Охота на единорога

Глава 3
«Охота на единорога»

Предисловие

События, описанные ниже, по-видимому, имеют реальную основу. Это именно «события», а не плод легкомысленной фантазии, как может поначалу показаться. Сделать такой вывод заставляют имеющиеся в нашем распоряжении материалы, которые, возможно, историком будут истолкованы иначе. Но специалист их еще не видел. Как и многого в наших архивах. А именно там найдена рукопись, написанная неким российским любителем. Она, судя по официальным пометкам, кочевала сначала из губернского хранилища в областное; потом опять в губернское, но никого не заинтересовала. Только лишь, в результате этих пертурбаций, лишилась значительной своей части. Ныне еще труднее установить имя человека, переведшего с арабского (со значительными, вероятно, вольностями), некий древний текст.

К публикатору рукопись попала случайно. Разыскивались материалы, относящиеся к деятельности видного ученого востоковеда N. N. Ost-a, но руке N. N. она точно не принадлежала. Более того, по ряду признаков можно предположить, что N. N. ее и не видел никогда. Впрочем, этого никто и не утверждает.

Среди переведенного текста имелось несколько страничек арабского пергамента с отметками тем же почерком, что и русская рукопись. Поскольку в разрозненных страницах, которые даже не были пронумерованы, не хватало значительной части, мы взяли на себя смелость утверждать, что полный арабский текст так же – безвозвратно утерян.

Таким образом, представляемое сейчас на Ваш суд повествование, есть систематизированная и весьма незначительно дополненная рукопись, которой возрасту – около столетия. Пергаменту – лет пятьсот. В среднем получается лет триста.

Возможно, кому-то покажется, что для научной публикации больше подошло напечатать рукопись в том виде, как она найдена, лишь упорядочив перемешанные листы, или, в восточной традиции, даже ничего не упорядочивая, пуская по весу: то, что большего объема вперед, а то, что меньшего – во вторую и третью очередь. Но мы для того и даем сей комментарий, чтобы отмежеваться от научности.

Это никак не научная публикация. Не являясь ни арабистом, ни историком, я осмелился ознакомить публику с найденной рукописью в той форме, которая мне наиболее близка. А именно – в литературной.

Тем, кто заинтересуется темой и захочет основательно изучить первоисточник, мы желаем успеха и всего наилучшего.

С уважением, Публикатор

Предполагаемое начало рукописи:

Сие повествование не имеет ничего общего с теперешней жизнью, не содержит намеков на какие-нибудь события. Оно занимательно, и не более того. В этом его ценность.

(Глава первая)

Легко и без сожалений расстанемся с докучной повседневностью и перенесемся ненадолго в отдаленные времена, когда в благословенном всемогущим Аллахом Калистане жил Великий Король Асман ибн Таймур. Солнце тогда светило намного ярче, чем теперь, но поскольку почва повсеместно было еще полна юных сил, то покрывали ее сплошь прохладные леса широколиственных деревьев, в тени которых нищие жители королевства, обреченные на ужасающую бедность, не чувствовали ее, довольствуясь теми крохами, что перепадали им между временем созревания колосьев и, наступающим сразу вослед, временем уплаты налогов. Крестьянство, имея дело со злаками, как это свойственно людям, переняло у злаков их безропотную покорность, и само каждую осень представляло собой род урожая, прилежно убираемый сборщиками налогов. Это положение сложилось в королевстве не сразу, но существовало уже так давно, что было не менее привычно, чем сладкий воздух и щедрое солнце. Никому и в голову не приходило, что может быть иначе, потому, что всегда было так.

И везде было так. В соседних странах происходило то же самое, с той лишь разницей, что там доход, получаемый от труда робких дехкан, шел не Асману, а другим владыкам, менее великим, чем король Калистана.

Так на севере, например, правил некогда Шах Исмаил.

