Том 1. Глава 1.
Сегодня последняя звезда окунётся в Нил, и великая Анукет завершит сбор добычи, пришло время подсчета долгов. Пока отец пересчитывал зерно в амбарах, превращал молоко в сыр, перещупывал золотые и серебряные слитки, Аника вместе с такой же гурьбой сверстников, улизнула от этих скучных взрослых дел. Улицы Фивы всегда больше притягивали ребятню, чем надоедливые указания родителей и их многочисленных родственников. Острый глаз ребёнка, как уаджет, подмечал любое изменение в облике многочисленных улиц этого большого города. Здесь можно было встретить индийского факира, волшебной меллодией, выманивающего змею из длинного и узкого медного сосуда. Змея, как пьяная, танцевала, реагируя на незаметные взмахи его дудочки. Рядом, его соотечественники, жонглировали факелами, глотали и изрыгали огонь. Ходили напыщенные жрецы, их многочисленные соглядатаи. Под заборами, ютившиеся карлики-клоуны, перекривляли их походку. Веселье Беса несли в себе эти бродячие индийские племена. Но мудрое око Сета обходило их, и взгляд жрецов, уже привыкших к кривлянием комедиантов, скользил мимо их, вылинявших на солнце, шалашей. Черные, как и драгоценное дерево из Африки, нубийцы, точили свои мечи. Фараон пополнил своё войско наёмниками. Они совсем не знали египетского языка, приманивали женщин мешочками серебра. Фараон, каждые полгода, щедро расплачивался со своими войнами. Здесь даже можно было увидеть редкость-желтых, как желток яйца, священной птицы Ибис, женщин, найденных самим Гором, в излучинах диковинной страны. Иногда, приводили в кандалах слуг Осириса, белых людей, разговаривающих непонятным языком бездны. Фараон покупал их, чтоб скормить священным крокодилам, и богиня Таурт была благосклонна к народам Атона, к городу Фивы. Вечером, в честь праздника землевладельца, в честь ознаменования Анукет, проводился обряд очищения: ещё живой, шумерский колдун, посаженный на кол, и его избитый привязанный ученик, ждали своей участи на главной площади Фивы. Шумериец, посмел перед божественным фараоном, представить образцы письменности чуждого письма, другую науку и культуру. За что и был наказан. Нет того, чего не должно быть! Атон был склонен к Фараону, правящему Египтом. Приговорённые ждали своей участи? Колдун умирал, и только жрецы, знали, что он не переживёт эту ночь. А ученик, сегодня вечером примет целый кувшин расплавленного свинца, и слава Атону, никто и никогда не узнает, что есть такая страна Месопотамия.
Дети, как губка, впитывали всё уличное воспитание, его менталитет, его политику, и правила действия. Никто, никто не подал воды, ни умирающему колдуну, облегчив его мучения, никто не подал воды его темноволосому ученику, эта вода стояла в ста шагах от жертвы. Солнце потихоньку заходило за горизонт. Начинался праздник. Народ стекался со всех рабочих окраин, степенные оседлые крестьяне, со своими, многочисленными семьями, заполняли площадь, знать, окруженная рабами, старалась занять лучшие места, военные, в порядке своей субординации, занимали оставшиеся свободные сектора площади. Появился Фараон, жрецы и их гриффоны-осмотрители, главные действующие лица. Про жертву вроде все забыли, Детвора, преодолев все лазейки, смогла проникнуть почти под ноги осужденным, даже слышала хриплый вздох ученика Шумерийца. Сам же Шумериец был без сознания. Было весело, но нам не понять. Над храмом зажглись факелы, большие и малые барабаны известили народ, об открытии дверей храма, и божественная Мерит, языком музыки, встречала процессию восхождения Фараона на престол. Женщины-жрецы омыли ноги живому земному богу, и словно сам, великий Нун коснулся его ступней. Смычёк, пробежал по струнам каманги, и под звуки серебряных труб, Фараон опустился на трон, поддерживая посох и плеть, символы божественной власти над смертными. Две чаши, вырубленные рабами-арамеями в розовом граните, были уже полны кровью жертв, чёрных и белых барашек. И только средняя чаша была пуста и ждала своего часа; жрец, гадающий по внутренностям жертвы, уже потирал вспотевшие от нетерпения руки. Шумерийцу дали воды с хмелящим корнем мандрагоры, налили предсмертный кубок вина с порошком марихуаны, сняли с кола. И буквально, втащили его к жертвенной чаше. Жрецы требовали, чтобы он признался в своём колдовстве, облегчая участь себе, и участь самих жрецов, которым уже порядком надоело упрямство чужеземца, не признающего египетских богов. Он сказал, на хорошем правильном языке с Фивинским выговором: -Я съем Солнце! Я убью Атона в городе его! Фараон рассмеялся, его поддержали жрецы. Вскоре вся площадь обсуждала эту шутку иноземного колдуна. Жрец, стоящий у жертвенной чаши, опробовал остроту ножа и ждал сигнала. Вдруг резко стало темнеть, на небе не стало половины солнечного диска, потом ещё, ещё…и солнце пропало. С воплями ужаса разбежались все, оставив всё у храма Атона, и оружие, и музыкальные инструменты, и посох с плетью. Шумериец дополз до трона, забрался на него, засмеялся и умер. Его никто не слышал, рядом никого не было. Операторы адронного коллайдера опять зафиксировали аварию, приведшую к пробою схемы, полетели какие -то магнитные ограничители, не выдержав нагрузки, на данном участке пути, ипытываемых частиц. Коллайдер выведен в ремонт.
