Образование великорусского государства

Кром хвалил Преснякова, Плохий что-то оскорбительно-нейтральное про его книгу говорил , как тут устоять? А если взглянуть на дату публикации, так вообще любопытство зашкаливает – Петроград, 1918 год, и ведь именно за эту работу Пресняков получил звание доктора по русской истории – получается, что академия делала вид, что продолжает функционировать (при этом в самой книге ни отблеска революционного пожара).По большому счету перед нами детальный, придирчивый отчет о собирании земель. Автор против этого выражения, так как против схем в целом, настаивая на том, что жизнь богаче теории и все ее проявления не укладываются в жестко заданный маршрут, однако другого термина не предлагает, придется нам все еще им пользоваться. Пресняков начинает с разбора историографии. Почти все имена историков для меня, увы, пустой звук, кроме Карамзина, Ключевского и Соловьева (но фамилии у них звучные порой, один Экземплярский чего стоит). Любопытно видеть на первых страницах ссылку на Грушевского (на украинском языке). Занятно и то, что последний, оказывается, еще тогда сравнивал земли современной Украины с Римом, а северо-восточную Русь – с галльскими провинциями империи. Мне когда-то полюбилось подобное сравнение от Натальи Яковенко, в котором она говорила о распаде восточно-славянской общности как об аналоге распада империи Карла Великого. Теперь мне кажется, что ее сравнение явно является производной от мысли Грушевского.Пресняков начинает свой анализ создания московского государства с яростной и ироничной критики схемы Погодина. Есть в ней, при всей ее безумности, какой-то отблеск прелести большим нарративов XIX века. Взять и предположить, что связь между Киевской Русью и Владимирской состоит в том, что почти все население мигрировало от набегов степняков на северо-восток, каково? И сделать это так, что твоя схема становится, так или иначе, основой, точкой отсчета всех других теорий этногенеза. Любопытно, что в этом же разделе Пресняков не менее яростно торпедирует знаменитую максиму Ключевского о внутренней колонизации. Пресняков считает такие максимы и схемы признаком этапа начального накопления знаний, когда можно фантазировать без опоры на источники. Последние простора для таких рассказов, в соответствии с которыми все взяли и ушли на новые места, не дают (хотя любопытная черта – многие северные населенные пункты повторяют названия южных – остается). А ведь на раздувании максимы Ключевского построена, например, все теоретическая основа Эткинда .Пресняков тепло пишет о книге Милюкова «Главные течения русской исторической мысли», в которой тот также сражается со схемами. Плохий тоже ее упоминал, судя по всему, я и ее захочу прочитать – двух упоминаний мне обычно достаточно. Далее Пресняков погружает читателя в дотошный разбор жизни Великого княжества Владимирского, показывая то, как оно дробилось, восстанавливалось, опять распадалось, как возникали другие великие княжества, как московское княжество схлестнулось с тверским в борьбе за великокняжеский ярлык, как крайне постепенно князья шли к передаче и титула, и основного земельного фонда старшему сыну. Любопытны главы о Великом княжестве Тверском, Рязанском и Нижегородском. Жестокий мир, в котором стороны не чурались звать татар против конкурентов, звать литовцев против конкурентов, постоянно мириться и целовать крест, отказываться от целования через неделю. Мир, в котором не последнюю роль играл митрополит, поэтому за это место шла такая яростная борьба, особенно если принять во внимание, что митрополит этот был единым для востока и запада русских земель. Утвердят греки в Константинополе московского кандидата, его не пускают в Киев и другие места по ту сторону границы, утвердят литовского кандидата – его не пускают в Москву, а то и вовсе какой-нибудь милый литовский князь сожжет. Потом греки попытались спасти себя через унию, чем дали Москве повод отколоться и избирать митрополита самим, что, однако, сильно снизило его политический вес.Было любопытно читать, что сто лет назад уже прекрасно понимали двусмысленность Александра Невского, полностью легшего под татар, но яростно сопротивлявшегося на западе. Пресняков, однако, на его стороне. Еще было занятно читать про международный долг во времена Дмитрия Донского – наши задолжали византийцам и думали как возвращать. Если абстрагироваться от всей этой многочисленной братии князей, то можно сказать, что книга о том, как старые слова получают новое содержание. Говорят, что на Втором съезде Союза писателей в 1954 говорили почти слово в слово то же самое, что и на Первом в 1934, однако все понимали, что в словам этих теперь новый смысл после смерти Сталина. Так и с Московским великим княжеством – и при Василии III формулировки почти такие же, как при Дмитрии Донском, но содержание уже иное, все эти одиначества и ранжирование братьев уже ритуальны, великий князь уже разработан как носитель власти книжниками и идеологической обслугой в целом. P.S. Пресняков упоминает, что земли присоединялись к Москве в виде отдельных территорий, имевших свою администрацию, дворцы. Тверское великое княжение было даже реанимировано Грозным для посажения на него Симеона Бекбулатовича (надо найти про это хороший источник).