Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Доказательство от Лакана

Ритм жизни в Ла Борд также определяется семинарами Жака Лакана. Как шутливо писал Жан Ури, по средам Ла Борд была еще мертвее, чем по воскресеньям. Почему? Это всё Лакан. В этот день проходят семинары мэтра: «В такое время персонал и деньги утекали из Ла Борд. То наплыв из-за Феликса, то утечка из-за Лакана…»^[268] Как уже упоминалось, первый контакт между Ури и Тоскейесом был связан с текстом Лакана. Для Ури это было такое потрясение, что он бросил свои вялые попытки заняться биологией и решил обратиться к психиатрии, чтобы вскоре очутиться в Сент-Альбане: «Тоскейес заставлял интернов проходить тест: давал им почитать диссертацию Лакана и через месяц спрашивал, что они о ней думают»^[269]. Ури жадно читает все тексты Лакана, решает регулярно посещать его семинар и пойти к нему в анализ, что непросто: Лозер слишком далеко от Парижа. Но когда он устраивается в Ла Борд, его мечта наконец сбывается. Распорядок дня в клинике начинает сильно зависеть от знаменитых парижских семинаров, ни один из которых, ни в больнице Святой Анны, ни позднее, на улице Ульм, Ури и руководство клиники не пропускают. Ури все подробно записывает, и его заметки затем разбираются на собраниях GTPSI.

Ури становится интересным партнером для Лакана, поскольку он связан со знаменитой психиатрической клиникой, сам авангардист и может стать источником вдохновения и обеспечить клиническое применение лакановского подхода к лечению психозов. По сути дела, вся медицинская команда Ла Борд проходит через кушетку Лакана: «Каждый раз, как в Ла Борд приезжал новый человек, ему первым делом говорили, что он должен пойти в анализ, само собой разумеется, к Лакану. Людей даже заставляли уйти от их аналитика, чтобы пойти к Лакану»^[270]. Весь подход Ури к психозам отмечен влиянием Лакана, хотя он выступает не в качестве ученика, а скорее как его альтер эго, часто вступая с мэтром в дискуссии, когда привозит его на машине в Париж из его деревенского дома в Гитранкуре: «Мое уважение к этому человеку было абсолютным. Мое мнение не изменилось. Для меня это абсолютный коэффициент стабильности»^[271].

От многих инструкторов в Ла Борд потребовали, чтобы они пошли в анализ к Лакану, если хотят остаться работать в Ла Борд. Таким образом, каждую неделю на кушетку к Лакану отправлялся из клиники почти целый вагон сотрудников. Гваттари всегда считал, что именно анализ у Лакана позволил ему сформулировать его субъективный опыт. Однако длительность сеанса сильно варьируется, иногда это полчаса, но чаще всего – три-четыре минуты, два-три сеанса в течение одного дня, перемежаемые нескончаемыми часами ожидания в приемной. Иногда Лакан продлевает сеанс, если финансы позволяют – в машине, когда Гваттари везет его домой на улицу Лилль после семинара: «Это входит в анализ», – говорит Лакан^[272].

Гваттари участвует в создании Парижской школы фрейдизма в 1964 году: связанный с ней с самого начала, именно он предложит опубликовать одно «письмо», чтобы избавить Школу от склонности к сектантскому замыканию в себе. Пока Гваттари, которого Лакан воспринимает в качестве блестящего молодого интеллектуала, надеется стать главным собеседником парижского гуру, он с ужасом наблюдает за подъемом маоистского течения, сложившегося вокруг Жак-Алена Миллера. Идет жестокая конкуренция.

В 1969 году перед тем, как окончательно порвать с Гваттари, Лакан устраивает ему еще один фокус, который ему уже знаком. Гваттари написал для него важный текст, выполняющий роль стратегического ответа на господствующую структуралистскую парадигму – «Машина и структура», который первоначально предполагалось представить в Парижской школе фрейдизма. В этом тексте Гваттари использует категории, взятые из вышедшей в 1968 году книги Жиля Делёза «Различие и повторение», которая станет основой их первых споров и дальнейшего сотрудничества. Ролан Барт очень высоко оценил эту статью Гваттари и попросил разрешения опубликовать ее в Communications. Гваттари рассказал об этом Лакану во время сеанса, и тот пришел в негодование: как это так? Почему не в собственном журнале Лакана Scilicet? Лакан призывает своего пациента определиться, на чьей он стороне. Гваттари вынужден подчиниться его требованию и попросить Барта не публиковать статью. Но Лакан вовсе не выполняет обещания и не публикует текст, который в итоге выйдет в журнале Жан-Пьера Файя Change в 1972 году.