Джафар очнулся от чьего то толчка, кто-то пытался его раздеть, захватывая край его одежды. Он медленно открыл глаза. Рядом с ним стоял осел и пережёвывал часть его халата с семенами горного нута. Ослы, наверно, как и козы любят нут, -подумал он. Не было ни Фараона, не площади, не Египта. Всё было занесено песком. Песок и осёл, осёл и песок. У осла к шее была привязана длинная верёвка, убежал значит: – подумал Джафар. Мимо прошуршала ящерица. Хотелось пить. Джафар пошевелился, он так же был привязан к столбу, только столб лежал на земле, и верёвки казались ослабленными. Видно с узлами осёл поработал,-усмехнулся Джафар. Двадцать раз, по десять дней, как он с хозяином выехал из Урука, и волей судьбы, в первый же день прибытия в Фивы, по приказанию жрецов, войны фараона схватили хозяина, а на него самого, сначала надели браслет раба, потом просто связали его на площади. Хозяину повезло меньше. Кто-то рядом застонал. Джафар поднял глаза, на бархане лежала девчонка, ее левая рука была неестественно вывернута, девчонка опять застонала. Джафар попробовал освободиться, вскорости распутал одну руку, потом другую. Тело ещё болело от побоев, но с каждым снятым узлом, всё больше и больше слушалось хозяина. Осталось только два закованных браслета, на шее и на ноге, которых без кузнеца не снять. Он попытался сесть, девчонка раньше села, вскочила и упала, застонав от боли. Всё-таки повредила руку, – подумал шумериец, он подошел к ней и прощупал кости, вроде просто вывих. Он резко вправил руку. Девчонка опять потеряла сознание. Джафар зафиксировал руку пострадавшей, привязав её к туловищу. И только закончив с лечением египтянки, он решил осмотреться. Он её узнал, этого ребёнка, крутившегося около его ног. Он просил воды, но никто его не понимал…Он опять захотел пить. Но вокруг была полупустыня и земля, казалась серой, не похожей на землю верхнего Египта. Может боги занесли нас на Аравию? Египтянка очнулась, что-то сказала на своём красивом языке, но Шумерец не понял её. Надо идти к людям, – подумал Джафар, – надо идти за ослом, он приведёт нас к воде и еде. Осёл медленно переходил от одного кустика зеленеющего над поверхностью глинозёмного песка, к другому, за ним волочилась длинная верёвка, а за ней, шатаясь, шел шестнадцати-семнадцати летний подросток, похожий на араба и девочка, лет десяти, похожая на куклу Барби, выпущенную по спецзаказу для Южноафриканской республики. У девчонки болталась рука на привязи. После двух часов хождения Джафар понял, что осёл водит их по кругу, Анника устала и в изнеможении, опустилась на ближайший пригорок. Солнце, всё быстрее и быстрее стало клониться к горизонту, уступая место вечерней прохладе. Вдруг где-то далеко раздался ослиный крик, и наш провожатый, подхватив его своим ревом, припустился бежать, волоча за собой верёвку. Солнце уже почти село, и дети увидели свет. Они вышли на свет нашего посёлка, но заходить побоялись, развели костер и съели нашу собаку. Их утром нашел проводник Ильяс, он же и приволок их в лагерь. Один из практикантов-северянин, говорил, что Ильяс шибко за собаку ругался, но детей не бил, зря это наша медсестра, на него наехала. Когда осматривала, говорит на пареньке живого места нет, а у девочки рука, с сильным вывихом. И одежды на них никакой, пришлось за счёт экспедиции покупать. Осел пропал, как призрак, он нам встретился на дороге переселения душ, Анника увидела огонь, и мы пошли на огонь, он висел на столбах, как луна над Нилом, освещая странные жилища, похожие на шутовские шалаши, вокруг воняло слугами Осириса, которые жили в этих шалашах. Запах влаги привел меня к воде, даже здесь, на краю бездны, текут реки! Нет, это не было рекой, скорее маленький ручей, но так хотелось пить…Мы с Аникой не могли напиться. А потом на нас напал воин Осириса, переодетый собакой, и захотел отнять нашу воду, вместе с нашими душами. Мы с Аникой дали бой, Аника сказала, что Гор помог нам, и мы победили. Теперь нужно съесть сырыми печень и сердце война собаки. Но мы были такими голодными, что пришлось развести костер. Я думал, что саксаул и колючие кустарники не горят в преисподней, но около ручья мы нашли много непонятных, абсолютно ровных тонких дровишек. Мы зажарили и съели война, оставив шкуру, как жертву богу Гору. Утром наши души поймал слуга Осириса и потащил в жилище бледных дивов, из которых боги выпили кровь. Им даже одежду приходится носить белую, с красным крестом Сета, чтобы знать, чья это добыча. Один див, раньше, наверное, был женщиной, смотрел на нас, только как он мог смотреть, если его глаза были закрыты волшебством с блестящими стёклами, уаджет скрывающий взгляд, может его гипноз помогал видеть мой мозг? Потом я понял, что мы не готовы, и нас надо помыть и одеть, перед тем, как Осирис съест наши тела. Останется только побороться за души: он мог оставить их себе, мог подарить Гору, а мог отдать их Атону.