Сборщик податей Абдул, крепкий еще мужчина, про которого никак не скажешь, что он пол века назад опоясался мечем, рассказывал своим подопечным, у которых он добродушно изымал все, что находил (или, все, что хотел, потому что он был человек ответственный и, если бы возжелал, то отобрал бы и в самом деле все – подчистую), он рассказывал им про случившийся пятнадцать лет тому назад удачный поход против Шаха Исмаила.

В этом походе Абдул еще мог участвовать и приносить пользу своей могучей дланью, в которой такими ловкими были меч и палица, топор и секира. И опытом. После того похода опыта прибавилось, но, вот беда, в последнее время приходилось все чаще раскошеливаться на знахарей и снадобья. Особенно донимала поясница, застуженная тысячами ночевок на земле. Кроме того, болели глаза, ошпаренные еще тридцать лет тому назад во время безуспешной и бессмысленной семимесячной осады крепости на реке Кабу, где, как предполагалось, скрывался от своего разгневанного дяди, малолетний принц Асман.

Став королем после скоропостижной дядиной смерти, Асман сразу же показал себя мудрейшим правителем. Он построил мавзолей своему умершему родственнику, подобно тому, как дядя перед тем построил мавзолей его собственному отцу – великому Таймуру, – и уничтожил всех дядиных нукеров, до тысяцкого включительно. К счастью для сборщиков налогов Абдула, он никогда не забирался по служебной лестнице выше сотника и поэтому, наверное, теперь мог вспоминать, как в Бишкек приехали гонцы из далекой столицы и, переменив лошадей, тут же помчались обратно, увозя в попоне седую голову их полковника, лицо которого по-покойницки позеленело, когда еще голова дрожала на хилой старческой шее между острых плеч, в то время как он выслушивал приказ молодого короля. Велеречивый и многословный, он в первой части перечислял многочисленные заслуги старого полковника. Но тот не смог его весь осилить, не дослушал, потому, что он был неплохо образован, а самое главное, опытен и понял по витиеватостям – чем сей приказ кончался. Кроме того, весьма красноречиво выглядела украшенная костью и серебром черная шкатулка с последним подарком короля.

Еще более красноречивыми – были запыленные лица гонцов. Они не пожелали даже умыться – их ждали начальники других отдаленных гарнизонов, куда предстояло везти пергаменты приказов и дорогие ларцы черного дерева.

В отличие от некоторых других земных владык, Асман не предавался со страстью какому-то одному занятию: будь то война, чувственные утехи или наука. Меньше всего, по счастью, его интересовала жизнь населявшего страну народа, ибо в те времена единственным видом общения между правящим и пассивным классами, была экзекуция посредством дыбы и, в лучшем случае, плети. Поэтому правление Асмана считалось потом едва ли не самым благословенным теми жителями Калистана, кто был способен различить смену членов правящей династии, тогда как большинство не ведало, чем рознятся Асман II ибн Таймур от Асмана I – его деда. Или, например, от Асмана III, приходившегося сыном славного короля, о чьей жизни ведется сие повествование, он наследовал трон без всяких неожиданностей, в отличие от своего папы, коему, как здесь уже говорилось, пришлось повздорить со своим дядей Ахматом, захватившим власть после скоропалительной смерти Владыки Таймура.

Асман был, подобно многим в этом не лучшем из миров, вынужден стать мужчиной, взяв в руки настоящее оружье, сразу после игрушек и детских забав, вместо них. Он был лишен юности, но, не пройдя этот, положенный каждому человеку отрезок пути, перескочив его, наверстывал упущенное в течение всей своей жизни, постигая уроки первой влюбленности, когда его сверстники, уже остыв ко всему такому, воспитывали детей. Восхищаясь красотами страны, в которой родился, как бы в первый раз её для себя открывая не в семнадцать лет, а в более позднем возрасте, и вовсе не от избытка чувства прекрасного, а оттого лишь, что не переболел этой отроческой болезнью в положенное время. Правда, и страна была хороша, и он был в ней тем, кого обожали все – и прекрасные женщины в первую очередь, так что быть влюбленным в его положении можно было безостановочно. Он позволял это себе не часто, из чего можно сделать вывод о редкостном целомудрии его души.

