000
ОтложитьЧитал
Пролог
Я помню все, как будто видел это сегодня.
В ту пору по Средиземному морю плавали финикийские торговые суда, на островах правил царь Микен, наслаждаясь искусством и музыкой в похожем на лабиринт дворце, а на полуостров Пелопоннес пришли северные племена и расселились по побережью.
Их звало море, – они стали рыбаками.
Их звала земля, – они стали пахарями.
Их звала мечта, – они стали поэтами.
Им было суждено сделаться мореплавателями и торговцами, винодельцами и атлетами, воинами и художниками. Ими будет разрушен прекрасный дворец Микена и увековечена память о нем в мифах о минотавре. Они будут отчаянными воинами, но первыми придумают мирные атлетические состязания. Они запомнятся мудростью и жестокостью, изяществом и монументальностью, просвещенностью и варварством.
Но в ту пору, о которой я расскажу, все только-только начиналось. Ни мифов, ни олимпийских богов еще не существовало. А было только теплое море, синее небо и зеленые просторы, среди которых и начиналась эта история.
Из маленького семени
Рождается цветок,
Растет и в ходе времени
Он обретает прок.
Так божье наказание –
Талант, священный дар –
Из искры притязания
Зажжет в душе пожар.
Ведь для него ты – детище,
Слуга, лакей и раб.
Пигмей иль человечище,
Везешь ты дара скарб.
Ты обречен пожизненной
Работой на него.
Не думай укоризненно
Про друга своего.
Прими же откровение:
Для дара создан ты
Талантом или гением –
Во имя красоты.
На самой вершине крутого холма сидел мальчик. Ветер перебирал его темно-русые кудряшки, поигрывал куском некрашеной материи, заменяющей одежду. Высокая сочная трава почти скрывала мальчика из вида; она перекатывалась мирно и широко, как зеленое море. Ребенок средь нее казался крошечным белым челноком, борющимся с ее течением. В глазах мальчика, небесно-голубых и чистых, играло солнце.
Солнце погружало лучи в морскую глубину, проникая до самого дна, где поблескивали камешки. Море переливалось всеми оттенками синевы – от зеленовато-голубого у берега до сине-фиолетового на горизонте. Туда-то и смотрел мальчик. Его не привлекали суденышки рыбаков, подобно стае мальков снующие вдоль берега. Отец мальчика сам был рыбаком и часто брал его в лодку. Они часами ловили рыбу под высоким берегом, который достигал до самого неба, когда ребенок смотрел на него из лодки. И солнце пряталось за этим зеленым холмом, бросая от берега на воду огромную черную тень. Но совсем не страшную, потому что от нее можно было уплыть. Отец брался за весла, а мальчик – за отцовские руки, и они гребли вместе вдоль берега, то убегая от черной скользкой тени, то вновь погружаясь в нее. Под днищем лодки сновали рыбы, какие-то смешные звери и медузы – все они напоминали малышу птиц, потому что скользили без опоры в любом направлении, томно перебирая плавниками и хвостиками. Конечно, море было для них небом, а небо казалось им перевернутым морем, где все существа плавают ногами вверх. Интересно, думал мальчик, каким им кажется он в отцовской лодке? Сплющенным и неповоротливым, наверное. Рыбы нюхали подводные камни, а потом поднимались к поверхности и смотрели на солнце, которое им там снизу, вероятно, казалось голубым или зеленым. А медузы вообще ничего не видели. Они плавали просто для красоты… Так размышлял ребенок, когда отец делал остановки, чтобы поправить или вытащить сети. Потом они опять гребли – до следующей остановки. И мальчик замечал, как на лбу у отца появляются крупные капли пота, тогда как он сам не ведал усталости. Мальчик понимал, что гораздо сильнее отца. Но чтобы его не огорчать, не говорил ему об этом. Он очень его любил.
