3
Лестница как бездонная пропасть, или Что за дела?
Она рывком села. Потом снова зарылась в подушку, дрожа от ужаса. Значит, буря не кончилась? Энид склонила голову и прислушалась не дыша.
Снаружи что-то хрустело и скрипело одновременно! И у девочки шевельнулось нехорошее предчувствие, что грядет большая беда.
Она зажгла ночник. Ингрид и Роберто тоже проснулись и были настороже, их носы трепетали, усы топорщились. Энид спрыгнула с кровати, быстро сунула ноги в тапочки, подхватила кошек под мышку и побежала к двери.
Стена тьмы выросла перед ней. Выйти невозможно. Невозможно разглядеть ничего в коридоре, ничего из того, что она видела по миллиону раз в день! Где паркет? Где стены, обитые красивой тканью в полоску? А красный сундук? Ничего не видно.
У носков ее тапочек разверзлась черная бездна. Она застыла на пороге, как на краю высокого обрыва. Если она выдвинет хоть пальчик, ее немедленно засосет бездонная пропасть.
Ее бросило в дрожь. Кошки, почувствовав ее страх, вцепились когтями в рукава пижамы.
– Почему это ты не спишь?
Щелк.
Вспыхнул свет. Все оказалось на своих местах. Паркет. Красный сундук. Стены. Обои в полоску. Это был тот самый коридор, который она знала, видела каждый день, по которому скользила в носках, когда натирали пол, старый добрый коридор Виль-Эрве. А посреди коридора стояла Женевьева в ночной рубашке и смотрела на нее довольно строго.
– Что ты тут делаешь в темноте? А кошки? Что они делают с тобой? Энид отпустила двух пушистиков, и они побежали вниз по Макарони с самым невинным видом.
– Я не могла найти выключатель!
– Это не объясняет, почему кошки не в своей корзинке, а ты не в своей кровати.
– Я услышала крик, как будто кому-то очень больно, он меня разбудил, и я испугалась и…
– Это клен. Весь трещит от ветра, но пока держится. А ну-ка живо! В кровать!
Энид вздохнула с облегчением, крик все-таки не был настоящим криком, но ей все равно было тревожно. Ведь в большом клене, который трясло и качало во все стороны, белочка Блиц и летучая мышь Свифт, наверно, умирали от страха в своих дуплах.
– Хочешь горячего молока? – предложила Женевьева.
Да, сделав вам выговор, Женевьева всегда потом старалась доставить удовольствие.
– Не-а, – помотала головой Энид.
– Тогда баиньки. Укройся одеялом с головой, и ничего не услышишь. Энид не стала возражать, что так и делала с самого начала, но все равно всё слышала. Хорошо Женевьеве говорить! Она-то спала в кровати прадедушки Эфрема, эта кровать закрывалась, как шкаф. Единственное сейчас место в доме, где буря, должно быть, беспокоила не больше, чем шорох бумаги. Честно говоря, Женевьева заняла эту кровать, потому что остальные сестры ни за что не хотели «спать в ящике». Теперь она ее обожала и ни за что никому не уступила бы.
Энид потребовала еще один поцелуй и вернулась в свою комнату, оставив дверь открытой для Ингрид и Роберто, которые, разумеется, всё понимали. Кошки вернулись через десять минут.
– Тсс! – сказала им Энид, прижав палец к губам, как будто они собирались читать лекцию. – Ни слова, мне надо выйти.
Дождавшись негромкого щелчка, говорившего о том, что Женевьева в своей комнате погасила свет, Энид встала, надела брюки, толстый серый свитер с надписью «Colorado Territory» на груди и снова сунула ноги в тапочки.
– Я иду в парк, – объяснила она кошкам, дивившимся этой суете. – Я отдам мой желтый шарф Блицу, а красный Свифту. Им будет не так холодно. И они смогут укрыться с головой.
