняв, что перестарались, Силы торопливо пообещали «заглянуть завтра» и откланялись. Словом, поступили точно так же, как на их месте поступил бы каждый второй из проштрафившихся людей – смылись подальше от эпицентра проблемы.
Надежда же еще чуть-чуть посидела, чтобы перед глазами даже при закрытых веках перестали плавать разноцветные круги, квадраты и иные геометрические и не очень фигуры, а в ушах исчез колокольный перезвон, смазала ушибленный локоть мазью из офисной аптечки и отправилась домой. Три квартала – не расстояние. Даже погулять толком не получится, если нарочно не идти в обход, через сквер, дворы и магазины.
Мама все равно, наверное, уже дома, и ей можно будет показать кулон и рассказать про странное знакомство. Она точно все поймет и поверит, всегда верила! Как здорово обсудить с ней потрясающую новость!
Надя шла по тротуару, помахивая сумочкой и мечтательно улыбаясь. Осенние лучики скользили по коже, уже не грея, лишь нежно гладя.
– Последняя! Эй, Надька-чудачка! Как жизнь?! Все еще радужные глюки ловишь? – Со стоянки авто перед супермаркетом драл глотку толстый краснощекий парень, по-хозяйски хлопнувший руку на капот, наверное, дорогого авто. (В машинах Надя не разбиралась совершенно. Могла отличить разве что легковушку от грузовика.)
– Я иду по радуге, а ты выцветаешь, Толик, – проронила девушка, отвечая бывшему однокласснику.
– Это кто выцветает? – Толик из неизменно румяного стал бордовым.
Молодой мужчина, настроенный привычно поиздеваться над бывшей одноклассницей, уяснил, что привычная забава не удалась. Кажется, унизил не он, а его. И вместо того, чтобы отступить или обернуть издевку шуткой, повел себя совершенно не по-взрослому. Возможно, свою роль сыграл старый шаблон поведения, толкнувший его «на подвиги».
Изо рта Толика полилась отборная брань, смысл которой сводился к сакраментальному «сама дура!».
Надя даже не оскорбилась и не расстроилась. Она давно уже привыкла не реагировать остро на подначки людей. А не то неизбежно оказалась бы в психиатрической больничке с нервным срывом. Наоборот, девушке неожиданно вспомнились старый анекдот про женскую логику скандала и фраза «сама решила, сама обиделась».
На фоне сегодняшнего волшебного явления Сил неостроумные издевки и брань бывшего одноклассника показались Надежде ничтожно мелкими и не стоящими внимания. Она заулыбалась и так, с улыбкой, зашагала дальше.
А Толя все разорялся и доорался-таки до результата. Но совсем не того, на который изначально рассчитывал. Хлопнула дверца машины, и из нее выскочила очень эффектная златовласая девица со стрижкой каре и впечатляющими формами.
Бросив кавалеру:
– Ты тут еще легкие потренируй, а я спешу! – Девушка стремительно понеслась от авто и скандалиста, выстукивая каблучками по асфальту задорную дробь.
– Люба! Стой! Подожди! Я!.. – растерянно вякнул Толя, собрался было бежать, сделал два шага, вернулся к машине, торопливо захлопнул двери, чтобы включить сигнализацию.
И безнадежно опоздал! Красотка уже скрылась за углом магазина, впрочем, как и Надежда с простой фамилией Последняя. Блондинка догнала Надю и, пристроившись рядом, заговорила:
– Привет и спасибо! Не знала, как от Толика отмотаться. Липнет хуже жвачки на юбку. А тут такой шанс подвернулся! Здорово ты его опустила! Тусклой серостью обозвала! Такой он и есть! Я, кстати, Люба! А ты – Надежда! В нашей компании только Верки не хватает!
