Пролог
1
Падающие звёзды – зрелище насколько красивое, настолько и обыденное. Такое случается каждый год, и, если специально заниматься наблюдениями, то можно увидеть много интересного. Но миг сгорания краток. Только мгновение нашим глазам представляется обломок неба, падающий в бездну, а потом – ничего. Краткая, но яркая жизнь, и сразу – забвение смерти. Кто не стремится к такому?
Хочу обратить ваше внимание на другой космический объект. Вот он рассекает бесконечные просторы вселенной, горя, словно маленькая звезда, но не сгорая. Он на огромной скорости несётся к голубой планете. Его путь не похож на траектории космических собратьев. Те зависят от случайностей непредсказуемого пространства, а он несётся по абсолютной прямой. Эдакий космический экспресс, запущенный чьей-то незримой рукой.
На земле ни один наблюдатель так и не заметил этот объект до тех пор, пока тот не соприкоснулся с атмосферой. Слишком уж мал он был. Однако в те несколько секунд, что он преодолевал воздушную оболочку нашей планеты, его видели все, чей взгляд ловил падающие звёзды.
Объект не сгорел, как миллионы его собратьев, он даже не потерял ни грамма массы. Узнай об этом тогда кто-нибудь из наблюдателей, он, вероятно, сильно удивился бы, но болид упал в таком месте, где его можно было искать годами, причём, с абсолютно нулевым результатом.
Это было красиво: сверкающий шар, рассекающий сумеречное небо… Сколько желаний было тогда загадано? Но самое интересное не в этом. Вот если бы Вы могли взглянуть на этот обломок материи сверху в момент падения, то, по всей вероятности удивились бы ещё больше, чем тому, что он не сгорел в атмосфере. Во-первых, – он приземлился мягко, сбросив в один миг скорость, словно и не весил ничего, и не притягивала его земля. А во-вторых, – он не вызвал сиюминутных катаклизмов в месте приземления. Вот только воздействие всё равно было оказано, на другом уровне. Волна чего-то незримого и нематериального устремилась от него во все стороны, обошла планету, вызывая сокрушительные бедствия, и вернулась к нему. Затем воцарилось спокойствие.
2
Сейчас я не скажу, зачем так подробно рассказал о каком-то там метеорите, или зачем вообще пишу всё это. Вы поймёте, когда повествование окончится. Может быть. По крайней мере, я надеюсь на это.
События, о которых я хочу вам рассказать, разворачивались без малого сорок лет назад. Все эти годы ушли у меня на то, чтобы осознать, что же случилось на самом деле.
Вы помните, как мы жили сорок лет назад? Тогда, когда двадцать первый век только вступал в свои права? Когда каждый имел в своей душе обиду на кого-то? Молодёжь меня не поймёт, поскольку на её памяти человечество жило дружно и счастливо, не имея потребности в негативных эмоциях. Но люди за шестьдесят вспомнят. Те, кто застал Последнюю Войну. Кто каждый день выяснял с кем-то отношения, а в особенности, те, кто успел познакомиться с пенитенциарной системой до того, как её упразднили за ненадобностью. Наша молодёжь знает о тюрьмах только из фильмов ужасов и думает, что это лишь хитрая выдумка сценаристов «чтобы пострашнее было».
Но я-то помню, какой была жизнь. И я знаю, что послужило такой резкой перемене в отношениях между людьми. Более того, я – единственный на всей планете, кто знает всё об этом.
Я не спешил делиться своими знаниями, однако время подоспело. Передо мной лежат полуистлевшие записные книжки моих давно почивших друзей, и события тех дней встают перед глазами, как будто вчера.
Вот он я – двадцатипятилетний паренёк, питающий большие надежды, влюблённый… Тогда мне казалось, что мир лежит у моих ног…
О, Боже, как давно это было!
Или недавно?
Часть I: Злиться
Глава первая. Семеро друзей
1
Узкая улица, зажатая тёмными, словно заброшенными, и мрачными домами, освещалась только лунным светом. Полная, холодная и надменная глыба на небе издевалась, извращая всё, на что падал её свет, меняя очертания. Она хотела пугать.
