Притяжение звезд

– Миссис Нунен! – воскликнула я и, переступив через разбросанную посуду, изучила сияющее пятно румянца на багровой щеке. Я буквально почувствовала, как ее лицо пышет жаром. В моей руке уже был наготове термометр.

– Зажмите его под мышкой, пожалуйста!

Но она не отреагировала, и я, подняв ее руку, сама вставила термометр под мышку.

Во время ожидания я считала хриплые вдохи-выдохи Айты Нунен и одновременно измеряла ей пульс. Ничего не изменилось. Но ртутный столбик подскочил до 40,1°. Жар мог убить инфекцию, но мне не понравился вид больной: из-под редких волос на лбу выступила сильная испарина.

Я обошла валявшиеся на полу поднос и тарелку, чтобы достать из кухонного шкафчика лед. Единственный оставшийся кубик плавал в луже талой воды. Поэтому я налила в миску холодной воды и, прихватив ворох чистых льняных салфеток, принесла к ее кровати. Смачивая одну за другой салфетки в воде и предварительно выжимая, я обложила ими ее шею и лоб.

Айта Нунен поежилась от холода, но улыбнулась, бессознательно выразив благодарность – скорее незримому благодетелю, чем лично мне. Как же мне хотелось, чтобы разум этой женщины вдруг прояснился, и она сказала бы, что ей нужно! Сбить температуру помог бы аспирин, но назначения имел право делать только врач; сегодня единственным дежурным врачом-акушером был доктор Прендергаст, но когда еще я его увижу?

Сделав для Айты Нунен все, что в моих силах, я нагнулась поднять с пола поднос и тарелку. У чашки отбилась ручка, разломившись пополам. Я вытерла шваброй чайную лужу, пока никто на нее не наступил.

– А разве вы не можете позвать кого-то на помощь? – спросила Делия Гарретт.

– Ах, все сейчас ужасно заняты.

Строго говоря, подтирать лужи на полу в отсутствие санитарки-уборщицы, младшей медсестры или практикантки должны были санитары, но я решила не связываться. Если вызывать этих молодцов из-за пролитого чая, они обидятся и в следующий раз пропустят мимо ушей более серьезную просьбу, например когда пациентка будет истекать кровью.

Судя по выражению раскрасневшегося лица Айты Нунен, ее обуревали беспокойные мысли.

– Чудесный денек, чтобы поплавать в канале!

Ей почудилось, что она плавает? Интуиция подсказала мне сунуть руку под одеяло и проверить…

Она напрудила в постель. Я подавила горестный вздох. Должно быть, когда я водила ее в туалет, она даже не помочилась. Теперь надо было перестилать постель, этим обычно занимались две санитарки, да и пациентка всегда оказывала посильную помощь, но я сегодня дежурила одна, а от Айты Нунен можно было ожидать чего угодно.

– Я взяла себе напрокат машину, да ее сбросили с балкона…

Теперь она бредила о какой-то давнишней или выдуманной неприятности.

– Давайте, миссис Нунен, встаньте на минутку с постели, я поменяю вам мокрую одежду и простыни.

– Разломали мои святые дары, сволочи!

– Мне нужно в туалет, – объявила Делия Гарретт.

– Вы не могли бы подождать минутку…

– Не могу!

Как раз в этот момент я снимала с матраса мокрую простыню.

– Хотите, я дам вам судно.

Она высунула из-под одеяла голую ступню и отрезала:

– Нет, я сама схожу.

– Боюсь, это запрещено.

Делия Гарретт зашлась оглушительным кашлем.

– Я вполне в состоянии найти дорогу, мне все равно нужно размять ноги. Они затекли оттого, что я лежу в постели бревном.

– Я отведу вас, миссис Гарретт. Дайте мне секунду.

– Да я сейчас просто лопну!

Я не могла заблокировать дверь или погнаться за ней по коридору.

И сказала строго:

– Прошу вас, оставайтесь в палате!

Оставив Айту Нунен и ее мокрую постель, я выскочила в коридор. На первой двери висела табличка «Инфекционное женское».

Внутри было тихо.

– Прошу прощения, сестра… Бенедикт?

Или ее звали сестра Бенджамин? Монахиня миниатюрного росточка, в жизни меньше не встречала. Подняв голову от рабочего стола, она строго взглянула на меня.

