Глава первая
Черная косметичка
Все, что приказывал режиссер, Ворохтин делал скрепя сердце. Потому что приказы, с точки зрения здравого разума, были нелепыми. Зачем, спрашивается, мерить давление участникам шоу перед самым отплытием, если он уже делал это час назад? И зачем проверять пульс? Что это даст? А пальпировать подчелюстные лимфоузлы – вообще идиотизм в высшей степени! Даже самый никудышный лекаришка, увидев этот эпизод по телевизору, наверняка станет плеваться и хихикать над тупостью главного врача и спасателя «Робинзонады».
И вообще, сама задумка этого телевизионного шоу неудачна. Неужели стране будет интересно следить за тем, как пятеро взрослых людей по одиночке выживают на маленьких необитаемых островах, разбросанных по заповедному Карельскому озеру? Как дяди и тети жрут крапиву, червяков и улиток, спят на еловых ветках и прячутся от дождя под листом борщевика?
Насмешка над благами цивилизации, не более того. Ворохтин ни за какие деньги не стал бы обрекать себя на такие муки и унижения. Даже за один миллион рублей, обещанный организаторами шоу победителю соревнования. Здоровье и достоинство дороже. В этом он, как профессиональный спасатель, был убежден.
Но договор есть договор, и Ворохтин продолжал выполнять свои обязанности, с умным видом щупая подчелюстные лимфоузлы у рослого авантюриста.
– И вот первый участник робинзонады готов к старту! Это Александр Бревин! – захлебываясь от искусственного волнения, вещал в микрофон главный режиссер и ведущий программы Арам Иванович Саркисян. – Начинается жеребьевка! Сейчас он опустит руку в шляпу, где лежат пять жетонов с номерами островов…
Сухощавый, не по годам плешивый оператор Чекота, не отрываясь от окуляра видоискателя, на полусогнутых ногах пошел по кругу, снимая, как Бревин опускает руку в шляпу и вытаскивает оттуда круглый жетон.
– Номер пять!
– Остров номер пять! – громко возопил Саркисян, выхватывая из руки Бревина жетон и поднимая его над головой. – Это самый уделенный от нашей базы остров! Географическое название – Косая Заводь! Площадь – два с половиной квадратных километра. Растительность – смешанный лес.
– В-в-вау! – неизвестно чему радуясь, издал Бревин и, несмотря на свой внушительный вес, высоко подпрыгнул, словно обезьяна.
Саркисян уже сунул микрофон под нос Бревину.
– Александр, как вы себя чувствуете?
– Как космонавт! Я давно собирался как бы сесть на диету, но воли не хватало. А сейчас я просто в отпаде: и похудею, и бабки получу! – пританцовывая и энергично жуя жвачку, ответил Бревин. Он неимоверно растягивал гласные, проглатывал согласные, да еще гундосил. Разобрать его слова его было нелегко.
– Вы уверены в своей победе? – брызгал слюной Саркисян.
Оператор приблизился к Бревину, снимая крупным планом его розовое от возбуждения и пива лицо.
– Не то слово! Я знаю, что выиграю. Как говорила моя маманя, пока толстый сохнет, худой сдохнет. И еще, пользуясь случаем, я хочу передать привет самой клёвой девчонке на свете Ритке. Зайка, труднее всего на острове мне будет пережить половое воздержание. Не волнуйся, вернусь с победой! Готовься на Канары!
Оператор отошел, снимая общий план. Ассистент отвел Бревина в пластиковую кабинку, где он переоделся в пятнистую униформу. Едва он вышел, оглядывая чрезмерно длинные рукава куртки, ему сунули в руки большой пластиковый пакет с надписью «Робинзонада».
– В этом пакете находится все, что разрешается взять с собой на остров нашим отважным робинзонам, – скороговоркой стал комментировать Саркисян, глядя на объектив камеры с пол-оборота, через плечо, что, по его мнению, должно было смотреться интригующе и свежо. – Это тесак, котелок, зажигалка, одеяло, коротковолновая рация и сигнальная ракета для вызова спасателей.
– А если, пардон, ракета не сработает? – спросил Бревин, с удовольствием позируя перед камерой.
