© Гончарова Г. Д., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Пролог
Бывают моменты, когда ты летишь на крыльях. Любви, удачи, победы…
Я точно знаю – бывают.
Но бывают и моменты, когда ты падаешь, падаешь, падаешь… и неважно, что ты сейчас твердо стоишь на ногах, а не находишься в кабине лифта. Ты падаешь в бездонную черную яму.
Или в зрачки другого человека.
Сегодня со мной это уже третий раз.
– Зая, ну ты понимаешь, так получилось…
Понимаю.
Что я понимаю?
С утра я поняла, что весь мой опыт, все таланты, умения и навыки ничтожны перед деньгами, связями и истериками. Да, вот так.
Мишка, хозяин клуба, в котором я работаю, очень долго извиняется. И в глаза мне не глядит принципиально. Потом уж со злостью хлопает бокал коньяка и рявкает от души:
– Зойка, какого х…! Эта дура тебя просто приревновала, вот и все!
– Мишка, тебе чем поклясться?! Я даже повода не давала!
– И плевать, что тебе ее пузырь сорок лет не нужен! Хватит и того, что ты ему улыбнулась. Целых два раза.
– Я ему, кажется, просто сказала, что жена сейчас освободится…
Означенного «пузыря» я почти не помнила – к чему? Это своих подопечных я запоминаю надолго и всерьез, а их родственников фильтрую как незначительную информацию. Вот будут у меня заниматься – запомню.
Кажется, мужчина. Полный, важный, щекастый… мне такие никогда не нравились. Предпочитаю совсем другой тип. Да и замужем я…
– Ты! Сказала! Зайка, если б ты видела, как выглядишь…
– Видела.
После тренировки?
Мокрая, усталая, измотанная, без косметики и в любимой полинявшей маечке – чучело огородное смотрится лучше. А что? Нет? Я ж не просто тренирую девчонок, я и сама с ними выкладываюсь.
Мишка качает головой.
– Не видела. Ты как лампочка светишься. И тут уж плевать… ты знаешь, сколько у меня твой телефон просили? Десятками!
– Все равно ты меня увольняешь.
– Эта дура – дочь Волковского, а они с нашим шефом кореша. И, Зай…
– Да?
– Ты бы пока уехала из Москвы, а? В ближайший год ты тут точно работы не найдешь, эта стерва постаралась тебе все перекрыть.
Я только плечами пожимаю.
Ну и ладно. Мы с мужем давно хотели завести ребенка. Будет куда потратить этот год. А что до денег – не пропадем. У нас достаточно отложено, чтобы прожить и три года. Если, конечно, очередного кризиса не случится.
Но все равно – ощущение падения. И обиды.
За что?
А вот просто так! Тапком – и по носу! Во имя высшей подлючести и мерзавности! Не расслабляйся, Зойка!
* * *
Второе осознание реальности происходит в поликлинике.
Дорогой, между прочим. И не за паркетные полы тут платят. Полы как раз самые простые, плитка, кажется, еще с советских времен осталась. Врачи тоже не анкетные. Бо́льшую часть я давно и прочно знаю, еще со времен своей спортивной карьеры.
Я не сказала?
Когда-то гимнастка, теперь – фитнес-тренер. Заодно веду восточные танцы, стрип-пластику и аэробику. Специалист-многостаночник. Хоть на шесте, хоть без шеста.
Так многие спортсмены кончают, знаете ли. Глядя в телевизор, восхищаясь олимпийцами и планируя блистательные карьеры для детей – советую помнить. На одну пробившуюся приходится десять тысяч съеденных. Растоптанных, сломавшихся или – мой случай – просто вышедших в тираж.
К примеру, балерина не должна быть выше определенного роста. Сто шестьдесят пять – и не больше пятидесяти килограммов веса. А то и меньше. Переросла?
Свободна, детка. Или пляши всю жизнь в седьмом ряду на пруду.
С другой стороны, если в тебе те же сто шестьдесят пять сантиметров, ты можешь всю жизнь пробиваться в баскетбол. Упорно и безрезультатно.
Единичные исключения, увы, только подтверждают правило. И то – частенько стоит посмотреть родственников и друзей тех самых исключений.
Остальные… единицы из нашего потока устроились нормально – по их меркам. Кто-то работает в школе, кто-то, как я, по спортзалам. А сколько спилось? Скололось? Ушло в криминал?