– Я сегодня дежурю по родильному/инфекционному, – сообщила я.

Мой голос прозвучал на повышенных тонах, в нем угадывалась скорее спесивость, нежели озабоченность. Я ткнула большим пальцем за спину, как бы подразумевая, что она еще не в курсе, где находится наша маленькая палата-времянка. Для начала мне следовало самой представиться, но я уже упустила удобный момент.

– Сестра, вы не могли бы одолжить мне сиделку или практикантку?

– А много у вас пациентов в родильном/инфекционном?

Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло.

– В настоящий момент всего две, но…

Дежурная медсестра перебила меня:

– А у нас здесь сорок…

Я оглянулась, считая про себя. Под ее началом было пять сиделок.

– Тогда не могли бы вы передать… (Только не главной медсестре, напомнила я себе. В этот суматошный день главная медсестра сама могла лежать на одной из этих коек; я внимательно оглядела ряды кроватей. По правде говоря, я была не уверена, что узнаю ее без формы)… Не могли бы вы передать кому-то, кто подменяет главную медсестру, что мне срочно нужна помощь.

– Я не сомневаюсь, что наше руководство в курсе, – ответила сестра Бенедикт. – Просто всем нужно немножечко поднапрячься и выполнять свою работу.

Я закусила губу.

Монахиня, словно любопытная птичка, склонила голову набок, как будто запоминая, какую именно я допустила оплошность, чтобы потом обо всем доложить сестре Финниган.

– Как я всегда говорю, медсестра – она как чайный лист…

Я ничего на это не ответила, иначе мой голос прозвучал бы как звериный рык.

И финальная реплика – с легкой улыбкой:

– …ее крепость проявляется, только когда она попадает в кипяток.

Я заставила себя кивнуть в знак согласия с этой житейской мудростью, чтобы сестра Бенедикт не написала на меня рапорт, обвинив в нарушении субординации.

Я вышла и бесшумно затворила за собой дверь. Но потом, вспомнив о лежавших у меня в нагрудном кармашке назначениях, была вынуждена вернуться.

– Сестра, можно мне оставить у вас заявки для отдела снабжения?

– Конечно!

Я судорожно достала мятые бумажки и положила их на стол.

В свою крошечную палату я возвращалась почти бегом.

Айта Нунен все так же неподвижно лежала в пропитанной мочой кровати. Нужду молодой женщины я сочла более неотложной.

– Давайте сходим в туалет, миссис Гарретт.

Она фыркнула.

Я шла за ней следом. Как только мы оказались в коридоре, она перешла на рысь, прижав руку ко рту.

– Поскорее!

Но, преодолев половину коридора, она согнулась пополам – и ее вырвало.

Я сразу заметила в рвотной массе предательски торчащие кусочки сосиски.

Вынув из кармана фартука чистую тряпицу, я вытерла Делии Гарретт рот и очистила верх ее ночной рубашки.

– Все в порядке, дорогая! От этого проклятого гриппа случается расстройство пищеварения.

Теперь мне и впрямь понадобился санитар, чтобы убрать с пола следы рвоты… Но она схватилась за живот и опрометью бросилась к туалету. Я заторопилась за ней, шлепая резиновыми подошвами по мраморному полу.

Звуки из-за дверцы кабинки сообщили мне, что у нее еще и понос.

В ожидании Делии Гарретт я стояла, скрестив руки на груди, и тут мое внимание привлек плакат, на котором еще не высохла типографская краска, вернее, слово «кишечник».

РЕГУЛЯРНО ОСВОБОЖДАЙТЕ КИШЕЧНИК

ПОДДЕРЖИВАЙТЕ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ЛЮДСКИХ РЕСУРСОВ

ИНФЕКЦИЯ ПОРАЖАЕТ ЛИШЬ СЛАБЕЙШИХ В СТАДЕ

ЕШЬ ЛУК В ОБЕД – И БОЛЕЗНИ НЕТ!

Ну вот, приехали: анонимный мертвец на улице забрызгал кровью форму медсестры Кавана, а правительство не нашло ничего умнее, как прописывать лук на обед. А уж что касается слабейших в стаде – какая же это жестокая бессмыслица! Нынешний грипп не имел ничего общего с сезонной простудой, которая выкашивала самых старых и слабых (даже если простуда и приводила к пневмонии, то забирала жизни так аккуратно, что ее даже прозвали «подругой престарелых»). А новый грипп косил всех подряд, без разбора: и мужчин, и женщин в полном расцвете лет.