– В этом случае затребовать помощь можно будет также через телекамеру и по радиостанции. В этом нет принципиальной разницы, – пояснил Саркисян. – Но напоминаю вам, уважаемые телезрители, что едва нога спасателя ступит на берег острова, как робинзон немедленно выходит из игры, независимо от того, получил он помощь или нет.
Саркисян говорил гладко, с интонацией праздничного оптимизма. Это был подвижный, кругленький коротышка, похожий на доброго Бармалея с длинными пушистыми ресницами. Правда, когда сюжеты Саркисяна выходили в эфир, разница в росте между ним и его рослыми героями была совершенно не заметна. В чем заключался фокус, члены съемочной бригады не знали. Не менее удивительная метаморфоза происходила и с плешью на темечке Саркисяна, которая на телеэкране выглядела столь же отчетливо, как и Крабовая туманность из созвездия Водолея, если на нее смотреть невооруженным взглядом в солнечный день.
Характер у ведущего был не в меньшей степени переменчив. Саркисян взрывался, если ему казалось, что никто не понимает замысла нового проекта, но быстро и легко отходил, когда признавался себе, что тоже не врубается в этот замысел. Подписав с Ворохтиным договор, Саркисян распил с ним бутылку армянского «Ахтамара» и перешел на «ты». Когда вслед за этим он открыл бутылку «Арарата», то признался Ворохтину, что идея робинзонады выстрадана им на личном опыте, так как много лет назад он потерпел крушение в Каспийском море и несколько дней жил на необитаемой песчаной отмели, питаясь ракушками и стеблями камышей…
На медосмотр вытолкнули второго робинзона. Это был нескладный, низкорослый юноша в очках, в несвежей, потерявшей форму синей майке и бейсболке с большим козырьком. За его спиной болтался небольшой рюкзачок. Ворохтин мысленно окрестил его Ботаником. Эта кличка приклеилась к юноше удивительно легко, и на базе иначе его никто не называл.
– Позвольте полюбопытствовать, дорогой сеньор Робинзон! – заигрывающим голосом произнес Саркисян, похлопывая по рюкзачку. – А что это у вас за спиной?
– Ничего запрещенного! – с готовностью ответил молодой человек, торопливо скидывая рюкзачок с плеч. – Могу показать. Энциклопедия по биологии, учебник английского и справочник по БЕЙСИКу.
– Стоп! – крикнул Саркисян оператору. – Это хороший момент. Дать свет! Рюкзак крупным планом, затем отъезд. Готовы? Мотор!!
– В кадре! – отозвался Чекота.
Саркисян повернулся к объективу, опустил руку юноше на плечо и, медленно пошел с ним на камеру.
– Эх, если бы у Робинзона Крузо оказался с собой справочник по БЕЙСИКу, да еще и словарь по Фортрану, разве просидел бы он четверть века на необитаемом острове?.. Условия нашей игры не менее жестокие, господа! Никаких личных вещей! Ни-ка-ких!.. Стоп!
Саркисян взял у юноши рюкзачок и протянул его ассистенту.
– В камеру хранения! И поторопимся! В кадре берег. Продолжается медосмотр. Участник занимает место напротив врача. Поехали!
Ботаник осторожно опустился на складной стульчик, едва не опрокинув острыми худыми коленями столик. Ворохтин надел ему на руку манжетку сфигмоманометра и принялся накачивать грушу. Молодой человек с напряженным вниманием смотрел на цифры, бегущие по электронному табло.
– Вот врач осматривает второго участника нашего грандиозного шоу! – продолжал тараторить Саркисян, прохаживаясь перед складным столиком и путая провод микрофона. – Напомню телезрителям, что призовой фонд составляет один миллион рублей! Один миллион! Это огромные деньги! И получит их тот участник, который продержится на острове без посторонней помощи дольше всех. Ежедневно, в полдень и в шесть часов вечера, робинзоны будут включать телекамеры и подробно рассказывать нам о том, как они выживают в экстремальных условиях… А теперь мы прерываемся для рекламного блока. Оставайтесь с нами!
На телекамере не успела погаснуть красная лампочка, как Саркисян кинулся к Ворохтину и принялся колотить микрофоном по столу.
– Что ты сидишь, уставившись в одну точку?! – закричал он.
– Давление меряю, – ответил Стас.
– К черту давление! В кадре не должно быть статичных фигур! Делай что-нибудь! Двигайся, шевели руками, стащи с него майку, посмотри ему в рот…
– Зачем? – сохраняя завидное спокойствие, ответил Ворохтин.
