000
ОтложитьЧитал
1
Аполлон шел по узкой улице между старинными каменными домами цвета обожженного песка. Он не оглядывался. Он слышал шаги за спиной и знал, что за ним словно тень следовал его верный друг. Гиацинт не отставал, шел приблизительно в метре от Аполлона и не сводил с него глаз. Солнце не щадило. Обжигало лицо, плечи, руки, все оголенные островки тела. Но Гиацинт забыл о солнце. Перед ним шел Аполлон. Он был его солнцем.
Аполлон скрылся за дверью трехэтажного здания. Двери были распахнуты. Из темноты раздавался гул включенного вентилятора. Чувствовался запах жаренных кофейных зерен. Гиацинт зашел в здание, проскользнул между столиками кафе и стал взбираться по лестнице, заметив складки белого хитона божества где-то там, наверху. Он поднялся на второй этаж и принялся искать. Он открывал одну дверь за другой. Везде было пусто. Наконец он толкнул самую последнюю из дверей, расположенную в тупике, у крошечного окна. И вот Гиацинт увидел его. Он лежал на кровати, хитро поглядывал и молчал.
Гиацинт медленно приближался к широкой деревянной кровати, а гостиничный номер тем временем расширялся, становился бесконечно огромным. Обстановка делалась роскошной: узкие окошки сменялись готическими арочными окнами, балкон с шелковыми занавесками вспыхивал ослепительными отблесками солнечного света, сверкающие золотыми нитями простыни, подушки, покрывала приковывали взгляд как магниты. Аполлон протягивал руки. Гиацинт приближался к нему, сбрасывая с себя одежду. Вот он тоже протянул руку и дотронулся до плеча Аполлона…
– Стоп-стоп-стоп! Что все это значит, Дик?! Во что ты превратил мой сценарий?!
Режиссер Дик Розенфельд буквально подскочил от неожиданности, повернулся и увидел в дверях сценаристку Таню Ифандис.
– Ты что так кипятишься, Таня?
– Да это не фильм об Аполлоне. Это порно!
– Ах, как грубо.
Дик посмотрел на Таню исподлобья и наигранно покачал головой. Актер в роли Аполлона, широкоплечий красавец с золотистыми густыми русыми волосами и огромными восточными карими глазами, привстал, закурил сигарету и выдохнул дым в сторону окна. Гиацинт (манерный блондин с бледной кожей и ярко-голубыми глазами) попросил одного из ассистентов принести его айфон и углубился в проверку пропущенных звонков. Послышался с трудом сдерживаемый хохоток помощника режиссера и тихий шепот оператора.
– Слушай, Таня, ты не с той ноги встала? – спросил Дик Розенфельд. – Когда ты подписывала контракт, ты все понимала…
– Да. Чего только не бывает, когда подписываешь контракты… Теперь вижу, во что превращаются мой некогда совсем неплохой сценарий…
– Выйдем? – тихо спросил Дик. – Поговорим?
– Давай…
Дик, грузный, очень высокий мужчина лет пятидесяти, с трудом поднялся с режиссерского кресла и, тяжело дыша, проследовал за Таней в коридор гостиницы. Они отошли подальше от номеров, занятых съемочной группой. Повсюду бегали работники кинокомпании, что-то кричали, громко переговаривались, передавали друг другу предметы реквизита. Из крошечного окна в самом конце коридора пробивалось огненное солнце. Оно буквально бурило стену своими тонкими, острыми пальцами.
– Ну в чем дело? – тихо спросил Дик, прислоняясь к стене и протирая вспотевшее лицо большим белым носовым платком. – Что не так-то?
– Прости, Дик… Но этот Луис Санчес… Он – не Аполлон.
– Мы снимаем уже месяц, а до тебя вдруг дошло, что роль Аполлона играет Санчес? И что он – не Аполлон?
– Нет. Не только что. Просто не хотела спорить с тобой. Я знаю, как ты к нему относишься. Не хотела расстраивать. Надеялась, что как-то все вырулит в нужную сторону. Понимаешь, дело не только в том, что Луис бывший порноактер… Он какой-то деревянный. Он – не Аполлон, одним словом. Он – пародия на Аполлона. Он – актер, играющий Аполлона, а не сам Аполлон.
– И каким же Аполлон должен быть, по-твоему?