Я не знаю статистики, я вижу своих однокурсников. И результат печален.
Поток – по сто человек на курсе. Живы-здоровы человек десять. Успеха не добился никто. Такого, оглушительного, чтобы на всю страну прогреметь. Я еще более-менее устроена.
Дом, семья, работа… была.
Ладно. Займемся ребенком.
И тут мне прилетает тапком второй раз. В поликлинике светло, уютно, пахнет чем-то неуловимо медицинским, а я себя чувствую как в глубоком подвале.
– Вы бесплодны.
– К-как?
Гинеколог смотрит на меня серьезно и спокойно.
– Вы же спортсменка в прошлом? Правильно?
– Да.
– Нагрузки. Плюс простывали в детстве, верно?
– Ну да… на сборы ездила…
До сих пор раз в месяц такие боли, что едва таблетками спасаюсь. Но лечить было некогда. А теперь…
Поздно.
Слово звучит приговором.
Я могу усыновить ребенка, но не родить своего. Даже яйцеклетку для суррогатной матери у меня взять не получится. Увы. И об этом надо сказать мужу.
Я встаю из удобного кресла в кабинете врача, но это внешне. А внутренне я словно падаю. В глубокий темный колодец без дна. Но меня ведь есть кому подхватить. Мы с мужем договорились сегодня поужинать в ресторане.
* * *
– Зай, тут такое дело…
– Какое?
– Ну… я… и Оля…
Он сидит напротив. Кудрявый, симпатичный, высокий, стройный, мечта половины женщин в этом зале. А мне хочется выплеснуть на него вино, расцарапать ему щеки, закричать.
Потому что другая женщина беременна от него. И ждет от него ребенка.
И я ему не нужна.
И я падаю, падаю, падаю… темнота накрывает меня…
На что меня еще хватает, так это сохранить лицо. Я встаю из-за стола и улыбаюсь.
– Замечательно, дорогой. Надеюсь, ты помнишь, что все МОЕ имущество оформлено исключительно на МЕНЯ? Собирай вещички – и проваливай.
Муж меняется в лице.
– Зоя! Это мелочно! Я столько лет с тобой жил…
– Не только со мной. Это первое. И все, что я заработала, я заработала без тебя. Своим трудом и горбом. Так что свободен, лапочка.
Фамилия мужа – Лапочкин. И весь он такой… лапочкин…
Да и пропадом ты пропади!
Встаю и выхожу из ресторана на улицу. Иду на автостоянку. И…
Машины, которая выруливает из-за угла, я решительно не вижу.
Вспышка.
Удар.
И чернота, в которую я падаю уже по-настоящему.
* * *
Свет в конце тоннеля?
Он частенько оказывается поездом. Вот и сейчас на меня смотрят с укоризной. Не свысока, не зло, не обидно, но… я разочаровала существо рядом со мной. И это чувствуется.
И мне хочется плакать.
Я не знала, но разве это избавляет от ответственности?
– Ай-ай-ай. А еще такая взрослая девочка…
– Никому не нужная. Пустая… Вот зачем я? Детей у меня не будет. Семьи нет. Работы нет. Ничего нет. И меня тоже. Так… так будет лучше.
Из сияния формируется женский силуэт, и меня ласково гладят по голове.
– Знаешь, какой самый страшный грех?
– Убийство?
– Отчаяние, маленькая. Отчаяние. Смотри сюда. Вот это могло бы случиться. Но ты отчаялась и опустила руки.
На кончике ее пальца загорается свет. И я смотрю.
Я вижу, как выливаю на бывшего… – да, уже бывшего – супруга вино.
Прямо на кудрявую голову.
Слушаю его вопли, как музыку. И аплодисменты из-за соседнего столика. С мужчиной, который подходит ко мне, я и уезжаю. И закономерно провожу ночь в его постели.
А наутро…
Наутро у меня начинается новая жизнь.
Оказывается, у него есть дочь. И бывшая жена, с которой он воюет за ребенка.
И свое дело – более того, дело, в котором я разбираюсь. Торговля спортивным питанием.
Лента времени разматывается все быстрее. И вот мы уже у дома, на лужайке, вокруг нас трое детей…
– Я смогла родить?
– Нет. Вы их усыновили.
И мне становится больно. Так больно…
– Зачем?
За что ты мне это показываешь? Я так провинилась этим моментом отчаяния? Да? Там, упиваясь своим горем, я предала не только себя.