Я даже близко не мог предположить, откуда взялись эти дети, но те 12 языков, которыми владели сотрудники нашей археологической экспедиции, абсолютно не сблизили нас. Явно было, что они из какой-то театральной труппы. На них была характерная одежда, похожая на реквизит, у мальчика, я понял, что его зовут Джафар, два медных браслета, с обозначением египетского бога Пта, потёсанные, но целые сандалии на обеих детях, подходили видимо для какого-то спектакля, но чтоб передать их в соответствующие органы, придётся обуть их в кроссовки. Самое интересное, что их никто не искал. Я на мобильник сделал их фотографии, как кто в город соберётся, надо в интернет вкинуть, может кто откликнется. Но пока мы находимся далеко от цивилизации, до пустыни Тар всего два шага, до Инда 60 километров, до ближайшего жилья-300.Дорог нет, транспорта в ближайшие три месяца не предвидится, вертушку обещали в конце сентября. Хорошо хоть запасом не обижены, да повар настоящий, из индусов. Готовит прекрасно, но к нему на кухню, лучше даже не заглядывать.
Мы с Аникой быстрее научились понимать друг друга, чем этих бледнолицых див. Но нам теперь служить Осирису, значит надо учить их язык, иначе бог может разгневаться и сбросит душу в огонь. Аника мне пыталась объяснить, что если у Осириса хорошее настроение, то он может отпустить домой. Мне что-то домой к ней не хотелось, не очень радушно Фивы нас приняли, учитель уже давно вытирает подошвы Осирису, а мы застряли на пороге. Нас моют каждый день, дают пенный камень, эффект от него такой же, как от египетской пенной травы с мелом, только запах приятнее. Но видимо бог брезгует нами, или мы для него недостаточно чисты? И что только не делали с нами белые люди: заставляли нас чистить зубы, Анике красили ногти на руках и ногах, разными цветами, стригли наши волосы, смачивая пахучей водой; Осирис не желал принимать нас. Старший из старших, кому бог пожелал оставить бороду, позвал нас к себе, две женщины раздели поодиночке нас и провели ритуал, несколько раз обкрутив плоской верёвкой, похожей на змею, вокруг туловища, на верёвке были палочки. Через два дня по десять, пришёл верблюд, с двумя собаками и слугой Осириса. Верблюд принёс то, что бледнолицые называли одеждой, нас заставляли одеть наряд, а мы с Аникой не знали, как. Когда мы надели это на себя, белые люди смеялись. Потом они помогли одеться и мне и Анике, мы стали теперь похожи на всех. Было очень неудобно в новой одежде, но так положено, так было угодно богу; но ночью, когда все спали, и когда бог пьянствовал в окружении своих близких, в огромных подземных пещерах, я раздевался наголо и бегал вокруг лагеря, пока тело не отдохнёт от этих мучительных одежд. Я долго привыкал к трущимся об тело, рубашкам, брюкам, так я начал знакомиться с языком белых. Смеялся над Аникой, у неё было несколько видов одежды, её даже заставляли одевать «Джинс», ей сделали короткую стрижку, и она очень походила на мальчика. Если бы она появилась бы в таком виде в Фивах, её бы собственные родители, привязали бы к столбу позора. Чего только не вытерпишь, ради прихоти богов! Аника быстрее осваивалась в таборе, с лёгкостью давался ей грубый, не мелодичный язык слуг Осириса. Через два месяца в её лексиконе было больше местных слов, чем слов древнейшей из наций, и она худо-бедно могла изъясняться с белыми, узнавать их последние новости, помогать им в работе. Десятилетней девочке, даже здесь, на границе жизни и смерти, было интересно; её любознательность не имела границ. Я вместе с ней несколько раз бегал в место, где бог наказал бледнолицых работой, и они веничками и щеточками выметали старый фундамент конюшни, только не понял, что он их заставил искать, но видимо для Осириса это было очень важно, что даже найдя остаток изношенной медной подковы, лагерь гудел как улей, целых два дня. Ночью чудовища напали на лагерь, мы с Аникой успели убежать. Даже не знаю на что похоже, ужасные вонючие чудовища, как огромные жуки, вместо глаз два факела, непрестанно рыча, подгребая под себя песок, как прожорливые гусеницы Исиды, вереницей вползли в лагерь бледнолицых. Мне казалось, что я издалека слышал, как хрустят их рты, доедающие палатки и самых их жителей. Два дня я молился богам, и шумерским, и египетским, чтобы эти чудища не нашли нас и уползли, мне не хотелось быть съеденным