Броня Балтики

Благотворительный прием
(апрель 1915)

В текучке будней Илья Иванович не заметил, как пролетел первый весенний месяц: у него не было свободного дня, чтобы можно было бы отвлечься от дел службы. Шла война, и он, как мечтал, попал наконец в действующую армию, точнее на действующий флот. Его место по боевому расписанию было здесь – за рабочим столом. Полковник неделю за неделей сидел зачтением сотен донесений, шифровок, писем, справок, рапортов. Флотская манера произносить «рапорт» с ударением на втором слоге с непривычки резала ухо. После чтения брался за чернила и ручку, сам писал документы, рисовал схемы, вглядывался в присланные фотокарточки.

Бумаги, бумаги, бумаги, горы бумаг, Монблан и Альпы, повторял он мысленно.

Служба офицера военной разведки день за днем складывается именно из скрупулезной работы с документами. Глубоко ошибаются малосведущие люди, которые полагают, что разведка – это бесконечные тайные операции, поиск тайников, погони, стрельба и прочие шпионские приключения. Отнюдь! Взять хотя бы встречу с агентом. Офицер-руководитель, прежде чем на нее отправиться, перебирает десятки возможных мест, где контакт с источником информации будет безопасен. По картам городов надо искать удобные подходы к месту встречи и пути ухода с нее. Мысленно колесить по выбранной карте, отмечая красными кружками опасные районы, где легко наткнуться на вражеских контрразведчиков, полицейских и их осведомителей, а то и на любопытствующих горожан.

Хорошо, когда место подобрано заранее. Это облегчает дело. Но подготовка к встрече продолжается, ведь ценный источник информации может располагать крайне малым временем для беседы. Руководителю в таком случае надо успеть в короткий срок подробно опросить своего vis-a-vis о выполненных поручениях, а затем доходчиво поставить ему другие задачи и дать инструкции, которые определят способы их решения. Для плодотворного общения с агентом офицеру следует в мельчайших подробностях знать обстановку в стране, где работает источник, его возможности по добыванию разведывательных сведений. И уж конечно, досконально знать объект, по которому будет вестись разведка.

Для Стрельцова таким объектом стал флот кайзера и те сухопутные войска, которые наступали на позиции русской армии с приморского направления. Он собрал целую коллекцию фотокарточек боевых кораблей противника, постоянно рассматривал одну за другой и учил наизусть боевые возможности, места базирования кораблей, фамилии командиров. Через некоторое время он сам мог объяснить, чем различаются между собой линкоры «Эльзас» и «Брауншвейг», какой экипаж у линкора «Нассау» и кто им командует. Начал свободно разбираться в видах артиллерийского и минного вооружения крейсеров и эсминцев, представлял возможности подводных лодок. Что же касается частей германской армии, то полковник имел о них полное представление еще с того времени, когда служил в Генеральном Штабе, поэтому в Ревеле только следил за переменами в их дислокации.

Огромную помощь в изучении армии и флота противника оказывали данные радиоразведки, поступавшие с пеленгаторных постов. В марте Илья Иванович осуществил свое намерение выбраться на острова Эзель и Даго, где ознакомился с деятельностью островных постов.

Старший лейтенант Ренгартен – молодец, причем молодец во всех делах, за которые брался. Стрельцов в первый день службы в Ревеле поставил заместителю задачу: подготовить командировку на острова, где ему, офицеру агентурной разведки, удастся досконально узнать особенности службы радиоразведчиков. Буквально через день Ренгартен доложил, что можно отправляться в командировку, потому что на постах ждут прибытия начальника разведывательного отделения и пребывают в готовности раскрыть все тонкости успешной работы. Теперь уж Стрельцову понадобилось готовить самому себе время на отъезд из штаба флота, где он постоянно требовался командованию.