Он рано убедился в том, что смертен. Дядя Ахмат, баловавший племянника, когда тот был ребенком, и так неожиданно переменившийся после того, как выяснилось, что Владыка Таймур живет последние дни, добрый дядя Ахмат, научивший принца охоте на львов, дядя Ахмат – всего только младший брат умирающего короля – ну какое он имел право даже помыслить о единоличном управлении Калистаном? Ведь на то был единственный сын короля Таймура!

Может быть не ему, не дяде Ахмату пришла на ум мысль на всякий случай прислать принцу отравленного инжира. Разумеется, не ему. Потому, что дядя-то хорошо знал, что принц не любит инжир, и если бы Ахмат решил отравить племянника, он приказал бы сдобрить ядом какое-нибудь другое лакомство.

Асман запомнил навсегда тот час, когда он, то ли по какому-то наитию, то ли просто случайно, ведь он ничуть не был обеспокоен тогда, бросил один плод инжира своей любимой обезьянке, она сидела тут же на ковре на позолоченной цепочке; обезьяна была сыта, и Асман бросил ей плод, просто играя, выбрав самый плотный. Но обезьяна из вежливости, чтобы показать свою преданность принцу, сунула плод за щеку, а потом, побаловавшись и поваляв инжир по ковру, слопала. Через несколько минут она забеспокоилась, потом завопила, заметалась на цепочке. Сбежались евнухи и стража, но маленькое существо с налившимися кровью, вылезающими из орбит глазами, никому не даваясь в руки, стремительно кружило и металось по кругу на своей золотой цепочке пока не оторвало ее, и не подскочило к испуганному мальчику – своему хозяину, забралось к нему на колени и там издохло, обхватив лапками, и пачкая кафтан кровавой рвотой и испражнениями.

В тот же день скончался король, а рано утром другого дня, когда город еще спал, главный евнух увез принца по петляющей среди голых холмов дороге в Багдад, их сопровождал только один телохранитель. Потом, спустя годы, евнух умер естественной смертью в должности визиря, его заменяли другие, но после него, как визири-евнухи, так и визири-мужчины уже не умирали естественной смертью. Правда, многие из них были осыпаны милостями и дарами, любили буйные развлечения, а, развлекаясь, – погибали, – то объевшись чем-либо, то упав с коня на охоте. Но тот телохранитель, что сопровождал принца в неожиданном путешествии, когда они все трое, одетые купцами, но на великолепных конях и опоясанные мечами уезжали в Багдад, остался при Асмане телохранителем и после того, как он стал королем. Не тяготился своей должностью, при том, что был близок к Асману как никто, ничего не просил у него, а когда король предлагал ему дары на выбор, отказывался, прося только одной милости – позволения спать на полу у золоченых дверей королевской опочивальни.

Однако, не смотря на эту, казалось бы, явную преданность, усумниться в коей было нельзя, король ему не очень доверял, считая первого телохранителя глупцом. Король сделался осторожным в борьбе за власть, продолжавшейся три с половиной года и закончившейся победой. Но она изменила и его характер, и тех людей, что находились рядом. Он стал подозрителен. Но, имея трезвый разум, эту подозрительность в себе замечал, и она не поглощала его стремлений, а, наоборот, потихоньку угасала. Исчезнуть ей совсем не давало воспоминание о любимой обезьяне»…

…Да, она ему всегда отвечала: «Я тебя хочу».