этим исчадьем преисподней. На третий день Аника сбежала с пещеры, где мы прятались и прибежала только после обеда, неся воду и еду. Я молча ел, а она рассказывала, что вовсе это не чудовища, а машины-такие механизмы, придуманные людьми, и управляют ими люди. Я и верил, и не верил одновременно, но когда она притащила мою одежду, я полностью поверил Анике. Потом я долго ходил вокруг этих чудовищ-машин, мне казалось, что они просто спят, не мог долго понять, как они ползают. Один водитель, араб, пытался мне объяснить, но я его не понимал абсолютно, тогда он залез в чудовище, вскрыв ему голову, и машина зарычала и поехала, правда я этого уже не видел, забившись в дальний угол пещеры. Аника, утром нашла меня, позвала на завтрак. Пока я ел, она постирала мою новую одежду, все время возмущаясь, что если я и дальше буду так себя вести, то не только Осирис не примет нас, а и белые люди нагонят, и нам придётся искать свой дом. По ночам я смотрел на звездное небо, находя знакомые мне созвездия; учитель говорил, что нет ничего постоянней неба, и что если ты хочешь успокоиться, посмотри на небо, посчитай звёзды, может быть, когда ни будь, тебе удастся увидеть комету. Каждую ночь, по несколько раз, комета пролетала над землёй, я загадывал желание, но оно не сбывалось. И я опять просыпался в этом дивном лагере. Я показал бородатому комету, как что-то заветное, поделился секретом, а он сказал, что это спутник, такой как эта…, и пнул ногой машину. Каждый день я делал для себя открытия, они зачастую пугали меня. Среди вновь прибывших, было три мужчины и женщина, которые, как индийские факиры глотали дым, они глотали его каждый час, спрятавшись от посторонних. Тогда я понял, откуда прибыли эти машины и кого они с собой привезли. Губителен свежий воздух для исчадия бездны, и надевших шкуры людей, можно узнать только по тяге к дыму, огню. У них даже лица отличаются, серые с прозеленью. Я караулил их по ночам, чтоб они не съели Анику. Анику есть никто не хотел. Она моталась по лагерю, вдоль его границ, на раскопках, по заданию повара-индуса, собирала травы и проверяла силки на кекликов. Аника поспевала повсюду. Машина собиралась в город, она и здесь успела, напросилась на поездку вместе с белолицыми женщинами. Я же, так и не смог побороть свой внутренний страх, перед чудовищами, которые бегали быстрее джейрана, и прыгали дальше, чем ягуар. Мне было стыдно, десятилетняя девчонка смеялась над моими страхами, называла ночным скорпионом, который боится даже своего отражения, от освещенного луной камня. Но я много не мог понять, и обращался за разъяснениями к бородатому. Он, любимец богов, единственный имеющий власть, терпеливо разъяснял мои заблуждения. Он испытывал мою веру в богов, говорил, что нет Гора, Атона, Исиды, Иштар, Уту, Энмеш, а есть Наука, и всё что создано человеком, это благодаря его знаниям и умениям. Может оно и так, но не было бы Науки, если бы не было богов. Машина из Биканера приехала через три дня. Женщины, накупившие подарков в городских магазинах, потешались над Аникой, рассказывали, что она, как хвостик, бегала за ними, боялась потеряться. Смеялись, когда она выплюнула мороженное, так больше и не притронувшись к лакомству, ходила по городу с раскрытым ртом, собирая всех городских ворон. А как её напугал эскалатор в магазине, впервые она, чуть не лёжа проехала, а потом, пока все не скупились в магазине, она всё каталась и каталась…но больше всего всех позабавил случай с садящимся самолётом. Она упала, вцепилась в асфальт, закрыла глаза…еле, еле успокоили, Аника, пол дороги назад, дрожала, как осиновый лист. Когда её бородатый спросил, что ей больше всего понравилось в городе, она ответила-лимонад, а самым удивительным назвала поезд и железную дорогу. Хорошо, что я не поехал, мне не нравилось, когда женщины смеются. Аника потом мне рассказала страшные вещи про этот город, про холодную пищу мертвецов, про драконов, выискивающих свои жертвы, пролетая над домами, про длинную металлическую змею, ползающую по железной дороге, после того, как брюхо набила людьми. Когда в следующий раз машина везла рабочих, я думал, что Аника спрячется, чтобы не выглядеть напуганной и смешной, но она опять напросилась в Биканер. Она была ужасно отчаянная, эта Аника. А я опять не поехал, я ждал, когда бородатый поедет, но он тоже наверно боялся города. Ведь только мы вдвоём знали, что всё, что творится в городе, это по велению Гора. Учитель, оставшийся в Фивах, привил уважение к египетской мифологии, хотя сам пал от рук палача, как шумерский еретик. Я больше доверял богам, чем тому, что видели мои глаза.