Такое время нашлось в начале третьей декады месяца. Лед на заливе стоял еще крепкий, поэтому в путь до ближайшего к материку острова Даго Илья Иванович отправился на легких санях, запряженных резвой лошадкой. За извозчика в санях сидел матрос из охраны, второго матроса, вооруженного до зубов, настоял взять с собой контр-адмирал Непенин. Он всею силою убеждения пытался доказать Стрельцову, что обстановка в Рижском заливе стала тревожной из-за стремления германцев любыми путями хозяйничать на его просторах. Конечно, полковника Генерального Штаба пронять «страшными» рассказами было сложно, но он благоразумно решил не спорить с начальством и взял в поездку охрану.

Дорога оказалась долгой, а погода выдалась пасмурной. То и дело сверху засыпало снежком, потом поднимался ветер, и заряды снега, усиленные им, налетали со всех сторон. Санный путь на остров местные эстонцы накатывали ежедневно, поэтому сбиться с него, даже в пургу, не представлялось возможным. После надоевших ледяных торосов вдоль колеи быстро катившиеся санки как-то вдруг обступил береговой сосновый лес. Стрельцов, изучивший карту местности перед поездкой, сразу прикинул, что езды до места назначения осталось не более часа, и засек время. Действительно, минут через сорок пять путники оказались возле глухого забора из свежего теса. Приехали!

Тяжелые ворота не широко, только для проезда саней, открыл часовой, одетый так же, как спутники Стрельцова, в длинную овчинную шубу и валенки. Пропуская приезжих, часовой для порядка спросил пароль, хотя, видимо, давно ожидал командированных из Ревеля. В ответ на пароль Илья Иванович произнес отзыв и услышал басовитое матросское «Проезжай!». Внутри огражденной территории стояли деревянные домики барачного типа. Дверь ближайшего из них отворилась, и навстречу саням вышел офицер в черной шинели и фуражке.

Он представился начальником 1-го радиопеленгаторного поста Балтийского флота лейтенантом Булавиным. Илья Иванович выбрался из санок и размял затекшие от долгой дороги ноги, обутые в меховые сапоги. С удовольствием потопал по жесткому ноздреватому снегу, хрустевшему мелкими льдинками, и огляделся вокруг. «Хм, иллюстрация к роману Джеймса Фенимора Купера, – пришло ему в голову. – Североамериканский форт времен войны с индейцами: высокий деревянный забор с прочными воротами, наблюдатели на вышке, вооруженная охрана, дощатые домики и военный люд возле них, того и гляди ирокезы появятся». Булавин, не мешкая, увлек за собой прибывшего начальника и с гордостью демонстрировал свои владения.

Прежде всего, они остановились на пригорке, у основания которого росло несколько сосен. Выше их макушек в небо устремилась металлическая труба, прочно державшаяся на стальных растяжках. Запрокинув голову, Стрельцов разглядел на вершине трубы направленные в разные стороны тонкие металлические стрелки.

– Здесь установлена двенадцатиметровая антенна берегового радиоразведывательного поста системы Ренгартена. Антенна – зонтичного типа, состоит из тридцати двух лучей-радиусов, ориентированных на местности согласно компасным румбам, отчего именуется «радиостанцией компасного типа», – объяснил лейтенант.

– Как далеко вы на посту можете фиксировать германские корабли?

Профессиональный интерес полковника был вполне предсказуем. Ответ его вполне удовлетворил:

– Берем акваторию Центральной Балтики, вплоть до линии Либава – Эланд, а это – почти две сотни морских миль!

– Хорошо, лейтенант, пойдемте смотреть работу ваших радистов.

– Тогда прошу пройти в штаб. Он размещается в том доме, что поменьше. В большом бараке за штабом у нас казарма, а мелкие домишки – это хозяйственные службы.