– У меня мама – Вера, – поддержала разговор Надя, невольно заразившись энтузиазмом бойкой девицы и ее желанием общаться, отливающим ярко-желтым и пахнущим апельсинами. Попутно поняла, что в очередной раз сделала и сказала нечто, истолкованное окружающими превратно. Обижать Толика ей не очень-то и хотелось, она просто-напросто, как обычно, сказала чистую правду.
– О, блеск! – восхитилась Люба. – А фамилия у тебя – вообще закачаешься! Вот взять мою – Болотова, так ее вечно с ударением на второй слог произносят, куда ни явись. Даже в Туле, хотя у них там свой ученый с такой фамилией жил! Короче, завидую!
Для Надежды стал неожиданным сам факт зависти к ее набившей оскомину фамилии, по которой с детского сада до института не потоптался разве что ленивый. Каждый мнящий себя остроумным тип так и норовил продемонстрировать окружающим чувство юмора, сочиняя шуточки насчет Надьки.
Веселый треп ни о чем стал новым и очень приятным опытом. Раньше у Нади никогда не получалось сблизиться с кем-то настолько, чтобы можно было беспечно болтать о пустяках.
В садике, когда дети еще мало что соображают в отличиях друг друга, даже мальчиков и девочек распознают лишь по шортикам и юбочкам, Надя никак не могла понять, почему ее сверстники не видят цвета и вкуса слов, не ощущают красок живого мира так, как видит и чувствует она. Результатом стали отчуждение и дразнилки.
Надежда перестала рассказывать о себе, но было поздно. Слава фрика в небольшом городке, где число районов можно пересчитать по пальцам одной руки, а от садика до школы два квартала и все знают друг друга с пеленок, – закрепилась за ней крепко-накрепко. Как Надя ни пыталась притвориться обычной девочкой, уже ничего не получалось.
Это вот приезжая Люба ничего о чудачке не слышала, потому и болтала так беспечно. Надька, наученная горьким опытом неудавшихся дружб, молчала, позволяя спутнице солировать. Лишь изредка вставляла словечко-другое.
Общительная блондинка между тем уже прочно записала молчаливую девушку если не в подруги, то в лучшие приятельницы, и нахально объявила:
– Слушай, Надь, а ты никогда не хотела покрасить волосы? Мне кажется, тебе, как и мне, светлый тон пойдет, только не золотистый, а платиновый.
– Не знаю, – наморщила носик Надежда, слегка выбитая из колеи неожиданным предложением. Причем выбитая, пожалуй, даже больше, чем недавним знакомством с бесплотными высшими созданиями.
– Не попробуешь, не узнаешь! – категорично объявила Любка. – Давай запишу тебя к хорошему мастеру. Саня – золотце, все в лучшем виде сделает! Я Сане звякну, окошко точно найдется, и на выходных кардинально поменяешь имидж! Пусть все те козлы, которые тебя не ценили, ахнут!
– Зачем мне восхищение козлов? Я не капуста, – пожала плечами Надюшка.
– Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – неугомонная Любка молитвенно сложила ладошки и запрыгала вокруг новой лучшей подруги. А в том, что ее, Надю, в эту секунду записали в данную категорию, девушка не сомневалась. Она не понимала многих совсем обычных вещей, но кое-что другое видела и чувствовала превосходно.
В конце концов, смена цвета волос – не такая уж великая плата за настоящую дружбу. Не налысо же ее эта Саня обкорнает, ну а цвет… Не понравится, отрастут со временем прежние. Если же и налысо – Степаныч переживет, он ее за работу, а не за морду лица ценит. А мама привыкла к любым закидонам дочки. И вообще можно парик купить.
Словом, Надя дала согласие на экзекуцию, и Любка, спешащая по срочным делам, упрыгала дальше, довольная-предовольная, не преминув оставить свой телефон Надежде и вытребовать взамен ее номер.
Домой Надюшка входила, счастливо улыбаясь и мечтательно жмурясь.
– Ты сегодня такая радостная, – отметила мама.
– Много хорошего, волшебного, совсем невероятного случилось, – рассиялась солнышком Надя.