Линии блуждания

Однажды ночью в 1965 году перед замком Ла Борд остановился грузовик. Он прибыл из Севенна и привез небольшую группу Фернана Делиньи: его подругу Ани Дюран и Жозе Маненти, бывшую жену Мишеля Дюрафура, с которым она прожила 12 лет, Ива, мальчика-аутиста из фильма «Малейший жест»^[273], Ги – крестьянина, который позднее станет санитаром, и Мари-Роз, его жену. Лишившись денег и не имея места, где можно было бы остановиться, Фернан Делиньи ищет приют в Ла Борд, чтобы продолжать заниматься аутистами. Ури принимает его, соглашается оставить группу, но уточняет, что Делиньи должен договориться с Гваттари. Небольшая банда целый день дожидается возвращения Гваттари: «„Это вы Жозе Маненти? – Да. – Хочу с вами поговорить“. Меня сразу поразила его живость, блестящий ум, внешне суховатый тон, за которым была спрятана исключительная мягкость, хрупкость, ранимость. Все это шло как бы слоями»^[274]. Делиньи тут же поручают изостудию и поселяют всю его группу в Ла Борд, где он также будет заниматься психотиками и в особенности аутистами. У него за плечами большой терапевтический опыт. Делиньи встроен в иную перспективу, чем Ури и Гваттари, но оттого не менее инновационную. Его приезд в Ла Борд не случаен: его траектория вписывается в похожий трек – пригород, молодежные турбазы и оспаривание власти институтов^[275].

После войны Делиньи создал терапевтический центр Grande Cordée, где проводились первые опыты амбулаторного лечения, позволявшие молодым людям с расстройствами характера избежать психиатрической лечебницы. Эта инициатива родилась из его знакомства с Югетт Дюмулен, бывшей руководительницей «Коммунистической и активистской молодежи», работавшей в той же сети молодежных турбаз: «Помещения Grande Cordée – которая начиналась в одном театрике на Монмартре – напоминали вокзал, на котором собрались странные пассажиры, приходившие с утра до вечера, по нескольку раз в день, нервные, шумные, постоянно чего-то требовавшие»^[276]. Именно в этой коммунитарной среде молодежных турбаз парижского региона, превращавших свои каникулярные стажировки в фаланстеры, в которых все было общим, Фернан Делиньи набирал своих воспитателей и аниматоров. Как и в Ла Борд, «свободное лечение» имело политический подтекст – протест против существующих властей. Как коммунист, Делиньи отвергал любую форму прозелитизма. Как терапевт – не хотел встраиваться в бюрократическую систему здравоохранения. Как педагог – очень критически относился к профессионалам от образования.

Делиньи изобрел целый поэтический язык для описания поведения своих юных аутистов. Ребенок, который крутится, делает «круг», тот, что раскачивается, – «качели из облаков». После краткого пребывания в Веркоре в 1954 году Делиньи со своей группой уезжает в Верхнюю Луару с 1955 по 1956 год, затем в Алье с 1956 по 1959-й. В 1959 году он переезжает в Туара, в Севеннах, где останется до 1965 года. Югетт Дюмулен, от которой у него двое дочерей, и Жозе Маненти сопровождают его с самого отъезда из Парижа. Именно там, в этом скалистом пейзаже, среди полной разрухи он поселился с Жозе Маненти. Делиньи привез с собой мальчика с тяжелой формой аутизма по имени Ив, сопровождавшего его с 1956 года. Делиньи намеренно оставался гениальным нонкомформистом, сторонившимся любых институтов. Но отрицание институтов и их законов имеет свою цену, и Делиньи пришлось заплатить сполна. Из-за этого все сделанное в Grande Cordée быстро пришло в упадок.