Сауна в их отношениях повторилась. На этот раз это была более роскошное заведение, с джакузи. Но вот беда. Оказалось, что, хотя им было приятно общаться, разговаривать, обсуждать что-то, они не совсем подходили друг другу сексуально. Ей не нравились презервативы, и не нравилось быть снизу. Ей хотелось доминировать, и вот, когда она забралась на него сверху, в клокочущей гидро-массажной ванне, случилось то, что должно было случится. Она забеременела при счете 4—2.

Серж понял, что перестал читать и опять думает о своем:

Она ему сообщила про свою беременность во время телефонного разговора. «Я ни за что на свете не буду отговаривать тебя рожать», – сказал он. Однако рожать было невозможно, она ведь по-прежнему не жила с мужем. Сразу бы выяснилось, что она этому гордому арабу, не верна. Ирэн пошла на миниаборт.

Сержу казалось странным то, что он, никогда не изменявший жене, вдруг стал встречаться с замужней женщиной? Это было против его правил. Объяснение было только одно. Психическая связь с женой – была сильнее, чем он подозревал. Только тогда когда бывшая жена его «отпустила» он смог найти подругу.

Но он мучился оттого, что сам невольно попал в положения человека разрушающего чью-то семью. После второй сауны он с ужасом обнаружил, что у него на теле появились какие-то пятна! Не СПИД ли это? Он тут же полетел в больницу, но оказалось, что это был нейродермит – нервное заболевание.

Потом их связь медленно сошла на нет. Он пару раз позвонил ей, она все время была занята. Потом по ее мобильному телефону ответил какой-то мужской голос. Он понял, что больше ей не нужен…

Серж понял, что уже не может читать, хотя и смотрит прилежно на страницы, а думает о своем. Опять об одном и том же.

…Было уже около двух часов дня. Текст показался Сергею забавным: «Он стал подозрителен, – прочитал Серж еще раз фразу. – Но, имея трезвый разум, эту подозрительность в себе замечал, и она не поглощала его стремлений, а, наоборот, потихоньку угасала».

Дальше чтение не шло. Он закрыл папку, намереваясь продолжить потом, подошел к компьютеру и открыл свой электронный почтовый ящик:

«Уважаемый профессор Це!

Ваше предложение показалось мне любопытным. Я посоветовался с профессором Лапласом. По всей видимости, я смогу в ближайшее время вылететь в Багдад. Но получится ли у нас сделать это быстро? Я знаком с главным хранителем Национального музея, мы однокурсники. Но власти? Впустят ли меня? Выпустят ли?»

Он нажал на клавиатуре «ентер», письмо направилось в Токио, где в этот момент было за полночь.

Глава 4

Сергей совершенно не был сегодня занят в университете, но и домой ему ехать совсем не хотелось. Он прошелся по коридору и встретил знакомую ассистентку Шарлоту, подошел к ней улыбнулся, она приветливо подскочила к нему, прервав разговор с кем-то, чмокнула в щеку. Она была высокая, почти с него ростом, черноволосая и смуглая:

– Привет Серж, как дела? – спросила она. – Как Николь и дочка?

– Уезжают в Канаду, – ответил он.

– Одни? Без тебя? – спросила она, сделав круглые глаза, он с печальной улыбкой кивнул.

– Извини, – сказала она, пожав ему локоть.

– Да, – сказал он, – я так привязался к дочке.

– Сколько вы были вместе? – спросила Шарлота с интересом.

– Пять лет, – ответил Серж.

– Бедный, – она провела ему смуглой ладошкой по щеке.

– Пообедаешь со мной? – спросил он.

– Мы как раз собирались куда-нибудь пойти перекусить, – сказала Шарлота, показывая на своих подруг: толстую африканку и блондинку похожую на шведку, – пойдем.

– О чем вы говорили, – спросил Серж, подавая ей руку.

– Вечная тема, права женщин.

– Не противоречит ли феминизм материнству? – спросил Серж. – Вот станут ваши будущие дети солидными взрослыми мужчинами, возможно, они же будут «белыми мужчинами», с которыми вы боретесь, добиваясь своего права быть равными с ними? Вы же против засилья белых мужчин?

