© Джолос А., 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Пролог
Безудержное пьяное веселье за стеной с каждой минутой набирает обороты. Привычно, но сегодня особенно страшно. К хорошему быстро привыкаешь, вот и мы… рано радовались.
Смотрю в перепуганные глаза-блюдца младшей сестрёнки и чувствую, как под рёбрами болезненно сжимается сердце.
– Ульян, я сейчас включу тебе мультики, хорошо? – улыбаюсь, пытаясь сдержать предательски подступившие слёзы.
Не должна она видеть меня такой.
Маленькая принцесса кивает и вздрагивает, когда в дверь снова громко стучат.
– Алёна! – сипло хрипит собутыльник матери. – Иди к нам, девочка! Открывай! Я знаю, что ты там!
Этот противный голос я узнала бы из тысячи. Вадим здесь. Вернулся.
Дрожащими руками фиксирую большие розовые наушники на Ульяне. Включаю на телефоне мультфильм и вкладываю гаджет в её вспотевшие от волнения ладони. Сестра послушно опускает глаза.
– Алёна, дрянь! Открывай, я сказал! – злится мужчина по ту сторону.
Он дёргает за ручку, и дверь начинает ходить ходуном. Замок очень хлипкий. Выдержит ли на этот раз – кто знает…
Вскакиваю с постели и под аккомпанемент нецензурной брани из коридора двигаю старый шкаф.
Тяжёлый. Толкаю из последних сил. Бессмысленно надеяться, что это спасёт, но всё же стоит попытаться. Нам нужно просто выиграть время и пережить эту ночь. Как было уже бесчисленное множество раз.
– Отойди! – кричит ему мать заплетающимся языком.
Трезва, как стёклышко, ну конечно… Сердце болит. Она снова меня обманула.
– Я сказал, пусть открывает! – повторяет мерзким командным басом Вадим.
– Не тронь её! Уйди оттудова! – голос матери раздаётся ближе.
Судя по грохоту и возне, они начинают драться. Мне кажется, что за годы жизни здесь эти отвратительные звуки въелись под кожу.
Сажусь на пол, прижимая к себе коленки. Затыкаю уши, потому что слышать то, что там происходит, – невыносимо. А знать, что не имею права вмешиваться, – неимоверно больно.
Я должна думать о сестре. Я обязана защищать в первую очередь её. Ведь кроме меня – больше некому…
Стоны, крик, удары… Жуткая какофония, заполняющая клеточку за клеточкой и смыкающая невидимые руки на моей шее.
– Не тронь её, только не её, Вадик! – повторно раздаётся сдавленная просьба, пропитанная отчаянием поплывшего от алкоголя разума.
И тут же я отшатываюсь от двери в нашу комнату. Вадим снова испытывает дешёвый замок на прочность, а пододвинуть шкаф поплотнее не получается.
Дёргаюсь в сторону сестры. Забираюсь с ногами на кровать, сглатывая тугой ком в горле. Ульяна жмётся ко мне, цепляясь ладошками за поношенную футболку.
– Я тебя достану, Алёнка! – раскатом грома звучит угроза, за которой следует нездоровый смех. – И на этот раз дружок твой тебя не спасёт!
Сердце работает на износ. Гулко стучит о рёбра, разгоняя по телу липкий страх и бесконтрольную панику.
– Не лезь к ней!
– Пошла! – звонкий шлепок.
– Вадим, я… про… прошу тебя! – умоляет мать не своим голосом.
Крупная дрожь прошибает тело, когда в следующую секунду раздаётся её душераздирающий вопль а после до меня доносятся непечатные слова Вадима.
Я, прижимая к себе младшенькую, затыкаю уши посильнее, но всё равно слышу то, что происходит в квартире.
Мама, мама… Что же ты сделала с нами!
По лицу градом катятся слёзы, сдерживать которые уже не могу. Трясущимися руками увеличиваю громкость на телефоне и замираю, сбрасывая вызов.
Вызов от него. Словно лезвием по сердцу. Будто чувствует… И от этого только хуже.
Ульянка рыдает, заливая слезами экран. Вышибая весь воздух из моих лёгких.