В 1965 году разоренная группа, лишенная средств, снимается из Севенн и направляется в сторону Ла Борд. Делиньи, которого приняли очень радушно, некоторое время работает в Луар и Шер: «Он весь день был в своей студии. Это было очень полезно для больных»^[277]. Несмотря на дружеское участие, у Жозе Маненти случился конфликт с Гваттари из-за лечения одного больного, и компромисс оказался невозможен: «Он [Гваттари] предложил мне сделку: „Или делаешь, как я говорю, или уезжай“, и я ответила: „Все просто, я уезжаю“. У меня с ним были очень игривые отношения»^[278]. Жозе Маненти уезжает из Ла Борд в Париж, где намеревается стать психоаналитиком. Делиньи, в свою очередь, еще два года проработает в Ла Борд в «оранжерее», где он устроил себе студию: «Он не выносил группы, это была самая настоящая фобия. Он забился там в свой угол»^[279]. Ури очень высоко его ценит и считает, что его тексты имеют большую поэтическую ценность: «В них есть замечательные формулировки: „седьмая сторона кости“ или „чем станут пальцы без ладони?“»^[280]. В Сент-Альбане его произведения составят первую публикацию клиники.

После двух лет работы в Ла Борд Делиньи воспользуется случаем вернуться в департамент Гар, где Гваттари в 1967 году купил в Гурга, в коммуне Монобле, большую старинную ферму-крепость у подножья Севенн. Сначала этот дом служит для летнего отдыха постояльцев Ла Борд. После 1968 года в Гурга потянется молодежь, участвовавшая в протестах. Центр встреч и стажировок, принимающий исследователей из CERFI, послужит также убежищем для политических активистов, которых после мая 1968 года преследует правосудие – на какое-то время его даже арендует Жан-Люк Годар. Гваттари предлагает Делиньи разместить свою группу в Гурга. Он назначает управляющим этого места бывшего начальника «Коммунистической молодежи» Блуа, Луи Орана по прозвищу Мимир. Похожий на Раймона Пети из Hispano, рабочий по происхождению, это выдающийся активист, два года отсидевший в тюрьме за дезертирство во время войны в Алжире. Феликс подружился с ним в Ла Борд.

Луи Оран с женой и тремя детьми поселяется в Гурга, где ремонтирует здание, возделывает землю и выращивает овец. Гваттари посылает также своего друга-режиссера Франсуа Пэна помочь Делиньи смонтировать километры пленки, отснятой в Grande Cordée и после. Но Пэн очень быстро возвращается обратно: «Делиньи хотел, чтобы я с ним остался, но такая монашеская жизнь мне не по нутру»^[281]. Делиньи раздосадован, так как Гурга оказывается проходным двором: «Мне скоро 64 года: всему свое место, и очень неприятно видеть, как эти разношерстные люди вынуждены толкаться в одном месте, при том что если бы соблюдалась дистанция, они бы отлично ладили»^[282]. Открытость Гурга для самых радикальных левых порождает гротескные ситуации: Альянс молодежи за социализм, троцкистская организация, устроившая здесь политическую учебу, решает досрочно уехать, поскольку ее руководителям было невыносимо жить в одном месте с психическими больными.

Когда воспитатель Клод Сигала потребовал распахнуть двери Гурга перед молодежью с криминальным прошлым, Делиньи отказался. Вместе со своими юными аутистами он, тем не менее, остался в коммуне Монобле, но в километре от Гурга. Письма, которые Делиньи пишет Гваттари, говорят о том, что их позиции были одновременно и близки, и далеки. С связи с «Молекулярной революцией» Гваттари, опубликованной в 1977 году, Делиньи написал, что его шокировал эпитет, которым наградил его больных Гваттари в своей книге: «Почему ты называешь их „дебилами“, когда пишешь о нас? Речь же идет о детях, которые отказываются разговаривать»^[283]. В то же время он признается, что его поразило то, насколько они оба ведут общую борьбу. Да, у них разные устремления и даже симпатии, но, как написал Делиньи, «чтобы перевернуть, взорвать мир этого его безличного ON, все средства хороши»^[284]. В связи с заключительным тезисом книги о том, что революция должна стать молекулярной^[285], Делиньи уточняет: «Если бы „молекулы“ намеревались состоять из частиц, а не быть частичными, „революция“, о которой ты говоришь, имела бы шанс совершиться»»^[286]. Делиньи настаивает на диагнозе «аутизм» у молодых людей, которыми он занимается в Гаре. Для него это слово несет в себе оттенок сопротивления, который ему нравится, потому что это сопротивление языку: «А-сознательное не говорится: оно не эффект языка»^[287], – считает он, порывая в данном случае с лакановской концепцией бессознательного, структурированного как язык, и присоединяясь к возражениям, выдвинутым Гваттари.