К штабу от антенной площадки вела аккуратная дорожка, выложенная крупной береговой галькой. Весенний снег на плоских камнях совсем сошел. В незапачканной обуви офицеры вошли внутрь штабного помещения. На воздухе ощущался легкий морозец, а в доме с утра хорошо протопили. Булавин провел гостя в просторный зал, заставленный канцелярскими столами. За некоторыми из них работали офицеры и кондукторы, а остальные использовались для анализа информации: на них лежали ленты донесений, карты и документы, чистые листы бумаги. Илья Иванович осмотрелся и направился к дальнему столу, на котором стоял громоздкий прибор, похожий на большой чемодан, поставленный «на попа». Между деревянными панелями и металлическими планками «чемодана» были видны круглые рукоятки, которые плавно вращал офицер в защитной сухопутной форме с погонами прапорщика.

– Это наш лучший оператор, – представил молодого человека командир.

Прапорщик поднял глаза, снял с головы маленькие металлические наушники с гуттаперчевыми прокладками и как-то не по-военному, нескладно поднялся, но представился глубоким поставленным голосом, без запинки:

– Прапорщик Оленев, старший смены!

– Откуда же вы, Оленев, сюда прибыли? – поинтересовался Илья Иванович.

– В январе окончил Московскую школу прапорщиков, куда по призыву меня направили со второго курса консерватории, я учился там по классу вокала.

Заметив удивленный взгляд Стрельцова, Булавин прояснил ситуацию:

– У прапорщика абсолютный музыкальный слух. Он в радиоэфире может улавливать и квалифицировать такие малозаметные шумы, которые всему нашему составу операторов отличить в сплошном потоке потрескиваний и попискиваний просто невозможно. Оленев без ошибок определяет их как работу радиостанций противника. Недаром он со своими слуховыми способностями и, конечно, прекрасным баритоном получил ангажемент в частной опере Зимина в Москве, будучи студентом консерватории.

Илья Иванович удивился еще больше и развел руками.

– Бывал я перед войной в опере Зимина на Большой Дмитровке, Шаляпина слушал. Но предположить, что буду служить в разведке вместе с оперным певцом, ни в коем случае не мог.

Прапорщик скромно возразил:

– Да, собственно, я только начинающим исполнителем был, с Шаляпиным и рядом не стоял…

– Ну, ничего, после войны вернетесь на сцену, все цветы и аплодисменты будут вашими. Кстати, Оленев, почему вы здесь до сих пор в армейском щеголяете? Давно уж флотскую форму пора заказать и переодеться.

– Из-за большой загруженности по службе никак не получается съездить в Ревель на склады.

За подчиненного заступился начальник:

– Я уже отправил интендантам все мерки и накладные на пошив новой формы. Обещали привезти. А отпустить Оленева хотя бы на день с острова я пока не могу, поскольку он крайне требуется здесь. Сложилась такая ситуация: немцы в начале года сменили свои шифры и активизировали радиообмен. А наши криптографы на днях раскрыли эти коды, поэтому мы снова читаем все перехваченные сообщения. Идет масса важных данных, и каждый специалист на посту на вес золота, поскольку обеспечивает общую результативную работу.

Стрельцов удовлетворенно кивнул и сказал:

– Хорошо, лейтенант. Занимайтесь пока своими делами, а я посижу за столом с Оленевым и попытаюсь вникнуть в тонкости радиоперехвата.

Булавин расстроенно произнес:

– А как же обед? У нас все к вашему приезду подготовлено. Я вам остальных офицеров представлю…

– Давайте позже. Я в дороге перекусил домашнего, так что пока спокойно поработаю под началом бывалого оператора. За стол вечерком вместе сядем. А пока будьте добры, распорядитесь мне сюда стакан крепкого чаю с сахаром.

Действительно, сорокалетний полковник, словно стажер-кондуктор, до вечера просидел в наушниках рядом с прапорщиком, оказавшимся опытным учителем. Постепенно ему становились ясны принципы этой сложной и напряженной работы. Когда появились первые навыки, пришли и результаты. Среди них в его радиоперехвате наряду с рутинной информацией, например о бункеровке топливом некоего вспомогательного судна в Мемеле, неожиданно оказалось важное сообщение о выходе подводной лодки U-33 из военно-морской базы Киль на боевое дежурство в Балтийское море. Стрельцов почувствовал себя именинником и воздал должное Оленеву как инструктору.