Теперь за дверцей кабинки стало тихо.

– Миссис Гарретт, позвольте я проверю стул, прежде чем вы спустите воду?

Если бы это был выкидыш, он бы сопровождался кровотечением.

– Что за гадости вы говорите!

Она дернула за цепочку, и вода с шумом потекла из бачка сверху.

Обратно в палату Делия Гарретт шла пошатываясь. Я надеялась встретить по пути санитара и попросить его вытереть кляксу рвоты с мраморного пола, но ни один мне не попался. Я помогла ей обойти пятно, уверяя себя, что здоровье пациентки важнее грязного пола.

– Оботру вас в кровати губкой, дам новую рубашку, – пробормотала я, – и вам сразу полегчает. Но сначала мне нужно проведать миссис Нунен.

Бредящая пациентка была вялая и не сопротивлялась; она позволила мне поднять ее с мокрой кровати, усадить на стоявший рядом стул и обтереть. Я надела на нее свежую ночную рубашку и тесемками покрепче привязала полы к ногам.

Делия Гарретт пожаловалась на озноб.

Я достала из шкафа сложенное одеяло и передала ей. Айту Нунен я завернула в другое одеяло: мне нужно было перестелить постель.

– Фу! Оно же воняет!

– Значит, оно безопасно, миссис Гарретт. Эти одеяла развешивают в пустой палате и жгут фосфор в ведре, чтобы фосфорный газ убил все бактерии.

– Как наших бедняг-солдат в окопах, – пробурчала она.

Эта капризная женщина не уставала меня удивлять.

Слава богу, Тим не попадал под газовые атаки. Пару раз у него был солнечный удар в Турции, один раз подхватил окопную лихорадку, но ему удалось ее побороть, хотя многие солдаты так и не избавились от инфекции, и болезнь тлела у них внутри, чтобы в любой момент вспыхнуть вновь. В том и состояло ее коварство: физически мой брат ничуть не изменился по сравнению с тем, каким был до войны, когда он работал в галантерейной компании (сейчас она закрылась), и, когда выпадал свободный часок, ходил кататься на роликах со своим другом Лиамом Кэффри.

Дверь распахнулась, и я от неожиданности вздрогнула.

Доктор Прендергаст, в своем костюме-тройке, наконец-то устроил обход. Я была рада его видеть, вот только момент для визита он выбрал крайне неудачный. Только бы он не стал спрашивать, отчего обе мои пациентки сидят, завернутые в одеяла, на стульях. И что это в коридоре испачкало его начищенные башмаки – уж не рвота ли Делии Гарретт? Если сестра Финниган узнает, какая разруха началась в палате в первый же день моего назначения, она в жизни мне больше не доверит эту обязанность.

Но Прендергаст сосредоточенно возился с тесемками маски, закладывая ее за свои большие уши. Для мужчины его возраста у него была еще на удивление густая шевелюра, напоминавшая огромный клок ваты.

– Доктор, вам известно, что мы потеряли миссис Дивайн прошлой ночью?

– Я выписал свидетельство о смерти, медсестра, – произнес он усталым голосом.

Значит, он дежурил еще со вчерашнего утра. Он взялся обеими руками за висевший у него на шее стетоскоп, как пассажир мотающегося из стороны в сторону трамвая вцепляется в поручень над головой.

– Эта болезнь необычайно коварна, – пробурчал он. – Сколько уже раз я убеждал чьих-то родственников перестать волноваться, потому что больной по всем признакам пошел на поправку, но затем вдруг…

Я кивнула. Медсестрам настрого запрещали отнимать у врачей даже минутку их времени, а мы стояли и обсуждали умершую пациентку… Поэтому я сняла со стены медкарту Айты Нунен и передала ему.

– Миссис Нунен на двадцать девятой неделе, доктор. У нее бред уже двое суток, температура поднималась до сорока пяти и пяти.

Тут я увидела, что край ее одеяла свесился на пол. Я украдкой подняла его и подоткнула под нее. Только бы он не заметил, что она обмочилась.