– Феминизм – это одна из составных частей Декларации прав человека, – сказал толстуха. – И феминистки считают, что миром должны управлять представители разных рас, полов, вероисповеданий и так далее. В этом смысле я считаю, что мои сыновья должны иметь те же возможности прихода во власть. Именно это является правами человека.

– Это Дороти, – представила Шарлота.

– У меня все мужья были нормальными, женщина в семье для них не является кухонной машиной, – сказал другая, блондинка.

– Эмма, – представила Шарлота и продолжила.– У моих сыновей тоже не будет понятий мужской и женской работе по дому. У них не будет проблемы в том, что женщина может быть социально успешнее мужчины, они не будут чувствовать себя никчемными, если их избранницы окажутся на десять голов выше их социально. Это будет такое толерантнее здоровое поколение.

– Судя по тому, что я читал, вы представляетесь мне представительницами ортодоксального феминизма, – сказал Серж.

– Не знаю, что вы имеете в виду, – сказала Эмма. – Может быть, радикальный феминизм? Радикальные феминистки существуют в тех странах, где очень поздно начали голосовать и делать аборты. Вы ведь из России?

– Non. Moi le Franзais, – сказал Сергей. – У меня французское гражданство. И родился я здесь. Мы жили лет десять в России. Я говорю по-русски. Но мне скучны разговоры о «загадочной русской душе», я их не понимаю. Наверное, это значит, что я стал настоящий русский?

Насколько я знаю, российский феминизм – получил все на блюдечке с голубой каемочкой в 1917 году – право делать аборты и право голосовать.

Более того, российские женщины – самые социализированные в мире, нигде нет 99 процентов работающих женщин. Российская демографическая ситуация дала в нескольких поколениях такой дисбаланс, что поколения моей мамы и бабушки – это поколения, в которых на трех женщин детородного возраста приходился один мужчина. Поэтому социально они развивались отлично: сидели в тракторах и подъемных кранах. Но их не пускали во власть. То, что здесь называется «стеклянный потолок». Тем не менее, радикальных феминисток в России нет и быть не может.

– Трагедия человечества сейчас заключается в том, – сказала Шарлота, – что миром правят белые мужчины среднего возраста, среднего класса и со средним интеллектом, которые делают весь мир уютным только для себя. Поэтому, как только в политику приходят цветные, женщины, инвалиды, геи, аборигены или представитель малого народа, то политика тут же становится умнее, богаче и более взвешенной, более многовариантной.

Они подошли к кафе, из которого маленький Серж в 1968 году наблюдал «майскую революцию». В Сорбонне тогда начались беспорядки, переросшие затем во всеобщую студенческую забастовку, которая привела к перестройке всей системы французского высшего образования. Он им об этом не рассказал, чтобы они не поняли какой он древний.

Сейчас, тридцать с небольшим лет спустя, здесь был китайский фастфуд.

– Здесь все быстро – никакой очереди – и натуральнее, чем Макдональдс, – сказала Шарлота, – стоит столько же.

Они вошли, перед ними оказался прилавок с разными кушаньями, на которых написана цена за 100 грамм: рис -1 евро, овощная смесь столько же, свинина в кисло-сладком соусе 1,10, другие мясные блюда – от 1 до 2 евро, креветки 2,5. Китаянка достала пластиковый поднос и положила туда указанные продукты. Главное в нужный момент сказать «достаточно».

– Запомните слово «острый», – сказала Шарлота, – для европейского желудка это может быть чрезмерным. В основном блюда вполне съедобные.

Затем все взвесили, посчитали общую стоимость и взяли деньги, Серж попытался расплатиться за обед, но девушки запротестовали. Потом все поставили в микроволновую печь разогреть и на подносе подали на стол.