На следующее утро, отправляясь инспектировать пост на острове Эзель, Илья Иванович в разговоре с лейтенантом Булавиным распорядился:

– Вам надлежит срочно подготовить и направить мне представление на Оленева. Следует присвоить ему звание подпоручика корпуса корабельных инженеров и вручить новые погоны одновременно с формой военно-морского офицера. Представление я немедленно подпишу у командующего флотом. Такие талантливые офицеры должны не только сами работать, но и учить начинающих.

Мартовская поездка на островные посты осталась в памяти Стрельцова: ведь у него в начальный период флотской службы живой оперативной работы почти не случалось. В то же время день ото дня крепло предчувствие того, что надвигаются интересные события. И предчувствие сбылось. В первых числах апреля полковник получил шифрованное сообщение от «Фридриха», замаскированное под обычное письмо. Нераспечатанное и непрочитанное, оно лежало в кармане куртки: получать агентурную корреспонденцию он ходил в штатском. Направляясь обрабатывать донесение, он ощущал волнение, присущее охотникам, ожидавшим верную добычу Расставаться с укрепившимся в душе предчувствием сразу не хотелось: как в детстве, важнее был не сам праздник, а его ожидание. Искушенный опытом разведчик понимал: вскроешь конверт – предчувствие уйдет. Сообщение будет важным, и те сведения, которые в нем содержатся, повлекут за собой круговерть новых дел. Душа офицера просила небольшой паузы.

По дороге Стрельцову попалось маленькое кафе в подвальчике в центре Ревеля, эстонский koffik, куда он решил заглянуть и посидеть за чашкой кофе, немного продлевая для себя мгновения ожидания чего-то важного. Удобно расположившись за столиком в углу возле входа, Илья Иванович с блаженством маленькими глотками потягивал бодрящий напиток и разглядывал интерьер заведения с его посетителями. Все было незамысловато: полдюжины столиков, за которыми торопливо пили горячее молоко, шоколад или кофе спешившие куда-то мужчины и женщины. Тусклый свет в зале давали два окна, прорубленные на улицу так низко, что у шедших по тротуару прохожих были видны только ноги и туловище без головы. От входной двери в зал спускалась чугунная лесенка в пять ступеней.

Дверь распахнулась в очередной раз, вошедшая посетительница, легко придерживаясь за перила, неторопливо спустилась по ступеням и направилась к столику у окна. Стрельцов замер: в кафе зашла красивая молодая женщина, которая попалась ему на глаза месяц назад возле костела. Сегодня она вновь выглядела эффектно, как в тот день, только на сей раз ее наряд смотрелся, словно сама весна. Светло-бежевый жакет тонкого сукна, расшитый по лацканам модной вышивкой, едва доходил даме до середины бедра. Коричневая юбка-клеш была украшена двумя рядами пуговиц того же светлого цвета, что и кожаные туфли на каблуке. Полноту картины завершала шляпа песочного цвета и стильно оттенявший ее коричневый шелковый платок на шее. Незнакомка села, заказала кофе и стала задумчиво смотреть в окно. Взгляду Стрельцова был открыт ее профиль. Сверкающей капелькой покачивалась изумрудная сережка в золотой оправе. Эта безделушка выглядела необычно для Ревеля, где дамские украшения представляли собой янтарь во всех видах.

Глядя на незнакомку, Илья Иванович не мог не вспомнить когда-то прочитанное стихотворение петербургского таланта Александра Блока:

 
…Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
 

Вдруг до него дошло, что он сидит в своем углу и по-мальчишески подглядывает за красивой женщиной. «Осталось только рот разинуть от удовольствия», – ругнулся он мысленно и поднялся из-за стола. Его движение не осталось незамеченным для дамы: она взглянула в его сторону, удивленно откинув голову. Боковым зрением Стрельцов отметил некое подобие улыбки на пухлых немного губах. Илья Иванович вышел на улицу, где в лицо подуло теплым апрельским ветерком. «Пасху только что отпраздновали, – пришло в голову ни с того ни с сего. – Должно быть, оттого и приятное настроение», – соврал он себе. А в глазах стоял образ прекрасной дамы.