А сейчас малышу хотелось увидеть большую лодку под красным прямоугольным парусом, хвост которой изящно изгибался и оканчивался рыбьим плавником. Такие суда приплывали из сказочной заморской страны, где люди воздвигали горы из камня, а властители называли себя богами и никогда не умирали.
Страной грез был Египет. Он манил сердце, представал во снах. Там все лучилось красотой и ослепляло великолепием. Жители носили яркие одежды, а правители были добры и справедливы. Так могло быть только в стране грез, которую придумал себе маленький мальчик с вершины зеленого холма.
Он видел эту страну сквозь все расстояния и преграды – такой близкой и настоящей. Он существовал в ней, он был ее жителем. Его окружал прекрасный, сияющий мир. И там, среди всеобщего величия он тоже создавал красоту. Она струилась светящейся радугой из кончиков его пальцев, окутывала весь мир и поднималась к солнцу. А солнце в ответ радостно искрилось и посылало на землю любовь и процветание.
– Тотмий! – раскатисто пронеслось над берегом и скрылось в густой траве. – Тотмий!
Мальчик вскочил на ноги.
Гораздо ниже того места, где он сидел, виднелась женская фигурка. За ее спиной вздымались темно-зеленые кипарисы, словно пальцы великана, а справа опускалась к воде оливковая роща.
Женщина приложила руку к бровям, защищаясь от солнца, и ветер вновь донес до ребенка ее голос:
– То… ий!..
– Мама!
На мгновение женщина замерла, определяя направление звука, и, увидев мальчика, радостно замахала над головой руками:
– Тотмий! Отец вернулся!
Малыш не разобрал ее слов, но догадался, что мать зовет его не случайно. Наверное, у его отца сегодня был хороший улов, а может, он достал шевелящихся морских звезд или живую раковину, внутри которой кроется маленький перламутровый шарик – мечта любого четырехлетнего мальчишки.
Тотмий со всех ног бросился вниз по склону, и его одежда развевалась за спиной, подобно крыльям бабочки. Трава хлестала по лицу, солнце подскакивало в небе, ноги уже не успевали за телом и мальчик упал.
Мать вскрикнула. Но тут же из травы показалось его перепачканное землей улыбающееся лицо.
– Тотмий!
Он поднялся. Их разделяло несколько сотен его шажков. Мать строго смотрела на приближающегося сына.
И когда он подошел, крепко взялась за его руку своей загорелой рукой, сдержанно сказав:
– Отец привез тебе подарок.
– Что привез? – от нетерпения мальчик облизал губы. – Жемчужину?
– Морскую звезду, – они шли вниз по холму. – Привез ее в сосуде с
водой, чтобы ты мог увидеть ее живой.
– Настоящая звезда! – воскликнул мальчик, подпрыгивая.
Мать с неодобрением взглянула на него, он тут же угомонился и тихонько произнес:
– А у меня тоже есть подарок.
– Какой же? Твой нос, выпачканный в земле? Или синяки, украшающие лица воинов? – усмехнулась мать.
– Не угадала, мама, – серьезно отвечал Тотмий, – Я подарю ему… – он посмотрел на мать, прищурился и закончил фразу. – Подарю тебя.
– Прекрасный подарок, – после некоторого замешательства ответила та и покрепче перехватила руку сына. – Идем скорей.
Тотмий не возражал. Они спускались все ниже и ниже, туда, где под высоченными кипарисами пряталось жилище рыбака.
В глиняном сосуде морской звезде было тесно, и она постоянно царапалась кончиками лучей о его шершавые стенки, на которых дрожали солнечные блики. Мальчик восхищенно следил за звездой и трогал свою пленницу прутиком. Звезда дергалась, пытаясь удрать, но бежать ей было некуда. Мальчик смеялся.
– Ну, Тотмий, понравился тебе подарок?
Отец сидел у хижины на деревянной скамье и перебирал сеть.
– Звезда просто замечательная! – ответил ребенок, не отрываясь от сосуда.
– Мне пришлось нырять за ней очень глубоко.