Я подвела еще и их. Таких счастливых… а теперь ведь этого не будет. Это ад?
Да?
– Нет. Это возможность.
– Возможность?
– Ты неглупа. И должна понимать, что ада и рая в вашем понимании не существует.
Я пожимаю плечами. С этим я согласна. Глупо же! Сто лет на земле – и вечность на облаке? Да там уже, наверное, перенаселение!
Определенно, все не так просто.
– Непросто. Но мы сейчас не о божественном замысле, а о том, что ты впала в грех отчаяния, фактически покончила с собой. Предала и себя, и мужа, и детей. И если говорить обо всем остальном – еще и маму, и отца, и сестренок… думаешь, им больно не будет?
Я опускаю глаза.
Больно? Кто бы сомневался – будет. И мое имущество – у меня ведь завещание написано на всякий случай, на маму, так что Димочка пролетит мимо со своей Олечкой, – ничего для родных не изменит. Им все равно будет больно, как мне сейчас.
Так тоже, оказывается, бывает. Не знала и не ведала, а виновата. И я уверена, что существо не врет. Здесь вообще не врут.
На несколько минут в пространстве повисает тишина. Потом сгусток света начинает трансформироваться.
Существо… сейчас оно становится похоже на женщину. Как персонификация какой-нибудь доброй тетушки. Вот так и выглядят настоящие русские красавицы, жены и матери, лет в пятьдесят – теплые, сдобные, от нее даже пахнет свежевыпеченным хлебом, вкусно так…
Уютно.
Теплая рука гладит меня по голове.
– Ты хочешь все исправить?
Мне могут дать шанс?! Тогда это рай!
– Да.
Женщина вздыхает. И я осознаю, что рай там, не рай, а выбирай. Халявы не будет.
– Зоя, в моих силах помочь тебе. Но… не бесплатно.
– Что я должна сделать?
Этот подход я понимаю. Ты мне, я тебе, товар – деньги, все логично. Бесплатно только гадюки яблочки предлагают. Червивые.
– Я могу аннулировать несколько секунд. И вернуть тебя в тот ресторан, за стол. Но и ты должна будешь мне отработать.
– Как и чем?
Женщина проводит рукой – и в воздухе загорается окно. За ним, как в роликах, потихоньку кружится планета, чем-то похожая на Землю.
Моря, континенты, белые облака, зелень…
– Смотри сюда. Это Фейервальд.
– Фейервальд?
– Мир, где очень требуется восстановить равновесие.
– Да? И как?
– Тебе придется меня выслушать. Я – богиня, в том понимании, которое вы вкладываете в это слово. И мое имя Даннара.
– У нас такой не было.
– Была. Только носила другое имя. У славян, у твоих предков, меня звали Жи́вой.
– Жива? Нет, не слышала.
– А что ты вообще знаешь о ваших богах? Впрочем, это неважно сейчас. Мы ушли, когда пришло христианство, ушли в другие миры. Но связи сохранили. А сейчас, когда христианство ослабло, народ просто ходит в храмы, но не верит, мы можем заглядывать. Возвращаться. И даже искать себе помощников. Боги, чтобы ты знала, не могут сами спускаться в миры и действовать в них.
– Почему?
– Это как распашонку на взрослого надевать. Сил много, повернешься – и только нитки затрещали.
Я киваю.
– Допустим. И получается, что вы ищете себе помощников. Типа… аватара?
– Нет. Аватар – это иное. Я не дам тебе своих сил, не стану говорить твоими устами, не буду творить чудеса твоими руками. Там в меня и так верят, да и… аватары обычно плохо кончают. Тебе нужна судьба Христа?
– Обойдусь.
Подозреваю, что помирать – больно и неуютно. У меня-то хоть быстро было, а если мучиться? Долго? Не хочу, боюсь боли.
– Поэтому слушай внимательно. На Фейервальде было нарушено равновесие. Если ты сможешь его восстановить – получишь долгую и счастливую жизнь. И люди в твоем мире ее получат. Энергию, которая образуется от разделения души, я направлю на решение твоей проблемы. Ты выльешь на бывшего мужа вино – и все у тебя будет хорошо. Там и так.
Шар с семьей – моей семьей! – погас. Я прикрываю глаза, потом открываю их снова и смотрю на богиню.
– Хорошо. Допустим. Но это будет счастлива ОНА, не я?