– Каким?.. Сложно сказать. Это должен выразить актер… Настоящий актер. Я лишь сценарист и писатель. Он должен быть невыразимым, неземным. Не мужчиной, не женщиной, не ребенком, не стариком. Он должен быть божеством. То пастухом, пасущим овец, то музыкантом, играющим на кифаре, то спортсменом, равным которому в стрельбе из лука нет ни на земле, ни на Олимпе. И всегда разным. И он обязан быть настолько красивым, что, глядя на него, у зрителя должно перехватывать дыхание… А глядя на этого… с позволения сказать, Аполлона… у зрителя все мысли будут направлены в одну, совершенно определенную сторону. И еще будут приходить на ум известные всем видеоролики для взрослых, снятые где-то в Лос-Анджелесе…
– Но Санчес великолепен! У него изумительные данные. Ты видела его тело? И никто уже не помнит, где он начинал. После «Вселенной богов» он – суперзвезда!
– Да. Великолепен. Не спорю. Но не для того сценария, который написала я.
– Поверь. Именно это зрителю и нужно! Формы, тело, секс.
– Меня интересует то, что нужно мне!
– Да. Но если ориентироваться только на тебя и на твои вкусы, то можно снять хоум-видео или авторское кино для десятка любителей из Ютуба. И успокоиться. А мы снимаем кино для миллионов. И за миллионы… хочу напомнить…
Таня отвернулась в сторону окна. Солнце ослепило ее. Она зажмурилась.
– Скажи… Чего ты хочешь? – спросил Дик, поморщившись. – Съемки уже не остановить.
– Я понимаю, – тихо ответила она. – Все понимаю… Постарайся хоть немного… приподнять этого Санчеса над землей… ну хоть немного…
Дик улыбнулся.
– Постараюсь… Мне надо идти. Мы не можем прерываться надолго.
– Я понимаю.
– Поезжай домой. Выспись. Это ты после вчерашней вечеринки все не можешь прийти в себя. Поздно засиделись.
– Возможно, ты прав.
***
Она спустилась вниз, вышла из гостиницы и отправилась по узкой улочке туда, где мерцало море и проступали белые очертания катеров. У порта она нашла свою машину. Мимо проходило множество самых разных людей. Они были такими современными, такими закрытыми, поглощенными различными гаджетами. Их уши были заткнуты наушниками. Они были людьми ХХI века. Она словно переместилась к ним из далекого прошлого, из глубины тысячелетий. В гостинице, которую арендовала кинокомпания, все было устроено под древность или скорее какое-то безвременье, под западню времен. По ее сценарию бог Аполлон пребывал во всех веках сразу, перемещался, превращался, был невидимым, неслышимым. Ему была подвластна бесконечность. Но он все время возвращался туда, в свои доисторические лабиринты, в Золотой век богов. И все его спутники, все его возлюбленные, его родители, воспитатели, сестра Артемида всегда были рядом, всегда сопровождали его. То появлялись, то исчезали. Они составляли его. Они были кирпичиками его мифа. И он, в свою очередь, был одним из камешков, составляющих мифы о Зевсе, Лето, Артемиде, Гиацинте, Кипарисе, Дафне.
Для Тани образ Аполлона был центральным в древнегреческой мифологии. Иногда ей казалось, что он вовсе и не был героем мифа, он был живым, вечно живым духом света. Он оживлял, раскрашивал каждый ее новый день. Его многоликий образ одухотворял ее. Именно по одному из ее сценариев об Аполлоне и снимали фильм недалеко от горы Парнас и тех самых Дельф, где располагался знаменитый храм Аполлона.
Когда-то дед Тани, по происхождению грек, Петр Ифандис преподавал на кафедре классической филологии в одном из университетов Москвы. Он написал множество монографий о древней поэзии, посвященной Аполлону и его культу. Он объездил всю Грецию в поисках следов этого древнего верования. И всегда говорил в кругу семьи, посмеиваясь, что поиски наводили его на сумасшедшую мысль – Аполлон вовсе не мифологическое божество. Он – живой. Он жил когда-то давно. И, возможно, живет до сих пор. Он утверждал, что видел его собственными глазами. Правда он всегда смеялся при этом. Он вообще был загадочным человеком. Каждый раз при общении с ним было трудно понять, шутит ли он или говорит всерьез.
