bannerbannerbanner
Название книги:

Постижение одиночества

Автор:
Юрий Ефименко
Постижение одиночества

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Андерсен Г.:

Говорят, ты страшно одинок. – Нет. Меня навещают старые воспоминания.

Грин А. («Дорога в никуда»):

Одиночество – вот проклятая вещь, Тиррей. Вот что может погубить человека.

М. Цветаева:

Самый мой большой ущерб – отсутствие одиночества. Я ведь всегда на людях, и днём, и ночью, никогда, ни на час – одна. Никогда так не томилась по другому, как по себе, своей тишине…

Медынский Г.А. («Ступени жизни»):

И одиночество. Да и одиночество… Я думаю о роли одиночества. Мне кажется, что здесь-то и начинается личность – когда человек живёт не тем, что ему дают, во что его тянут, вовлекают и приучают, а тем, что он, оставшись наедине, находит сам, и в себе, и в окружающем его, таком богатом, и в конце-концов, таком прекрасном мире, и в потребности, собственной, внутренней потребности подумать, послушать, ощутить и небо, и землю… Разве такое одиночество или, может быть, вернее уединение – не источник и условие внутреннего богатства человека?

Генри Дэвид Торо, американский писатель, поэт и философ:

Я никогда не встречал партнёра столь общительного, как одиночество…

Искусство одиночества

Возможно, оно действительно есть. Нажитое за века неординарными людьми всех народов и стран, даже самых слабо различимых в истории.

Возможно, только-только складывается всерьёз, произрастая из нелёгкого опыта предков, из наших собственных проб, удач и ошибок, как и предчувствия спроса потомков.

Возможно, в других мирах оно вообще из азбучных истин. И в глубинах нашей Галактики давно проходят в школах куда более важную науку – неодиночества. Как основу всей жизни для мыслящего существа.

Впрочем, я лично убеждён: сколько и как ни старайся, проблема одиночества никуда от нас не денется, как и более простые – голода, жажды, воздуха для дыхания. Быть может, на миллионы лет.

Спросить бы кого из Туманности Андромеды для надёжности, да попробуй дотянись.

А пока одиночество жестоко косит нас поперёд натуральных болезней: кого их обострением, кого ранним старением, а кого и досрочной потерей личности. Ибо мы не растения. И там, где дано приспособиться организму, никак не выйдет душе, которой нужны не еда, вода и воздух – отношения с другими!

Тем более – чутко и глубоко вочеловеченной. Такова наша собственная природа.

Заполучить одиночество – ничего проще! Без труда даётся и самое свинцовое – в окружении людьми. Слишком легко сходимся и слишком неохотно скрепляемся в дружбе и в любви. Ненадёжны и в отношениях мимолётно уличных – так редко, поскользнувшись, увидишь протянутую руку! Но и в сугубо производственных – чужой локоть скорее оттолкнёт, чем поддержит.

Другая напасть – мы воспринимаем одиночество едва ли не приговором. А куда лучше прислушаться к древнеримлянину Сенеке: век живи – век учись жить! И как бы оно ни донимало, не разлюби ни в себе, ни в других человека. Прибавляя света и тепла себе и всем. И одиночество ни за что не обернётся бедой. Первейшее дело – отобрать его у зла. Обращая в добро. В том и суть искусства – вочеловеченного одиночества. Была бы на то наша воля!

Я не сочинял наставлений. Только делюсь опытом его постижения.

Земная жизнь до половины

Страшная наша болезнь – одиночество! Тысячами ходим рядом, нужные друг другу. Важные друг для друга незаменимо. И не сходимся, не можем ни пробиться навстречу, ни удержать. И теряем. Даже то, что случайно нашли.

И она отступать будет медленно. Потруднее, чем справиться даже с раком.

31 год

Одиночество. Абсолютное и непрекращающееся. Одиночество.

Остаётся – ждать.

32 года

Что такое моё одиночество? Жить эпикурейцем в шкуре аскета!

32 года

И снова одиночество – неизбывное, неизменное, непременное. Непреодолимое. От одиночества – боль, от боли – одиночество. И нет того дела, на чём бы стоялось.

Привет тебе, бездельное одиночество! До вечного покоя. Хоть бы дотянуть.

32 года

Вечер. Стою во дворе детства. Слышу, вижу, чего никто сейчас не ведает. Да, сбылась проклятая судьба. Одинок.

Когда-то – во дворе. Теперь, знаю, – на весь мир.

32 года

Чтобы любить сегодня людей – нужно быть от них свободным (независимым). Одиноким?

32 года

Господи, сколько вокруг хороших людей, но рядом с ними скоро начну волком выть. От одиночества!!

33 года

В конце концов, это любящие тебя люди – главная опора в собственной нашей маленькой жизни. И верное спасение от одиночества.

И как же тошно, коль нет. Вдруг толкнут – замашешь руками и, оказывается, зацепиться не за кого. Да и не за что – воздух!

34 года

Мучительная потребность в одиночестве, но не среди толпы, а среди гор, лесов, степей, настойчивое желание побыть хоть немного в абсолютном одиночестве (страдаю ныне ею, как болезнью, и не могу работать, трещит голова, ничего не хочется), – не имеет никакого отношения к домыслам о человеке или творчестве.

Вырваться из безрадостных, изнуряющих отношений и обязательств – вот, что главное. Для передышки душе. И это нормально по нашему времени, ещё слишком перекошенному, с изъянами, высасывающими душевное здоровье.