– Да. Я разделю вас. Ты – вторая половина души. И ты туда не вернешься, ты отправишься на Фейервальд. А та, первая половина, не будет помнить о тебе. Но проживет долгую и счастливую жизнь. Именно так, как я говорила.
Я думаю недолго.
Меня не обманывают, я это знаю. Чувствую.
Но даже если и обманывают – что я теряю? Да ничего! Зато смогу посмотреть другие миры, смогу что-то делать дальше, смогу многое изменить для себя и в себе.
– Если я откажусь?
– Перерождение. Я не властна над твоей душой. Ты же крещеная, поэтому посвящена другому богу. Просто одна из твоих прабабок была моей жрицей. Вот я и смогла тебя… перехватить.
– Почему именно я?
– Потому что нарывы надо вскрывать снаружи. Не изнутри. Те, кто живет в том мире, они не видят проблему, они принимают ее как должное. И не могут с ней справиться.
– Нарыв может прорваться сам.
– А может перейти в гангрену, воспаление, погубить организм.
– Угу. Суть ясна.
Мне действительно было более-менее понятно.
– Если я не соглашусь добровольно…
– Я просто отпущу твою душу. А дальше – все как вам, христианам, положено.
– Понятно. Допустим – пока допустим, я соглашаюсь…
Даннара улыбается, и я продолжаю:
– Вы вернете часть моей души обратно.
– Слепок.
– Что с ней будет после смерти?
– Все как обычно. Это… говоря понятным тебе языком, как амеба. Поделившись пополам, она потом опять растет до нужного состояния. Тебе, правда, будет легче, тебе достанется новое тело, а вот Зоечке там, на земле, тяжелее. Но она встретит любимого и любящего. Это поможет. И я обещаю приглядеть за ней.
Больше я не колеблюсь.
– Я согласна. Кровью подписывать надо?
– Нет. Вначале было Слово. И твоего слова достаточно для мироздания.
Хм. Какое я весомое существо… в мироздании.
Даннара опять улыбается. Явно читает мои мысли. Ну и ладно, я все равно померши. Пусть читает, если не боится.
– Ты хотела меня еще расспросить, верно?
– Хотела. Уточнить задание. Вы сказали – восстанавливать равновесие. Это как?
– Я не смогу тебе рассказать много. Это тоже нарушение равновесия.
– А о мире?
– Ты будешь знать то, что будет знать твой реципиент.
– Мой кто?
– Ты не знаешь, что такое реципиент?
– Теоретически знаю.
Просто не вязалось с божественным обликом вот это все… амебы, реципиент…
– А как я должна разговаривать? На старославянском? – Даннара смотрит с материнской улыбкой. И мне становится стыдно. Ну да! Бог сотворил Вселенную, а изъясняться он должен как? Чтобы мы его понимали?
Даже жалко богов. Поди объясни все… амебе.
– Извините. Я постараюсь не перебивать.
– Ничего страшного, Зоя. Твой реципиент – моя адептка. Она посвящена мне при рождении. Ее мать была моей жрицей, хотя и тайно, и посвятила мне дочь. Она погибла.
– Мать или дочь?
– Обе.
– Хм… несчастный случай – или грибочки есть не хотела?
Даннара только головой качает.
– Это тебе тоже предстоит выяснить самостоятельно. Зоя, не могу я!!! НЕ МОГУ!!! – Богиня аж переливаться начала всеми цветами, словно радуга. – Боги не всесильны, к сожалению. В противном случае мы могли бы решить все сами, но мы не имеем права вмешиваться напрямую. Я могу выдернуть твою душу – и я дорого заплачу за это. Я могу дать толчок, но я не имею права тебе что-то рассказывать. Боги не всеведущи, но доступное нам куда больше вашего.
– Я понимаю…
– Но тебе от этого не легче.
– Не легче. Но вы мне сделали предложение, от которого глупо отказываться. И я сделаю тоже. Все возможное и невозможное.
– Ты умничка и настоящий боец. Еще и поэтому я выбрала твою душу.
– Спасибо. Но я тогда о деле. Я в дурдом не загремлю? С вашей реципиенткой?
– У тебя будет ЕЕ память. Не моя, а ее. Все, что знала она, будешь знать и ты.
– Ага… А моя память?
