Трагедии

(В отзыве подробно описано содержание «Ифигении в Авлиде»).С Еврипидом у меня как-то не задалось. Из тройки великих греческих трагиков он мне понравился меньше всех: если у Эсхила всё величественно-возвышенно (сами боги благородно заступаются за несчастного Ореста в «Эвменидах», а, например, безымянный царь Аргоса в «Просительницах» – образец благоразумия и справедливости); у Софокла персонажи тоже достойные, хотя и более приземлённые (Эдип в трагедии «Эдип-царь» – вспыльчивый и не любящий долго рассуждать – не самый мудрый правитель, прямо скажем), а здесь… бог ты мой, сплошные патологии, героев, вызывающих симпатию (исключение: «Ифигения в Авлиде»), практически нет! Детоубийство, матереубийство, сыноубийство… спасибо, хоть без каннибализма обошлись! (если кто запамятовал, в роду Агамемнона и Менелая, возглавивших поход греков на Трою, такой прискорбный случай был. И ещё парочку подобных мифов с ходу могу припомнить).Кто там из великих сказал, что Еврипид убил греческую трагедию? В общем-то, справедливо, я с этим согласна. По мне, добрая половина героев трагедий Еврипида – жестокие маньяки, чинящие зло по собственному произволу. Нечего всё на богов валить! Правда, в «Вакханках» чудовищная жестокость совершается женщиной по злой воле бога Диониса, но это – единственный случай (Ифигения в «Ифигении в Тавриде», убивающая всякого чужестранца на алтаре кровожадной Артемиды, не в счёт – она жрица, и это её работа в стране варваров, приверженцев культа дочери Латоны).Когда я дошла до трагедии «Электра» (опять «Электра»! Софокл тоже ей целую пьесу посвятил. Вообще, все трое отцов трагедии питали какую-то нездоровую слабость к малосимпатичным членам чудовищной семейки Агамемнона), означенная героиня, несмотря на попытки автора представить её бедной овечкой (с таким-то святым мужем, как этот пахарь!), не вызвала у меня никаких чувств, кроме отвращения. Мало того, что она питает прямо-таки извращённую ненависть к матери (как раз Клитемнестра у меня вызывает наибольшее сочувствие из всех героинь древнегреческих трагедий), которая пощадила её (а могла бы и прикончить, между прочим – Эгисф был бы этому только рад) и пытается хоть как-то наладить отношения, в частности, оправдывая убийство мужа и отца Электры тем, что когда-то тот не пощадил другую их дочь, Ифигению. Так она же со злым упорством толкает брата на чудовищное преступление. Сама-то, сучка, чистенькой решила остаться, несмотря на все громкие заявления! Потом, правда, мы видим какие-то запоздалые признаки раскаяния, да и мужа достойного ей, за каким-то хреном, братец подогнал, но в целом – преотвратна. Равно как и припадочная Федра, просто из женской мести оклеветавшая пасынка, прежде чем повесится («Ипполит»), ревнивая дура Гермиона – прообраз всех стервозных «папиных дочек» в худшем их проявлении(«Андромаха»), но главное – непостижимая в своей злобе Медея, из-за обиды на бросившего её мужа-Ясона садистки убившая не только более молодую соперницу, но и собственных малолетних детей («Медея»). Вся её внутренняя борьба – гроша ломаного не стоит, раз в качестве оправдания своего изуверства она находит лишь «плакать буду завтра».Справедливости ради, персонажи-мужчины у Еврипида не отличаются такой патологической жестокостью, но многие из них – довольно жалкие и непривлекательные типы. Просто какой-то паноптикум моральных уродов и кровожадных фурий.Правда, есть одно исключение, я уже о нём говорила. Это «Ифигения в Авлиде» («Ифигения в Тавриде» – сравнительно безобидная пьеса: там никого по ходу действия не убивают и вообще речь о счастливом воссоединении близких родственников. Вся трагедия заключается в том, что героиня тяготится своим ремеслом жрицы и тоскует по утраченной родине. Ну это, знаете, мелковато: многие из нас не любят свою работу, и что? Поэтому особого впечатления эта драма на меня не произвела). Это произведение позднего Еврипида и оно заметно отличается от прочих: герои здесь необычайно человечны, им всем сочувствуешь и, честно говоря, своей коллективной «положительностью» они почти примирили меня с толпой безжалостных убийц и гордых дураков из предыдущих пьес. И вот почему (эти благородные мужи и прекрасная в своем величии дева стоят того, чтобы написать о них подробней).Речь идет о всё той же, набившей оскомину, семье Агамемнона. Мы наблюдаем в этой пьесе своего рода предысторию распада некогда славного рода, ещё до того, как его главные герои потеряли честь и моральный облик. Излагаю сюжет: братья-цари Агамеменон и Менелай собрались в поход на Трою, вызволять неверную жену последнего – прекрасную Елену. Но огромный флот греков застрял в Авлиде: нет попутного ветра, корабли заперты в бухте, воины изнывают от безделья и начинают роптать. Этот штиль – происки богини Артемиды. Жрец-предсказатель Калхант поведал вождям, что умилостивить божественную девственницу может только кровь другой девственницы – дочери Агамемнона, Ифигении. Мучимый сомнениями, Агамемнон в конце концов решается на эту страшную жертву и вызывает письмом дочь вместе с женой – якобы в качестве невесты для героя Ахилла. Потом он, правда, пытается всё исправить: посылает другое письмо, в котором велит женщинам остаться дома. Но письмо перехватывает Менелай и упрекает брата в слабости, а заодно грозится всё рассказать остальным военачальникам и вообще всему войску. Пока братья ссорятся – Менелай, впрочем, вскоре идет на попятный, проникнувшись отцовскими чувствами Агамемнона – некстати приезжают Ифигения с матерью Клитемнестрой. Агамеменон пытается как-то выправить ситуацию, но обман вскоре раскрывается. Клитемнестра в отчаянии обращается к несостоявшемуся зятю Ахиллу, умоляя его о защите. Прославленный воин соглашается, но советует женщине вместе с дочерью умолять мужа пощадить Ифигению. Увы, их слёзы напрасны: слухи уже просочились в стан греков и войско требует жертвы. Да и Агамемнон объясняет дочери, что он «не Менелая, а Эллады раб» и вынужден подчиниться воле богов. Ахилл, верный слову, пытается спасти Ифигению, он даже готов погибнуть, защищая её. Но девушка, ещё недавно умолявшая отца не отнимать у неё жизнь, внезапно меняет решение и заявляет, что готова умереть. Она не хочет, чтобы из-за неё гибли славные греческие воины, и больше не считает свою жертву напрасной, ибо попутный ветер, купленный её кровью, принесёт гибель Трое и отучит варваров впредь похищать греческих женщин. Ифигения готова умереть, Клитеменестра смиряется с решением дочери, Ахилл восхищён героизмом девушки и уже жалеет, что и впрямь не может на ней жениться, а жестокая богиня, судя по всему, тоже прониклась высоким порывом царской дочери и сжалилась над ней (вестник сообщает, что во время жертвоприношения дева исчезла, а на её месте забилась окровавленная лань. Ифигения же, как известно из другой пьесы про неё, была перенесена в далекую Тавриду, где сделалась жрицей в храме Артемиды). В общем-то всё кончилось хорошо, но Клитемнестра не может простить мужу чудовищного намерения, и они расстаются довольно холодно. И это, как известно из дальнейших трагедий Эсхила, Софокла и самого Еврипида – начало конца злополучного микенского царя.В «Ифигении в Авлиде» прекрасны все: Агамемнон, являющийся воплощением сильного правителя,вынужденного принять тяжёлое решение, и одновременно нежный страдающий отец (разговор его с Ифигенией, уже знающей о готовящейся участи, один из самых трогательных в книге); его брат Менелай, который, опомнившись, готов отказаться от своих планов, от неверной жены, и вообще распустить войско; Ахилл, гордый и мужественный, но не чуждый сострадания и рассудительности, воистину, лучший из греков; Клитемнестра, несчастная любящая мать, и, конечно, сама Ифигения, чья воля, мужество, готовность к самопожертвованию и, как ни странно, патриотизм, поднимают её на недосягаемую для других трагедийных героинь высоту:«Я умру – не надо спорить, – но пускай, по крайней мере, Будет славной смерть царевны, без веревок и без жалоб… ...За глумленье над Еленой, за нечестие Париса -В ней и кара для фригийцев, и урок для их потомства,Чтоб не смел надменный варвар красть замужнюю гречанку…»Я успела соскучится по Герою, пока читала прочие трагедии. В наш век, когда каждый за себя, все на одного (с), этого так не хватает (извините, молодёжь, я – советский ребёнок). Все эти женские склоки, обиды, ревность, кто кому не дал, кто кому не воздал и т.д. – так мелочно и пошло на фоне благородного смирения, величия души и в конечном счёте моральной победы обречённой на смерть девушки истинно царской крови, покорившей сердце не только величайшего воина, но и грозной богини. Умереть во имя, умереть за идею, за родину – меня это впечатляет до сих пор.Как можно писать, с одной стороны, кровавую бытовуху, с другой – высокую трагедию? Жаль, если «Ифигения в Авлиде» – единственная такая пьеса в творчестве Еврипида.Отмечу, что перевод Иннокентия Анненского всех семи вышеупомянутых трагедий Еврипида – не самый удачный. Какой-то умный чел написал про трагедии Эсхила, что перевод Соломона Опта делает их намного более читабельными, чем переводы греков другими литераторами. В данном случае: прав, прав, прав. Видимо, в попытке передать мелодику и ритмику греческого языка Анненский грешит таким количеством неудачно сконструированных фраз, что чтение становится испытанием: «Я Гектора, АхилломУбитого, видала, на глазахМоих дитя мое, Астианакта,От Гектора рожденного, с высокойАхейцы с башни сбросили, копьемВзяв Илиона землю…» (Еврипид, «Андромаха»)– сложновато тут сразу понять, что речь идёт об убитом младенце, правда? И таких вычурных оборотов у Анненского предостаточно. Так что читать тяжело, и к этому надо быть готовым.Думаю, перевод – одна из причин моего прохладного отношения к Еврипиду.А зашкаливающая жестокость в его пьесах, низменные чувства глубоко порочных женщин и неблаговидные поступки не особо порядочных мужчин довершили начатое. Да, герои много размышляют, описывают свои чувства и сомнения, в общем, какой-никакой психологизм присутствует, что для пьес – большой плюс, а уж тем более таких древних. но моральная сторона тоже важна, а с этим у героев явные проблемы.Почитала бы ещё «Троянок» и «Алкесту» (желательно, в другом переводе), а так – знакомство с Еврипидом считаю для себя завершённым.