Дед умер несколько лет назад в возрасте более ста лет. Таня вместе с родителями еще в 1990-е переехала в Германию. Отец был дипломатом, мать – синхронным переводчиком при российском посольстве в Берлине. Дед часто приезжал из Москвы, и Таня проводила с ним долгие часы. Он много рассказывал, читал ей вслух. Мир греческой мифологии, оживленный его удивительно артистичной манерой повествования, буквально впитался в нее, засеялся, а чуть позднее дал всходы, поднялся внутри и вырос в прекрасный волшебный, никому не видимый снаружи, сложнейший мир далекого прошлого. Таня воспринимала историю Олимпа, борьбы Кроноса и Зевса, цикл о Ясоне, о взятии Трои и возвращении Одиссея в родную Итаку именно не мифом, а реальностью. И реальность эта имела удивительное свойство никогда не иссякать.
Да, Таня была современным человеком, жила в современном мире, но миф стал для нее особой вселенной, связывавшей ее, гречанку по происхождению, с давно забытым ее семьей миром далеких предков. Она была крошечной частью этого мира. И этот мир не мог существовать без нее.
Чаще и красочнее всего дед рассказывал о Фебе или Аполлоне. Он долго объяснял этимологию его имени. Он был связан с Солнцем, со светом. Он имел свойство превращаться в кого угодно. То он пас овец, то играл на лире или кифаре. От его стрел погибло много героев и простых смертных. Его гнев был беспощаден. А любовь его была бесконечной, незыблемой. У него был сын – Орфей. И было два возлюбленных, которые накрепко захватили его сердце, – Гиацинт и Дафна.
Тане совсем недавно исполнилось двадцать восемь, но она уже была известным сценаристом. Даже получила престижный приз на Берлинском фестивале за лучший сценарий к фильму «Розовое и голубое». Фильм был посвящен жизни и творчеству Пабло Пикассо. Самого Пикассо среди героев фильма не было. Действовали персонажи его картин, скульптур и арт-объектов. Они рассказывали о Пикассо, передавали самыми разными способами нюансы его внутреннего мира. Говорили как бы из его подсознания, из многогранной архитектоники его идей. Главными персонажами стали артисты цирка – клоуны и акробаты. Они ездили по Испании и повсюду на их пути возникали то быки, то Минотавр, то Тесей, то Ариадна. Каждый говорил, что думает о Пикассо и о его попытке исказить классический миф, исказить красоту, о его уходе от голубого и розового периодов в сторону эклектики абстракционизма. Каждый приходил к выводу, что, говоря о попытке «убить красоту», Пикассо словно посмеивался над своим зрителем. Убивая красоту, он рождал ее заново. Она просачивалась, светилась из каждой линии, каждого смешения цветов, построения композиции, соединения одной части арт-объекта с другой. Говоря об убийстве красоты, Пикассо испытывал, искушал своего зрителя. Поверит ли тот в этот обман или нет? Если же зритель верил, что красота мертва, то он был либо системой чисел, предполагаемым объектом, не существующим в реальности, либо иллюзией, человеком, которого не было. Ибо красота живет во всем, что наполнено прикосновением божественного. Человек, верящий в то, что красота мертва, отрицает ее присутствие в себе самом, а значит – не существует. Все создается мыслью или словом. И красота заложена в этом первоначальном слове, равно как и безобразное. Отрицая красоту, человек отрицает и безобразное. А значит – отрицает самого себя, неизбежно сотворенного этой самой дуалистической первопричиной. Если человек не мыслит красоту и ее оборотную сторону, то не мыслит и себя, а значит – не существует. Но это не так страшно, как может показаться. Мир – многообразен. Если одни люди не верят в Красоту, то другие – верят. И они живут, и мир жив благодаря этим людям. Фильм завершался фантасмагорией удивительного свечения, которое исходит от полотен Пикассо. Линии, краски, фигуры, идеи, композиции сплетались в удивительный синтез света – загорались, поднимались к небу и сливались с солнцем. Дик Розенфельд добавил в сценарий немало эротики. Но фильм это совсем не испортило.