Она вышла на цыпочках, намотав на шею оба шарфа, красный и желтый. Коридоры Виль-Эрве были пусты. Остальные жильцы попрятались по кроватям, откуда мало что могло их вытащить. Однако выскользнуть наружу оказалось нелегко. Коридоры и лестницы были не только пусты, но и погружены во тьму. Показалась луна, но она лишь на миг мелькнула между мчащихся галопом туч, так что ее можно было принять за молнию. И все снова окутала темнота.
И еще эта окаянная четвертая дверь… Энид быстро-быстро пробежала мимо. Миновала ее зажмурившись.
Вот и Макарони. Все ступеньки скрипели. Энид готова была возблагодарить бурю, чей шум заглушал все.
С дверью в прихожую тоже было непросто. Не дай бог вырвется из рук, надо держать очень крепко, иначе она хлопнет о стену, и тогда…
Энид осторожно подвинула к створке большое кресло с подголовником. Медленно потянула засов, повернула ключ, откинула крючок.
Дверь была толстая, из крепкого дерева, с тяжелыми петлями. Большое кресло не устояло. Едва крючок был откинут, ветер и дверь с яростью опрокинули его, и оно оказалось ножками кверху посреди прихожей. Упала подставка для зонтиков. Энид только и успела вцепиться в дверь и удержаться за нее.
Сколько шума… Кто-нибудь наверняка придет! Опять Женевьева? Шарли? О-ля-ля! Скорее!
Энид глубоко вдохнула и, даже не попытавшись закрыть то, что больше не могло быть закрыто, нырнула в бурю.
* * *
Сотня рук тянула ее в сотню разных сторон. Ее тащили, толкали, пытались то вогнать в землю, то подкинуть к тучам, которые катились по небу, сталкиваясь, как валуны…
Энид упала, и одна тапочка куда-то улетела. Она вспомнила: Блиц, Свифт, клен… Где же шарфы? А, на шее. На всякий случай она завязала второй узел.
Когда она лежала на земле, ветер не казался таким злым. Но как только попыталась встать, он чуть не оторвал ей голову. Энид распласталась по земле и поползла.
Трава мягко скользила под локтями. Не самый быстрый способ передвигаться, но только так можно было обмануть ураган.
У корней клена Энид высвистала две ноты, которые обычно выманивали Блица из домика. Тот не показался. Спит? Или ничего не слышит в этом шуме?
Она поднялась, ухватившись за пучок травы. Полое изнутри дерево было мертво уже несколько лет. Энид долго думала, что назначение этого клена – служить убежищем насекомым, мышам-полевкам и другим крошечным существам.
– Свифт! Блиц!
Ствол был слишком широким, не обхватить, и девочка вцепилась в кору.
– Блиц! Свифт!
Ветер бушевал, сверху сыпались камешки, пыль, сухая трава. Энид вспомнила легенду о том, как в тайфуне летали коровы. И «Волшебника страны Оз», где торнадо унес в небо целый домик. Неужели она сейчас улетит за утес?
– Ну уж нет! – рявкнула Энид яростно. – Я не улечу, как корова! В тот же миг клен затрясся. Раздался долгий-предолгий треск. Энид испуганно вскинула глаза. Был ли это крик дерева, его кленовый крик? О чем оно кричало?
Она отдернула руки от ствола, словно обжегшись. Порыв ветра, воспользовавшись этим, протащил ее на пузе по газону к цветочным клумбам. Мимо на третьей скорости пронесся бортик колодца.
Энид вытягивала руки, но пальцы скользили. Она визжала, ее мотало из конца в конец газона, точно мячик между гигантскими ракетками. И наконец швырнуло прямо в клумбу цинний.
Энид полежала немного, оглушенная. Открыв глаза, она увидела самое жуткое на свете зрелище: старый клен рос!
Он вырастал с каждой секундой! Корни поднимали его от земли, с газона, они извивались, как щупальца спрута, и земля вздымалась и опускалась, словно в ней проснулось зарытое чудовище.
Вопль Энид смешался с треском клена, когда он рухнул на колодец и раскололся.