Через час Стрельцов, сменив штатское на военное, появился в «скворечнике». Быстро прошел в свой кабинет, закрылся и взялся колдовать с химическими реактивами, чтобы приготовить раствор для проявления тайнописного текста в присланном письме. В белом халате, надетом поверх формы, он был похож на врача из гарнизонного госпиталя. Но вместо врачевания полковник с наслаждением занимался «алхимией». Листочки письма лежали в кювете, куда он аккуратно заливал растворы. Агентурное сообщение наконец полностью проявилось, и Стрельцов, словно голодный за столом с яствами, быстро, одним взглядом проглотил длинный текст на мокрой бумаге. В нем содержались важнейшие сведения о перегруппировке войск противника на Прибалтийском направлении. Этот доклад «Фридриха» требовалось немедленно доложить адмиралу Эссену. Переписать начисто тайнописное сообщение на специальном бланке не потребовало много времени. Еще немного ушло на то, чтобы добраться до «Рюрика». Командующий флотом работал у себя.

Начальника разведывательного отделения без промедления пропустили к адмиралу. Они поздоровались, затем полковник положил на стол листы бумаги в красной кожаной папке.

Эссен вопросительно поднял глаза на Стрельцова, и тот отчетливо доложил:

– Николай Оттович, я только что получил важное сообщение от агента «Фридриха».

Командующий внимательно, раза два пробежал глазами три странички рукописного текста. Потом положил донесение поверх остальных документов, потер пальцами виски и заговорил тихим голосом усталого человека:

– Все правильно, этого следовало ожидать. Противник снимает войска с Западного фронта и направляет на Восточный, чтобы в течение текущего года разгромить русскую армию единовременными мощными ударами в Прибалтике, в Польше и в Галиции. Ваш агент сообщает, что в Киль прибыли два армейских корпуса, предназначенные для высадки в северной части Рижского залива близ Пернова. Конкретно это выливается в четыре кавалерийские и четыре пехотные дивизии. Хороший кулак у них на нашу макушку замахивается. Если считать Польшу – грудью, Галицию – подбрюшьем, то здесь у нас – как раз макушка, выходит. Дней десять надо германцу на переброску и развертывание корпусов, а в середине апреля на Приморском направлении начнется наступление, попомните мои слова.

Постепенно голос адмирала окреп, он поднялся и начал шагами мерить пространство от письменного стола до двери, размышляя при этом вслух:

– Значит, есть у неприятеля намерение прорваться в Рижский залив и высадиться у нас под носом, чтобы создать группировку, нанести удар в тыл Рижскому укрепленному району, а после развернуть штыки в сторону Ревеля? Нет, господа хорошие, этот номер у вас не пройдет! Вход в Рижский залив пока беззащитен, но я сегодня же отдам приказ Канину слить первую и вторую Минные дивизии в единое соединение и погоню вскачь все «эскадронные» миноносцы для перекрытия Ирбенского пролива минными заграждениями. Не видать им Рижского залива, пока я жив!

Эссен остановился и резко повернулся к Стрельцову:

– Отлично сработано, Илья Иванович, благодарю за службу И агента этого, «Фридриха», поощрите за своевременное сообщение особо ценных сведений. Как у вас принято, деньгами, регалиями? Представляйте, подпишу! Что он там еще доносит? Произвел вербовку информатора в порту Киль? Может, это новый агент добыл сведения по сосредоточению там германских корпусов? Тогда поощрите обоих! О-ох, Господи, Боже мой, я, пожалуй, присяду – что-то нездоровится сегодня.