Я признался себе, что это получалось у неё очень даже неплохо. Но самое противное, что на дорожном покрытии передо мной она оставляла свою дорожку, и какая-то неведомая сила, которую я не мог ослушаться, тянула меня по ней.
Всё окружающее было очень странным, но воспринималось нормально. Хотя… небо, нависавшее надо мной чёрным куполом, лишилось всех своих звёзд-глаз (или звёзд-украшений, кому, как больше нравится). Словно слепой щенок, жалось оно к земле. Такими же чёрными и сиротливыми выглядели громады зданий. Под ногами брусчатка, а во всём теле только одно желание: идти вперёд.
Зачем? Я должен помочь кому-то. Но кому? И чем? На этот вопрос я мог найти ответ только там, где кончалась лунная дорожка, и начиналось… что?
Ноги несли меня вперёд. Сердце судорожно билось. Мысли в такт ему лихорадочно носились в моей голове, не удосуживаясь остановиться ни на мгновение.
Лунная дорожка исчезла, притом луна продолжала висеть на своём месте. Впереди очертился контур (да нет там никакого контура – кричал разум) некой субстанции. Она была чёрной, но настолько, что выделялась своей чернотой из всего окружающего. Меня пробила дрожь. Абсолютная чернота: клубящаяся, с перетекающими границами – я к этому стремился?
Моя глотка честно хотела закричать. Но не смогла. Ноги по-прежнему с завидным упорством приближались к этому. Из непроницаемой массы выглянули отростки и руками страждущих потянулись ко мне.
Помоги…
Помоги.
Помоги!
Помочь? Этому? Как?
Что я могу сделать, когда моё сердце почти разрывается от страха. Чернота тянула меня к себе. Леденящий ужас охватил, словно намереваясь пережевать раньше, чем сделает это клубок с отростками.
Меня притянуло почти вплотную, и вот тут я вдруг смог кричать…
2
Первое сентября.
И я закричал. Что было сил. Темнота была настолько плотной, что на мгновение мне показалось, что и сам я ослеп.
– А-а-а!!! – работала моя глотка за троих, выхватывая весь воздух из лёгких.
– Ренат, что с тобой?
Заботливый и обеспокоенный голос, прозвучавший совсем рядом, настолько контрастировал со всем, виденным мною сейчас, что я заорал ещё громче.
– Да успокойся ты! – Нотки раздражения, или мне только послышалось? – Это всего лишь сон, успокойся.
Легко сказать: «успокойся», а когда тебя затягивает чернота, какое там к чертям собачьим спокойствие?
Но орать я перестал.
– Вот так-то лучше, – с облегчением сказал голос.
Ко мне стало возвращаться чувство реальности. Заботливые и горячие ладони легли на мои плечи. Вспомнил, как меня зовут (с подсказкой, правда), увидел бледное пятно лица сбоку. Лана, моя девушка. Я в нашей общей комнате, и сейчас (крупные красные цифры парили в метре над полом) начало четвёртого утра.
– Это только сон, – повторила Лана.
– Очень уж реальный был сон, – попытался я оправдаться.
– Пить надо меньше, – сказала Лана и откинулась на подушки.
Я чуть-чуть посидел, подумал, и решил сделать то же самое. Девушка моментально прижалась ко мне всем своим горячим обнажённым и очень соблазнительным телом.
– Как же ты меня напугал, – прошептала она на ушко.
– Я и сам испугался, – обнял её, но целовать не спешил, ведь она меня обидела. – Кстати, я не пью, а вчера собралась вся компания, что мне теперь, язвенником обозваться?
– Тем не менее, вчера ты был не в силах, – многозначительно произнесла Лана и хихикнула.
– Всё я в силах был, просто тебя не хотел тревожить.
– Ути, какие мы заботливые, – выдохнула она мне в ухо и тут же игриво прикусила мочку уха.
– Я и сейчас в силах, – не сдавался я.