Осенью 1979 года Делиньи собирался снимать фильм, действие которого происходит в Гурга, но Гваттари спутал его планы. Гваттари готов продать Гурга любому, кто предложит лучшую цену, чтобы покрыть свои финансовые потребности. Делиньи обиделся и не скрывает этого, дело доходит до разрыва отношений. Но едва ли согласие между одним, который хочет распахнуть Гурга всем ветрам, и другим, который желает вести там замкнутую жизнь, могло просуществовать дольше десятка лет: «Стиль твоего письма меня немного удивил. Если мы хотим и дальше писать друг другу, я бы хотел, чтобы у нашей переписки был иной тон. Я не понимаю, почему постояльцам Ла Борд должно быть запрещено приезжать в Гурга! С чего бы это? Ради чего?.. Береги свою дружбу. Она и вправду очень хрупкая»^[288].

Глава 4
Критические исследования проходят испытание на деле

Создание Феликсом Гваттари в 1965 году Федерации групп по институциональным исследованиям (FGERI) указывает на то, что в его жизни произошел настоящий стратегический поворот, оставивший за бортом журнал «Коммунистический путь» и другие троцкистские связи. Его цель теперь – превратить интеллектуальную работу в неакадемическую исследовательскую программу. Речь идет о том, чтобы на основе специфических компетенций каждой из автономных групп, вступивших в федерацию, организовать максимальную циркуляцию их наработок с целью разрушить сложившиеся привычки и ложные стереотипы в каждой из дисциплин.

Трансдисциплинарность в действии

FGERI использует принцип трансверсальности^[289], заявленный самим Гваттари, в сферах, имеющих отношение к институтам: среди психиатров, антропологов, психоаналитиков, психологов, младшего медицинского персонала. У истоков этой инициативы – круг лечебницы Ла Борд, и в ассоциацию вступают работники образования, воспитатели, преподаватели, урбанисты, архитекторы, экономисты, кооператоры, кинематографисты и т. д. В октябре 1965 года к движению присоединился с десяток групп, считающих, что они занимаются институциональным анализом на основе педагогики Фернана Ури или психиатрии Франсуа Тоскейеса, и уже снискавших признание. Эта федерация с очень гибкой организационной структурой объединяет около сотни исследователей, и главной сферой ее деятельности, естественно, становится психиатрия.

Гваттари дает толчок к созданию организации, которая вызовет большой резонанс в общественных науках: Центра институциональных исследований и образования (CERFI). Его цель – обеспечить федерации возможность «заключать контракты с государственными и частными организациями для изучения проблем, которые могли бы стимулировать и обогатить работу FGERI»^[290]. CERFI, золотой век которого приходится на 1970-е годы, удастся получить значительные государственные субсидии для финансирования ряда исследований самого широкого спектра в области здравоохранения, образования, коммунального хозяйства и т. п.

Чтобы привлечь больше внимания к своей работе, FGERI выпускает с января 1966 года новый журнал. За год до этого небольшая группа, собравшаяся вокруг Гваттари, целый вечер размышляет о том, как его назвать. Мишель Бютель предлагает новое имя каждые пятнадцать минут. Ги Трастур вспоминает, как в конце концов, уже несколько утомившись, он предложил Recherches^[291]. Это название и закрепится: оно подчеркивает преемственность с журналом, которым занималась его жена, Рене Трастур-Фенасс, одна из редакторов журнала MNEF – Recherches universitaires, который передал эстафету новому изданию: связь со студенческой средой обеспечена и подчеркивается. Руководить новым журналом будет бывшая подруга Фернана Делиньи, Жозе Маненти. Участники FGERI и Феликс Гваттари прежде всего хотели, чтобы их главные ориентиры – Маркс, Фрейд, Ленин – прошли в журнале проверку современной практикой, актуальными задачами и самыми передовыми знаниями в каждой из гуманитарных наук: «Повторение – смерть. Пользоваться Марксом или Фрейдом в режиме повторения значит предаваться смертельно опасному воскурению фимиама»^[292]. FGERI намеревается пропагандировать трансдисциплинарность, понимаемую не как разделение собственников, озабоченных разграничением, а как оригинальное вопрошание на территории самих дисциплин, которое бы позволило артикулировать ориентацию исследований так, «чтобы их понятия формировали „смыслоразличительную оппозицию“, а не оставались в антагонистических структурах взаимного непризнания»^[293].