– О, отец, я так рад! – в глазах Тотмия промелькнуло озорство. – Я знаю, чем отблагодарить тебя.
Мальчик скрылся в доме и быстро вернулся, держа в руках что-то темное и довольно тяжелое; он бережно протянул отцу предмет так, будто хотел, чтобы его можно было обозреть со всех сторон.
– Что это? – недоуменно спросил отец.
– Ты не догадался? – засмеялся Тотмий и с радостью сообщил. – Это же наша мама!
Отец присмотрелся к глиняному куску в руках сына и невольно расхохотался: грубо и неумело оформленный комок землистого цвета действительно напоминал человеческую голову на крепкой длинной шее, переходящей в чрезмерно широкие плечи. Они же служили и основанием маленькой скульптуры.
Подошла мать:
– Я приготовила рыбу…
– Как ты думаешь, что это? – спросил отец, указывая на работу сына.
Мать затруднилась ответить, и отец захохотал:
– Скажи-ка, Тотмий, кого ты изобразил?
– Мама, это ты! – сияя от счастья и розовея от внимания к его творению, ответил мальчик.
Мать удивилась, а потом, вторя отцу, громко засмеялась.
Мальчик смутился.
– Ничего, ничего! – подбодрил его отец. – Когда вырастешь, научишься обрабатывать глину, станешь гончаром, уважаемым и богатым человеком. Если, конечно, к тому времени не утратишь интерес к этому делу. – И он вновь залился смехом.
Его хохот был слышен далеко. Но звонкий голос матери иногда брал верх и заражал искренностью и безмятежностью. А мальчик, крепко сжав зубы, исподлобья смотрел на свое творение и изо всех сил старался не плакать вопреки хохоту родителей.
– Стать гончаром? – он заговорщицки улыбнулся самому себе.
Он-то знал, кем должен стать.
Его мысли уже уносились далеко в будущее, в страну, где все счастливы и никто ни над кем не смеется. Там все кругом излучает свет доброты и понимания. Она существует в самом прекрасном месте земли, освещенная щедрым ласковым солнцем, омываемая живительной влагой. Красивые люди живут там, гордящиеся своей статью и талантами. Чудесные животные и птицы населяют ее, таких в иных странах не найти. И только туда он однажды направит свои стопы – в этом мальчик себе поклялся.
Но если бы он мог пронзить расстояния и очутиться в стране своей мечты, совсем не сказочные события предстали бы его взору.
Глава 1. 1384 год до Рождества Христова.
Египет. Уасет.
В тот же день фараон Верхнего и Нижнего Египта Амонхотеп III принимал в своем золоченом зале жрецов храма Амона, покровителя Уасета. Здесь все блестело, подобно солнцу в безоблачный день: стены, колонны, трон, на котором восседал бессмертный повелитель, и даже пол, матово отражающий фигуры служителей в накинутых на плечи кастовых леопардовых шкурах.
Жрецов было трое.
Фараон снисходительно взирал на них с высоты своего трона, безукоризненно прекрасный и величественный. Золотистый немес – плат с синими полосами – подчеркивал бронзовый оттенок царственной кожи, а в уголках прекрасно очерченного чувственного рта, казалось, застыла улыбка. Так и подобало властителю великой страны. Гордый профиль, брови вразлет и огромные выразительные глаза – фараон был похож на бога, сошедшего на землю. Безукоризненно белые одежды, покрывающие его тело, мягко облегали тело. Шею и плечи украшал золотой воротник – ускх с вкраплениями лазурита. Сегодня фараон принимал своих подданных по-свойски, по-домашнему, без особых атрибутов. Но даже если бы он вышел к жрецам в одежде простолюдина, это не нарушило бы того благоговейного трепета, который испытывал в его присутствии каждый египтянин. И трое служителей бога не были исключением.
Один из них выступил вперед и, глубоко поклонившись, низко и звучно воззвал:
– Царствуй вечно, о божественный!