– Тогда докажи, – это уже было сказано так, что я при всём желании не смог бы сдержаться. Я плюнул на обиды, на сон, на не до конца прошедшую тяжесть со вчерашней вечеринки.
И доказал.
3
Тридцать первое августа.
У всех разные традиции. У нашей компании есть традиция собираться в последний день лета. Тридцать первого августа каждый из семи, где бы он ни был, приезжает ко мне домой и привозит свою долю праздника.
Это был день накануне моего ночного кошмара. Я проснулся в начале шестого, оставил Ланку в постели, оделся и вышел из дома на свою обычную утреннюю пробежку. За десять километров трусцой я составил список необходимых продуктов, который заканчивался словом: «виски» и тремя восклицательными знаками.
Вернувшись, я застал своё солнышко за приготовлением завтрака. Кстати, утро – единственное время суток, когда ей разрешалось подходить к плите.
Не успели мы помыть посуду, разбрызгав половину воды по кухне, целясь друг в друга, как прихожую огласила трель звонка. За открытой Ланой дверью высился Степан, улыбаясь и протягивая моей невесте цветы.
– Проходи, Стёп! – это хором.
Следующим пришёл Астроном – Николай Валентинович Коперский, а для нас – просто Коля. Третий звонок оторвал нас от него, а за дверью топтался Профессор (потому что маленький, толстый и лысый, а не из-за степени), он же – Семён Иванович Прямков, а для нас – Сёма.
Сёма строго глянул на меня из-под очков, словно укоряя за что-то, но выдержать паузу не удалось, и в глазах его промелькнула задорная искорка. Мы рассмеялись и обнялись, похлопывая друг друга по спине. Изо всех он был мне самым близким, если не считать Ланки, конечно.
Войдя в дом, мы обнаружили, что Коля Астроном дарит какой-то свиток моей девушке.
– Что это за дела? – сурово, но с искоркой, как Сёма только что на пороге, спросил я.
– Да это… я вот тут… Короче, я решил ей, в смысле – вам, карту звёздного неба подарить.
– У нас уже есть одна! – едва не покатываясь со смеху.
– Так это… вот… ну, это новая, дополненная, так сказать.
Слова-паразиты – Колькин бич, но мы уже привыкли.
Стёпы нигде не было видно. Я обернулся, но Сёму тоже, как ветром сдуло. Я дёрнулся на кухню, но Коля властным жестом остановил меня.
– Сюрприз, – сказал он веско.
– Значит, вы не только с картами.
Вообще-то в нашей компании две представительницы прекрасного пола, но так уж повелось с незапамятных времён, что Лана получала львиную долю внимания всех ребят. Я не ревновал. Не насильно же она со мной. Человек взрослый – сама решила. Однако втайне я немного злорадствовал, что она выбрала именно меня.
И лишь к одному Стасу это не относилось, поскольку он по уши и безнадёжно был влюблён в Аллу – вторую девушку из нашей компании.
Я остался в прихожей встречать гостей, в то время как Сёма, ведя Лану под руку, удалился с ней на кухню. Но остальные не спешили. Часы показывали десятый час, а ни Стаса, ни Аллы не было.
Я вышел на крыльцо. Последний день лета. Но пахло уже осенью: созревшими плодами, поздними цветами, ветром приближающейся золотой поры. На меня оранжевыми глазами смотрела созревшая облепиха. Скоро грибы пойдут.
Но не успел я предаться приятным мыслям о том, как буду собирать грибы в осеннем лесу вместе с Ланой, как за забором мелькнул красный плащик.
– Привет, Алик, – сказал я, когда калитка только начала отворяться.
– Приветик, – ответила огненная девушка.
Она и впрямь была огненной и во взгляде, и во внешнем виде.
– Я не опоздала?
– Тебе можно.
– Это тебе, – прошептала она, впихивая мне в руку что-то гладкое и прохладное, после чего тут же испарилась за дверью.
Опустившись, мой взгляд упёрся в звериный оскал. Алла Георгиевна в свободное время занималась скульптурой, но ничего прекраснее этой, приготовившейся к прыжку пантеры, я в её творчестве ещё не видел.
