Скользкая тема

– Дмитрий Иосифович, извините, что беспокою в нерабочее время. Мне нет прощения, Дмитрий Иосифович. Нужно что-то делать. Московские вирусологи показали свою несостоятельность, да и я чуть не опозорился. Теперь только Вы можете всё справить, Дмитрий Иосифович.

– Да говори ты, чёрт, по существу, не мямли! – рявкнул в трубку ректор.

– Вирус этот мимикрирует. Прячется в клетках, вызывает мутацию. Как побочное явление – протогерия. Может развиваться дибилизм и акромегалия⁹.

– Насколько я помню, – холодно оборвал доцента Ивановский, – у больных таких симптомов не замечено.

– Вот именно! – превратил явную нестыковку в доказательство Тимофеев, – У этих больных. Мы думаем, что раз симптомы разные, то и вирус другой. В этом то и есть преступное заблуждение. Все думают, что эпидемия в зачаточном состоянии, а она уже разгуливает по столице, если не по стране!

– Ну уж не перегибай палку!

– Тут важно её как раз таки не недогнуть! Люди обращаются к врачу, когда чихают или температура повышена. А если стал медленно соображать или плохо выглядишь – устал или нервы. Так мы две трети заражённых упустим, а потом города закрывать придётся. Я возвращаюсь в лабораторию. У меня уже есть мысли про вакцину. К утру полный отчёт будет у Вас на столе. Вы будете первым, кто раскроет глаза человечеству!

– Да, – согласился ректор, – готовьте отчёт. Я свяжусь с Ситуационным центром, передам информацию. А Вы продумайте, кого из наших специалистов нужно ещё подключить и с какими НИИ связаться. Химиков подключим, фармацевтов.

Мендель Гениевич ликовал: всё вышло как нельзя лучше. В институт он возвращался в приподнятом настроении. Даже тихо напевал, фальшиво, но от души. Город спешил доделать дневные дела и вернуть жителей в футляры домов. Зажигались фонари и окна, замещая угасающий дневной свет. Зашуршал по листве мелкий весенний, но уже тёплый, дождик. Тимофеев даже не огорчился отсутствию зонта. Он с удовольствием впускал очищенный дождём воздух в грудь счастливого человека. По дороге не забыл забежать в магазин за просроченными овощами. Большой бумажный пакет набил под завязку. Учёный не очень верил в экологичность бумажной тары, но верила жена, а Мендель не любил спорить.

За стойкой проходной охранника не было. Наверное, Николай пошёл производить обход. Или Андрей? Почему тогда входную дверь не заблокировал? Не важно, так даже лучше: не пришлось тарабанить по стеклу, всматриваясь в полумрак вестибюля. Мендель Гениевич широкими шагами взлетел по лестнице и разблокировал пропуском дверь лабораторного этажа. На входе поскользнулся: пол был мокрым, наверное, уборщица на ночь мыла. Пошёл осторожнее. Дверь в лабораторию распахнута настежь. «Безобразие! Просил же как человека». Издалека за стеклом двери виднелась фигура. «Николай ещё там. Или Андрей? Я же только просил закрыть дверь». Мелькнул ещё один силуэт. «Он не один! Спирт нашли!» – Тимофеев ворвался в служебное помещение, потерял равновесие и больно столкнулся копчиком с плиткой пола.

Что в большей степени повлияло на потерю равновесия, понятно не было. Может быть, скользкий пол, или то, что учёного сглазили. Сразу четырьмя парами глаз, резко повернувшихся на глазных щупальцах. Слизни продолжали расти. Теперь их длина составляла от метра до полутора. Длина? Рост! Они передвигались не на всей поверхности ноги, а только на задней хвостовой трети.

Мендель Гениевич рванулся к выходу, снова поскользнулся и продолжил движение на всех своих четырёх конечностях. Оказалось, у слизней прибавился не только рост. Один из подопытных резко скользнул и перекрыл дверной проём. К рассыпанным из пакета продуктам подполз другой слизень и наклонил над ними голову. Да, голову! Передний конец тела моллюска распух, обозначая внутреннее новообразование. «Мозг? У слизня? Бред. Я сплю». Слизень выпустил из ротовой полости едкую жидкость. Поверхность крупного кочана капусты запенилась. Изо рта моллюска вывернулась хитиновая лента радула, покрытая множеством зубов, прошлась по овощу фрезерной лентой траншейного экскаватора, унося добрую половину кочана в желудок.