– Чтобы найти кариес, черт тебя возьми!
– Ну, найду. А что потом? Пломбировать?
Саркисян даже задохнулся от гнева. Он повернулся к оператору и ассистентам, развел руками и покрутил головой.
– Не понимает, – произнес он жалобным тоном, будто искал сочувствия и поддержки. – Человек не понимает, что мы здесь делаем! Уж конечно мы не будем пломбировать ему зубы! Твоя роль заключается в другом, дорогой мой! Присутствие врача и строгий медицинский контроль должны придать нашему шоу ощущение драматизма и опасности… Нахмурь же брови, черт тебя подери! Чему ты улыбаешься?
– У вас на голове бабочка сидит.
– К черту бабочку! Где ассистенты? Готовьте третьего участника! Запускайте Лену! Леночка!.. А ты перестань улыбаться! Мне сейчас нужен не врач, а актер! А будешь сопротивляться, получишь по морде!.. Всё, собрались! Мотор!!
– В кадре!
Короткая перепалка немного разрядила атмосферу и придала ей столь необходимый для шоу оттенок динамизма и быстротечности времени. Ботаника отправили переодеваться в униформу, а его место заняла молодая женщина со скуластым лицом и впалыми щеками. Она была худенькая, жилистая и очень подвижная. Короткая, под мальчика, стрижка подчеркивала ее крупный и вытянутый нос, но женщина по этому поводу ничуть не комплексовала и без натяжки улыбалась.
– Лена, почему вы решили принять участие в нашем шоу? – спросил ее Саркисян.
– Я люблю одиночество, – ответила женщина, в то время как Ворохтин пытался заглянуть ей в рот.
– Вы такая хрупкая и беззащитная на вид, – не вполне точно подметил Саркисян. – Не боитесь остаться один на один с грозными и враждебными силами природы?
Ворохтин попытался засучить рукав и оголить руку Лены для манжетки сфигмоманометра, но женщина, увлеченная разговором с Саркисяном, не понимала намерений врача, и все время одергивала рукав книзу.
– Человек – дитя природы, – отвечала она, сверкая улыбкой. – И потому в ней не может быть ничего враждебного для нас.
«Ну и черт с ним, с давлением! – подумал Ворохтин. – Проверю на вшивость».
В какой-то момент рука Лены оказалась в его ладони. Женщина по-прежнему разговаривала с Саркисяном и не смотрела на Ворохтина, но врач почувствовал, что ее пальцы разжимаются. Через мгновенье в его руке оказался маленький и крепкий бумажный скатыш. Съемка тем временем продолжалась, и Ворохтин не решился испортить запись своим нестандартным поведением. Он сжал скатыш и незаметно убрал руку со стола.
Лене достался Первый остров, деревья на котором можно было пересчитать с базы даже без бинокля.
Четвертым участником был молодой человек с узким лицом и короткой прической. Плечи его были покатыми, отчего казалось, что туловище, постепенно, сужаясь, плавно переходит в шею. Он предстал перед камерой в тренировочных брюках и тельняшке без рукавов, которая невыгодно подчеркивала его тонкие руки и выпирающие ключицы. Ворохтин, чтобы не повторяться, послушал его спину через фонендоскоп.
– Если я не ошибаюсь, вы – десантник? – спросил Саркисян.
Парень неторопливо сложил руки на груди, чтобы хоть как-то выделить слаборазвитый бицепс.
– Десантник, – кивнул парень.
– Как вы отметили недавний день ВДВ?
– До сих пор кулаки болят, – недвусмысленно ответил он.
Саркисян повернулся к камере:
– Наше шоу – только для настоящих мужчин! В борьбу за выживание включается десантник Сергей Лагутин! – Снова поворот, и микрофон едва не коснулся губ десантника: – Вам выпал Второй остров. Что вы можете сказать по этому поводу?
Лагутин усмехнулся.
– Первый, Третий… Какая разница? В любом случае это детская забава. Просто я хочу купить крутую «тачку» и приличную охотничью винтовку с оптикой, чтобы охотиться на носорогов в Кении. А на это нужны деньги.
– Вы уверены в своей победе?
– А разве тут есть достойные соперники?