– Палочки есть, и вилки с ножами тоже. К такой еде лучше идет зеленый чай, который тоже есть в чайниках…

– Про средний интеллект я с вами согласен, – сказал Серж, продолжая не столь уж интересный для него разговор, – а все остальное – умозрительное утверждение.

Фактически в большой политике всегда были и есть женщины, начиная с Клеопатры и заканчивая несколькими европейскими королевами, Индирой Ганди и Беназир Бхуто. Инвалиды: президент Рузвельт был инвалид– колясочник, бывший российский президент Борис Ельцин – по сути дела однорукий, а офтальмолог Святослав Федоров был одноногим.

Геи – мощнейший, влиятельнейший слой, заправляющий сейчас шоу-бизнесом. Аборигены – пришли к власти во всей Африке и во всех бывших советских республиках, в результате там начинает процветать семейственность.

– Если Вы сейчас говорите про расистскую модель, – сказала толстушка, – утверждая, что белые лучше, то нет, не лучше. Такие же.

– Но они лучше умеют самоорганизовываться, – сказал Серж с улыбкой, – хотя хуже играют в баскетбол.

– Кто сказал? – встала на защиту подруги Шарлота, – дело в том, что цивилизованный взгляд на мир состоит в том, что не бывает одного этноса или культуры, которая была бы ценнее и лучше другой. В чьих глазах они самоорганизуются лучше? Только в своих собственных.

– Наиболее спорный сейчас поступок представителей белых мужчин пытающихся управлять миром – сказала Эмма, – нападение Америки на Ирак. Америка дискредитировала не только образ своей страны, но и идею прав человека.

– А они что уже напали? – спросил Сергей с интересом.

– Нет, но все к этому идет.

– Как вы считаете, вам удастся прийти к власти, ведь задача любой партии в том и состоит, чтобы прийти к власти?

– У нас нет задачи прийти к власти. Правозащитники во всем мире не подменяют официальную власть, а являются ее оппозицией. В лучшем случае работают в сотрудничестве с ней, в худшем – воюют. Права женщин – одна из составных частей работы партии Прав человека. Права человека огромны. Они нарушаются на всех этажах власти, на всех этапах, у разных людей, по разным направлениям.

Когда они перекусили и выпили весь чай, Эмма и Дороти сочли за благо удалиться, чтобы оставить подругу вместе с Сержем.

– Заедешь ко мне в гости? – спросил он.

– Сегодня не могу, может в другой раз, – ответила она.

– По-моему, я не очень понравился твоим подругам? – предположил Серж.

– Ты – понравился, – объяснила она. – Хотя они, по-моему, лесбиянки. То, что ты говорил – не очень.

– В любовных отношениях я был несколько непостоянен, зато оригинален. Мне вдолбили, что семья – ячейка общества, и я свое занятие семейными, домашними делами рассматривал как своего рода вклад в общественную жизнь.

Довольно быстро в семейной жизни я сделался консерватор. Я пытался как-то себя реализовать в творческой работе, в коллективе. Стало не до развлечений. Вскоре я начал смутно понимать, что зря надеялся на благосклонность фортуны, у меня начались профессиональные достижения так похожие на полный крах, удачи почти не отличимые от фиаско. Нигде я долго не удерживался, часто менял работу, заговорило неудовлетворенное тщеславие. Я лихорадочно делал ставки и проигрывал по жизни. Все мои авантюры были обречены.

– Да суета на работе, беготня по инстанциям, письма и звонки – это явно не для тебя, – сказал Шарлота.

– Я воспринимал это как тяжкий крест. Но я сам – и был этот крест: тяжелый скучный неудачник, загруженный, как ишак, всякой бессмысленной работой. Мне оставалось только терпение, смирение, в моем униженном положении. Меня отовсюду вытесняли, считали «рыжим».

– Но у тебя неожиданно появилась дочка, – сказала Шарлота. – По-моему воспитывая ее, ты старался вложить в нее как можно больше внутренней свободы и духовной ориентации.