– Умница, – сказал я вслух.
– Вот и я так думаю, – с грустью ответили мне.
Одно из качеств Стаса было подкрадываться незаметно. Вот и сейчас он стоял совсем рядом и печально улыбался, разглядывая фигурку оскалившей пасть пантеры.
– Господи, ты меня так до инфаркта когда-нибудь доведёшь, – сказал я, оглядывая гостя с головы до ног.
– Тебя – нет, – ответил он и, проследив за моим взглядом, добавил: – Машина сломалась, что-то в трамблёре заис…
– Не надо. Избавь меня от подробностей.
– Хорошо, – улыбнулся Стас и пошёл внутрь.
Я хотел было проникнуть в дом вслед за ним, но он сказал:
– Подожди, – и захлопнул дверь перед моим носом.
Стасу не мешало бы переодеться: вся его одежда провоняла маслом и ещё какой-то гадостью. А насчёт сговора я не ошибся. Они решили отметить мои именины, хотя никакого святого Рената тридцать первого августа не значилось. Да и вообще не было святых с таким именем! Это и стало поводом.
Надо сказать, что сюрприз у них удался.
4
Первое сентября.
Расслабиться до конца нам с Ланой всё-таки не дали. В начале пятого в дверь затарабанили.
– Эй, у вас там всё в порядке? – послышался Колин голос.
– Пока – да, но, если ты не уберёшься, проблемы будут у тебя, – огрызнулась моя девушка, причём я заметил, что в голосе её промелькнула настоящая злость.
– Хватит спать, сони, – продолжал тот, – тут кое-что интересное произошло.
– Проваливай, – ответила Лана ещё злее, а потом, обращаясь ко мне, сказала: – Что за дурацкая привычка, оставлять их на ночь?
Я ничего не ответил, списав всё на её дурное настроение из-за моих ночных выкрутасов. Она прекрасно знает, что так было всегда. Однажды именно в такую ночь она заявилась в мою спальню, сказала, что ей холодно и попросила согреть её. До сих пор грею.
Несмотря на раннее время, все, кроме Стаса, сидели на кухне и «гипнотизировали» чайник, всем хотелось крепкого и горячего кофе. Я, протирая глаза кулаками, словно маленький ребёнок, присоединился к ним.
– Что случилось? – спросил я.
– Твой ночной кошмар ожил, – посмотрев на Стёпу, я понял, что он изволит шутить.
От этой шутки у меня всё внутри поднялось. Почему-то захотелось ответить грубостью, но тут в разговор вмешался Коля.
– Причины есть, – сказал он. – Первая: сегодня ночью что-то загадочное упало на землю. Вторая: приборы шкалят. Третья…
Договорить он не успел: со стороны ванной послышалась отборная брань. Я покраснел, потому что голос, источавший потоки нецензурщины, принадлежал Лане.
5
Тридцать первое августа.
Когда накануне я всё же пробрался в дом, то был сполна вознаграждён за маленькое изгнание. Во-первых, мне подарили средних размеров телескоп (его установили на чердаке), чтобы мы с моей лапой могли по ночам смотреть на звёзды. Я сразу сказал, что он вряд ли пригодится нам в ближайшие лет тридцать, поскольку все ночи на этот период уже расписаны по часам. Во-вторых, весь мой дом утыкали датчиками, подключёнными к хитроумной электронной аппаратуре. Мне объяснили, что это современный определитель настроения, подаренный мне институтом, в котором мы учились, а потом подрабатывали по мере сил. Важней всего – погода в доме, – хихикали они. До сих пор для меня осталось загадкой, как они умудрились протащить всё это мимо меня.
А самое интересное: откуда взялся огромный торт, занимавший чуть ли не полстола. В конце концов, я решил, что без Ланы здесь дело не обошлось.