Доктор Прендергаст зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Я вижу легкую синюшность. Как ее дыхание?

– Не затруднено. Может быть, давать ей аспирин?

Медсестрам не полагалось высказывать свои суждения относительно назначения медикаментов, но врач был настолько утомлен, что я надеялась его убедить.

Доктор Прендергаст вздохнул.

– Большие дозы аспирина у некоторых пациентов вызывают отравление, так что попробуйте дать ей виски – сколько она сможет принять.

– Виски? – переспросила я, смутившись. – Чтобы сбить жар?

Он покачал головой.

– Чтобы унять боль и тревогу и стимулировать сон.

Я записала это назначение в медкарте – на тот случай, если потом кто-то поинтересуется.

– А как самочувствие миссис…

Его взгляд затуманился.

– …Гарретт, – напомнила я ему, передавая ему ее медкарту. – Недавно ее вырвало, у нее была диарея, и, похоже, ее пульсовое давление… э-э… довольно высокое.

Я постаралась сформулировать это в достаточно мягкой форме, потому что многоопытный врач мог возмутиться, что какая-то акушерка осмелилась определить давление пациентки одними пальцами, для чего он сам использовал современный научный прибор.

Прендергаст на секунду задумался: сейчас, испугалась я, он скажет мне, что у него нет времени измерять ей давление. Но нет, он достал из саквояжа сфигмоманометр.

Я быстро просунула розовую руку Делии Гарретт в манжету прибора, туго закрепила над локтем застежкой, и он стал накачивать воздух грушей. Это было не сложнее, чем перевязать руку веревкой. По-моему, любую медсестру можно было обучить пользоваться такой штукой, если бы врачи не относились к своим привилегиям столь ревностно.

– О! – встрепенулась молодая аристократка.

– Еще минутку потерпите, – попросила я.

Она раздраженно кашлянула.

Доктор вставил себе в уши желтые наконечники стетоскопа, прижал плоский диск к сгибу ее руки ниже локтя, потом стал медленно выпускать воздух из груши и слушать.

Через минуту он надиктовал мне:

– Систолическое артериальное давление – сто сорок два, – и добавил после паузы: – Диастолическое – девяносто один, сестра.

Я послушно вписала в медкарту: «Диастолическое артериальное давление – 91».

На Прендергаста эти показания, похоже, не произвели особого впечатления.

– Учащенный пульс характерен для последних месяцев беременности, – пробурчал он, пока я складывала его прибор в саквояж. – Если она будет вести себя слишком беспокойно, дайте ей брому.

Он разве не слышал, что я ему сказала: ее вырвало! И седативное средство вроде брома было тяжелым испытанием для желудка. Я бы не стала его давать Делии Гарретт…

Но меня научили никогда не перечить врачу; у нас считалось, что, если нарушить субординацию, в больнице тотчас воцарится хаос.

Прендергаст потер глаза.

– Я отправляюсь домой.

– Кто из акушеров в ваше отсутствие… – начала я.

– В женских отделениях будет помогать частнопрактикующий терапевт…

– Врач общего профиля? – уточнила я разочарованно. То есть не тот, кто нам нужен. – Он уже в больнице?

Прендергаст покачал головой.

– Только едет к нам. Кстати, доктор Линн – дама.

Мне показалось, я расслышала в его голосе легкое презрение. В наши дни врачей-женщин можно было счесть по пальцам, и я еще ни разу не работала под их началом. Но мне хотелось знать, к кому следует обращаться за помощью моим пациенткам, пока ему на замену не прибыла врач-терапевт.

Делия Гарретт вскочила.

– Вы можете снять с меня эту грязную тряпку?

– Да, как только дам миссис Нунен лекарство, а вы уж не стойте, пожалуйста, на ногах!

Она обиженно закашлялась и опустилась на стул.

Я налила в чашку-поильник виски с горячей водой и добавила немного сахару для вкуса. Сделав первый глоток, она тут же залпом высосала все до дна. После этого я пошла к шкафу с постельными принадлежностями за чистой ночной рубашкой для Делии Гарретт.

Переодевая ее, я обратила внимание на растяжки на животе – похожие на белых червяков следы прошлых двух беременностей и нынешней.