2
Когда Таня вернулась на виллу, предоставленную ей на время съемок одним приятелем из Франкфурта, арт-стрит художником Куртом Фляйшем, было чуть более одиннадцати часов утра. Горничная давно завершила уборку и уехала за покупками. Солнце становилось разъедающе едким. Оно пробиралось даже в самые темные уголки дома, где были опущены ставни, зашторены окна и слышался тихий гул вентилятора.
Таня скинула с себя одежду, надела купальник и вышла к бассейну. Вокруг бассейна возвышались густые заросли всевозможных экзотических растений: фиолетовая бугенвилия, алый гибискус, белая и розовая лантана, оранжевые канны, лепестки которых подобны маленьким леопардам, готовящимся к прыжку, лагерстремия, похожая на взбитые сливки с клубникой и множество других невиданных растений. Зеленое полотно кустарников напоминало паутину. Она была подвижной. Огромная бирюзовая нейросеть со вспышками или узлами в виде розовых, красных, белых и желтых цветов. Сеть двигалась, шелестела, отражалась в нежно-голубой воде бассейна. Создавалось впечатление, что солнечные лучи, жара, воздух составляют единую умную или думающую материю. В центре поблескивало отражение золотого солнца. От него не было возможности улизнуть. Оно было повсюду. Когда же оно плавало посреди бассейна, словно древнеиндийский лотос, Тане казалось, что зной немного притуплялся, можно было вздохнуть свободнее.
Она села в шезлонг, надела солнечные очки и закрыла глаза. Она попыталась расслабиться, ощутить сначала все свое тело, от кончиков пальцев ног до макушки, затем пробраться дальше, глубже. Она любила представить, что нет никакого тела. Нет кожи, нет сухожилий, нет костей. Все лишь иллюзия. Она – прозрачная конструкция. Не оболочка, а именно структура. Видимая только ей самой, ее внутреннему зрению. Она была уверена, что был еще некто в этом гигантском, бесконечном, мире, кто был способен увидеть эту конструкцию. Она не знала его. Она его чувствовала. Их соединяла энергия. Бесконечная. Вневременная энергия. Эта энергия и помогала ей писать сценарии, а еще видеть удивительные сны по ночам.
Она видела себя посреди темного пространства, усеянного желтыми огоньками. Все ее тело представляло собой голубое стекло. Она не видела на себе ни волос, ни глаз, ни ушей, тело не было покрыто одеждой, но оно и не было голым. Это было прозрачное, гелиевое очертание ее тела. Оно уверенно шло посреди черного пространства, напоминающего космос, темную сторону интернета или нейронную сеть человеческого мозга. Она шла вперед и не оглядывалась по сторонам.
Неожиданно лицезрение себя внутри этой темной материи бытия было прервано невероятным грохотом. Таня подскочила от неожиданности, чуть не упав на керамические плиты. Не успела Таня снять темные очки и подняться с шезлонга, как холодная струя воды из бассейна окатила ее всю – с ног до головы. Очки при этом соскочили с лица и упали на пол. Таня встала и, смахивая воду с лица, посмотрела в сторону бассейна. Там как ни в чем не бывало плавал какой-то незнакомый, очень смуглый парень и нагловато поглядывал на нее.
– Эй! – крикнула Таня по-английски сдавленным голосом, не понимая до конца, как ей реагировать на это неожиданное сошествие неведомо кого, неведомо откуда на территорию частного владения.
Парень нырнул, потом быстро выплыл на поверхность и улыбнулся широченной улыбкой.
– Чего улыбаетесь?! – более уверенно крикнула Таня, отчего-то вдруг почувствовавшая силу своей неоспоримой правоты. – Кто вы?! Откуда здесь взялись?! Это частное владение…
Парень не отвечал. Плавал от одной стенки бассейна к другой и весело, даже явно с долей какой-то ироничной жалости поглядывал на нее. Видимо, действительно, она выглядела смешно после того, как он окатил ее. Мокрая курица, – промелькнула у нее мысль.
– Вы понимаете меня? – спросила Таня уже менее уверенно. – Чего молчите?