Меня провели по комнатам, показали, как что работает, а потом повели на чердак. Четверть часа Коля объяснял мне, как пользоваться такой полезной штукой, как телескоп. Хорошо, что его прервали, сказали, что, несмотря на начало дня, все уже проголодались, и надо идти начинать веселье. Согласился он нехотя, но уже через десять минут увлечённо болтал про галактики и флуктуацию за кружкой крепкого кофе.
6
Первое сентября.
А вот сейчас эти датчики зашкаливали, однако я даже подумать не успел, что бы это могло значить, поскольку дом мой огласился криками.
– Сволочь! Да пустишь ты меня в туалет, или нет?! Я тебе сейчас всю рожу раздеру! – при этих словах Лана отчаянно колотила в дверь совмещённого санузла, где закрылся Стас.
Сломя голову я полетел узнавать, что же стряслось. По пути мне почему-то захотелось набить кому-нибудь морду, причём, просто так, безо всякой причины. Ребята бросились за мной.
На бегу я подхватил Лану на руки и прижал к себе.
– Ну что с тобой, малыш? – сказал я с нежностью.
Вместо ответа она начала бить меня своими кулачками в грудь и вырываться. Но я не выпускал её из своих объятий, тогда она заплакала и прижалась ко мне.
– Я не знаю, что со мной творится, – сквозь слёзы проговорила она.
– Зато я знаю, – полушёпотом произнёс Сёма. – Тут какой-то фон…
Но эта фраза тоже повисла в воздухе. Дверь ванной раскрылась, за ней показалась разъярённая физиономия Стаса.
– Да что ты себе позволяешь, стерва?! – прорычал он и двинулся к нам.
– Стас, успокойся! – закричали все в один голос.
А я уже со злостью взирал на эту ненавистную (глубокоуважаемую в душе, между прочим) морду. Мне хотелось плюнуть в неё. Было радостно от того, что нашёлся тот, на кого я смогу выплеснуть своё раздражение.
– Так, как ты назвал мою невесту, харя пьяная?
Он действительно выпил вчера больше всех, и взгляд его был мутен, глаза в кровяных прожилках, лицо – помятое.
– Стерва, она и есть – стерва.
– Ах, так! – Я поставил Лану на пол и приготовился сцепиться с ним.
Стас желал того же.
– Ребята, остыньте! – попытался вмешаться Стёпа.
Но его мнение нас сейчас интересовало меньше всего.
– Ренат, не надо! – Лана попыталась оттянуть меня за рукав.
Я вырвал его, и в этом же движении от всей души съездил Стасу по носу. Тот отшатнулся, и на пол упали первые красные капли. Он утёр нос рукавом рубашки и прыгнул на меня. Но к этому моменту с моей стороны желание набить ему морду пропало совершенно. То ли натура моя удовлетворилась одним удачным ударом, то ли вид крови отрезвил, а то ли просто пелена с глаз упала. Во всяком случае, мне оставалось только сдерживать сыпавшиеся на меня удары и пытаться утихомирить Стаса.
Он же не успокоился до тех пор, пока не заломил мне руку, и не уложил посреди коридора. Ещё секунда и рука моя была бы сломана, но положение спасла Алла.
– Стас, – сказала она вполне серьёзно, – если ты сейчас же не прекратишь, то на отношения можешь не рассчитывать.
7
Тридцать первое августа.
У нас была ещё одна традиция. Именно из-за неё компания собиралась не в обед, не вечером, а в девять часов утра. И посиделки мы начинали не с вина или пива, а с крепкого кофе. В душе каждого из нас жил несостоявшийся писатель, и вот, раз в год мы готовили историю, которую рассказывали за накрытым столом. Требование было лишь одно: это должна была быть страшная история.
Не буду приводить их сейчас, но обещаю, что в процессе своего рассказа передам их все, поскольку каждая имела отношение к тому, что произошло дальше. Даже теперь, когда я вычитываю их из жёлтых страниц записных книжек моих друзей, меня охватывает странное мистическое чувство. Будто мы все знали, что с нами будет.