Мне еще не приходилось ощущать материнский инстинкт, который, как уверяли меня взрослые женщины, рано или поздно во мне проснется. Я решила заняться акушерством, потому что меня привлекал связанный с этой профессией драматизм, но никогда не представляла себя главным действующим лицом этого таинства вызревания плода, лишь внимательным соглядатаем.

Мне завтра тридцать! Сигнал, что моя пора расцвета позади. Но тридцать вовсе не значит, что я старуха. Кто скажет, что мне уже поздно выходить замуж и «рожать» детей? Возможно, если взвешивать все «за» и «против», это менее вероятно, даже маловероятно, если учесть, сколько мужчин погибло на фронте, упав ничком на траву в далекой стране, или вообще невероятно, при том что мало кто из фронтовиков сможет вернуться на наш маленький остров.

Я надела на Делию Гарретт новую ночную рубашку и завязала боковые тесемки, потом уложила ее обратно в кровать и плотно завернула в одеяло, чтобы она не мерзла под осенним ветром, влетавшем в высокое оконце.

Я сняла с матраса насквозь промокшую простыню Айты Нунен. На мое счастье, прорезиненная пеленка под нижней простыней впитала почти всю мочу, так что верхняя простыня и наматрасник остались сухими.

Одного я не могла до конца понять: хочу я замуж или нет. Были у меня варианты, и немало: милые молодые люди. И я не могла укорять себя за то, что капризно отвергла все возможности – я просто ими не воспользовалась.

– Это вы – медсестра Пауэр?

Я резко развернулась и увидела в дверях молоденькую девушку в обычной одежде. Медно-рыжие волосы, покрытые маслом и зачесанные назад, с выбивавшимися на затылке кудряшками.

– А вы кто?

– Брайди Суини.

Без должности, значит, она даже не практикантка. Масса девушек во время войны проходила ускоренный курс основ медицинской помощи, и ничего удивительного, что они в этом деле мало смыслили.

– И кто же вы, мисс Суини, – поинтересовалась Делия Гарретт, – сиделка-волонтерка?

Незнакомка усмехнулась.

– Никакая я не сиделка!

Делия Гарретт закатила глаза и вернулась к своему журналу.

Брайди Суини снова обратилась ко мне:

– Меня прислала сестра Люк вам в помощь.

Ага, значит, монахиня не смогла найти для меня никого получше, кроме девушки, неподготовленной, необразованной, судя по говору, с невинным взглядом только что вылупившегося цыпленка, словно с ней в жизни еще ничего не случалось. Я чуть не дала Брайди Суини затрещину – так я была разочарована.

У больницы не осталось средств даже для найма младшего медицинского персонала.

– Надеюсь, она предупредила, что ваша работа не будет оплачена?

– Я и не ожидала, что мне заплатят.

У рыжей Брайди Суини были бледная кожа, голубые глаза и едва заметные бровки. Ее прозрачные ушки напоминали детские: левое чуть-чуть выпячивалось, словно она старалась уловить каждое сказанное ей слово. Тонкое пальтишко, стоптанные туфли – не будь сейчас в больнице критическая ситуация, главная медсестра выгнала бы ее не раздумывая.

– Что ж, мне необходим курьер, и я рада, что вы здесь, – учтиво произнесла я и представила пациенток: – Это миссис Гарретт, а это миссис Нунен.

– Добрый день, дамы! – сказала Брайди Суини с коротким поклоном.

Я достала из шкафа фартук. Девушка была худая и без пальто показалась мне совсем заморышем: ей пришлось дважды обернуть тесемки фартука вокруг талии и только потом завязать.

– Я никогда не была в больнице, – заметила она и с нескрываемым любопытством принялась разглядывать Айту Нунен, которая покачивалась на стуле возле своей кровати и что-то напевала себе под нос.

– Кстати, мисс Суини, я полагаю, у вас есть иммунитет?

Она, похоже, не поняла этого слова.

– К инфлюэнце, к гриппу. Раз уж вы пришли в инфекционное отделение без маски…

– А, да, был у меня грипп.

– Но я имела в виду грипп этого года, который особенно опасен, – уточнила я.

– Переболела им давным-давно. Так что мне надо делать, медсестра Пауэр?

Какое облегчение – наконец-то хоть кто-то задал мне этот вопрос.