– На самом деле мне и тут было трудно реализоваться, опять не хватало воли, – возразил Серж. – Постепенно меня стала утомлять неустойчивость заработка, зависимость от начальства. В деньгах приходилось то экономить, то разбрасывается.

Мне нравится работать, если дело приносит хотя бы моральное удовлетворение. Порой я даже надрываюсь, переусердствовав, не могу рассчитать свои силы. Но я тогда еще вел здоровый образ жизни, много ходил, питался в рабочей столовке салатами и гарнирами.

Чувствовал, что все это не мое, но что делать. Я плохо переношу какую бы то ни было регламентацию. Поиск своего места под солнцем затягивался. Самое главное я ведь делал это все не только для себя, но и для семьи, но они при этом только мешали…

Они еще немного прошлись и у метро нежно расстались.

«По-моему я ей надоел, – подумал Серж. Ему самому Шарлота быстро надоедала, но ехать домой одному было скучно. Он зашел в кондитерскую, купил кое-что к чаю.

Дома Серж опять открыл дверь своим ключом.

– Мне кажется, что вы редкая семья. У вас такие хорошие взаимоотношения. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – сказала Мариам.

– Рождение Сереженьки подстегнуло меня к поиску творческого, конструктивного подхода к решению многих проблем, – сказала Татьяна. – Может быть, так совпало, что у меня у нас с Эдуардом началось динамичное продвижение к успеху. Этот период помог заложить фундамент дальнейших успехов в делах, карьере, и вообще профессиональных вопросах. Мы были молодые, честолюбивые, оба стремились к лидерству, открыто выражали свои идеи. Хорошо было, помню ощущению силы. Он рисовал, писал каждый день. Были новые начинания, сумасшедшие проекты.

– Вы получили понимание, поддержку, похвалы и заслуженные награды, заняли более высокое общественное и профессиональное положение, – поддакнула Мариам. – Это как крупный выигрыш в лотерею.

– Повысилось наше духовное сознание, – сказала Татьяна, – в жизни человека наступают периоды пробуждения. Этапы, после которых все минувшее кажется сном. Мы были и остались привержены религиозным идеям, сохранили щедрость души. Это был прекрасный период для человека искусства. Мы помогали сами и в свою очередь сами получали поддержку. Но при всем при том мы же были самые настоящие идеалисты, очень непрактичные люди, из-за чего успех в представляется сомнительным, слава Богу, хоть все не полетело вверх тормашками…

– Вот я принес вам кое-что к чаю, – сказал Серж. Хлеб из кондитерской. Эклеры.

– О, сказала Мариам, – как раньше в Москве фабрика «Большевик» пекла за 22 копейки!

– Здесь он стоит 2.50, – пояснила Татьяна. Ты нас балуешь Сережа.

– По кусочку разных местных пирогов, и флан, тоже очень вкусно, – сказал Серж.

Он поднялся в кабинет и стал смотреть почту. Сергей не чаял увидеть ответ Фон Це, но японец видно не спал по ночам:

«Очень рад был получить от вас быстрый и положительный ответ.

Я хотел бы переадресовать вас к моему британскому коллеге Джорджу Абрамсу, который в курсе всего. Он ответит на все ваши вопросы, если вы позвоните ему. К сожалению, он, в отличие от меня, не освоил электронную почту. У него есть помощники, которые ею владеют, но сам он предпочитает общаться по старинке, по телефону».

Далее следовал номер телефона в Лондоне.

Он опять спустился вниз, чтобы позвонить. Но сделать это сразу же показалось ему невежливо:

– Так вы практикуете? – рассеянно спросил он у Мариам.

Наша психоаналитическая палитра причудлива, – ответила она. – В России всего два психоаналитика сертифицированы по международным стандартам. Остальные – филологи, журналисты, артисты. Как во всем этом поколении новых в России профессий – полно неофитов. Сейчас уже начали немножко обучать.