– И твоя тоже. Ты останешься сама собой, просто получишь доступ к ее знаниям. Они будут постепенно всплывать по мере надобности. Как гугл-поиск, пользуясь вашими сравнениями. Может поболеть голова, но не сильно.
– Угу. Компьютер перегреется. Надеюсь, она не прогуливала школу.
– Нет. Не прогуливала. Училась девочка очень тщательно. – В голосе богини скользит затаенная грусть. – Но ее душу почти сломали. Ее затравили, как зверя, и она не нашла выхода. Посвящение позволило мне призвать ее душу, оно же позволит и дать ей хорошее перерождение.
Я киваю.
– Мне надо за нее мстить?
– Нет. У нее не было желания мести. Так что это на твое усмотрение.
– Найти равновесие… ладно. Я буду искать. А если кто под руку подвернется, сам и виноват будет.
– Примерно так. И это мне тоже в тебе нравится. Ты не злая, не мстительная… ты даже на мужа уже не злишься.
– Если все сложится так, как вы мне показали?..
– Даю слово.
– Тогда ему и мстить не надо. Ему жизнь будет хуже смерти.
Богиня улыбается.
– Вполне возможно. Но выбирает он сам. Как и ты.
– Я выбрала, – подтверждаю я. – Можете меня отправлять, если больше ничего не расскажете. Чего время тянуть?
И получаю в ответ очередную улыбку.
– Отправляю. Смотри сюда…
Передо мной загорается очередной огненный шар. И я смотрю в его прозрачную глубину.
Языки пламени притягивают, завораживают… толчка в спину я даже не ощущаю, только понимаю, что падаю, падаю… не много ли за один день падений?
Глава 1
– Недоумок! Если она умерла – ты под суд пойдешь!
Фу, какой визгливый голос. Просто фу таким быть!
– Она не должна была…
Второй голос мне не понравился. Внутри все инстинктивно сжалось… от страха? Так… и кого это я так боюсь?
– Должна, не должна… Ты представляешь, что с нами сделает ректор? А ее родители?
– Мамаши у нее нет, папаше все равно, он чокнутый…
Какая замечательная аттестация! Почему мне кажется, что это про меня? И кто я такая? Раз уж мне память обещали?
Уй-й-й-й-й-й!
Кто ж знал, что это ТАК больно? Это вам не странички в интернете перелистывать. В левый висок словно игла вонзилась, я бы взвыла, но пока сил не было даже на это. Зато теперь я знала, кто я и что я.
Каэтана Кордо́ва, студентка в Академии Драконариев. Семнадцати лет от роду.
Первый курс, второй месяц обучения. Самое подходящее существо для троллинга и буллинга, чего уж там.
Отец – Рауль Кордова, ученый. Не богат, но знатен, примерно тридцать поколений благородных предков. Так что приставку «эс» он носит по праву. Эс Кордова или, в моем случае, – эсса Кордова.
Единственная эсса, потому что мать умерла, когда Каэтане было пять лет.
У нас есть небольшое поместье… асиенда. Так они называются здесь. Асиенда…
Каэтана – симпатичная девчушка, которая всю жизнь прожила с отцом. Теоретически ученый знал, что девочек надо воспитывать. Практически же…
Вечно эти высокомудрые теории не согласуются с реальной жизнью. У девочки были гувернантки и воспитательницы, но… отец нанял ту, которая была похожа на его собственную.
Раэша Летиция Луна воспитала девушку именно так, как воспитывали ее саму. Поднять глаза на мужчину – грех, улыбнуться – грех, слово сказать – смертный грех. За все это чуть ли не расстрел на месте. И вот это вот, запуганное-зашуганное, отправили в Академию Драконариев.
Об этом отец теоретически тоже знал, туда всю благородную молодежь зачисляют…
Ох-х-х… да что ж так больно-то? Я взвыла и попробовала поднять голову.
– Жива! – выдохнул подозрительно знакомый голос.
Щелк – память.
Мариса Лиез, разумеется, эсса.
– Я же говорил. – Второй голос. И снова память – щелк.
В любом коллективе есть такие существа, которые самоутверждаются за чужой счет. Не отравил никому жизнь – день прожит зря.
Это есть в садике, школе, институте, на работе… лучший метод борьбы – перевести ваши отношения в силовую плоскость. То есть ввалить негодяю так, чтобы он собирал выбитые зубы сломанными пальцами. Но это было хорошо для меня.