– Браво! Какой оптимизм! Какая уверенность в своих силах! А вас не смущает, что по соседству с вами будет бороться за победу очаровательная Леночка?
– Если ей станет грустно, я обязательно навещу ее.
– Ха-ха-ха! Прекрасная шутка! Прекрасная, если учесть, что температура воды в озере – всего плюс семь! – воскликнул Саркисян, заполняя собой весь кадр. – И все же я напомню: если робинзон покинет свой остров, он немедленно выбывает из соревнования. Увы, сойдет с дистанции и тот игрок, чье одиночество будет нарушено вторжением на остров гостя.
Последним участником оказался немолодой мужчина пенсионного возраста, похожий на рыболова-спортсмена. От волнения он потерял дар речи, и Саркисяну никак не удавалось его разговорить.
– Ваше имя?
– Павлов.
– Кем вы работаете?
– Пенсионером.
– Чем вы будете заниматься на острове?
– Рыбалкой.
– Вы полагаете, вам удастся поймать рыбу без крючка и лески?
– Я только таким образом и ловлю…
Наконец, все пятеро участников, переодетые в униформу, с пакетами в руках, выстроились на берегу перед моторной лодкой.
– До старта нашего грандиозного шоу остается всего несколько минут! – неутомимо говорил в микрофон Саркисян. – Пятеро отважных людей добровольно погружаются в экстремальные условия, чтобы доказать: возможности человека безграничны, если не угасают любовь к жизни и вера в победу …
Он первый сел в моторку и занял место на носу. За ним в лодку стали забираться участники. Оператор Чекота, не замечая, что шлепает ботинками по воде, снимал, как Бревин подает руку Лене и помогает ей запрыгнуть на корму.
Ворохтин стоял в группе ассистентов и смотрел, как «робинзоны» прощаются с большой землей. Когда моторка отчалила, он сунул руку в карман комбинезона и вынул оттуда бумажный скатыш. Осторожно, чтобы не порвать, развернул его и прочел фразу, написанную торопливо и простым карандашом: «Если получите от меня сигнал о помощи, пожалуйста, прихватите с собой черную кожаную косметичку, которая лежит во внутреннем кармане моего рюкзака. Заранее благодарна!»
Глава вторая
Лагутин
Лагутин стоял на самом краю обрыва, с которого торчали спутавшиеся корни деревьев, напоминающие неухоженную бороденку. Моторная лодка, на которой он приплыл сюда, медленно отчаливала от берега, оставляя на зеркально-гладкой воде идеально ровный контур конуса.
– Желаем удачи! – кричал с лодки Саркисян.
Помощник режиссера запустил мотор, лодка развернулась и помчалась к очередному острову. Лагутин продолжал стоять на берегу, провожая взглядом оператора, который, пристроившись на корме, продолжал съемку, и на камере ярко светился малиновый огонек.
Этот человек, застывший в позе снайпера с камерой на плече, вдруг вызвал у Лагутина паническое чувство страха. Он едва не кинулся в кусты, стоящие рядом. «Нервы ни к черту!» – подумал Лагутин, еще раз вяло помахал удаляющейся моторке, а потом кинул на траву пакет со снаряжением и сел рядом.
Старт дан. Время пошло. Теперь можно расслабиться и успокоить дыхание, чтобы частота сердечных сокращений пришла в норму. Редкие удары сердца – это энергосберегающий режим. Как во сне. Замедлено дыхание, замедлен обмен веществ. Это значит, что организму требуется меньше кислорода, меньше воды и меньше пищи. Меньше пищи – это самое главное…
Лагутин никогда не был десантником, а выживать умел, пожалуй, лишь на уровне опытного туриста. Та бравада, с которой он говорил в микрофон, была всего лишь бравадой. Маска самоуверенного болвана. Этого захотел Саркисян, и Лагутин сыграл роль супермена. На самом же деле Лагутин был вечным неудачником и трусом. Он прекрасно знал об этих своих качествах, и никогда не пытался обмануть себя. Лагутин отчетливо представлял, что испытание предстояло серьезное. Продержаться на острове дольше всех – отнюдь не детская игра. А победить надо. Во что бы то ни стало он должен победить.