Возможность духовного прогресса в мировой цивилизации была, – сказал Серж, вспомнив слова Татьяны. – В то время люди задумались над созданием идеального мира, который даст счастье всем, или же цивилизация погибнет. Надо было использовать момент, чтобы выразить любовь и плодотворные силы.

Многими двигало страстное стремление найти общие этические нормы, осознать, что истинно, а что ложно. Подсознательное стремление искоренить все зло в мире и навести совершенный порядок. Люди испытываете отвращение ко всему нелепому. Но как ни странно, нас часто очаровывает как раз то, что безвкусно, и нередко возникает чувство безнадежности и отчаяния из-за того, как устроен мир.

– Эти внутренние эмоциональные конфликты отражаются на отношении к образу жизни. Большинство людей консервативны и только немногие являют собой противоположную крайность – им нравится быть странными, необычными в манерах, даже неряшливыми. Создается впечатление, что середины между этими двумя крайностями. Обычно бунтарский тип поведения проявляется в молодости, а потом постепенно исчезает, и в более старшем возрасте люди скорее консервативны.

– Не приходилось курить и колоться за компанию? – поинтересовался Серж У мариам.

– Я пару раз пробовала курить марихуану, ответила она, – но без всякого интереса. К этому моменту у меня был некоторый опыт духовных практик. По сравнению с ними травка казалась детскими игрушками. Хиппи – это ведь образ жизни, а не наркотическая зависимость. У тех людей, которые были хиппи, у них остался этот налет: свободолюбие, свободомыслие, отсутствие стереотипов, отсутствие страха перед неожиданной ситуацией. Но они стареют, новые хиппи уже другие, и старые хиппи их уже за своих не принимают. Меняются условия жизни общества и появляются другие ниши для молодежного бунта.

– В своих детях вы воспитали хиппи, им передалось ваше свободолюбие? – спросил он.

– В возрасте молодежного «отрыва», в 14—15 лет они ходили в абсолютно панковском прикиде, – сказала Мариам, – играли как музыканты тяжелый рок, носили по килограмму булавок на кожаных куртках и кожаных штанах, выбривали головы и красили ирокез в белый цвет. И я смотрела на это с большим удовольствием, хотя все мои подруги просто падали в обморок, говорили: как ты это разрешаешь?

Серж набрал лондонский номер:

– Mister Abrams? – спросил он.

– Yes. I listen, – ответил старческий голос.

– Серж Хацинский из Парижа, – сказал Серж по-английски. – По рекомендации вашего друга профессора Фон Це.

– Очень рад. Вы не могли бы приехать в Лондон? Мои помощники закажут вам билет на самолет, или на поезд, как вам удобнее?

– Мне все равно, – ответил Серж.

– На завтра? – спросил Абрамс

– Давайте на послезавтра, – сказал Серж, взглянув на мать, она кивнула.

–…Они прелестные ребята, – продолжала рассказывать Мариам, – очень хорошо образованные, один пишет диссертацию по культурологии, другой никак не закончит психологическое образование. Сейчас свое будущее связывают с музыкой, что в общем меня и радует, и не радует, поскольку я прожила 16 лет с их отцом певцом, и знаю, что это такое. Ведь вся его жизни прошла в этой профессии, дети слышали, как папа распевается, ходили к папе на концерты. Он не сделал особой карьеры по причине амбициозности характера. Были годы, когда их очень часто отправляли за границу, их разбивали на пятерки, и все на всех «стучали». Поскольку он был беспартийный и ни на кого не стучал, ему даже не дали заслуженного. У него нормальная судьба артиста, который не был акулой. Но он передал детям и артистичность, и умение держаться на сцене, и любовь к музыке…

– Да-да, – сказал Серж, – любовь к музыке. Это прекрасно. Прекрасно.