Взгляд фараона смягчился:
– Зачем ты, мой верховный жрец, пришел ко мне? – уронил Амонхотеп традиционную фразу.
– Мы, слуги твои и служители храма Амона-Ра, пришли спросить о наследнике твоем, пребывающем под сводами нашего храма.
– Я слушаю вас, достойные мужи, – сдержанно молвил фараон.
– Вот уже несколько лет твой наследник, будущий фараон Египта, учится искусству жрецов у самых умных из нас, – жрец бросил быстрый взгляд на своих спутников, те поклонились своему повелителю, а говоривший продолжил. – Но время идет, ребенок становится юношей, и мы ждем, какие будут на его счет распоряжения владыки.
Фараон приподнял одну бровь, и это заставило жреца поспешно пояснить свои слова:
– Наступает пора выбора: либо наследник встанет на жреческий путь и сменит меня в должности верховного жреца Амона-Ра, либо вернется к жизни светской и к своему предназначению. Мы ждем изречения твоей воли, о божественный!
Божественный задумался (или сделал вид, как подобает в подобных случаях, ведь каждое слово властелина должно быть неторопливо взвешено и обдуманно), а потом произнес, и в его словах сквозила нотка подозрительности:
– Как часто наследник бывает непослушен?
– О, могущественный! – воскликнул верховный жрец. – Он особенно отличается послушанием и великим рвением в учебе и молитвах, проявляя поистине чудесные способности. Амону-Ра было бы приятно видеть прилежного юношу среди своих приближенных. Но, прежде всего, мы пришли испросить на это согласие божественного повелителя.
– Ну что ж? – Амонхотеп III повел бровью, стараясь скрыть проступившую на лице досаду. – Если юноша силен в вере, зачем препятствовать? Пусть и далее обучается жреческому искусству под вашим участливым бдением.
Верховный жрец степенно поклонился:
– Благодарю тебя, бессмертный! – пятясь, он отошел к своим собратьям.
Фараон же молча дал им знак удалиться.
Едва они скрылись, вошел темнокожий высокий слуга в квадратном переднике-схенти с синими и черными полосами и с украшением из стеклянных бус на шее и груди.
– О, божественный, – смиренно поклонился он. – К тебе мать наследника, твоя супруга.
Фараон кивнул, чуть сдерживая вздох раздражения. Слуга удалился.
Царица вошла быстрой суховатой походкой стареющей женщины и направилась прямо к трону. В ее лице не было сходства с фараоном, но даже признаки увядания не могли скрыть ее былую красоту. Поверх калазириса на царице была надета накидка из легкой полупрозрачной ткани, которая облачной дымкой летела по воздуху за своей обладательницей.
Не дойдя несколько шагов, царица опустилась на колени и низко склонила голову перед повелителем Египта:
– Да славится мой ослепительный супруг, воплощение Амона!
– Встань, моя дорогая, воплощение богини Мут, – дружелюбно ответил фараон. – Встань и приблизься.
Царица поднялась с пола и, наклонив голову, медленно подошла к мужу, не сводя с него внимательного взора, от которого фараону стало не по себе.
– Как твое здоровье, Амонхотеп? Хорошие ли ты видишь сны, когда небесный свод становится черным, и его покрывает золото звезд?
Властитель знал эту женщину, и эту ее особенную манеру, с которой она сейчас подбиралась к нему. Всё это заставляло его насторожиться. Надо было понять, с чем царица пришла к нему.
– Все хорошо во мне, – фараон попытался спрятаться за маской благодушия. – Здоровье и сон благословенны богами. Но мои мысли полны тревоги за судьбу нашего сына, – он вспомнил только что окончившуюся беседу со жрецами и помрачнел.
– Амонхотеп болен? – встревожилась царица.
– Нет, – поспешно ответил властитель. – Но наследник, подобный божественному Хонсу, далек от утех и радостей земных – он поглощен учебой в храме.