– Неужто влюбилась? – всплеснула руками Вера.
– Фу, нет, конечно, – небрежно отмахнулась Надежда. – Я познакомилась с замечательной девчонкой, ее Люба зовут.
Мама, пуганная всякими передачами о нетрадиционных отношениях и знакомая с необычностью дочки, насторожилась. Конечно, она будет любить свою Наденьку всякой, но так хотелось понянчить внуков…
– Люба Болотова предложила мне дружить. В выходные вместе пойдем в парикмахерскую, а потом гулять. Кажется, у меня будет подружка. А еще сегодня такое случилось… – Надя вытащила из-под блузки кулон и гордо продемонстрировала матери.
– В «Гармонию» заходила с подружкой? – перевела дух мать.
Ее кровиночка оказалась нормальной, а что парня хорошего до сих пор домой не привела… Так где их, хороших, найти? Через одного форменные придурки. Как-то мама с подругой договорилась, домой дельного с виду паренька пригласила, чтобы с Надькой познакомить. И что? Ничегошеньки не вышло. Это любой другой можно красивыми словами голову задурить, а дочка сразу ложь, фальшь и гнильцу чует. Не только романа, знакомства толком не вышло.
Надя, как увидела Ярика, сразу из дома сбежала. А потом по секрету призналась, что тухлятиной от него пахло и цветом он весь, как плесенью подернутый. Можно было бы, не знай Вера дочь, подумать о вранье, но через месяц парень под следствием оказался. Будущий медик попался на краже лекарств в больнице.
– А еще я видела… или слышала, – Надя застыла с поднятой ногой и замерла в процессе смены уличной обуви на домашние тапочки.
Взлохмаченная цапелька с вытаращенными глазками получилась подозрительной. И мама снова чуть-чуть насторожилась. Куда опять влипла ее Надька? И что ей, чуду в перьях горемычному, привиделось?
Надя попыталась неловко, потому что слова любого языка скверно подходили для передачи сверхъестественных впечатлений, заговорить. Описать словами эти внутренние ощущения, несвойственные большинству людей, было почти невозможно. Если никто до нее этого не описывал, не выдумывал звуков и символов для передачи подобной информации, то куда ей?
С литературой, как и с любым другим видом искусства, у девушки отношения хронически не складывались. На сцене или экране актеры разыгрывали одно, а она со своим вкусоцветовосприятием реальности видела совсем другое. Любовь на словах, а цветные ниточки, сполохи вокруг людей говорили о неприязни, равнодушии или вообще о болях в животе. И как такое смотреть?
Книги же… Фактически Надя не могла читать их так, чтобы наслаждаться перипетиями сюжета, переживать за героев, потому что опять-таки видела свое. Видела каждую лживую строчку, темными кляксами марающую даже самый увлекательный для остальных текст. Большинство признанных классиков прочно вошло в топ неприязни Последней Надежды. Потому что если автор пишет о высокой нравственности, а наружу выступает ханжеская немощь старика, то о каком назидательном эффекте может идти речь?
Нет, конечно, и среди признанных гениев были истинные. Девушка любила музыку Моцарта, стихи Пушкина, прозу Чехова. Но на одного автора, который творил именно так, как чувствовал и думал, приходилось с сотню врунов. Вот такая беда, которую объяснить требующим на уроке ответа учителям не представлялось возможным.
Мама выслушала рассказ терпеливо, как слушала любые речи, казавшиеся неподготовленному человеку сущим бредом. Но на сей раз вместо понимания на лице Веры выступили замешательство и жалостливое сомнение.
Выдуманные друзья у Веры Анатольевны Последней где-то в подкорке были прочно записаны в число признаков помешательства. И вот теперь ее необычная девочка вещала о каких-то силах, поведавших об исключительной Надькиной избранности. Ой-ой! Мысленно Вера принялась листать записную книжку и искать знакомых, способных свести с хорошим доктором.