Парень будто бы не слышал ее, медленно плавал то в одну сторону, то в другую, демонстрируя то загорелые руки, ноги, то участки мускулистой спины. Наконец он нырнул, затем показался над водой и заскользил по направлению к лестнице. Таня стояла на значительном расстоянии от места спуска в бассейн. Она не хотела приближаться, так как не знала, чего можно ожидать от этого нарушителя частной территории и ее личного пространства. Тем временем парень вышел из воды, встал у самого спуска и лукаво взглянул на нее. Он не говорил ни слова. Только проводил ладонью по мокрым волосам. Гипнотизировал ее необыкновенно притягивающим взглядом. Глаза незнакомца были темно-карими, почти черными. Белые зубы выделялись на смуглом, немного вытянутом лице. Тело, к удивлению Тани, повидавшей за свою жизнь множество очень красивых людей, было похоже на произведение искусств, на ожившую статую древнеримского периода. Мышцы ног и туловища были пропорционально растянуты и распределены, широкие плечи и грудная клетка гармонично контрастировали с узкими прекрасно вылепленными бедрами. Он был выше Тани, хотя особенно высоким его нельзя было назвать. Во всем его теле царила невероятная гармония. Это была какая-то особая красота. Таня хорошо знала этот тип южных парней. От таких красавчиков нужно было сразу отмахиваться, иначе, если пойти у них на поводу, дать заговорить себя, можно было попасть в весьма темную историю с непредсказуемым финалом.
Парень сдвинулся с места и направился к Тане. Она отшатнулась и инстинктивно прыгнула за шезлонг, как будто бы он мог защитить ее от потенциального нападения.
– Что вам нужно? – пробормотала она совсем сдавленным от страха голосом. – Я вызову полицию…
Парень все улыбался и медленно приближался к ней. Внутри Тани все похолодело. Сейчас он ударит ее и попытается обчистить дом. Он был все ближе. Она уже представила, как он размахивается и бьет ее в лицо своим мощным кулаком. Но, подойдя к шезлонгу, парень наклонился, поднял ее солнечные очки, протянул их Тане, громко хихикнул, развернулся и побрел к двери, ведущей в дом. У самого входа он оглянулся и тихо сказал по-гречески:
– Τα λέμε…
Таня видела, как он исчез за стеклянной дверью. Его силуэт еще какое-то время скользил где-то в глубине дома и, в конце концов, растворился среди многочисленных предметов. Она стояла как завороженная и все смотрела на свои солнечные очки, сжатые в кулаке. Потом, словно очнувшись от гипнотического сеанса, она побежала в дом, пытаясь нагнать его, но там было тихо, ни шагов, ни голосов. Она бежала по коридору в сторону входной двери, но парня нигде не было. Значит, он уже вышел наружу. Но это было практически невозможно. Прошло не более минуты. За это время человек, плохо знающий дом, не мог так быстро его покинуть. Он непременно запутался бы во всевозможных переходах и комнатах. Дом Курта был особенным. Напоминал лабиринт. Это была старинная вилла, отреставрированная в 2000-х годах, но аутентичная планировка была сохранена архитектором. Значит, подумала Таня, этот пришелец знал дом Курта. Возможно, он был его приятелем. Открыв входную дверь, она вышла на улицу и стала оглядываться по сторонам. Прохожие с удивлением смотрели на нее – взъерошенную, полуодетую и мокрую. Но она не обращала никакого внимания на их сосредоточенные взгляды. Все всматривалась и всматривалась вдаль. Она решила созвониться с Куртом в тот же вечер и уточнить, кто это был и по какому праву он проник в дом, не предупредив ее заранее о визите.
3
Таня вернулась к бассейну и решила посмотреть, откуда мог появиться ее незваный гость. К бассейну прилегала высокая ограда из кирпича и бетона, заросшая всевозможными ползучими растениями. Таня подошла к ограде и стала внимательно рассматривать ее – нет ли разорванных стеблей, поврежденных стволов, облетевшей листвы или цветов? Она все смотрела и смотрела. Никаких обрывов не наблюдалось. Но не упал же он в этот бассейн прямо с неба? – думала она. Возможно, он вошел через дверь, прямо из дома. Значит, у него были ключи. Это открытие заставило ее поежиться. Но ничего. Курт все объяснит ей сегодня же вечером. Пусть он свяжется с парнем и запретит ему приходить вплоть до ее отъезда!
Она вернулась к бассейну и снова села на шезлонг. Вскоре из дома вышла горничная.