Хор нескладных голосов. Чей-то преисполненный ужаса, пробирающий до костей крик.
Копошение и топот шагов.
Хлопанье входной металлической двери.
Когда всё вокруг вдруг затихает, идеальная мёртвая тишина кажется давящей и до чёртиков пугающей. Ни единого шороха. Ни звука. В наушниках Ульяны играет весёлая песенка. И отчего-то становится жутко.
Пульс учащается. Предчувствие беды ползёт вдоль позвоночника. Едва я встаю, чтобы наконец выйти из нашего убежища, как в квартире снова становится шумно. Чьи-то торопливые шаги, шёпот и голоса. Настойчивый стук в дверь – и тревога с новой силой царапает изнутри острыми когтями.
Ульянка хватает меня за руку и тянет к окну.
– Слишком высоко, малыш, давай сюда, – приподнимаю одеяло.
Сестра послушно лезет под кровать. Не хочет отпускать мою руку, но времени очень мало. Шкаф опасно покачивается, и сейчас до нас точно доберутся.
Целую маленькие, холодные пальчики и даю ей обещание: «Всё будет хорошо».
Достаю из шкафа бейсбольную биту. Зажимаю в руке так, как учил меня Рома. Это ведь его подарок…
Делаю глубокий вдох.
Считая удары сердца, замираю, спрятавшись за углом, и когда дверь оказывается сорвана с петель, замахиваюсь, сжимая до хруста челюсти. Бью, но это не Вадим.
– Твою мать!
Я чуть не убила постороннего человека.
А дальше как во сне…
Люди в форме. Их обеспокоенные лица и бесконечные вопросы, но в ушах стоит один лишь гул.
Коридор.
Плачущая Ульяна, до боли стиснувшая мою руку.
И мама… которая лежит на полу маленькой кухни хрущёвки…
В ту секунду, когда видела эту квартиру в последний раз, я не чувствовала внутри себя ничего. Только лишь пустоту, окутавшую зыбким дурманом.
Но совершенно точно я думала о нём…
О парне, в чьих руках мне никогда не было страшно.
О человеке, готовом меня защищать.
О счастье, которое было таким коротким…
На губах вместе со слезами чувствуется привкус острой горечи.
Как бы я хотела ещё хотя бы раз обнять тебя, Рома…
1. Алёна Лисицына
за десять месяцев до пролога…
Лёгкий прохладный ветерок приятно освежает разгорячённую кожу. Вдыхаю чистый, утренний воздух, наслаждаясь тем, как он заполняет лёгкие. В небольшом лесопарке так рано— ни души. Только я и мои убитые, проверенные временем беговые кроссовки.
Останавливаюсь, вскидываю руку и, нахмурившись, смотрю на циферблат часов. Единственную вещь, доставшуюся мне от отца… Напоминающую о том, что он в моей жизни всё-таки был.
Шесть пятнадцать.
Тянусь вверх, восстанавливаю дыхание и запрокидываю голову. Разглядываю бездонную синеву неба, виднеющуюся за раскидистыми ветвями старых дубовых посадок. Зажмуриваюсь от слепящего лучика солнца, показавшегося из-за пухлого облачка. Вытаскиваю из ушей допотопные проводные наушники и слушаю тихое утро. Привычную и самую лучшую для меня музыку.
Шумит пока ещё зелёная листва, на пруду истошно горланит утка, а чуть в стороне гудит сонный город. Обожаю вот так рано просыпаться. Годами выработанная привычка.
Иду по вымощенной тротуарной плиткой дорожке, думая о том, что с превеликим удовольствием прогуляла бы и этот день тоже. Но, об этом можно только мечтать, ведь если вчера пресловутую линейку я пропустила по уважительной причине, то сегодня у меня таковой точно не имеется. А жаль…
Выхожу из лесопарка и направляюсь в сторону домов, построенных буквой «П». У серой неприметной пятиэтажки здороваюсь с нашей соседкой, выгуливающей своё лохматое чудовище, с каждым днём всё меньше напоминающее пуделя.