Удивительно, но страшное зрелище питания брюхоногого не испугало учёного, наоборот, заставило мозг работать: «Что же они съели, если так выросли?» чтобы окончательно успокоится, Тимофеев решил поговорить с питомцами. Назвал наобум:

– Генриетта.

Слизень, который был у стола, повернул к говорившему глазные щупальца.

– Генриетта? Ты знаешь своё имя?! – восхитился учёный.

Теперь он смог подробно рассмотреть своих уже не маленьких друзей. У Генриетт больше, чем у собратьев и сосестры выделилась голова. Беспозвоночное не просто стояло перед столом, тактильными щупальцами Генриетта тыкалась в клавиатуру компьютера. Слизь затекала между клавишами, на экране беспорядочно мелькали окна. Тимофеев перевёл взгляд на моллюска, только что расправившегося с капустой. Мантия этой особи была покрыта рядом длинных острых шипов. Ещё один шип торчал сбоку. «Зинаида», – вспомнил Тимофеев реакцию слизня на отрезанную плоть. Он повернул голову к слизню, охранявшему вход. Тот был заметно темнее сородичей. «Ричард! Как я сразу не заметил?! Но что у Ричарда в руке?.. В руке?!» Тактильное щупальце Ричарда вытянулось и обвило какой-то предмет. Пистолет. Ричард не просто держал оружие, ствол был направлен в голову бывшему хозяину.

Чтобы оправиться от шока, Мендель Гениевич поискал взглядом четвёртого питомца. В углу двигалось что-то крупное, крупнее других самцов. Тимофеев отодвинул мешающее обзору кресло. Ричард нервно дёрнул стволом оружия. Возле стола ползала улитка. Виталий Алексеевич Голубев мутировал самым естественным образом: отрастил домик на спине. Моллюск находился на кучке чёрно-белого тряпья. Один лоскут выпал из-под слизистой ноги, открывая что-то красно-сизое с белыми вкраплениями.

Мендель Гениевич был врачом. Спутать увиденное с чем-нибудь другим было невозможно. Виталий Алексеевич Голубев доедал охранника Мишу. Не Андрея, не Николая, охранника звали Михаил, он теперь вспомнил. Рядом валялось оранжевое ведро, швабра и ещё какой-то предмет. Тимофеев пригляделся – женская туфля на плоском каблуке. Коричневая кожа обуви на боку покрылась проплешинами, изнутри торчат обломки берцовых костей. Нет, не обломки, кости вроде бы как оплыли. «Точно, – мозг Менделя Гениевича, спасаясь от помешательства, цеплялся за логичные размышления, – слизни, чтобы переварить грубую пищу, выпрыскивают едкую слюну. Вот откуда материал для роста. Охранник и уборщица».

Тимофеев почувствовал мягкое касание своей лодыжки: Зинаида подползла ближе. Заведующий лабораторией резко одёрнул ногу. Моллюск двинулся ближе. Стеклянная стена лаборатории преграждала путь к бегству.

– Зиночка! Извини, что тогда сделал тебе больно. Это ради науки. Я помог вам стать такими большими и красивыми. Не ешь меня, пожалуйста!

Слизень остановился, подвигал щупальцами и снова двинулся к еде. Человек затравленно глянул на останки охранника и зажмурился, пытаясь тонкой завесой век отгородиться от приближающейся шипастой смерти. Учёный знал, что лёгочное отверстие находится на боку у слизней, но он мог бы поклясться, что чувствует зловонное дыхание Зинаиды. Уже хотелось, чтобы всё это быстрее закончилось, но ничего не происходило время как будто остановилось. Устав ждать, несчастная жертва несмело приоткрыла глаза.

Помощь пришла, откуда не ждали. Ричард покинул пост у двери и встал между Зиной и едой. Один глаз и ствол пистолета продолжали смотреть на человека. Второй глаз смотрел на подругу. Было ли это милосердием к приносившему еду хозяину, сейчас было неважно. Тимофеев радовался отсрочке приговора. Тактильные щупальца слизней переплелись и мелко завибрировали. После минутного общения Зинаида нехотя отползла, а Ричард повернул второй глаз к человеку и дёрнул стволом оружия в сторону двери. Мендель Гениевич сначала не понял, но после нескольких однотипных движений догадался, что должен выйти. Отпускают? Вряд ли: Ричард, продолжая целиться, пополз первым. Заведующий лабораторией неграциозно поднялся и засеменил следом.