– Давайте начнем с кровати миссис Нунен, ее надо перестелить.

Мне надо было удостовериться, что оба матраса лежат ровно: пружинный матрас в холщовом наматраснике на деревянной раме и волосяной в хлопчатобумажном чехле; красновато-коричневый водонепроницаемый прорезиненный коврик должен быть туго натянут, как и нижнее одеяло и нижняя простыня поверх него.

Дыша парами виски, Айта Нунен попыталась вскарабкаться на кровать.

– Еще минутку. – Я вежливо преградила ей путь рукой.

Из шкафа с постельными принадлежностями я вытащила свежую пеленку, верхнюю и нижнюю простыни и два одеяла.

– Когда мы стелем простыни и одеяла, расправляем все очень тщательно, чтобы складки не врезались в кожу миссис Нунен, ясно?

Брайди Суини кивнула.

Я помогла Айте Нунен улечься в кровать, и она, глубоко вздохнув, выкрикнула:

– Какая чушь!

Новенькая спросила:

– Что вы говорите?

Я покачала головой.

Лицо девушки застыло в испуге.

– Простите, мне нельзя с ними говорить?

Я улыбнулась.

– Просто хотела вас предупредить, чтобы вы не обращали внимания на странные восклицания миссис Нунен. – И я постучала пальцем по голове. – От высокой температуры у них, бывает, мутится рассудок.

Я обернула плечи пациентки платком и подложила другой платок ей под затылок.

Айта Нунен замахала чашкой-поильником.

– Ну что за увальни! Разбили мой фарфор вдребезги!

– Какая жалость! – с этими словами Брайди Суини поправила ее подушки.

Эта девушка – прирожденная сиделка, сделала я вывод. Такому не научишься в училище.

Я скомкала грязное белье и, сунув ворох в корзину, указала пальцем в сторону коридора.

– Это все нужно отнести к дверце, на которой висит табличка «Прачечная», а не «Мусоросжигательная».

Брайди Суини подхватила корзину и умчалась.

Делия Гарретт спросила:

– Она что, прямо с улицы к нам попала?

– Вообще-то, по рекомендации сестры Люк…

Смешок.

– У нас сейчас такая нехватка персонала, что я с радостью приму любую помощь, которая позволит мне уделять пациенткам больше внимания.

– А я и не говорю, что вам не надо ее принимать, – буркнула она в журнал.

Когда Брайди Суини вернулась, я объяснила ей назначение марлевых изделий в жестяных банках (квадраты – для компрессов, тампоны – для обработки ран и бинты – для перевязки), тампонов из льняной пакли, одноразовых салфеток, суровых ниток для перетягивания кровеносных сосудов и хирургических ниток, так называемых кошачьих кишок.

– Что, их правда делают из кишок кошек?

– На самом деле из овечьих. По правде сказать, я не знаю, почему эти нитки так называются, – призналась я.

Она обвела взглядом нашу палату.

– Значит, эти дамы находятся здесь, чтобы вы вылечили их от гриппа?

Я тихо вздохнула.

– Хотела бы я знать, как их вылечить. От этого нет лекарства. Болезнь должна протекать естественным образом.

– И как долго?

– Несколько дней или недель (я вспомнила о тех беднягах, кого болезнь без предупреждения убила на улице или дома), или может тянуться месяцами. Если уж совсем начистоту, это дело случая. Мы только и можем что держать их в тепле и покое, кормить и поить, чтобы они поднакопили сил и смогли побороть инфлюэнцу.

Моя молодая помощница явно была воодушевлена. Она спросила тихо:

– А почему миссис Нунен такого цвета?

А, вот это просто – тут я могла ее чему-то научить. И стала объяснять:

– У них темнеет лицо, если в кровь не попадает достаточно кислорода. Это называется синюшность, потому что кожа приобретает синий оттенок.

– Да у нее не синяя, а скорее багровая.

– Все начинается с легкого покраснения кожи, которое можно ошибочно принять за здоровый румянец. Если пациентке становится хуже, ее кожа делается темно-красной, почти коричневой (тут я подумала о багровых осенних листьях). В более тяжелых случаях коричневатый цвет может сменится лавандовым, и такими становятся губы. Если пациентке не хватает воздуха, ее щеки, и уши и даже кончики пальцев могут посинеть.