Илья Иванович сделал шаг вперед, чтобы помочь адмиралу сесть, но тот отмахнулся и медленно, с гримасой боли опустился в кресло. Повисло тяжелое молчание. Больно было видеть эту физическую муку. Христианской душе свойственно сострадание к человеческим мучениям. Здесь, в адмиральском салоне, Стрельцов видел перед собой совершенно больного человека, который сознавал, что несет огромное бремя ответственности, но не мог позволить себе отдыха даже для лечения тяжелого недуга.

С горечью в душе полковник подумал, что надо заполнить возникшую паузу, и хрипловатым от волнения голосом начал излагать перспективный план работы с агентами:

– Николай Оттович, прошу утвердить план встречи с «Фридрихом». Мне необходимо получить от него сведения по обстановке, в которой он сейчас работает. Это требуется для сравнения с данными из других источников и анализа положения «Фридриха», чтобы быть уверенным в его безопасности. Вторая задача на встречу – произвести денежный расчет с агентом. У него большие расходы на разведывательную деятельность, поэтому нам следует покрыть их и вручить такую сумму, которая бы позволила ему чувствовать себя свободно. Третья задача – получить материалы на завербованного «Фридрихом» агента в Кильском порту. Буду проверять новичка по всем доступным нам каналам, чтобы его внедрение не нанесло ущерба действующей в Германии агентурной сети. И самое главное – «Фридриху» будут поставлены новые задачи, исходящие из тех целей, которые вы, Николай Оттович, определили разведывательному отделению флота.

Адмирал немного ободрился и внимательно слушал доклад разведчика. Немного помолчал и ответил:

– Задачи на встречу у вас на самом деле важные. Утверждаю! Но вновь подчеркиваю: главнейшая задача – обеспечение полной безопасности встречи. Где и когда вы ее наметили?

– В Стокгольме, в первых числах мая, то есть через месяц.

Эссен задумался и повторил:

– В Стокгольме, в первых числах мая… И до Стокгольма, скорее всего, поездом из Гельсингфорса?

– Совершенно верно, Николай Оттович!

– Вот это неправильно. Из Ревеля до Аландских островов пойдете на эсминце. Там из Мариенхамины под нашей охраной в Швецию по назначению бегает финский пароходик. По шведским документам едете? Хорошо. На финском судне попадете на шведский берег, а там уж до Стокгольма недалеко. Я отдам Непенину необходимые распоряжения по вашему маршруту.

Стрельцов поразился, насколько легко командующий флотом от обсуждения сугубо военных, оперативно-тактических вопросов перешел к тонкой материи агентурной работы. А уж то, что руководитель высшего ранга всерьез озаботился безопасностью поездки одного из многих своих офицеров, тронуло полковника до глубины души. Между тем Эссен продолжал развивать свою мысль:

– Обратно, кстати, тем же путем вернетесь. Эсминец будет ждать вас в Аландских шхерах. Готовьтесь, времени у вас не так уж много. – Адмирал как-то пожевал губами и вдруг ворчливо продолжил: – Дни летят быстро, дел – невпроворот, а мне тут еще Благотворительный прием организовать велели!

Стрельцов от неожиданных слов адмирала выпалил по-простецки:

– Да кто ж велел-то?

Эссен заулыбался:

– Самое что ни на есть высокое начальство: Дамское морское благотворительное общество во главе с благоверной моей супругой Марией Михайловной. Собирай, говорят дамы, свой штаб, высших городских чинов Ревеля, почетных граждан, купечество и духовенство в Офицерском собрании. Духовенство, кстати, поддержало идею обеими руками: дескать, после Пасхи сам Бог велел. Да и наши кое-кто, к примеру, тот же Василий Александрович Канин: у него супруга вместе с моей в Дамском обществе занята. Прижали меня к стенке: самое время, утверждают. Победы надо вспомнить, героев наградить, павших помянуть, пожертвовать их семьям, кто сколько может. Куда же денешься от благого дела? Пришлось согласиться, хотя, повторяю, забот – полон рот. Так что, Илья Иванович, надевайте ордена, выделите сумму на пожертвование, и в воскресенье вместе со всеми пожалуйте на Благотворительный прием. А вам потом с бала и на корабль вскоре!