Глава 2.
Мальчик прибежал ко мне, когда я уже заканчивал отчёт о раскопках. Города мы так и не нашли, и то, что обнаружилось в фото-аэросъёмке, было всего лишь глыбой камней, а не продолжением фундамента больших строений. Ещё один сезон коту под хвост, мне уже 42, более десяти лет в кандидатах, но Генриха Шлимана из меня, увы, не получилось. Мальчик покрутился, и задал вопрос, такой, как тысяча остальных его глупых вопросов, а что я целое лето ищу в разваленной конюшне. Действительно, целое лето, по граммам сметали пыль с фундамента не понять, чего, а может быть парнишка и прав, из всех находок, только полустёртая подкова и заслуживает внимания. Но конюшня, это уж слишком…Не дай бог эту версию в Москву. Все иностранные издания месяц бы мурыжили эту тему. Я только представил…мне уже не по себе. Чтобы как-то отвлечь малого, и успокоить самого себя, я ему стал рассказывать про город, что когда-то не было пустыни Тар, и был цветущий рай на земле, но вырубкой лесов, неправильной ирригационной политикой, непомерной жадностью правителей и кровопролитными войнами, превратили эти места в то, что есть. Я ищу этот город, во всех древних сказаниях он есть, но где? Джафар, как всегда внимательно слушал, но только я закончил говорить, он встрепенулся: -Не там ищешь! Я устал, отчёт не сходился по бухгалтерии, он забрал последние мои силы. Чтобы как-то отвязаться от малого, я бросил ему недовольно: -Не там, говоришь, найди мне, где там. Найди мне этот город. Джафар убежал. Я отметил для себя, что паренёк, ещё два месяца назад, не умевший связать пару слов, с лёгкостью освоил русскую разговорную речь, и уже не казался таким диким, как поначалу. Вахта рабочих затягивалась, через неделю пришла машина, с ней приехала Аника и медсестра из России. Целую неделю медсестра пасла девчонку по городу, водила по музеям, съездили, по её просьбе, в аэропорт, ей даже удалось погладить обшивку самолёта, и одна из стюардесс завела малую в салон, и угостила бананом. На сегодняшний день впечатлений было через край, съездили на верблюжью ферму, потом в аквапарк. Дети быстро привыкают к хорошему, Аника увидела, как другие дети едят мороженное, тоже попросила себе, а потом, когда распробовала…жалела, что до лагеря, для Джафара не довезти. За неделю весь город освоили, малая уже сама моталась по всему городу, бегала встречать поезд. Ей нравился сам момент его прибытия, когда пассажиры выходили на перрон. Вроде ничем её нельзя было удивить, но когда она увидела на вокзале телевизор?! Опять случился шок. Так её и привезли, с открытым ртом.