– Добрый день, Таня, – поздоровалась женщина по-английски. Таня, несмотря на свое греческое происхождение, не знала на языке предков ничего кроме «здравствуйте» и «до свидания».
– Добрый день, Катерина.
– Я купила все, что вы заказывали. Могу ли я быть свободной?
– Да… Хотя… Одну минуту…
– Слушаю вас.
– Скажите… Часто ли сюда заходит друг Курта?
– Друг? – женщина была явно удивлена вопросом Тани. – Какой друг?
– Ну такой невысокий брюнет, с карими глазами, спортивного телосложения… Лет двадцати…
– Никогда не видела. Да и никто к Курту не ходит в его отсутствие. Когда он приезжает, то здесь действительно собирается огромное количество народу… Да вы сами знаете. Сколько раз вы с вашим супругом гостили у хозяина. Но в его отсутствие никто не приходит… По крайней мере… при мне…
– Ах вот как… Вы можете быть не в курсе?
– Да. Я ведь ухожу после часа. Перед самой сиестой. Стараюсь, особенно летом, вернуться пораньше домой, до наступления жары.
– Хорошо… Спасибо, Катерина.
– Я могу идти?
– Да.
– До завтра, Таня.
– До завтра!
***
Прошло примерно полчаса, как Екатерина покинула дом. Таня немного пришла в себя после утреннего приключения и уже стала свыкаться с мыслью о том, что этот парень был дружком Курта. Она со своим, теперь уже практически бывшим, мужем Леоном не одно лето провела на его вилле и видела, какие толпы странных молодых людей здесь собирались на вечеринки. Этот парнишка вполне мог оказаться одним из них. В любом случае вечером она все уладит, и дело с концом.
Она искупалась и решила перекусить. Но только она переоделась, повесив сушиться купальник, как в дверь позвонили. И это был не просто звонок. Кто-то нажал на кнопку и не отпускал ее. Слышался грохот. Этот некто колотил в дверь кулаком и, по всей видимости, еще и хорошенько добавлял ногами. «Ну и денек…» – подумала Таня, взглянув на экран домофона. У двери стоял Санчес. Он явно был не трезв. Его немного покачивало в разные стороны.
– Что тебе надо? – спросила она в домофон.
– Открой, Таня, – ответил Санчес.
– Скажи, что нужно?
– Поговорить само собой.
– Давай в другой раз. Ты совсем не вовремя.
– Открой, Таня! Я не уйду. Буду колотить, пока полиция не приедет.
Она нажала на кнопку. Раздался писк открывающейся двери. Санчес вошел и, не обращая на нее никакого внимания, тут же отправился в гостиную. Его шатало в разные стороны, он спотыкался и цеплялся за встречные предметы, едва не свалив с постамента китайскую вазу, которой так гордился Курт. Таня вовремя поймала ее и зафиксировала в центре постамента.
– Когда ты успел так опьянеть? – спросила она, когда Луис свалился без сил на огромный диван из белой кожи посреди гостиной. – Мы виделись часа три назад. Ты был в полном порядке.
Санчес молчал и пристально смотрел на нее. Затем он достал сигарету и закурил.
– Скажи, Таня, – начал он, с трудом ворочая языком. – Что ты имеешь против меня?
– Честно? – Таня села рядом с ним.
– Да. Честно.
– Ничего.
– Тогда что ты сегодня устроила на площадке? Чего ты хотела от Дика? Когда ты уехала, он был сам не свой. Придирался ко мне по каждому чиху.
– Да неужели?
– Представь себе. Это твои гомофобные штучки… Я знаю…
– Это ложь. Я никогда не была гомофобом. Не смей меня в этом обвинять!
– Тогда что?! Что тебе надо от меня?! – взвизгнул Санчес и, обессилив, упал на спинку дивана.
– Что мне нужно?
– Да. Скажи.
Таня придвинулась к нему и пристально посмотрела Луису в глаза.
– Мне нужно, чтобы ты действительно был Аполлоном. Не комедиантом, изображающим Аполлона, – сказала она, немного повысив голос. – Не шутом! А самим Фебом! Светом! Огнем! Солнцем! Понимаешь?!
Произнося последние слова, Таня перешла на крик. Санчес замер и смотрел на нее во все глаза. Казалось, он с трудом мог дышать. Со лба скатывались капли пота. Весь его тонкий белый льняной костюм пропитался влагой. Он все смотрел и смотрел на Таню. Не мог оторвать глаз. Все думал о чем-то.