* * *
– Он ожил, – рассказывала она сестрам, – он вылезал из земли, как будто великан его вырвал, и тогда…
– И тогда пора на боковую, – перебила Гортензия, дав ей тычка.
Четверо старших решили, что после такого потрясения малышка не должна спать одна. Малышка же, воспользовавшись случаем, потребовала себе закрытую кровать Женевьевы.
– Никто никогда не хотел эту кровать, – поворчала Женевьева для проформы.
– Но ты же обожаешь строить из себя сестру милосердия! – возразила Беттина, вздохнув с облегчением, что не ей придется делить свою территорию (такую славную комнату!) с этим маленьким чудовищем Энид.
– Во всяком случае, никаких кошек! – предупредила Женевьева.
– Каких кошек? – спросила Шарли.
Энид поспешно сменила тему.
– Ни Блиц, ни Свифт не откликнулись! – всхлипнула она.
– Значит, они умнее тебя!
– И остались в укрытии!
– Ты думаешь, они всё еще в клене?
– Вряд ли. Белка умеет прыгать, а нетопырь – летать!
– …А младенцам пора спать!
– Я не младенец.
– Ты и не белка.
Женевьева, стоя на верхней из трех ступенек закрытой кровати, укрыла сестру одеялом и подоткнула его, пока остальные расходились, зевая.
– Тебя могло задеть, поранить, – шепнула Женевьева, выключая ночник. – Разве я не велела тебе лежать в кровати?
Энид не ответила. Женевьева перешагнула через бортик закрытой кровати, юркнула под одеяло рядом с сестрой и захлопнула дверцу. Шум бури превратился в далекий гул.
– Что, если бы клен упал на тебя, а не на колодец?
Но Энид уже сморил сон. За окнами, далеко-далеко, приглушенный стенками закрытой кровати, что-то шептал ураган. Женевьева опустила голову на согнутую руку и тоже уснула.
4
Бойлерша и Бельмонбиш, или На помощь, молоко убежало!
К утру ветер стих и сильно похолодало: мерзли стены, море, небо, ноги.
В еще сонном доме Шарли выбралась из постели, и, брр, сотни мурашек тут же побежали по спине. Осень забыла явиться в сентябре, зато теперь ускорилась, наверстывая опоздание, негодяйка! Быстро-быстро Шарли натянула поверх пижамы самый-старый-самый-толстый свитер, сунула ноги в тапочки и спустилась в кухню.
Брр. И еще раз брр. Невзирая на все усилия самого-старого-самого-толстого, у нее зуб на зуб не попадал. Изо рта шел пар. Первые холода… Значит, придется разбудить госпожу Бойлершу от летней спячки…
Ужас. Каждый год сия капризная дама, обиженная, что ее бросили на долгих полгода, целую неделю мстила, придумывая всё новые кары.
Уже заходила речь о том, чтобы заменить Бойлершу на более эффективное и современное устройство, но, пять раз прикинув расходы, Шарли выбрала статус-кво: цены были устрашающие.
– Мне очень жаль, прости, – сказал отец, усаживаясь по-турецки перед каминной нишей. – Я должен был оставить вам побольше денег.
Шарли взглянула на него. Выглядит, будто кур воровал, ясное дело. А ведь мог быть таким элегантным, когда хотел!
– Зачем ты напялил эти брюки для гольфа? – спросила она.
– Взял первое, что под руку попалось, в шкафу сегодня утром. У вас холодно?
– Холод собачий, – сказала Шарли. – Здесь осень. А где мама?
– Пошла навестить соседку. А насчет бойлера – ты не можешь взять кредит?
Она вздохнула, шаря в поисках спичек.
– Кредит нужен на макароны, на хлеб, на воду, на горчицу, на кошачью еду, на все. Ты не видишь коробка спичек…
Отец показал – на краю приоткрытого ящика. Вид у него был огорченный. Шарли похлопала его по колену.
– Ты никогда не зарабатывал много денег, папа, – ласково сказала она. – И одеваешься как оборванец. Но за это мы тебя и любим.