Лагутин шлепнул себя ладонью по щеке и посмотрел на окрасившиеся кровью пальцы. Первый комар уже вкусил человеческой крови. Его ненасытных сородичей долго ждать не придется. Слетятся со всего острова, облепят лицо, руки, шею, вонзят в кожу свои тонкие иглы и начнут выкачивать кровь. И ничем их не испугаешь – ни дымом, ни хвойной смолой. Будут пикировать на теплую кожу, под которой пульсирует кровь, как истребители, пока она не покроется кровоточащей коркой, похожей на маску для фильма ужасов. И так каждый день, каждую ночь эта армия кровососов будет без устали атаковать, доводя до исступления и бешенства.
Он расковырял палочкой землю. Поплевал в лунку, размял сырую глину и стал тщательно размазывать ее по лбу, щекам и подбородку. Когда глина подсохнет, она образует корочку, которую ненасытные твари пробить не смогут.
Обмазав лицо и шею, Лагутин застегнул все пуговицы на курточке и поднял воротник. Теперь порядок. Первая проблема решена. Теперь, пока еще светло, надо побеспокоиться о ночлеге. Холодная ночевка сильнее голода отравляет настроение и подавляет волю.
Лагутин подхватил пакет и, пробившись через густые заросли бузины, вышел на полянку, на которой с легкой руки организаторов шоу был оборудован «телецентр». На краю поляны росла сосна. На ней был укреплен штатив с камерой слежения, вроде тех, которые торчат под потолком в торговых залах и банках. Под камерой была прибита полочка, на которой лежали заряженные аккумуляторы в герметичных упаковках. Еще ниже, на проводе, болтался включатель. Над всей этой конструкцией нависал жестяной козырек, предохраняющий от дождя.
Сейчас камера не работала. Включить ее Лагутин должен был ровно в шесть вечера и, устроившись посреди полянки, жизнерадостным голосом рассказать о своих первых впечатлениях о жизни на острове. Этот сюжет улетит в базовый лагерь, где его подправят в монтажной, перекроят, нашпигуют глупыми комментариями Саркисяна, после чего запустят в эфир. И на вымазанную в глине физиономию Лагутина будет смотреть вся страна, с алчным нетерпением дожидаясь, когда его щеки покроются щетиной, а под глазами появятся синие круги, и губы побледнеют, и голос будет все более тихим и слабым, и он начнет демонстративно жрать жареные желуди, червей и слизняков… И чем страшнее будет деградация, тем больше жадных взглядов вопьется в телеэкраны: «Смотрите, смотрите! И в этой берлоге он живет! И здесь же, наверное, отправляет естественные надобности. А в этом грязном котелке он варит суп из пиявок! И вылавливает их двумя сосновыми палочками. Какой дикарь! А всего две недели назад это был довольно приятный молодой человек!»
«Хрен вам! – подумал Лагутин, необыкновенно ярко представив себе кухню, заставленный тарелками и салатницами стол, и сытых людей, которые уставились в телевизор. – Я не буду жить на вашей сцене. В правилах не указано, где строить жилище».
Он вытряхнул содержимое пакета на траву, взял тесак и, оглядевшись по сторонам, направился к могучей лиственнице. Подойдя к ее стволу, Лагутин вогнал лезвие в кору и принялся нарезать ее продольными полосами. Затем сделал горизонтальные насечки и стал аккуратно сдирать кору кусок за куском.
Одинаковые, слегка изогнутые «пластины» он сложил стопкой на самом краю поляны, куда не мог достать взгляд объектива. Расчистив там же площадку, Лагутин вбил в землю две крепких рогатины, закрепил на них несущий брус и по обе стороны от него уложил жерди. В качестве стропил он использовал прямые, как копья, стволы молодой рябины, привязывая их к жердям сухой лозой. Когда получилась вполне крепкая и просторная «клетка», Лагутин стал обкладывать ее снизу вверх кусками коры, наслаивая их друг на друга, как черепицу.
Работа это была трудоемкая, потому как каждую «черепицу» надо было тщательно закреплять на стропилах. Но до темноты времени еще было достаточно, и Лагутин не боялся, что первую ночь на острове ему придется провести под звездным небом. И думал он вовсе не о предстоящем ночлеге, а о той жизни, которую оставил на большой земле.