– Аполлоном? – прошептал он.
– Да.
– Но я человек… Всего лишь человек… Я знаю, ты помешана на методе Станиславского. Мне говорили об этом. Но я этому не учился. Я пришел в кино прямо со съемочной площадки… сама знаешь, откуда пришел.
– А раз знал, зачем брался?!
– Я не способен чувствовать так, как того хочешь ты. Я не учился чувствовать, вживаться, становиться кем-то.
– Не учился… Но ты все это понимаешь. У тебя получается. Не всегда, но получается.
Санчес завертел головой в знак несогласия.
– Нет. Не получается!
Таня вскочила с дивана и принялась расхаживать из угла в угол.
– Ты должен подумать, – сказала она. – Хорошенько подумать. Либо ты становишься Аполлоном, либо…
– Либо что?
– Либо мы все проиграем.
***
Едва Санчес, объятый серьезными и глубокими раздумьями, покинул дом, Таня тут же позвонила Курту. Он как раз разрисовывал здание в центре одного небольшого городка в Тироле. Лицо Курта было покрыто респиратором и прозрачными защитными очками. Он сидел в люльке посреди широченной и высокой стены. Над ним расстилалось бесконечное голубое небо без облаков. Где-то вдали летел малюсенький самолет. Внизу колыхались верхушки деревьев в парке. Парк напоминал зеленое озеро, его поверхность едва заметно колыхалась под порывами ветра.
– Как там дела, Таня? – прохрипел Курт сквозь маску. Она с трудом различала его голос.
– Да в целом все нормально. Работаем.
– Вот и я работаю.
Курт, видимо, улыбнулся. Таня заметила, как сузились его огромные глаза, казавшиеся из-за очков еще больше.
– Курт… – начала Таня, но осеклась, не понимая, как начать разговор о незнакомце.
– Да, я слушаю. Говори быстрее, пожалуйста. Кажется, поднимается ветер.
Курта немного качнуло. Самолет исчез с горизонта. Небо стало совсем синим.
– Послушай. Ты мог бы попросить своего друга не приходить в бассейн, пока я здесь? У меня тут все вещи, ноутбук со всеми записями, карточки… Все…
– Какого друга? – спросил Курт с нескрываемым удивлением.
– Ну такой смуглый, очень красивый, небольшого роста с темно-русыми волосами. Видимо, грек. Из местных.
Курт смотрел с недоумением в экран, казалось, пытался вспомнить что-то.
– Таня, я не понимаю, о ком ты. У меня там нет никаких близких друзей. Я приезжаю. Отдыхаю. Уезжаю… Но там бывают мои друзья. Вот как ты, например. Может это чей-то приятель… Ничего в голову не приходит. Мне это не нравится. А как он появился? Откуда?
– Да знать не знаю. Лежала в шезлонге у бассейна, задремала, а тут меня так и окатило водой. Открываю глаза, а он плавает как ни в чем ни бывало. Спрашиваю – Кто вы? Ничего не отвечает. Мне кажется, он не понимал по-английски. Уходя, сказал мне по-гречески – До встречи!
– Вот это новость! Если что, дружище, вызывай полицию. Это кто-то из местных воришек или бездомных. Они приходят в пустующие виллы и чувствуют себя, как дома. А потом от них не отделаться.
– Ну хорошо. Тогда, если что, звоню в полицию?
– Вот именно.
Таня завершила разговор и отправилась на кухню. Было около четырех. Солнце уже не казалось таким разъедающим. Его лучи тихо струились сквозь кухонное окно, заливали стены и пол. Таня ела салат из помидоров, сыра и огурцов и все смотрела на эти золотисто-розовые потоки. В голове вновь и вновь всплывал образ того паренька – хитрого и наглого. Но сейчас она ловила себя на мысли, что она уже и не испытывает к нему неприязни. Сначала это был действительно испуг, затем возмущение, а теперь, после всех расспросов, где-то внутри засело ощущение тайны, неразрешенной загадки. Откуда он взялся? Кто он такой? И почему его улыбка показалась ей такой знакомой, такой задевающей самые глубоко запрятанные клавиши ее души?