Царица присела на пол у ног фараона и теперь преданно смотрела на своего супруга снизу-вверх:
– Ты хочешь сказать, что он чужд плотским интересам и любви?
– Насколько я понял, теперь для него существует только одна любовь – к богам. Он так ревностен, что моим жрецам пришло в голову сделать из него себе подобного. – Фараон начинал вскипать.
Царица нежно коснулась щекой его ступни:
– Успокойся, божественный! Он еще очень молод, чтобы мыслить самостоятельно, а правила, внушаемые ему в храме, для него пока единственный закон, которому он следует.
– Ему уже шестнадцать! – продолжал горячиться фараон. – А сколько ему будет, когда он станет жрецом? И кому я передам Египет? – Амонхотеп в ярости вскочил с трона и резко обернулся к царице. – Кто сменит меня?
– О, божественный супруг… – начала царица.
Но он перебил ее:
– Мне известны планы этих служителей бога! Они на протяжении долгих лет рвутся к власти. Жрецы всегда хотели диктовать Египту свою политику и даже смеют навязывать фараону собственные пожелания, кого бы они хотели видеть на троне его могущественного государства. Я чувствую, они подбираются все ближе, сжимая меня кольцами, как змея, и вот-вот возьмут за горло… – он прошел к трону и устало опустился на него. – Боюсь, мой наследник утерян для Египта навсегда.
– Почему? – царица испуганно взглянула на него.
– Он станет не властителем, а жалким исполнителем воли жрецов, – через силу проговорил фараон. – Он уже сейчас – их раб!
– Успокойся, божественный! – царица кошкой ластилась к ногам повелителя. – Неужели ты думаешь, Амонхотеп позволит, чтобы им кто-то повелевал?
Ее руки продвигались вверх по ногам супруга, каждое движение выдавало желание, страсть изголодавшейся по ласкам женщины. Но фараон, поглощенный ходом своих мыслей, этого не замечал.
– Я ничего не знаю, – казалось, владыка говорит сам с собой. – Я никогда не понимал и не любил его. Но он всегда был умен. И только это заставило меня объявить наследником его.
– Амонхотеп – единственный из твоих детей, действительно достойный этого! – царица улыбнулась, приподнимаясь на колени и глядя в глаза мужу; ее рот был полуоткрыт, а дыхание участилось.
– Я собирался объявить наследником старшего сына, но боги призвали его к себе раньше, чем я успел это сделать, – не замечая нежности царицы, продолжал фараон. – Да, у меня много женщин, еще больше – детей, но никто из них не может претендовать на трон.
– Что ж, – невинно вздохнула царица, вплотную приближаясь к лицу властелина Египта. – Двадцать пять лет твоего мудрого царствования ты плохо заботился о наследнике.
Эти слова пощечиной ударили фараона.
Он с трудом выдержал паузу, после чего медленно отстранил от себя царицу и угрожающе произнес:
– Как ты, моя супруга, осмелилась вымолвить эти слова? – взгляд его горел яростью. – Разве я обижал тебя или забывал о тебе хоть на миг? Все эти годы в сердце моем не было другой женщины.
– Почему же ты не приходишь ко мне? – царица потупилась, ее руки скользнули по коленям фараона. – Я живу одной надеждой на встречу.
Но он оставил ее жест без внимания.
Ледяным взором он взглянул на царицу:
– Я слишком люблю тебя, чтобы ранить твое сердце.
– Чем ты можешь его ранить? – она медленно встала. – Я не питаю ненависти к тем женщинам, которых ты любишь. Я все понимаю – таков закон.
Она предприняла новую попытку. Ее длинные худые кисти скользнули по правой руке фараона и легли на плечи.
– Ты сделала все, чтобы у меня не было другого наследника, кроме Амонхотепа, – не глядя на жену, произнес фараон.
– Что я слышу?
– Да, моя бесценная сестра! Ты стара и бесплодна.
Царица оцепенела от брошенных слов.