Он вспоминал, каким доверчивым и наивным был, когда решил перегонять из Германии автомобили престижных марок по предоплате. Два раза получилось все гладко, как в сказке: сначала взял у заказчиков деньги, одну за другой пригнал «Ауди» и «БМВ», отдал их заказчикам и, подсчитав «навар», размечтался о серьезном бизнесе. И тут наудачу судьба столкнула его с деловым мужичком, который без лишних формальностей отслюнявил ему тридцать тысяч баксов в качестве предоплаты за два подержанных «мерседеса»…
То, что этот мужичок его подставил, Лагутин понял слишком поздно. Его ограбили по дороге в Германию, очистили карманы и отбили почки. Мужичок навестил его в больнице и, пожелав скорейшего выздоровления, добавил, что «счетчик включен», тридцать тысяч баксов необходимо вернуть через неделю. Он оставил свою визитку, приветливо помахал рукой и ушел.
У Лагутина не было ни денег, ни чего-либо другого, пригодного для продажи. Даже квартиры своей не было – он жил у тетки. Пытался занять у друзей, но друзья его большей частью были такими же неудачниками, как и он сам, и больших денег никогда не имели.
Прошло десять дней. Лагутин решил, что мужичок проникся к нему состраданием и дал еще время. В какой-то мере он оказался прав. Поздним вечером Лагутин зашел в свой подъезд и тотчас услышал два приглушенных выстрела. Ему на голову посыпалась штукатурка. Несколько мгновений он продолжал стоять, как соляной столб, подпирая собой почтовые ящики и глядя на лестничную площадку, освещенную тусклой лампочкой. Наконец, увидел молодого человека в черной футболке и с пистолетом в руке. Тот спокойно прошел мимо ошарашенного Лагутина к выходу, в дверях остановился и сказал: «Это последнее предупреждение. У тебя есть еще неделя!»
Когда незнакомец растворился в ночной улице, Лагутин отошел от стены и обернулся. Две пули вошли в стену в сантиметре над его головой.
Он понял, что если не найдет деньги, то его очень скоро похоронят. Исчезнуть, затеряться на просторах страны он не мог, иначе подставил бы под удар несчастную родственницу. Возможно, Лагутин нашел бы какой-нибудь выход. Не исключено, что он впал бы в отчаяние и объявил бы войну своим вымогателям. Но уже на следующий день Лагутин увидел по телевизору объявление о наборе участников в экстремальное шоу «Робинзонада» с премиальным фондом один миллион рублей. Не задумываясь о последствиях, Лагутин позвонил мужичку, сказал, что через две недели отдаст ему долг, и этим же вечером уехал в Карелию.
И вот он на острове. Уже прошло два часа, как отчалила моторка, и он остался один. Все колебания и сомнения остались в прошлом. Лагутин думал о будущем. Его волю не сломать. Он обязательно победит! Другого ему не дано. Сойти с дистанции и вернуться домой без денег, значило подписать себе смертный приговор. И потому Лагутин будет сидеть на этом острове до тех пор, пока не сломаются все его соперники. А он знает, как выжить. У него за плечами десятки туристических походов. А самое главное – у него есть цель, ради которой они готов на все.
…Было уже четверть шестого, как Лагутин закончил покрывать кровлей из коры скаты своего жилища. Торец шалаша он закрыл пленкой, разорвав по швам полиэтиленовый пакет, и замазал места соединения глиной. В качестве «двери» он использовал большую еловую «лапу». Земляной пол внутри шалаша тоже сначала застелил хвойными ветками, затем накидал сухой травы и мха. Сверху расстелил одеяло. Залез внутрь, лег на ложе и даже глаза прикрыл от удовольствия. Крыша надежная, сухо, не дует. Пятизвездочный отель!
До первого сеанса связи оставалось еще полчаса, и Лагутин стал собирать хворост для костра. Из крупных речных камней он сложил очаг, по обе стороны от него забил в землю рогатины, навесил перекладину из сырого орешника и нацепил на него котелок. Новенький, блестящий, он немедленно вызвал ассоциации с вкусной походной пищей, и Лагутин тотчас почувствовал, как нарастает и усиливается голод.
«Завтра к вечеру на берег попросятся как минимум двое, – подумал Лагутин. – А через три дня – оставшиеся… Тем не менее, даже три дня я должен что-нибудь жрать».