Которую, кстати, тоже воспитывал отец. Только мой был военным. Девочек воспитывает отец, а учит мать. Мальчиков воспитывает мать, а учит отец. Поговорка такая.
А тут…
Девочка и глаза-то поднять боялась лишний раз, не то что огрызнуться или пнуть негодяя. Идеальная жертва.
Одетая по моде сорокалетней давности, воспитанная как для монастыря, шепчущая что-то на занятиях и глаз не смеющая поднять от избытка стеснительности. Находка для подонка.
Подонок в данном случае – Матиас Лиез. И девочка его боялась до истерики. Она голову поднять не могла, шевельнуться боялась, чтобы не стать мишенью для очередных насмешек или издевательств.
Потому у меня все внутри и сжимается…
Надо эту ситуацию исправить. Погоди, Матиас, ты еще научишься при моем появлении отползать в уголок, прикидываться ветошкой и молиться, чтобы пронесло. А еще заикаться и писаться. Слово Змеи Особо Ядовитой.
Данный тролль, кстати, родной младший брат Марисы. Девушки с визгливым голосом. Понятно, она его опекает, как может. А меня… меня и защитить некому. На меня всем наплевать.
То есть Каэтану травили все, кому не лень было рот открыть. Что ж, пришла пора изменить эту ситуацию в корне. Я кое-как оторвала голову от пола и оскалилась милой улыбкой Зоечки-Заечки.
Это друзья меня зовут Зайкой. А для врагов у меня другое имя.
Змея Особо Ядовитая.
И сейчас я накапливала яд на клыках.
– Ты жива? Так вставай давай, что разлеглась? – потребовала Мариса. Еще и ногой меня подтолкнула. Ну, все.
Ты попала, зараза.
Щелк – память вернула еще один кусочек.
Матиас, эта тварь, стащила у Каэтаны нижнее белье. Трагедия?
Смотря кому.
Я бы посоветовала ему носить и менять ориентацию. Но Каэтана? Малолетка, воспитанная в строгих правилах? Этот гаденыш пообещал ей, что вывесит ее белье на флагштоке. А если она не хочет, пусть приходит ночью в Знаменную башню и снимает свое бельишко сама. А то к утру его все увидят.
Знаменная башня, ага. Названа так потому, что на ее вершине гордо реет знамя академии. Больше всего она напоминает колокольню. Да и нет там ничего, кроме часов, колокола и знамени.
И лестницы.
Крутой. Угловатой.
Понятно, ночью дурочка Каэ помчалась за своим бельишком… Дрожа, шарахаясь от каждого куста, дергаясь и переживая. А этот недоумок еще напугал ее на лестнице…
Конечно, девчонка споткнулась. И покатилась вниз по ступенькам.
Надо полагать, она свернула шею и попала к Даннаре.
А я вот… я – в ее тело.
И теперь у местных шутников возникнут большие проблемы. Капитальные.
– Зачем? – лениво поинтересовалась я. – Не-не, я до утра полежу. А вдруг у меня переломы? Или еще какие-то травмы? А утром найдут меня, расспросят, записочку прочитают, которую твой братик мне подсунул. Ну и разберутся как положено.
Мариса побледнела.
– Ты…
– Я, конечно. Знаешь, что он мне написал?
Поскольку Матиас был дураком и подонком, который самоутверждался за счет Каэтаны и не ждал от нее подвоха, он и написал все открытым текстом.
Мол, придешь в башню – отдам белье. Нет – всем его покажу.
Х-ха!
И записочка у меня лежит… как я люблю компроматы! Буллинг, троллинг… вы знаете, что делают с пойманными троллями? Правильно, тащат на лабораторный стол для препарирования и тщательного изучения. А потом – разделка и баночка со спиртом.
– Да кто тебе поверит? – вякнул Матиас.
– Мне? Твоему почерку поверят, твоим чернилам из грасальских орешков и золотой пыли, о которых ты всем уши прожужжал, да и следы остались наверняка. У тебя ума не хватит их убрать, – припечатала я. – Записочка у меня в надежном месте лежит, я ее завтра ректору предъявлю и плакать буду. Горько-горько. Так что… пеняй на себя. Что у нас за такие шуточки в Уставе прописано? Исключение? Или сразу под суд? За покушение на убийство… это же ты меня напугал? Вот, считай, лишение дворянства. А то, может, и тюрьма. Не казнят, я жива осталась. Но ты еще будешь мечтать о плахе.