Я хочу укрыться от людей хотя бы на неделю, как раз потому что люблю их. И не могу винить в полной мере, что таковы. Я знаю первопричины. А, любя, и не думаю мстить кому-либо за свою боль. Мне важно набраться сил и мужества им помогать и дальше. Любить их – моя человеческая природа. Донимать меня – их социально обусловленное несчастье.

Вот единственный разлад!

36 лет

В природе человека нет одиночества. Оно ему противоестественно. Как чума. Но коль уж мы, при колоссальном обилии лиц перед глазами, встреч и разговоров, связанностей с другими, от родственных до любовных, сплошь и рядом душевно одиноки, не стоит поражаться тому, что вдруг оказываемся последовательны – испытываем тягу к одиночеству и физическому. С того момента восстанавливается порядок вещей: одиночество становится всеобъемлющим, очевидным образом – противоестественным, и пробуждается нормальная тяга к людям, к их жизни, к их разговорам, смеху и страданиям.

Всякий нормально развитый человек отзывчив. Его отзывчивость подвижна, действенна, активна. Активность душевной отзывчивости требует много сил, энергии и времени. Расход сил, энергии и времени зачастую оборачиваются невосполнимыми потерями, коль встречная отзывчивость минимальна. Оттого – усталость. Любая усталость последуется желанием передышки – отдыха от других.

И это не умственная игра – Жизнь!

36 лет

Как поздно узнают живые, развитые люди, что самое страшное на свете, похуже потери защитных принципов, потяжелее измен, чудовищнее проклятий и болезней, – одиночество. И ничего болезненней одиночества душевного.

Потому что нет ничего лучше открытых тебе взглядов, тёплых слов, честных рукопожатий, крепких объятий, доверяемых сомнений, тайн, переживаний, болей. Непредательственности. Ибо все они верное доказательство того, что ты истинно человек, сохранивший себя человеком несмотря ни на что, и такой – не один!

37 лет

К постоянному и долгому одиночеству можно вполне привыкнуть, свыкнуться с ним и даже вообще не замечать. Пока что-нибудь не случится из ряда вон. Или не накопится в душе столько смертельной усталости, что в одиночку не одолеть.

37 лет

Но я особенно люблю людей, когда есть возможность время от времени побыть одному. Тишина и одиночество лучшее из социальных лекарств на нынешнее никчёртное время.

37 лет

И вдруг, под полуночный дождь, тоска. Давняя, заглушенная, забытая знакомка. Устал от одиночества. Но и вымотался без одиночества. И эти одиночества друг другу рознь.

39 лет

Что была жизнь Рафаэля? Кажется жизнью Моцарта – творил легко, создавал изящное. Светлый характер. «Хрупок на вид, женственно красивый». Был добр и отзывчив, деликатен и обходителен. Открыт людям.

Чем была жизнь Рафаэля ему самому? Не столь драматична, как у Леонардо да Винчи, и не столь мучительна, как у Микеланджело, своих же современников и соплеменников.

Но кто задумывался хотя бы над примером исторически более близким, более известным и доступным исследованию и осмыслению, как жизнь Моцарта? И кто задавался вопросом: отчего Рафаэль в последние годы (вряд ли он принимал их за таковые, но знал – земную жизнь прошёл наполовину) писал в основном мадонн? Заказы? Их было достаточно, чтобы не исполнять всякий. Набожность? Об особой набожности Рафаэля не слышно. Рядом с ним Микеланджело – христианский фанатик. Беспокойство воспоминаний о счастливом раннем детстве с тоской по любимой матери? Быть может. Следование отцу-художнику, кто оставил после смерти Мадонну Маджи? Возможно.

Но этого мало, чтобы так сосредоточиться на совершенствовании, одарившем мир «Сикстинской мадонной». К тому же неизвестно, насколько сам он высоко оценивал это своё творение, думая о новых и, по его замыслу, более совершенных. А, быть может, она его Реквием?

О своих глубочайших переживаниях истинные художники менее всего говорят, и особенно – своим ученикам, последователям, поклонникам. Жизнь Рафаэля – не менее загадка, чем жизнь Леонардо да Винчи. Лишь другая.

Стремительный путь к славе, всеобщее почитание, благосклонность власти, преданность возлюбленной – во всём достаток для счастливого художника. Всё, что необходимо высвобождению для творчества!

И над всем этим великолепием – неуловимое одиночество, не менее острое и напряженное, чем у Леонардо и у Микеланджело. Доказательства?

 

Одиночество среди людей (в тесноте их окружения!) – самая скрытая из тяжких болезней. И не просто разглядеть приметы. Это посредственность вопит о своём одиночестве, виня в нём весь мир. Гений – работает. Он над одиночеством даже в такой пустоте окрест, какая выпала Рембрандту.

Но у всякого развитого человека, у каждого подлинно талантливого художника есть и должно быть особое чувство, которому не столь важно признание его заслуг (как и грохот несправедливых суждений). Куда дороже понимание. В каждом его дне и часе, в творчестве, в передышке, в победах и неудачах.

Форнарина была счастливейшей из возлюбленных. Ученики – счастливейшими из учеников, кому в эпоху Возрождения сравниться разве что с ближайшими из учеников Леонардо да Винчи. Его друзья…

Они были? Поклонник ещё не друг. Скорее ревнивый слепец. Да, у Рафаэля не было очевидных врагов, как у других. Но на кого он мог опереться в сомнениях? К кому стучался в печалях? Покровители для того и вовсе не годятся.

И это ли ещё – одиночество?

Рафаэль был счастлив безоговорочно, пожалуй, одним – душевным здоровьем. Каким оно виделось со стороны.


Издательство:
СУПЕР Издательство