Но в тот день – тридцать первого августа – ещё никто ни о чём не подозревал, и каждый просто пытался посильнее напугать своих друзей. Этот страх как-то сплачивал нас всех. Иногда нам даже казалось, что нас всего семеро, и никого, кроме нас, не существует, и нет ничего за пределами этих стен. Нам всегда было здо́рово всем вместе, и в любую авантюру мы впутывались сообща.
К пяти вечера истории были рассказаны, появилось горячительное, и гитара загуляла по рукам. Кружок любителей оригинальных повестей превратился в обычную подгулявшую компанию. Нам было весело, и никто думать не думал о том, что случится на следующее утро.
8
Первое сентября.
– Извини меня, – буркнул Стас, сидящий от меня по левую руку.
Из ноздри у него торчала пропитавшаяся кровью ватка. Мне тоже досталось: на лбу красовалась здоровенная шишка.
– Да, ничего, всё в порядке, – проворчал я в ответ.
То, что побудило нас броситься друг на друга, исчезло, но недовольство самим фактором стычки осталось, однако, это было скорее недовольство собой.
– Итак, – взял слово Сёма, – давайте вернёмся к тому, из-за чего я попросил подняться вас всех в такую рань. Мы с Колей не спали. Он глазел в телескоп, а я проверял датчики. Около трёх ночи он примчался ко мне с сообщением об упавшем метеорите. Буквально в следующую минуту приборы стали фиксировать изрядную активность отрицательного поля. Тут же раздался крик из вашей (он кивнул мне головой) спальни.
– Мы решили не тревожить вас, – вклинился Коля, – ведь всё успокоилось.
– Да, – подтвердил Сёма, – мы дали бы вам выспаться, но через полчаса мы поссорились, а когда помирились, решили, что всё это неспроста, и принялись будить всех.
– Теперь мы все это видим, – сказала Алла.
– Вот у Коли насчёт этого есть своя теория, – сказал Сёма.
– Да! Да! Да! – тот аж со стула вскочил. – Я считаю, что всё это, ну, как бы взаимосвязано. То есть метеорит и активность этого… отрицательного поля, вот. И вся наша злобливость, как следствие! Мне вот кажется, что так оно и есть, да!
Задумчивость материализовалась и повисла над столом.
– Правда, я так не считаю, – сказал Сёма, и с опаской покосился на Колю.
Этого взгляда было достаточно для того, чтобы понять, из-за чего с утра возникла ссора между ними. Но сейчас этого не повторилось.
– Вполне сомнительно, – поддержала Сёму Умница, как мы звали Аллу между собой.
Коля уже хотел добавить что-то в защиту своей теории, но тут прокашлялся Стёпа, собираясь высказаться, и все взгляды обратились к нему, потому что говорил он крайне мало, но всегда по делу.
– Ребята, – сказал он, – давайте не будем делать скоропалительных выводов. Может быть, Коля прав, а может, и нет, но прямо сейчас мы об этом узнать никак не сможем. Нужно время. Другое дело: хотим мы разобраться в произошедшем, или это останется в нас и послужит лишь основой для чьего-нибудь рассказа на будущий год.
Он окинул взглядом всех присутствующих.
– Я лично за то, чтобы попробовать разобраться во всём и найти связь, если она есть.
– Я поддерживаю, – сказал я.
– Я тоже, – сказала Лана, выглядевшая на порядок лучше, чем час назад.
– Я «за», то есть поддерживаю на все сто процентов, – протараторил Коля.
Сёма с Умницей ещё раздумывали некоторое время, но тоже присоединились к нам.
Оставался Стас. Он единственный хмурился ещё до сих пор.
– А я считаю, – пробормотал он, – что всё это чушь собачья, о которой надо забыть, чем раньше, тем лучше.
– Ну, что ж, – подвёл итог Стёпа, – расклад сил понятен, будем копать.
9
Больше об этом никто не сказал ни слова, хотя событие было, прямо скажем, из ряда вон выходящее. Ближе к десяти обстановка и вовсе разрядилась, и стала относительно похожа на вчерашнюю. Пускай мы не пили, а веселиться от всей души мешало утреннее происшествие, но всё же мы были добрыми друзьями и встречались не так часто, чтобы портить эти собрания какой-либо натянутостью.