Вооружившись тесаком, он посмотрел вокруг, раздумывая, в какую сторону пойти на поиск чего-нибудь съестного. Перед жеребьевкой участникам робинзонады показывали аэрофотоснимки озера. В принципе, острова мало отличались друг от друга и по размерам, и по растительности. С высоты они напоминали мшистые кочки, раскиданные посреди большой лужи. Каждая такая «кочка» достигала как минимум двух километров в диаметре.
Первым делом Лагутин срубил под корень молодую рябину и сорвал с нее все ягоды. Плоды были еще бледно-красные, крепкие и горькие, и все же это был источник витаминов. Кинув одну ягоду в рот, Лагутин стал ее посасывать, как леденец. Что ж, вполне съедобная гадость. Набить ею желудок довольно трудно, зато горечь приглушит голод. Наполнив карманы ягодами, Лагутин медленно пошел вглубь леса.
Плотные заросли кустов и участки труднопроходимого валежника чередовались с открытыми светлыми полянками, утыканными булыжниками. На одной из таких полянок Лагутин нашел целую плантацию фиолетовых саранок с растрепанными, загнутыми кверху лепестками. Он опустился на колено, медленно потянул за стебель цветка и выдернул луковицу. Отсек ее от стебля и сунул в карман. Где-то Лагутин читал, что мясистая луковица саранки вполне съедобна и даже вкусна, если ее испечь в золе или сварить.
Он оперся рукой о белый, теплый от солнца валун, и только хотел встать, как вдруг отдернул руку и посмотрел на ладонь. Мелкий желтый песок налип на нее. Лагутина что-то насторожило. Он склонился над валуном, внимательно рассматривая его пористую, как у сахара-рафинада, поверхность, слегка присыпанную песком, словно панировочными сухарями. «Ерунда, – подумал он, оглядываясь по сторонам. – Мало ли…»
Решив, что обязательно вернется сюда, отведав вареной луковицы, Лагутин пошел дальше. Внезапно сосны расступились, блеснула вода, и Лагутин вышел к заводи. Здесь горланили лягушки, шлепали по листьям кувшинок серебристые рыбешки и шуршали в камышах какие-то птицы. «Как бы мне здесь не поправиться», – с веселым оптимизмом подумал Лагутин, глядя на заводь, как на витрину гастронома. Сорвав молодой побег рогоза, он надкусил его нежный, сладковатый стебель и, ободренный, пошел по влажному заболоченному берегу к большой воде.
На широком песчаном пляже, который пронизывал разгулявшийся ветерок, он остановился, сел на корявый плавун. Это был западный берег острова, и волны обработали его куда сильнее, чем северный. Многие сосны, не выдержавшие борьбы с водой, рухнули на пляж. Их могучие корни еще оставались на обрыве, а кроны уже лежали в воде. Стволы напоминали мосты, образуя мощные своды. Под ними можно было бы соорудить неплохое жилище, но место было сырое и ветреное. Впереди, откуда катились волны, будто прямо из воды, росли длинные березы и сосны. Это был Четвертый остров, ставший пристанищем для рыболова Павлова.
«Сколько до него? – подумал Лагутин, впрочем, без всякой практической цели. – Километр? Или два?»
Он приставил ладонь ко лбу, чтобы заходящее солнце не слепило глаза, и стал всматриваться, надеясь увидеть сутулую фигуру немолодого робинзона. Но не смог рассмотреть ничего, кроме стволов деревьев, темно-зеленых пятен кустарников и зарослей рогоза, похожих на торчащие из воды копья рыцарей.
«А ведь там тоже в изобилии рыбы и всякого подножного корма, – подумал Лагутин. – И на Первом, и на Пятом островах то же самое. И все участники, сытые и сонные, будут сидеть на своих островах неделю, две, три… Им все равно, а у меня «счетчик»»…
Он вскинул руку и посмотрел на часы. До начала записи оставалось пятнадцать минут. Пора! Лагутин встал и пошел вверх по сыпучему склону. «Что-то настроение у меня упало, – подумал он. – Нехорошо показываться перед телезрителями с такой кислой физиономией. Надо через силу улыбаться и говорить, что всю жизнь только и делал, что мечтал жить на необитаемом острове!»
Поднявшись на обрыв, он оглянулся и еще раз посмотрел на соседний остров – на этот раз с неприязнью и даже ненавистью.