Спаси меня, вальс

Все мои друзья были уверены, что рано или поздно я прочту эту книгу. Да я и сама не сомневалась. Сомневаться не приходится, если перед тобой такое сочетание названия и имени автора."Спаси меня, вальс" – три слова, обладающие гипнотическим воздействием. Я могу повторять их до беспамятства, с разными интонациями и выражением. Вальс… вальс… вальс… Спаси… меня… Они играют на нотках моего бурного танцевального прошлого (и настоящего), в котором было все: и истерики, и невесомость.Зельда Фицджеральд, жена человека, завоевавшего мое сердце частично автобиографичным романом «Ночь нежна». Представляю, какой ажиотаж бурлил вокруг ее книги в момент выпуска. Еще бы, эксцентричная мадам решила утереть нос своему знаменитому мужу. Удалось ли ей? А вдруг в работе ее наставлял сам Фрэнсис Скотт! Принимая во внимание мою пагубную склонность к женской солидарности, я была почти готова заочно признать за Зельдой и талант, и оригинальность. Очень сильно хотелось, чтобы ее авантюрный эксперимент удался.Но все это НА обложке. Что же ПОД ней?Небольшой роман распадается на четыре части по задумке новоиспеченной писательницы, и на две – по моим личным впечатлениям. Первая половина посвящена детству и юности сумасбродной красавицы Алабамы и являет собой квинтэссенцию головокружительных метафор. Автор будто задалась целью писать так, как до нее еще не додумались и постичь искусство сопоставлять несопоставимое. Но ее упорные тренировки больше всего напоминают танец неопытной балерины: пока еще громоздко, тяжеловесно и, порой, за всеми пируэтами и оборотами теряется смысл.Вероятно Зельда и сама устала от работы над «изящным слогом». Поэтому к середине книги и моему облегчению, становится проще. Рассказ о балетной студии русской эмигрантки в Париже, о нравах учениц, ее посещавших (все они друг другу соперницы в вечной борьбе за право однажды ослепительно сверкнуть на сцене и в тот же миг уйти в тень, уступая дорогу новым дерзким и уверенным в себе дебютанткам, свергающим кумиров чтобы повторить их судьбу), был бы чрезвычайно любопытен, не буть столь схематичным. Из такого наброска мог бы вырасти прекрасный увлекательный роман. Жаль, что этого не случилось."Спаси меня, вальс" остался единственным детищем Зельды. Кто знает, спасло бы ее писательство так, как балет спасал созданную ей героиню. Известно только, что сплетенье слов не стало для миссис Фрэнсис Фицджеральд тем глотком свежего воздуха, о котором она мечтала. Она отправилась искать его на других поприщах. Эксперимент остался экспериментом. Зато, как и планировала, она доказала мужу, что может написать роман намного быстрее него.

Figures dancing gracefullyAcross my memoryLiz Callaway – Once Upon a DecemberЗельда Фицджеральд, как и её муж Скотт, описывает жизнь «потерянного поколения». Это поколение, так рано столкнувшееся с войной, решило, что раз мораль и установки их родителей не спасли мир от кровавой трагедии, то нужно брать от жизни всё здесь и сейчас, потому что неизвестно, какие ещё катастрофы готовит будущее.Роман сумбурен и полуавтобиографичен. Молодая красавица Алабама из одноимённого южного штата, в образе которой так много от самой Зельды, выходит замуж за перспективного художника Дэвида. Он пишет картины, приобретает известность, постоянно пребывает в поиске вдохновения. Она – пытается понять своё место в вихре жизни, разобраться в себе и людях в бесконечной карусели праздности, не приносящей удовлетворения. Вечеринки, многочисленные друзья, рождение ребёнка, вилла на Лазурном берегу, богемный Париж – кадры сменяются, отношения портятся, улыбки надоедают. Русская княгиня, преподающая балет, кажется спасительным маяком, желание попасть к Дягилеву – наконец обретённым смыслом. Стёртые до дыр пуанты, тело, не желающее слушаться, судороги в мышцах, батманы до изнеможения… Время, проведённое вне студии, – время потерянное, прежние интересы – интересы безрадостные. Поможет ли искусство танца наконец обрести себя и понять окружающих, или в этом сумбурном ритме нет смысла и цели?Сбивчивый, пронзительный и искренний роман о людях, потерянных во времени и отчаянно старающихся к чему-то прибиться, обрести постоянное в зыбких песках неизвестности.

Я отождествляю прозу Зельды с хрупкой белой глицинией – ломкой, невыносимо изящной, рождённой жить в саду, но вынужденной постепенно чахнуть в комнатной духоте. Ее главное достояние – узорный, выпуклый, действительно оригинальный язык. Меня лично приводят в восторг выражения вроде «тёплый ванильный крем солнца» или «белая сирень, как глазированное пирожное».Роман очень красивый, пронизанный какой-то неуловимой печалью, проникнутый ожиданием грядущего несчастья, ведь в то время у Зельды уже случались первые приступы болезни. Но на связности текста это никак не сказывается – он вполне логичный и гладкий, разве что герои немного безликие, с наполовину стертыми лицами, потому что писала Зельда о себе и своём муже и возможно, не хотела слишком чернить чету Фицджеральдов.Это роман взросления – от истоков детства, когда каждый день пахнет новым цветком до середины жизни, кризиса среднего возраста. Больше всего понравилась часть про балет и русских, неистовое увлечение героини геометрией движений, упоение утомлением и физическим истощением. Она пыталась найти себя в кружении загадочного русского балета, но, кажется, потерялась ещё больше.Несмотря на то, что в конце романа героиня серьёзно заболевает, последние строки оптимистичные и светлые. Алабама вылечится и в их с мужем окно влетит свежий розовый ветер перемен. Жалко, что в жизни такого не произошло, что это единственная книга Зельды, а вторая, которую она писала в психиатрической больнице, так и осталась внутри неё, сгорев в пожаре больницы и ее внутреннего огня, ее бешеной, разноцветной, трагической жизни.