Я спешил поделиться с Аникой своими наблюдениями, что я знаю, чего хочет Осирис, он хочет, чтоб мы нашли город. Тогда он вдохнёт в людей жизнь и пустыня Тар снова станет цветущим раем. Но Акер спрятал этот город под слоем камней и песка, и мне Аника нужна для поисков этого города. Мне так хотелось быть полезным для бородатого, он так много сделал добра для нас. Но Аника меня не слышала, она сидела с открытым ртом и смотрела мимо меня. И так, она сидела три дня, забывая про еду и сон. На четвертый день очнулась и прибежала ко мне в пещеру, потом я целый день, от неё, слушал про город, аквапарки, мороженное, про чудовища-самолёты, про змею, изрыгающую людей. Она говорила, что побывала в сказке, и я ей верил. В жизни такого не должно было быть, я только одного просил, не рассказывать об этом больше никому, а то столбом позора здесь не отделаешься. Она мне всё объяснила, всё растолковала, не смогла объяснить, что такое телевизор, у неё не хватало слов, переходила на египетский, но получалась такая чушь, что даже во всей египетской мифологии такого демона не найдешь. -Не веришь, как хочешь! Съезди, сам посмотри! -дразнила она меня. Я ей дал слово, что только появлюсь в Биканере, первым делом на железнодорожный вокзал наведаюсь. Только после этого всего, Аника меня выслушала, и про планы мои. Обещала помочь. Мы дети пустынь и оазисов, не были привередливы к еде, взяли у повара немного сухого мяса, набрали в ручье, под воздушным колесом, побольше воды в пластиковые бутыли и отправились на поиск города. Костер, меня ещё учитель научил разводить в пустыне, он меня учил, как не остаться голодным, и по каким приметам искать и находить воду. Сначала мы шли без цели, Аника гоняла встречающуюся саранчу. Поджаренная саранча, у египтян, считалась вкуснее семечек. Потом я вспомнил, как строился наш город -Урук, богатые конюшни находились внутри города, здесь же были и дома с комнатами для приезжих, их сараи всегда были полны, лучшим овсом и сеном для лошадей. В этих домах готовили пищу для путников, а по утрам, молодые рабыни, отдраивали песком жирные бронзовые казаны. Но в этих конюшнях оставляли лошадей и верблюдов богатые купцы, приехавшие в город. Только много путников, шли минуя город, и было то место, где местные контрабандисты и воры старались продать или обменять свою добычу, где спешащий по службе воин, мог получить горячую пищу, это место кишело проститутками и бездомными воришками. Оно не имело постоянного названия, время от времени разрушалось солдатами по капризу, того или иного правителя, но отстраивалось заново ещё крепче, чем было. И всегда, первой, восстанавливали конюшню. Что-то подобное и раскапывал бледнолицый, имеющий бороду. Эти конюшни стояли в отдалении от города, на пересечении дорог. Мы с Аникой отсчитали тридцать, по десять шагов от развалин археологических раскопок, и решили ходить по кругу, расширяя на каждые 50 шагов, свои поиски, осматривая песок, камни и все, что хоть мало-мальски связано с человеком. Первый день нам ничего не дал, мы далеко ушли от лагеря, и решили заночевать в пустыне. В этих местах не было крупных хищников, грозящих человеку, а от мелких мы всегда носили с собой шерстяную нитку, обкапывали место стоянки и засыпали золой костра, перед сном. Натянутая нить уберегала нас от змей, а в ямку с золой попадали самые глупые скорпионы, остальные же убегали при виде золы. Ночи в пустыне холодные, звездные и в безветренную погоду кажется, что звёзды не стоят, а плавают по небу, как корабли, без парусов. Мне нравились ночи, песни цикад, шуршанье песка. Учитель рассказывал про песчаные бури, которые могут разбудить поющие пески. Поющие пески губили караваны, люди и животные уходили в пустыню и не возвращались, и только через много лет, появлялись над песком их белеющие черепа и кости, отшлифованные ветром и песком. Много тайн и историй скрывают в себе пустыни. Я проснулся утром, а Аники нет, я позвал, никто не ответил. Аника любила пошутить, спрятаться, и сидела тихо, как мышка. Через час я понял, что девчонка пропала, вода и еда была на месте, я подумал, что ей надоело бесцельное блуждание со мной, и Аника вернулась в лагерь. Автоматически я пошел по её свежим шагам. Конечно, не удобно было нести всю поклажу одному, да и скучно было без Аники. Шаги вели за бархан, и там кончались…я наступил на её последний след, сделал шаг и провалился, мое тело скользило по какому-то длинному туннелю, переворачиваясь, делая хитрые петли, и наконец меня выбросило на берег какого-то подземного моря. Море светилось лунным изумрудным светом, волны, как и на поверхности, легонько гнали свои белые барашки. Воздух, на удивление, был свеж, только не было ветра. Я опустился на