Она поцеловала его, и он исчез. Отца Шарли любила больше всех на свете. Если бы сестры знали, что она беседует с ним почти через два года после его смерти… У нее вырвался смешок.
Шарли поставила на плиту чайник и кастрюльку с молоком. Потом пошла в соседнее помещение, где обитала госпожа Бойлерша. Та была пузатая и добродушная на вид, никак не скажешь, что зануда. Но внешность обманчива. Эта ворчунья могла быть настоящей стервой.
– Привет-привет-привет, – заговорила с ней Шарли заискивающим тоном. – Как почивали? Хотите ням-ням? Готовы топиться без проблем, не будете доставать нас, бедных? Браво-браво-браво…
Она кормила Бойлершу газетами и щепками уже добрых десять минут, когда в кухне раздались шаги.
– Кто бы ты ни была, – крикнула Шарли, нырнув по пояс в зев бойлера, – пригляди за молоком и поджарь тосты!
По ворчанью она догадалась, что «кто-бы-ты-ни-была» – Энид. Эту догадку подтвердили появление двух кошек и громкое мурлыканье. По всему было ясно, что Ингрид и Роберто спали в кровати Энид. Вечером, пообещала себе Шарли (как и каждое утро), она выгонит их метлой.
– Ты надела теплые носки? – крикнула она.
Энид появилась в дверях. Да, она надела носки, потрепанные после ночной прогулки, но еще вполне носибельные. Шарли мысленно поздравила себя. Растет сестренка. Еще в прошлом году Энид могла весь день ходить в одной рубашке, стуча зубами и повторяя: «Мне холодно, холодно, холодно», – ей и в голову не приходило, что можно просто надеть свитер.
– Колодец весь провалился в себя. Он похож на последний йогуртовый торт Гортензии.
Шарли в точности поняла, что имела в виду Энид.
– Ммм, – промычала она, выбираясь из нутра бойлера – Крышка треснула во всю ширину. Опять вылетят бешеные деньги. Только этого нам не хватало. Ты не забыла про молоко?
Энид послушно пошла посмотреть и нашла молоко тихим и смирным в кастрюльке на огне. Она вернулась.
– Клен тоже весь обвалился, – сказала она. – Как мы его уберем?
Шарли не ответила: наступил ключевой момент, когда надо было повернуть наиглавнейший рычажок у самого сердца госпожи Бойлерши. Миллиметром больше или меньше – и старая карга забастует.
– А, скажи? Как нам быть? – настаивала младшая.
– Энид, – проговорила Шарли ласковым голосом, который посторонний человек счел бы ангельским, но Энид-то знала, как он ядовит, – ты можешь заткнуться на три минуты, пожалуйста?
Энид заткнулась.
Шарли глубоко вдохнула. Взялась за наиглавнейший рычажок и очень осторожно повернула, еще, еще… Именно этот момент выбрал Роберто, чтобы с разбегу прыгнуть ей на плечо. Шарли выпустила наиглавнейший рычажок. Он как будто сам вырвался из руки. А из Шарли вырвалось нехорошее слово. Такое нехорошее, что кот испугался и стремглав унесся под этажерку с чашками.
Энид застыла с открытым ртом. Неужели Шарли, ее старшая сестра Шарли произнесла это… Да, никаких сомнений, она даже повторила это… нет, еще раз повторила!
– Теперь придется ждать два часа! И истратить все газеты! И щепки! И мерзнуть все утро! Если я еще увижу это бл… пробл… перебл… животное, я его…
Ингрид, услышав, как Шарли излагает свои планы, тоже пустилась наутек. Из кухни кто-то завизжал:
– Молоко убегает!
Это была Гортензия. Она выключила газ, подошла и прислонилась к двери. На лицах сестер застыло выражение глубокой растерянности.
– Ну что? – хихикнула она. – Ставим молоко на огонь и оставляем без присмотра?
Энид мимикой предупредила ее, но слишком поздно. Шарлотта испустила крик дикого зверя.