– Да, да, драгоценность моего сердца, – грустно улыбнулся ей фараон. – Ты была неспособна к деторождению уже после появления нашего первенца, – он продолжал улыбаться и равномерно кивать головой, глядя в глаза растерявшейся царице, пока та искала подходящие слова.
– О, божественный! – наконец вымолвила она. – А как же наследник?
– Для меня до сих пор загадка, каким образом ты смогла его зачать, – повелитель убрал руки жены со своих плеч. – Лекари, лучшие в Египте, отрицали такую возможность. Никто не думал, что ты сможешь пополнить род фараонов, и я начал свыкаться с мыслью, что мне придется расстаться с тобой, моя божественная супруга.
– О, Амонхотеп! – царица стояла недвижима, руки висели плетьми: голос фараона убивал ее силы.
– Ты сама все помнишь, – продолжал властитель Египта. – Да, да, ты действительно могла исчезнуть тогда из моего дворца. Но тебя спас он, наш сын Амонхотеп. А может, – владыка быстро взглянул на супругу. – …Он и не мой сын?
Царица роняла слезы из широко распахнутых глаз прямо на сверкающий пол и молчала.
Повелитель же погрузился в воспоминания:
– Он был омерзительно уродлив, но мысль, светившаяся в его нечеловеческих глазах, пронизывала, проникала в самую суть, жалила душу. Он лежал в колыбели и изучал меня, словно что-то знал обо мне такое, чего я и сам за собой не замечал, – фараон замолчал на мгновение, а потом добавил. – И вот с тех пор у тебя нет детей. Может, такова воля богов?
Он вновь повернулся к царице:
– Скажи, какая польза от коровы, не дающей молока, даже когда это священная корова? – он окинул взглядом супругу и невесело усмехнулся. – Ты состарилась, моя божественная. И ты покинешь меня. Сегодня. Такова моя воля и государственная необходимость.
Царица испустила вопль и схватилась за голову.
– Да, моя блистательная! – все с той же грустной усмешкой повторил фараон.
– Я не нужна тебе? – еле слышно осведомилась царица после длительного молчания.
– Мне нужен наследник. Так требует политика, – произнес Амонхотеп III.
Некоторое время она смотрела на него немигающим взором, затем прошипела сдавленно, словно змея, отчего по коже фараона пробежал холодок:
– Теперь я понимаю причину твоего невнимания ко мне. Я состарилась, а ты нашел другую женщину на мое место! – слезы зло блеснули в ее глазах, она тряхнула головой от внезапной догадки. – Уж не ту ли принцессу, о которой давно идет переписка с хеттами? Ты решил взять вместо меня, дочери митаннийского царя, хеттчанку! Думаешь, жрецы не смогут распространить на нее свое влияние? Боюсь, ты ошибаешься. Твой брак будет незаконным, потому что я не дам тебе развода, а тебе не позволят посадить на трон Египта какого-то ублюдка!
– Что? – ноздри фараона расширились от гнева.
– Да, да! – слезы текли у царицы по щекам. – От хеттчанки у тебя будет прекрасный наследник, достойный тебя, о божественный! Но ему никогда стать фараоном! Прощай!
– Куда ты? – вырвалось у фараона.
– Развода не будет! – повторила она, нервно развернулась, отчего ее накидка взметнулась в воздух, но тут же была сорвана и брошена на пол.
Повелителя это взбесило.
– Прекрасно! Убирайся вон из дворца! – воскликнул он. – Вместе с дочерями! Не желаю о тебе слышать! Вон!
Царица, не оглядываясь, быстро пересекла зал и скрылась за дверью.
Повелитель, не двигаясь, посмотрел ей вслед и выдавил из себя улыбку. Улыбка получилась злой. Он хлопнул в ладоши.
– Позови моего писца, – приказал он вошедшему темнокожему слуге. – Пусть поторопится и захватит послание к хеттскому правителю. – Он чуть помедлил, дождавшись, когда слуга уйдет, и добавил. – У нас для него есть хорошие новости.