прибрежный камень. Камень вздрогнул и ожил –А, не могли бы вы пересесть на какой ни будь другой камень? -попросила меня эта глыба, и тут же обернувшись черепахой, недовольно поползла к воде, нырнула и уплыла в море. Я стоял, раскрыв рот. –Померещилось, -подумал я, видимо, падение с такой высоты, не прошло даром. Я ощупал себя, ничего не болело. Я, впервые, не знал, что делать. Там на земле, начинался день, здесь, под землёй, наверно была ночь, а может здесь всегда была ночь? Мимо что– то пробежало, прошуршало, мне показалось, что со мной поздоровались. Потом обругали, что я не воспитанный. Я только услышал убегающие чьи– то ноги, не оставляющие следов, и характерное хрюканье ёжика. Я сидел долго, море на шелестело мне сон, и я заснул, мне снилась Аника, город, ветер, трепещущий палатки…Проснулся я неожиданно и увидел двух спорящих девчонок, было светло, даже для подземелья, очень светло, свет не слепил, не отражался, переливаясь тенями, он был везде. Девчонки спорили, кто первым нашёл, и кто получит серебряную блёстку, на меня не обращая никакого внимания. Вдалеке я увидел какие-то строения, что-то похожее на город. –А, где твой охранник? -спросила одна из девочек, и выставила что-то, похожее на короткую палку. Я недоумённо пожал плечами: -Вы первые, кого я встретил в этом странном месте. Девочка явно обрадовалась, опять помянула какую-то блёстку и ударила меня палкой. Я застыл на месте, как парализованный электрическим угрём. Я не мог двинуть ни рукой, не ногой, единственно мог говорить. Я был возмущён, девчонки были даже меньше Аники, я не понял за что меня ударили, но чем больше возмущения я проявлял, тем больше веселились обе девочки, осмелев, они принялись меня щипать и пинать, им нравилось злить меня, но я не чувствовал боли. Потом одна из девочек подбежала к камню, и сказала, что поймала Чужинца, и вызвала охрану, не забыв напомнить им за блёстку. Через некоторое время пришла охрана, три толстых парня, чуть старше меня, заставили девчонку расколдовать меня, та потребовала блёстку, и не отключила булу (так называлось оружие, применимое девочкой. Каждая була имеет свой код, код хозяина.), пока не получила блёстку. Охранники повели меня к городу. Сегодня был праздник Великой Гусеницы, и меня привели в тюрьму. Разбираться со мной было некому, меня обыскали, оставили все: и нож, и спички, и воду, видимо это не представляло ценности, проверили каждый шов, и разочарованно бросили в камеру. В камере уже было трое задержанных, я был четвёртым. Наверху на нарах лежал Дорт, это был ночной вор и завсегдатай тюрьмы. Воров в городе было всего двое, дневной и ночной, так Дорта и садили всякий раз, если что пропадало ночью, даже тогда, когда у него ничего не находили. Под ним сидел Астроном, его сюда за драку вкинули, лишь потом булу отключили. Астроном день и ночь пропадал в пивной, и за рог пива или эля, мог часами рассказывать про звёзды, которые никогда, и никто не видел. Ему на рот надели какой-то хомут, как лошади, с замком на голове, он ничего не говорил, только мычал. Третьим был Свистулька, никто не знает, где он потерял свои зубы, но если в слове были буквы «С», или «Ш», он произносил это слово, с характерным свистом. Он, якобы сидел ни за что, за кампанию, почему бы с хорошими людьми не посидеть? Я рассказал, как попал в тюрьму, сказал, что девочки назвали меня Чужинцем, и что охрана им дала серебряную блёстку. Дорт рассмеялся: -Плохо твоё дело, могут продать в рабство, пока не заслужишь себе имя. Я возмутился, у меня же есть имя, меня ещё отец с матерью Джафаром назвали. Свистулька испугано посмотрел на двери: -Никогда так никому не говори, имя у человека должно быть одно, и записано оно в священных летописях, на острове Великой Гусеницы. И если кто-то заявит, что ты своровал или присвоил его имя, то тебя Верховный Судья может приговорить к смерти, и тебя бросят в яму, с вечно голодными гусеницами, тебя они замотают в кокон, а съест тебя новое поколение вечно голодных. Праздник длился три дня. За это время мы успели хорошо обзнакомиться, помочь охране снять хомут с Астронома, но через пол часа Дорт пообещал опять надеть на него хомут, если тот не заткнётся. Астроному видно надоело воевать, и он был рад, что освободился от произвола властей, моментом успокоился. Кормили два раза в сутки, хорошо кормили. Мне очень понравился компот. На третий день нас отвели в Верховный Суд. Дорта приговорили к 20 дням тюрьмы, до нахождения пропажи, Астронома обязали целую неделю мыть улицы, Свистульку держали долго, приговорили к полгода тюрьмы, за кампанию. -Что ты от политического хочешь? Если он даже слово Великая Гусеница выговаривает так, что пол страны смеётся, -Астроном выбирал себе веник