Весь провалился в себя. Энид выразилась очень точно: бортик колодца обрушился вниз под тяжестью упавшего клена, как от подземного взрыва.
– Ясен пень, дело не только в дереве, – объяснил господин из конторы, которому позвонила Шарли.
По правде сказать, это был заместитель заместителя господина из конторы, которому позвонила Шарли, потому что «после ночной бури нет такого дома, который бы не пострадал!».
– Камни были плохо пригнаны, да еще заплесневели, – продолжал господин. – Задень хоть один, и – бац! – снежный ком!
– Бац снежный ком? – повторили девочки.
– Как кусок сахара, который опрокидывает другой кусок, а тот опрокидывает третий? – спросила Женевьева.
– Вот-вот, – кивнул господин.
Его звали Филипп Бельмонбиш. Он жевал жвачку, которая высовывалась между зубов каждый раз, когда он произносил слова с буквами «е» и «и».
Месье Бельмонбиш рассматривал нижнюю половину клена, единственную, которую было видно. Остальное провалилось в колодец. Славное дерево отважно нырнуло туда головой вниз. Корни тянули к небу тысячи своих щупальцев.
– Бедный старик, – вздохнул месье Бельмонбиш.
И у пяти сестер в ту же секунду всплыл в памяти голос отца, вздыхающий: «Бедный старик! – перед стволом клена, еще не упавшим, но мертвым – Он родился в один год с вашей бабушкой Диной. Я не могу его срубить, это будет все равно что похоронить бедняжку дважды».
Тогда клену дали отсрочку. Колючки, плющ, мох еще подпирали его и поддерживали.
– А как же Блиц и Свифт? – воскликнула Энид.
– Ты думаешь, они тоже на дне колодца? – с любопытством осведомилась Беттина.
Жевательная резинка месье Бельмонбиша, похоже, недоумевала, что значат слова «Свифт» и «Блиц».
– Что это… – начал месье Бельмонбиш.
– Блиц! – вдруг вскрикнула Энид.
– Послушай, – начала Шарли тоном, сообразным обстоятельствам. – Если Блиц был в дереве, когда оно упало, есть шанс, что… я хочу сказать, вероятность, что…
– Блиц! – снова завизжала Энид.
Это был возглас, исполненный радости. Маленький рыжий парашютик слетел с соседнего бука и приземлился прямо на грудь девочки.
– Блиц, – ласково повторила Энид, прижимая белочку к себе. Месье Бельмонбиш почесал за ухом кончиком мизинца.
– Сколько будут стоить эти работы? – пошла в атаку Шарли. Он стал загибать пальцы один за другим, перечисляя:
– Вывезти гнилой ствол. Расчистить. Заменить мраморную плиту. Выложить и скрепить каменный бортик. Зашпаклевать. Зацементировать…
– Сколько? – перебила Шарли.
Ей совсем не понравилось, что он назвал «гнилым стволом» почтенное дерево, видевшее рождение бабушки Дины.
Бельмонбиш озвучил цифру, от которой все побледнели.
– За высохший колодец? – возмутилась Шарли.
– Никому не нужный колодец? – подхватила Гортензия. – Который высох сто лет назад?
– Который сохранили для декорации? – вступила Беттина.
– Для красоты? – уточнила Энид.
– На память? – высказалась Женевьева.
– Так дорого? – заключила Шарли.
Окруженный со всех сторон, месье Бельмонбиш попятился, как Ясон от Горгоны, и едва не проглотил жвачку.
– С отделкой спешки нет, – пошел он на уступки. – Этим можно заняться и попозже.
– Сколько без отделки?
Без отделки итог был таким же головокружительным, как и с ней. Гортензия тряхнула короткими волосами.
– Лучше съешьте наши кишки, – проговорила она мрачно. – Под соусом грибиш.
– Я думаю, – начала Шарли, – мы вполне обойдемся без этих ра…
– Другое предложение! – поспешно воскликнул месье Бельмонбиш. – Вывозим это гнилье. (Клен! Гнилье! Шарли затрясло.) Засыпаем колодец. Три четверти работы в минусе. Цена соответственно.