Мариса зашипела словно гадюка.
– Да я тебя…
– Это если ты за братцем не полетишь летягой, – ехидно отозвалась я. – Кто ж поверит, что у него ума хватило на такую подлость! А вот если ты подсказала… я намекну, что эс Морено обратил внимание на меня, и все поймут.
Скрежет зубовный стал для меня настоящей симфонией.
Оба Лиеза скрежетали зубками, понимая, что попали. И поделать со мной ничего не смогут.
Тащить меня за руки, за ноги? А я еще и орать могу, и отбиваться. И до рассвета не так чтобы далеко. Каэтана полночи по комнате металась, этот полудурок чуть не ушел спать. Но желание поиздеваться было сильнее желания выспаться.
Козел!
Надеюсь, сестричка шкуру с него сдерет. Шпильками. А если она не справится, я помогу.
– Чего ты хочешь? – сдалась сестричка.
Ага, вопрос на миллион. Чего я хочу?
Память Каэтаны послушно зашевелилась, и я насмешливо ухмыльнулась.
– Хочу. Обязательство. На пять тысяч золотом.
– ЧТО?!
– А ты думала… сейчас этот придурок мчится в свою комнату и там пишет его по всей форме. И приносит сюда. Это будет моей гарантией безопасности. Заверенная бумага у него есть?
– Нет, – соврал Матиас.
– Значит, сначала к сестре, за бумагой, а потом сюда. Жаль, времени уже немного осталось.
– У меня столько нет! – Матиас топнул ногой.
– Шесть тысяч, – равнодушно ответила я. Род Лиез, в отличие от нас, богат. – Сегодня ты сделал глупость, и за нее придется платить.
– Ты понимаешь, замарашка…
– Понимаю. До рассвета часа два? Семь тысяч.
Дошло. Долетело! Что каждый вяк и хрюк увеличивает сумму и что снисхождения не будет. А если история получит огласку… Мне тоже достанется. Но Матиас и Мариса вылетят обязательно.
И парень, развернувшись, помчался к зданию мужского общежития. Мы остались с Марисой.
Я села прямо на каменную плитку, пошевелила головой, руками, прислушалась к телу.
Телу!
Да разве ж это тело?
Это сопли в киселе! Вермишель переваренная! Глиста недобитая!
Вот у меня раньше было! И пресс, и попка орешком, и мышцы прокачаны… я все шпагаты могла выполнить, по канату влезть, а как у меня был удар поставлен! Местным и не снилось!
Я бы с этой лестницы кубарем скатилась, сгруппировавшись! Потом встала – и похоронила шутника.
А тут… синяк на синяке.
– Кажется, переломов нет. Ты бы приглядывала за братцем, а?
Мариса зашипела. У нее что – в роду гадюки были? Вообще похоже. Или ужи-вонючки? Судя по братику?
– Ты…
– Ага. Белье свое ему в карман засунула, заманила, надругалась, запинала – гадина, правда? С лестницы еще сама себя спустила, лишь бы дураку нагадить. Радуйся, что я жива осталась. Ты-то умненькая, в отличие от него, вот представь! Находят с утра мой труп!
– Я бы…
– Что ты бы? Что бы ты придумала? Куда бы ты его дела? Учти, тело вообще тяжелое, таскать его неудобно, а сколько потом еще проблем будет с утилизацией! Драконам скормила? Так они сразу все не съедят, что-то да останется. И где башня, а где драконы? И охрана там есть. Вы бы таких проблем получили…
Воображение у Марисы было, а холодная погода и предрассветный ветерок прилично охлаждали разгоряченную голову. Это у Каэтаны платье практичное, серое, шерстяное… теплое! И плащ такой же. Страшный, как атомная война, но теплый, как… как она же. В таком изжаришься!
А у Марисы все легкое, изящное, элегантное – красота! И в ней, в красоте этой, холодно.
– Ты не совсем дура, что ли? – попыталась защищаться красотка.
Я фыркнула от всей широкой души.
– Дура. И не советую думать иначе. Находят мой дурачий труп. Потом находят в моей комнате дурачью записку. И ситуация перерастает… о, она так шикарно перерастает, что вам жить не захочется. С вас бы три шкуры спустили.
Мариса поежилась.
В принципе ничего нового и интересного я ей не открыла. Она все и сама понимала, когда бежала к братцу. Но что все это понимаю я? Вот это для нее было открытием.