Разведчик ушел, а адмирал откинул голову назад и решил отдохнуть, полулежа в кресле, с закрытыми глазами. Сами собой нахлынули воспоминания. Странно, ведь он почти не вспоминал об этих событиях четвертьвековой давности. А теперь ясно увидел себя молодым лейтенантом, выпускником Артиллерийских классов. Рядом с ним стоит черноволосая барышня, невеста. Вскоре они поженились в Ревеле, где у Марии Михайловны жили родители. Улыбка вдруг тронула губы Николая Оттовича: он вспомнил, что кое-кто из офицерских жен, любительниц посплетничать, распустил слух, что лейтенант «женился для протекции». Поводом стал факт того, что родной дядюшка лейтенантской жены занимал высокий пост в Морском министерстве. Слухи недолго гуляли по кронштадтскому гарнизону, потому что Эссен ушел в далекий трудный поход на Дальний Восток. Какая уж тут протекция! В его отсутствие в семье появился первенец – дочь Ольга. Николай Оттович очень любил свою супругу, позже она родила ему еще сына Антония, на ней всегда держался их дом. Мария Михайловна оказалась деятельным человеком, поэтому ее участие в Дамском морском обществе воспринялось как событие совершенно естественное. И на проведение бала адмирал согласился без раздумий, хотя ворчал для приличия.

Новость о предстоящем благотворительном мероприятии оказалась сюрпризом не только для Стрельцова, но и для большинства офицеров штаба Балтийского флота, участие которых объявлялось обязательным.

Группа офицеров в парадных мундирах стояла на ступенях двухэтажного здания с колоннами, в котором задолго до начала войны расположилось Офицерское собрание Ревельского гарнизона. Рядом со Стрельцовым дымил папиросой князь Черкасский, капитан 1-го ранга, начальник оперативной части штаба. Чуть дальше стояли флагманский артиллерист и полковник корпуса корабельных инженеров – флагманский механик, этих людей Илья Иванович знал только в лицо, а близко знаком не был. Обращаясь к князю, он удивленно спросил:

– Что-то вы, Михаил Борисович, мрачнее тучи выглядите… По-кавказски эмоциональный Черкасский взял Стрельцова за локоть и с жаром заговорил:

– Понимаете, Илья Иванович, стало известно, что немцы готовят наступление у нас под боком, в Прибалтике. Сообщения идут из Ставки, из Петрограда, из штаба шестой армии. Все командование знает, что противник вот-вот попрет всею силою. Николай Оттович совершенно резонно потребовал разрешения использовать новые линкоры «Севастополь», «Ган-гут», «Полтаву», «Петропавловск», чтобы поддержать наши войска и завоевать превосходство в Центральной Балтике. Мы трое суток не выходили из его кабинета – закрывшись, разрабатывали план морской наступательной операции. Поверьте, все было обосновано, все красиво… И что же?! Из Петрограда в ответ на наши предложения пришла прежняя отговорка: «Разрешения на вывод линейных кораблей за Центральную минно-артиллерийскую позицию нет!» Илья Иванович, дорогой, ну не обидно, а?! Причем знаю: это не Григорович с Русиным палки в колеса вставляют. Запрет идет свыше… Да, ладно, не успокаивайте! Кстати, не один я сегодня мрачный: вон приближается вице-адмирал Ферзин, командир бригады линейных кораблей, и у него на лице радости не заметно. Он тоже с нами документы ночи напролет разрабатывал.

Ферзин, не здороваясь, прошел в здание, а к офицерам энергичной походкой прямо-таки подбежал худощавый капитан 1-го ранга Колчак, командир отряда минных заградителей.

– Ну, Александр Васильевич, вы, извините, словно Фигаро: Фигаро здесь, Фигаро там! Дня два, как ушли, а уже вернулись, – с улыбкой заметил флагманский артиллерист.