– То есть? – взяла быка за рога Беттина.
Он назвал куда более разумную сумму. Как бы то ни было, при их более чем скромном бюджете даже самая низкая цена их бы не устроила.
Но постоянно смотреть на разрушенный старый колодец с разинутой пастью и торчащий из него клен – ни дать ни взять удав, переваривающий динозавра, – было бы слишком удручающе. Шарли с тяжелым вздохом сказала:
– OK, идет.
– Не сию минуту, – сказал месье Бельмонбиш, и шарик жвачки надулся у зубов.
– Когда?
– От этой бури все пострадали, говорю же вам. Встретимся через пару деньков?
– Хорошо.
Очень грустно было думать, что этой ночью мертвый клен действительно умер.
* * *
– Я бросаю курить, – сообщила Шарли Женевьеве на пляже.
Она потрясла ногой, высвобождая ботинок, медленно погружавшийся в ил, и нагнала сестру.
– Будем надеяться, что на этот раз окончательно, – отозвалась Женевьева. – Ты бросала уже пятьдесят один раз.
Она подобрала пригоршню водорослей и бросила в розовый пластмассовый тазик, который несла Шарли.
– Минуточку. Я не совсем бросаю. Объясняю: выкуривая половину моего недельного рациона, я сэкономлю за год столько, что нам с лихвой хватит заплатить месье Бельмонбишу.
– Да? Ждать целый год, чтобы вывезти клен и засыпать колодец? – воскликнула Женевьева.
В руке ее болталась водоросль, похожая на высушенного человечка.
– Нет. Но откладывать деньги никогда не поздно. Послушай…
И, наполняя розовый таз водорослями, Шарли объяснила, что покупает она пачку в неделю, а значит, выкуривает 2,8571428 сигареты в день, то есть, если она будет выкуривать половину, это составит 1,4285714, стало быть, половина еженедельного расхода и экономия в 52 раза…
– Вернемся? – перебила ее Женевьева, заметив, что вдали над океаном небо начало темнеть. – Дождь собирается!
Шарли встряхнула розовым тазом, чтобы равномерно распределить водоросли, и задумалась. Хорошая ли это идея? Нет, не вернуться домой – небо хмурилось уже так свирепо, что это было очевидно. А вот стоит ли лишать себя 1,4285714 сигареты в день ради дома, который грозит рухнуть от каждой непогоды? Только ради того, чтобы сэкономить в 52 раза… сколько же?
– Надеюсь, сегодня ночью на нас не обрушится новая буря, – сказала она, продев руку под локоть сестры у крутой лестницы на утес.
Дома Гортензия сидела, съежившись у батареи в гостиной, и писала с таинственным видом. Гортензия всегда писала, и всегда с таинственным видом. Беттина смотрела клип «Дыры в голове» по телевизору. Энид шмыгала и сморкалась.
– Ты плачешь?
– Нет, – ответила Энид, но глаза ее были полны слез.
Женевьева присела рядом с ней.
– Что с тобой?
От Женевьевы пахло тиной и водорослями. Иногда Энид казалось, что пахнет хорошо, иногда – что нет. Сейчас было хорошо.
– Она думает, – вмешалась Беттина, – что ее дружка Дракулу раздавило упавшим кленом.
– Он не Дракула! Его зовут Свифт.
– Все знают, что вампиры превращаются в летучих мышей.
Шарли нахмурила брови.
– А еще бывают, – проворчала она, – рыжие вампиры с конским хвостиком, в кроссовках на пористой подошве и с луженой глоткой.
В ответ Беттина пристроила наушники по обе стороны рыжего хвостика и стала подпевать клипу на экране «Tell те уоииии love me Juniiiie Moon…»[5] Энид запустила в нее подушкой, но промахнулась. Беттина встала и вышла из комнаты.
Энид прильнула к Женевьеве. Она приняла решение. Если Свифт в колодце, раненый, придавленный ветками, она спустится на дно и освободит его.