Щелк – память Каэ подсказала, что я не слишком-то много с них и стрясла. В переводе на наши, отечественные рубли, это тысяч двести-триста. Приличную машинку – и то не купишь, разве что бэушную и битую напрочь. Но приодеться хватит. И на подушку безопасности – тоже.
Вернулся Матиас, размахивая листом из чековой книжки.
Да, здесь есть и такое. Листы, заверенные печатями, подписями, с какими-то степенями защиты – не подделаешь. Я взяла в руки, пригляделась.
Что ж.
Семь тысяч золотых солеев мне пригодятся. И нет, не на шмотки.
– Спасибо, Матиас. Если решишь еще надо мной так подшутить – обращайся. Деньги мне потребуются.
Я кое-как поднялась с камня и направилась к женскому общежитию.
За спиной послышался звук подзатыльника.
А и ничего, не обеднеют. Зато запомнят, что за все в этой жизни надо платить. Хорошо, если деньгами. А то ведь могли и чем побольше взять. Здоровьем, жизнью…
Я медленно ползла в направлении общаги.
Болело все.
Синяки, голова, задница… голова – особенно. В нее постепенно приходила нужная информация.
Раэша Луна была уверена, что девушка обязана знать историю, географию, уметь петь, музицировать, вышивать, вести хозяйство… короче – Каэ готовили к роли верной и преданной кому-то супруги. Не самая плохая участь при хорошем муже. Но где его найти?
Вот с моим мы шесть лет прожили, и ведь прекрасно жили. Шесть – в браке, два до брака… знала б я, что он мне рога наставляет, – оторвала бы ему наставлятель. С корнем вырвала!
Все я понимаю. И что у мужчин и женщин разное отношение к измене, для мужчин это как стакан воды выпить, а для женщин намного серьезнее.
И что ему со мной было хорошо и удобно. И что…
Та, другая, ждет ребенка. Вот этого я точно простить не смогу. И не надо уже.
Я вспомнила еще раз картинку, которую увидела в сияющем окошке. Счастливая семья на лужайке, и дети, и собаки, и здоровенный кот поглядывает на всех, вальяжно рассевшись в центре стола… я всегда хотела кота или кошку, Димка был против.
Здесь я хоть кошачий приют себе завести смогу! И плевать мне, кто там будет против!
Вот и общага.
А на входе-то дежурная. Каэ, дурочка малолетняя, ты как из общаги выбралась?
Щелк.
Ой, мама… эта идиотка блаженная реально вылезла из окна на карниз, добралась до дерева и по нему спустилась вниз. С такими соплями вместо мышц!
Только вот повторять я это не стану. В таком состоянии я не в окно попаду, а в реанимацию. И я решительно толкнула дверь общаги. Дежурная аж подскочила за столом.
– К-кхак! Кордова? Ты?
– Вы и эсса, – поправила я. И не стала начинать утро с ругани. Да и отношения портить ни к чему. – Раэша Лопес, у меня серьезная проблема.
– Неужели?
Раэша явно оправилась и собиралась то ли жалобу на меня накатать, то ли в журнал записать… что тут для нарушителей?
А, вспомнила. Отработки. Нехорошая штука, кстати говоря. И родителям сообщается.
– Я не помню, как вышла из здания. Вообще не помню.
Раэша предсказуемо не поверила.
– А как одевалась – тоже не помнишь?
– Как всегда, наверное, – я пожала плечами. – Сами видите…
Раэша видела.
Все серое, скромное, немаркое, в таком виде на свидания не ходят. Это даже не смешно. И мимо нее я действительно не проходила, она бы помнила.
– Вот, у меня отмечено. Эсса Кордова, пришла в общежитие…
– Да, раэша.
– Мне отмечать, что ты пришла второй раз? – ехидно поинтересовалась раэша.
Я выдохнула.
Нет, ну что это такое? Я хоть и паршивенькая, но эсса. И мне будет каждая тетка тыкать? Дело не в том, что я аристократка в этом мире, а она вахтерша. Просто если я сейчас не попробую поставить себя, на мне потом каждая зараза ездить будет.
Или уже ездит?
Память Каэ подсказывала, что еще и погоняет. И упрекает за неудобство. Попу они, видишь ли, на чужой шее отсидели, не догадалась Каэтана подушечку подложить!
- Дракон цвета крови
- Дракон цвета крови