– Какой ужас!

Я повернулась к Делии Гарретт и успокоила ее:

– Не волнуйтесь, у вас нет никакой синюшности.

– То есть кожа буквально становится синей? – уточнила Брайди Суини.

Я покачала головой.

– Я видела, как кожа лица темнеет, становясь фиолетовой, багровой, а потом даже черной.

(У найденного утром медсестрой Кавана на улице анонимного мертвеца, когда она к нему подбежала, лицо уже посерело).

– Это прямо как тайный шифр! – произнесла восторженно Брайди Суини. – Красный – коричневый – синий – черный.

– Когда я училась на курсах, у нас были… (интересно, она знает слово «мнемонический» или «аллитерационный»?) особые ухищрения, с помощью которых мы запоминали медицинские факты.

– Какие?

– Ну… например, четыре буквы «т» обозначают причины постнатального кровотечения, кровотечения после родов, – это ткани, тонус, травма и тромбоцитопения^[8].

– Вы так много знаете! – восхищенно пробормотала девушка.

Я повела ее знакомить с содержимым полок и шкафов.

– Если я отдам вам бывший в употреблении металлический инструмент, вам следует в обязательном порядке его простерилизовать, мисс Суини. Опустите его с помощью щипцов в эту кастрюльку и кипятите десять минут строго по часам.

– Прошу прощения, у меня нет…

– Часы – вон там, на стене. Потом расстелите чистую салфетку – они лежат в той картонной коробке – и щипцами положите на нее прокипяченный инструмент. Если вы что-то не успели прокипятить, все можно продезинфицировать в этом тазике, куда налит сильный раствор карболовой кислоты.

– Поняла.

Но понимала ли Брайди Суини всю важность того, что я ей рассказывала?

– Когда все инструменты высохнут, перенесите их щипцами на стерильный поднос вот на этой полке – здесь все стерильное, то есть предельно чистое, готовое к использованию врачом. Никогда не дотрагивайтесь до них, пока я вас об этом не попрошу, вам ясно?

Она кивнула.

Делия Гарретт закашлялась, и ее кашель перешел в утробное уханье.

Я подошла к ней и измерила пульс.

– Как ваш желудок?

– Пожалуй, успокоился. Я думаю, что все из-за дурацкой касторки.

Но я очень сомневалась, что небольшая доза касторового масла могла вызвать одновременно понос и рвоту.

– Это просто смешно – держать меня взаперти из-за легкого гриппа, – продолжала она. – Мои детки выпрыгивают всегда точно в срок, именно в ту неделю, когда мне положено, потом я провожу в постели полдня – без каких-либо осложнений! Почему эта девушка так на меня смотрит?

Брайди Суини торопливо прикрыла улыбку рукой.

– Я не знала, что вы…

Делия Гарретт гневно сверкнула глазами, положив руки на живот.

– Вы решили, что это жир?

– На нашей двери висит табличка «Родильное/инфекционное отделение», мисс Суини, – напомнила я.

– Прошу прощения, – пробормотала она. – Я не знала, что это значит.

– Так, теперь я покажу вам, как надо мыть руки.

Она развеселилась:

– Думаю, я умею!

– Вы когда-нибудь слышали о послеродовом сепсисе? – резко спросила я.

– Конечно.

– Сепсис может возникнуть у роженицы в любой момент после родов в течение трех дней, и раньше уровень смертности от такого сепсиса был ужасающий. И наше единственное современное противоядие – это дезинфекция, то есть противодействие попаданию микробов в организм пациенток. Вы должны понять, что тщательное мытье рук может спасти жизнь!

Брайди Суини ошеломленно кивнула.

– Закатайте рукава повыше, – распорядилась я, – чтобы их не намочить.

Она заколебалась. И когда заголила правую руку, я заметила след от сильного ожога. Поймав мой взгляд, она едва слышно пробубнила:

– Кастрюля с горячим супом.

– Наверное, больно было?

Брайди Суини коротко передернула плечами, точно обезьянка.

Мне хотелось надеяться, что она не неловкая, впрочем, девушка и не производила такого впечатления. У нее были красные руки, из чего я сделала вывод, что она привыкла к тяжелому физическому труду.

