Идиот (сокращенный пересказ)

Здравствуйте! Меня зовут Наташа, мне 30 лет и я Идиот.Много лет я боялась русской классической литературы. Подавляющее большинство писателей просто не существовали для меня, а Толстой и Достоевский дико пугали. До такой степени, что я начала демонизировать их произведения – я ничего не пойму, это для другого уровня развития и восприятия, это для особо вдумчивых и сосредоточенных, а я что, кто я такая пред ними. Решительно замахнувшись на Льва Николаевича, я больно получила по носу. Это напугало меня дополнительно, но нельзя жить без Достоевского в этом мире и я пристроилась с “Идиотом” в очередной тур Долгостроя. Что я могу вам сказать…Вероятно, моя книгожизнь до Достоевского и после него – это будут две разные жизни.Вероятно, таких удивительных людей я больше не встречу у других авторов – даже отрицательные персонажи не совсем черные, они все, каждая второстепенная букашка, имеют Мотивы, Мысли, Чувства. Кто-то вызывает раздражение, кто-то требует участия – но никто из них не похож на картонную декорацию.Вероятно, Достоевский – самый перечитываемый писатель. С первого раза я уяснила сюжет, но сколько там сказано личного от самого автора! Он словно приглашает к разговору на самые разные темы и, хотя собеседник он многословный и увлекающийся, мне было бы с ним интересно. Вероятно, зря я столько лет боялась Фёдора Михайловича и отказывала себе в таком замечательном удовольствии. Говорю же, Идиот.

Рыцарь бедный…Я так долго решалась написать рецензию на мою самую любимую книгу, которая всегда вызывает у меня бурю эмоций, ТАК ОНА ХОРОША! Помню, как читала «Идиота» впервые, как была потрясена, как не могла заснуть ночью, как перечитывала некоторые моменты по несколько раз. Я полюбила героев этой книги всей душой, а особенно, конечно, князя.Читала, что Федор Михайлович задался целью «изобразить вполне прекрасного человека» когда стал писать роман «Идиот». Достоевский считал, что эта задача безмерна, и потому все писатели всегда перед нею пасовали. По его мнению из прекрасных лиц в литературе стоит всего законченное Дон–Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон, а потому Достоевский специально наделил своего героя болезнью, которая должна была бы внушать неприязнь. Этот момент очень важен не только тем, что на душевном здоровье героя завязана интрига романа, но и тем, что болезнь нисколько не отталкивает от князя… Он воплощение добра, бескорыстия, честности, и часто именно за это его и называли «идиотом», но почти каждый чувствовал в нем человека в высшей степени прекрасного!Аглая: «…здесь все, все не стоят вашего мизинца, ни ума, ни сердца вашего! Вы честнее всех, благороднее всех, лучше всех, добрее всех, умнее всех! Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас уронили!»Ипполит: «Стойте так, я буду смотреть. Я с Человеком прощусь»Елизавета Прокофьевна: «Я вижу, что вы добрейший молодой человек»Настасья Филипповна: «Прощай, князь, в первый раз человека видела!»Князь деликатен в высшей степени, встретившись со злобою, он не возмущен ею, а стыдится за человека и не боится быть смешным:«… быть смешным даже иногда хорошо, да и лучше: скорее простить можно друг другу, скорее и смириться…»Князю особенно свойственна жалость. В Швейцарии он из жалостью к Мари смог достучаться до чувств детей, чем осчастливил бедную девушку перед смертью и был счастлив сам. Весь роман его с Настасьею Филипповною это проявление жалости. «Я ее не любовью люблю, а жалостью»Лев Николаевич пытался помочь окружающим его людям, вылечить их души своей добротой и проницательностью… Всякое слово имело для него особый смысл:Чpез час, возвращаясь в гостиницу, наткнулся на бабу с грудным ребенком. Баба еще молодая, ребенку недель шесть будет. Ребенок ей и улыбнулся, по наблюдению ее, в первый раз от своего рождения. Смотрю, она так набожно-набожно вдруг перекрестилась. «Что ты, говорю, молодка?» (Я ведь тогда всё расспрашивал). «А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у бога радость всякий раз, когда он с неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится». Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, – главнейшая мысль Христова!Достоевскому удался замысел об идеальном человеке – каждое слово, каждое движение героя строго обдумано и глубоко прочувствовано. Федор Михайлович от имени князя описал многое, что в свое время было пережито им самим: чувства вызванные картиной «Мертвый Христос», ощущения осужденного на казнь человека – может именно поэтому эти эпизоды так трогают сердце!“Что если бы не умирать! Что если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!” Жаль, что князь не оказался среди людей менее гордых, несчастливых, обиженных. Жаль, что он не смог помочь всем, кому хотел. Жаль, что его сердце и душа не выдержали страшного напряжения. Жаль, что все так закончилось… А завершить свою путанную эмоциональную рецензию я хотела бы стихотворением Пушкина, которое упоминается в этой необыкновенной книге и как нельзя лучше подходит нашему герою:Жил на свете рыцарь бедныйМолчаливый и простой,С виду сумрачный и бледный,Духом смелый и прямой.Он имел одно виденье,Непостижное уму, —И глубоко впечатленьеВ сердце врезалось ему.С той поры, сгорев душою,Он на женщин не смотрел,Он до гроба ни с одноюМолвить слова не хотел.Он себе на шею четкиВместо шарфа навязал,И с лица стальной решеткиНи пред кем не подымал,Полон чистою любовью,Верен сладостной мечте,А. М. D. своею кровьюНачертал он на щите.И в пустынях Палестины,Между тем как по скаламМчались в битву паладины,Именуя громко дам,Lumen coeli, sancta Rosa!Восклицал он дик и рьян,И как гром его угрозаПоражала мусульман…Возвратясь в свой замок дальный,Жил он, строго заключен,Всё безмолвный, всё печальный,Как безумец умер он…

Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь.Генри Миллер «Тропик Козерога»Вот тут мы с Генри Миллером совпали, Достоевский у меня, действительно, был вместо первой любви: маленький провинциальный городок, весна, томление, девушка под кустом сирени читает книгу, кусает губы. Да и как не кусать, когда там Настасья Филипповна – инфернальница – творит что-то не вполне еще понятное и душераздирающее. Потом декорации менялись много раз, но всегда, это был провал, как в болезнь («Князь, слетали вы когда-нибудь с колокольни?»), потому что любовь к Достоевскому – это диагноз. Федормихайловщина неизлечима, ее мучительные рецидивы приходят весной и осенью, и ничего не остается, как вцепиться в какой-нибудь том и провести несколько дней в помрачающем разум бреду. Не знаю, в который раз я перечитывала «Идиота», все сюжетные ходы давно выучены наизусть, но это не снимает напряжения, не может быть скуки при такой игре страстей и смыслов. Творчеству Достоевского, в принципе, свойственна двойственность, но в «Идиоте» она является самой сутью этого романа – здесь все дихотомично и находится в противостоянии. Герои разбиваются на пары, вращающиеся вокруг какого-то центра, пары рассыпаются и вновь складываются в комбинации: Аглая – Ганя – Настасья Филипповна, Ганя – Настасья Филипповна – Рогожин, Рогожин – Настасья Филипповна – князь Мышкин, Настасья Филипповна – князь Мышкин – Аглая, князь Мышкин – Аглая – Ганя.Любопытно, но Настасья Филипповна и Аглая – по сути одна и та же женщина, только находящаяся в разных обстоятельствах. Для кого-то это может показаться парадоксом, но я, по крайней мере, не вижу большой разницы в характерах, хотя одна при этом ангел, а другая – демон. А если поменять их жизненными обстоятельствами, не получится ли все с точностью до наоборот? Да, Аглая чиста и ищет себе муку, Настасья Филипповна изломана и не может от своей муки освободиться, а темперамент – тот же, и обе прекрасны. Когда они стоят друг напротив друга – это зеркало, которое каждой хочется разбить, не удивительно, что князь смешался. Мне кажется, что для Достоевского они обе – женщина вообще, та Женщина, вокруг которой вертится мир. Про пару князь Мышкин и Рогожин сказать можно много, но всего не выскажешь. Если в двух словах: враги и братья. Если еще пару слов добавить: юродивый и зверь. Если пойти дальше: дух и тело. А если подняться на самый высокий уровень: Иисус и Дьявол. Я именно в этот раз обратила внимание на вездесущесть Рогожина. Эти глаза, сверкающие в толпе, эта стоящая за углом фигура, эти внезапные появления. Он ведь не только для князя Мышкина становится кошмаром. Ипполит видит его у себя в темноте комнаты: «Вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу… Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, – не понимаю, но это были вы!» Согласитесь, это больше, чем просто купчик буйного нрава? У меня здесь возникает параллель с «Братьями Карамазовыми», с той сценой, когда черт приходит к Ивану. И Настасью Филипповну к Рогожину тянет, как в омут. Это ее искушение и погибель. Но у погибели есть противовес: князь-идиот. Несколько раз в романе возникает образ Христа, снятого с креста на картине Гольбейна, копия с которой висит у Рогожина в кабинете. «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!» – восклицает князь Мышкин. Этот Христос каким-то образом привязывается к князю. Юродивый, Иисусик… А вы в Бога веруете, господа? Не в того, который во славе, а в того, который лежит с посиневшим мертвым лицом? А послушаете вы его, если он явится в вашу гостиную, будет говорить несалонные вещи, размахивать руками и под конец ринется на пол с «диким криком „духа, сотрясшего и повергшего“»? Нет, помилуйте, это же дурной тон. И все эти странные идеи тоже. Невозможно. И получается, что лишь один Рогожин, брат названный и враг кровный, способен понять и полюбить в ненависти. И оба обречены. Потому что оба «по ту сторону добра и зла», оба не вписываются в рамки приличного, только отклонения у них в разные стороны. В этом весь Достоевский: он от пошлой по сути историйки (но не без пикантности), приходит к вечному противостоянию, которое нельзя ни разрешить, ни нарушить, иначе все полетит в тартарары. Ну разве что когда-нибудь, после судной трубы… Или нет? А это уже вопрос не романный.