Утверждать в 1965–1966 годах ценность эмпирических исследований в гуманитарных науках – особенно новаторская и оригинальная позиция в интеллектуальном контексте, который носит отчетливо «альтюссерианский» характер. Это момент большого успеха работ «Читать „Капитал“» и «За Маркса», возвращения «к Марксу», идущего по пути «эпистемологического разрыва». Обращение к социальным и институциональным практикам, а также проверка фактами открывает путь к перспективным исследованиям, которые будут с самого начала намечать линии ускользания в этой сциентистской среде чистого концептуализма. Хотя эта ориентация в тот момент остается маргинальной и идет вразрез с увлечениями эпохи, FGERI, тем не менее, имеет наработки в области институционального анализа, который стремится совместить достижения фрейдизма и марксизма и поставить либидо в центр научных исследований, а не оставить его прозябать в прихожей, на периферии настоящей научной работы. С самых первых выступлений в 1966 году на «теоретической комиссии» FGERI Гваттари дистанцируется от альтюссерианских позиций, которые тогда были на пике моды, используя Лакана для их критики.

Он напоминает этим любителям концептов ради концептов о чувстве реальности: «В дереализации истории есть некоторый предел, за который нельзя выходить; есть остаточный реализм истории; этот неустранимый реализм – контингентный факт того, что только люди и никто другой делают историю и говорят о ней»^[294]. Эта критика открывает по ту сторону философии истории путь к восстановлению связи между научными исследованиями, знанием и областью опыта, прожитого, репрезентаций деятелей и их речи. Однако Гваттари не противопоставляет альтюссеровскому «процессу без субъекта» полного субъекта, хозяина самому себе. У него речь идет о расщепленном субъекте: «Шизосубъект на самом деле останется на заднем плане, это будет субъект бессознательного, спрятанный ключ к вытесненным высказываниям. Этой субъективности нет нужды держать отчет ни перед законом, ни перед историей»^[295].

Гваттари намеривается сохранить цель революционной трансформации, за которую он всегда выступал, но на этот раз она должна питаться размышлениями, идущими изнутри общества. Больше нет речи о том, чтобы ждать «кануна Революции», нужно готовить реальную трансформацию институтов. FGERI, в основном состоящая из интеллектуалов, тем не менее, имеет связи с миром производства, в частности с престижной сетью Hispano, которой занимается Роже Панаже, создающий Группу по изучению рабочего движения (GERMO), связанную с FGERI. Еще одна группа FGERI с 1965 года вносит свой вклад в пропаганду феминизма: Группа хороших левых женщин (GROBOFEGA), которая сочетает исторические и этнологические размышления с борьбой за женский вопрос, проводит акции с требованием свободной бесплатной контрацепции для женщин, права на аборты и сексуального освобождения. В этой группе состоят, среди прочих, Николь Гийе, социологи Лиан Мозер и Анн Керрьен, а также писательница Анни Миняр и будущий психоаналитик Брижит Можандр.

Первые номера журнала Recherches дают представление о том многообразии, на которое нацелена FGERI, равно как и об отказе от любой централизации. В первом номере напечатана статья Феликса Гваттари об институциональной психотерапии, которая указывает на главную точку привязки этой группы, но в нем можно также прочесть статьи, полученные от тематических групп «театр», «архитектура», «экономика». В редакционной статье второго номера провозглашается отказ становиться рупором какого-то одного течения, в противоположность другим изданиям такого типа:

Никакого редакционного комитета, который бы утверждал линию издания, отсеивал статьи. Никакого отстаивания теорий и концепций. Recherches – рупор любых групп, работающих в секторе социального поля, ориентированном на анализ институтов, в которые все включены и соглашаются на то, чтобы к ним постоянно обращались другие группы, работающие в других секторах^[296].

У FGERI нет аппарата управления, и единственный повод для встреч разных групп в течение года – это благотворительные ярмарки, которые проводятся в Ла Борд. Однако организация не собирается пропагандировать «вялые» формы интердисциплинарности. Напротив, от исследователей требуется говорить на языке их дисциплины, не делая скидок на общедоступность или популяризацию.