– Сначала мы наливаем в тазик кипяток из этого чайника, мисс Суини, а потом добавляем холодной воды из этого кувшина.

Она опустила руки в тазик.

– Чудная теплая вода!

– Теперь берите прокипяченную щеточку для ногтей и хорошенько потрите ею руки, особенно ногти и кожу вокруг.

Я смотрела, как она моет руки.

– Потом ополосните их чистой водой и смойте все мыло. И напоследок опустите их в тазик с третьей сменой воды… предварительно растворив в ней чашку карболовой кислоты.

Я наполнила чашку карболкой и добавила:

– Такой антисептик, как карболовая кислота, вообще-то представляет опасность…

– …если ее проглотить или плеснуть себе в глаза, – кивнув, закончила она.

Но я поправила:

– Если рассчитывать только на нее, забыв о том, как важно тщательно мыть руки.

Брайди Суини кивнула, вытирая руки о фартук.

К нам никто еще не приходил забрать подносы и посуду после завтрака.

– Вы можете отнести все это на кухню?

– А где… – начала она.

– В подвале, это двумя этажами ниже.

В отсутствие юной помощницы я измерила температуру, пульс и частоту дыхания пациенток. Без изменений. В случае с Делией Гарретт это была обнадеживающая новость; а вот состояние Айты Нунен заставило меня слегка поволноваться. Виски, возможно, подействовал на нее благотворно, облегчив боли и затрудненное дыхание, но не сбил температуру.

Брайди Суини вернулась, и я ее поблагодарила.

– У меня теперь куда меньше забот, когда появилась помощница.

Она взглянула на красные распухшие костяшки пальцев и принялась их чесать.

– Кожное раздражение?

Смутившись, она кивнула.

– Чешется все время, просто с ума меня сводит.

Худенькие девушки почему-то частенько страдают от чесотки.

– Вот, – сказала я, – это должно унять зуд.

Я достала из шкафа баночку с мазью, но Брайди Суини даже не шевельнулась, чтобы ее взять; тогда я пальцем зачерпнула немного и хорошенько втерла в красные пятна. На тыльной стороне ее левой ладони виднелся багровый круг: лишай, признак нищеты, который встречался у многих моих пациенток. Но он уже не казался ярко-пунцовым, а значит, перестал быть заразным.

Брайди Суини тихо подхихикнула, словно ей стало щекотно. В воздухе пахнуло эвкалиптом. За исключением покрасневших пальцев ее кожа была белая, даже голубоватая.

– Зимой вам не стоит переохлаждать руки или мочить их. Когда выходите из дома, всегда надевайте теплые варежки.

– Я редко выхожу.

Делия Гарретт многозначительно кашлянула.

– Когда закончите чистить перышки, принесите мне чашку чаю. Умираю от жажды!

Я указала Брайди Суини на чайник, а сама сняла с полки банку с чаем и чашку.

– Пациентам можно давать чай без ограничения.

– Хорошо, – сказала она и обратилась к пациентке: – Вам с сахаром, миссис Гарретт?

– Две ложки. И с молоком. Хотя нет, это консервированное молоко – такая дрянь, сойдет и черный.

Я продолжала наставлять Брайди Суини:

– Если захотят, можно предлагать им крахмальное печенье.

Делия Гарретт была исключением; обычно роженицы из бедных семей поступали к нам, отощавшие до предела, просто кожа да кости, и мы в родильном отделении старались откармливать их перед родами.

Брайди Суини сама была худющая, но крепкая, жилистая, пища сквозь нее проходила, как брошенный в воду камень.

– Если хотите, мисс Суини, можете заодно и нам заварить чайку.

Я решила воспользоваться возможностью выбежать из палаты по своим надобностям. Но уже в дверях обернулась и заметила:

– Надеюсь, вам хватает ума знать, что вы ничего не знаете?

Брайди Суини вытаращила глаза, а потом коротко кивнула: этакий бутончик на стебельке.

– Меня учили, – пояснила я, – что хорошая медсестра всегда точно знает, когда следует позвать на подмогу доктора. Другими словами, хороший курьер всегда знает, когда следует звать на подмогу медсестру. Если этим дамам понадобится стакан воды, или еще одно одеяло, или чистый носовой платок, дайте им, но, если их что-то начнет беспокоить, сбегайте в туалет и позовите меня.