полегче и потоньше. Меня решили на два месяца продать в рабство на невольничной бирже, до приобретения имени. Я жил, тут же, в тюрьме на постоялом дворе, вместе с Астрономом, с поварихой и её детьми, и с отставным солдатом, который помогал по хозяйству, и разносил еду приговоренным. Каждый день я сам ходил на биржу, как на работу, но меня никто не покупал. Для государства одни только убытки. На пятый день меня позвал какой– то монах, дал две серебряные блёстки, сказал отнести казначею тюрьмы, нагрузил меня купленным товаром, который я оттащил на корабль. Через день, я был на острове Великой Гусеницы, где моим делом было наполнение обще островной питьевой чаши. Целый день я таскал воду из единственного колодца в чашу, стоящую на самой вершине храма Великой Гусеницы, откуда она растекалась по всем водопотребителям. По вечерам, мне помогало двое служащих. Детвора прислужников старалась подбросить мелких мокрых камней, со следами морской травы на тропу, и если я падал, то долго смеялась надо мной, им было скучно, а издевательство над водоносом, тоже было игрой. Итак, изо дня в день, моя одежда и обувь стала приходить в негодность, тапочки износились, и я жалел, что не взял из лагеря кроссовки, к которым я так и не привык. Хорошо было Анике, на неё что не одень, всё ей к лицу, даже на поиски города в кроссовках и в Джинсе пошла. Кого только я не спрашивал, никто девочки не видел, тем более, в таком экзотическом наряде. Монах принес мне новые сандалии, сказал, что я должен ему пол серебряной блёстки, или две медных бляшки. За месяц работы я приловчился, что даже мог отдохнуть часок, до прихода служащих. Детвора от меня отлипла, нашла развлечение на берегу, растаскивая палками прибившихся медуз по берегу так, чтобы ночью получилось ругательное слово из светящихся медуз. Но я, к сожалению, не знал, кому я обязан знанию местного подземного языка, мне казалось, что слова сами рождаются в моей голове. Я понимал даже язык животных, а местные говорят, что я не только имя свое потерял, но и часть разума, разве могут животные говорить, видно сильно кто-то булом приложился. И всё по-ихнему я делал неправильно и не так. Меня послали вечером на фабрику за мясом, там были чаны, там были люди, но мяса там не было. Пока не пришёл служащий, и не набрал в корзины, белых и черных кубиков. Я тащил эти кубики и рассказывал ему, откуда берётся и как получается мясо, он был неразговорчивым, только улыбался, но когда пришли на кухню, он предложил продолжить моё повествование перед поварами. Повара больше часа моих фантазий не выдержали, хотя я им рассказывал, как приготовить мясо косули на костре, они закидали меня чашками, ложками и кастрюлями с таким остервенелым хохотом, и сказали, чтоб больше на кухне не появлялся. Жалко, что такие имена, как Хохмач, Дурак, Мясник уже были в священной летописи. Мне доверяли только воду, хотя роль шутника и выдумщика уже приклеилась. Дети бегали вдоль скал, играли в догонялки, и вдруг одна из девочек, промахнулась и не удержалась на скале, упала в море. Я уже знал, что местные не умели плавать, бросил водные мешки, разогнался и прыгнул со скалы, спасибо черепахе, она передала мне девочку, потерявшую сознание от страха. Мне осталось только вынести её на берег и привести её в чувство. Из храма бежали к берегу все взрослые. У меня появилось имя – «Спасатель», его занесли в священную летопись, и я мог себя считать свободным. Целых пять камней мне дали родственники за спасённую девочку, на один камень можно год прожить на острове, ничего не делая. Монах, у которого я жил, рассказал немного о религии, о государственном устройстве подземной страны, об истории, об обрядах. Но я, уставший от тяжёлой изнурительной работы, засыпал при первых словах монаха, а остальное мне только снилось. На следующий день привезли нового водоноса, им оказался Свистулька, он поздравил меня с приобретением имени, сказал, что ему пообещали срок наполовину сократить. Монах отсчитал мне шесть серебряных блёсток за работу, с вычетом трех блёсток за еду и новые сандалии. Я поторговался с ним, и за одну серебряную блёстку, он пообещал мне новую одежду, согласно статуса. Все, кто был ниже меня статусом, должны делать один поклон в мою сторону, и всё это благодаря пяти камням, моего богатства. Монах предупредил, что если я увижу кого в золотых шпорах, то должен отбить три поклона, а если мне, когда посчастливиться увидеть человека, за которым будет тянуться целая накидка из камней, то тут же должен преклонить перед ним колено и снять шляпу. Шляпа и была моим статусом, носящий шляпу имел право посещать все три страны подземного царства, а приписан я был на острове Святой Гусеницы, по месту регистрации моего имени.