Колчак снял перчатки и поздоровался со всеми за руку:

– Смею заметить вам, господа, что дело минных постановок на виду у неприятеля промедлений не допускает.

Сделали – и восвояси! Я буквально час назад ошвартовался в Ревеле. С корабля на бал!

– Германские корабли появлялись, Александр Васильевич? – поинтересовался Стрельцов, вспомнив, как Эссен переиначил известную поговорку.

– Бог миловал! Вышли мы ночью, в условиях радиомолчания, а днем погода в море скверная установилась. Поверьте, господа, ни черта видно не было. Вот супостат и пережидал до лучших времен у своих причалов. А у меня экипажи натренированные – все выполнили, будто штиль на море. Вернулись быстро и без потерь.

Колчак достал папиросу из серебряного портсигара и закурил.

В этот момент по ступеням поднялся контр-адмирал Непенин, который в ответ на приветствия офицеров укоризненно сказал:

– Пойдемте в зал, господа. Нехорошо: командующий давно на месте, а его штаб дымит папиросами на лестнице!

В большом зале, где проводились торжественные мероприятия, подготовка к празднику завершилась и становилось многолюдно. В дальнем углу, отражаясь медью труб в глянце паркета, гарнизонный духовой оркестр в четверть возможностей готовился к выступлению. Робкие звуки его басов и альтов почти не прослушивались в гомоне голосов собравшихся. В центре зала вокруг адмирала Эссена собралась группа командования: вице-адмиралы Канин и Ферзин, контр-адмиралы Непенин, Бахирев, командир бригады крейсеров, и Левицкий, начальник подводных сил. Из высшего состава отсутствовал только начальник штаба флота вице-адмирал Кербер, который остался командовать в Гельсингфорсе. С Эссеном о чем-то вполголоса беседовал известный всему Ревелю эстляндский губернатор генерал-майор Николай Павлович Коростовец. Ближний полукруг за адмиралами образовали командиры кораблей и офицеры штаба, среди которых был и Илья Иванович Стрельцов.

Полилась красивая музыка вальса «Амурские волны», под аккорды которой в зал входили почетные гости. Возглавил шествие архиепископ Рижский и Митавский Агафангел. Командование флотом направилось навстречу владыке, Эссен и Коростовец испросили благословения. Агафангел, обычно избегавший чествований и банкетов, богоугодное действие благословил.

Последующих гостей, подходивших к командующему, представлял дежурный офицер штаба. Среди пришедших были видные купцы, занимавшиеся поставками оружия, амуниции и продовольствия на корабли, почетные граждане Российской империи и города Ревеля, городское руководство столицы Эстляндии.

Илья Иванович неожиданно почувствовал внутри нарастающий жар, объяснения которому сразу дать не мог. Вдруг он услышал, как адмиралу представляют очередных гостей:

– Гласный Городского собрания Ревеля – господин Феликс Тамм и его супруга, госпожа Кристина Тамм.

Полковник не мог объяснить себе, как он оказался в первом ряду офицеров, хотя минутой прежде стоял сзади и вполголоса продолжал беседу с Колчаком. Теперь прямо перед собой он видел примечательную супружескую чету: высокого одутловатого мужчину, похожего на внезапно выросшего пухлого младенца, с белесыми бровями, густой рыжей шевелюрой, переходящей в шкиперскую бородку, и сопровождавшую мужа темноволосую стройную красавицу. Именно ее Стрельцов дважды встречал в городе. Пока Феликс Тамм что-то говорил адмиралу Эссену и губернатору Коростовцу, его супруга стояла в метре от Стрельцова и с легкой улыбкой смотрела на него. Разведчик в ответ почтительным поклоном головы приветствовал даму. Когда Илья Иванович поднял голову, командующему представляли следующих гостей. Супруги Тамм неторопливо удалялись к противоположной стене с высокими окнами.