Снова рассказывали истории, но теперь это были истории о себе. У каждого была своя жизнь, и он делился ею с нами; её заботами, проблемами и радостями. Остальные слушали, подбадривали, советовали, то есть делали всё то, что делают добрые друзья.
После скромного обеда, сооружённого по преимуществу из остатков вчерашней роскоши, ребята стали потихоньку разъезжаться. Перед этим, правда, было сказано, что если кто что узнает, то спешит поделиться со мной, а если что-то экстренное, то все собираются тут. Тогда я не относился к этому серьёзно, ведь у меня тоже была своя жизнь.
К четырём разъехались все. Последним я провожал Стёпу. Он был самым взрослым из нас, вдобавок самым рослым и крепким, а также умным, что его тягу к нам вообще делало загадкой. Нет, не зря его прозвали Философом, – было в нём что-то от великих деятелей ума прошлого.
Мы проговорили с ним часа два обо всём на свете. С ним было легко, так как он всегда выдавал законченную мысль. Казалось, что нет на свете такой вещи, о которой он не знал бы, и не имел своего мнения. Будь он постарше, и я уговорил бы его стать моим наставником.
Потом мы долго прощались, не хотелось мне его отпускать, но время безжалостно: оно летит вперёд, когда хочется продлить мгновение. И уже в дверях он неожиданно сказал мне:
– Ренат, я чувствую беду. Не думай, что я тебя пугаю, но она на пороге.
Произнеся это, он вышел, а я обрадовался тому, что Лана ничего не слышала. Она бы не поняла. Точно не поняла бы, потому что, как оказалось, я сам не понял.
10
Вернувшись на кухню, я застал Лану в слезах. Она объяснила, что это по большей части просто разгрузка, но я был уверен, что она серьёзно переживает за утреннюю сцену. Ещё бы: я знаю её почти семь лет, и за всё это время не слышал от неё ни единого бранного слова. Иногда казалось, она не в курсе, что они существуют. Оказалось, – в курсе.
Я принялся утешать её и гладил, как котёнка, до тех пор, пока глаза её не просохли.
– Налей мне вина, пожалуйста, – попросила она.
– Сейчас, милая.
Я не стал брать вино из холодильника, а полез в подпол, где у меня были заныканы три бутылки, хоть не коллекционного, но очень вкусного вина. Придя назад, я разлил его в два бокала, и мы с Ланой чокнулись.
– За нас, – сказала она.
– За нас, – согласился я.
В душе царила опустошённость. Так всегда бывает, когда разъезжаются гости. Для двоих дом кажется огромным. Чувствуешь себя маленьким и одиноким. Хорошо, хоть мы с Ланой были друг у друга.
Она забралась ко мне на колени, чего не делала уже давно, и одной рукой обхватила шею, придерживаясь.
– Мне грустно, – сказала она.
Я кивнул в унисон её мыслям, но тут она продолжила.
– Мне грустно не от того, что все разошлись. У меня такое чувство, как будто потеряно что-то. Что-то важное, и утрачено оно безвозвратно. От этого хочется выть.
– Ну, что ты, малыш, всё хорошо.
Но в душе я был согласен на все сто: словно вырвали из меня что-то важное, без чего я, может быть, и жить не смогу.
– Всё хорошо, – повторил я, – пойдём спать.
Мы встали и пошли в спальню, оставив початую бутылку вина на столе. Я мельком глянул на один из приборов. На его индикаторе значился ноль. Только в постели я понял, что это означает нулевую эффективность отрицательного поля.
Лана прижалась ко мне и почти моментально уснула, а я ещё долго лежал и думал над тем, что произошло за день, даже не предполагая, что не далее, чем завтра, события получат продолжение, причём, достаточно неожиданное. А пока я бессонно пялился в потолок, надеясь, что завтрашний день принесёт с собой облегчение, а неприятные чувства исчезнут, словно скверный сон.