Ангелина Марковна произносит в ответ сухое «здрасьте» и одаривает коротким брезгливым взглядом. Смотрит на меня так, словно я ничтожество или падшая женщина, о которых она так любит разглагольствовать по вечерам.
Прохожу мимо и непроизвольно морщу нос. В душном подъезде стоит отвратительный смрад. Это быстро помогает вернуться в суровую реальность, где нет места литературным эпитетам. Исписанные нецензурной бранью стены это как нельзя лучше демонстрируют. Дом, да и в целом район, у нас, прямо скажем, неблагополучный. Но куда деваться, когда выбора нет…
Взбегаю по лестнице на третий этаж и тихонько открываю ключом дешёвую металлическую дверь, погнутую сразу в нескольких местах. Уже и не вспомнить сколько раз в неё колотили ногами. Бесшумно притворяю её за собой, двигаю хлипкую щеколду и на цыпочках крадусь в свою комнату.
Ульянка, сладко посапывая, спит. Я невольно засматриваюсь на милое кукольное личико младшей сестрёнки, целую пухлую щёчку и только потом отправляюсь в ванную, где, к своему ужасу, обнаруживаю отсутствие горячей воды.
Приехали… Неужели всё-таки отключили за неуплату? Хочется завыть волком.
Стиснув зубы, принимаю ледяной душ. Не могу же я пойти в школу не искупавшись… После короткой мучительной экзекуции трусцой возвращаюсь в свою комнату. Наспех вытираю окоченевшее тело, надеваю приготовленную с вечера школьную форму и пытаюсь осторожно разбудить сестру.
Ульянка капризно хнычет, но, потирая маленькими ладошками глаза, всё же отправляется чистить зубы. Я в это время снимаю с плиты надрывно посвистывающий старый чайник и делаю ей пару бутербродов. Без колбасы, конечно, но с маслом. Пока сестра без особого энтузиазма поглощает свой скудный завтрак, я осматриваю гору грязной посуды, сваленной в раковину. Снова открываю холодильник. Совсем пустой, несчастной мыши и то повеситься не на чем будет.
Тяжело вздыхаю, раздумывая – не попросить ли на работе деньги вперёд? Снова. Неудобно, конечно, но что делать? Нужно оплатить коммуналку за квартиру, иначе мы рискуем остаться не только без горячей воды, но также без света и газа. Продуктов купить. Одно радует: Ульянка завтракает, обедает и ужинает в саду. Клюёт, как птичка, перебирает, но это всё же лучше, чем ничего.
В животе громко урчит, и я пытаюсь приглушить этот постыдный звук голым чаем без сахара. Ульянка молча протягивает мне бутерброд. От этого её жеста грудь сдавливает болезненным спазмом. Я качаю головой и отворачиваюсь к раковине.
Спустя пятнадцать минут мы уже идём в сторону местного детского сада номер десять. В раздевалке сестра, как обычно, ворчит и ноет, но я только терпеливо поглаживаю её по голове, передавая из рук в руки молодой улыбчивой воспитательнице.
– Алён, мама придёт сегодня на родительское собрание?
– Она… – теряюсь всего на секунду, – работает. Вместо неё приду я.
– Маме нужно подписать согласия на прививки, – нерешительно сообщает она, протягивая мне бумажки.
– Хорошо, – киваю и убираю аккуратно сложенные листки в портфель, уже заранее зная, что распишусь там сама. Подходить к матери с этим вопросом бесполезно.
Прощаюсь с Олесей Викторовной и спешу на остановку. Можно было бы и пешком пройтись, но я уже порядком опаздываю, а быстро добраться на своих двоих с окраины в центр просто нереально.
Запрыгиваю в автобус как раз вовремя, двери за спиной захлопываются, едва не дав мне по хребту. Пробираюсь сквозь толпу в конец салона. Останавливаюсь почти в самом углу. Держась за поручни, смотрю на оживлённую улицу через замызганное стекло. В транспорте, несмотря на шум, укачивает, и очень быстро мои веки тяжелеют против воли. У матери опять была весёлая ночка, а потому поспать нам с Ульянкой практически не удалось.
– Предъявляем проездной, готовим билеты!
Эта фраза, произнесённая строгим женским басом, срабатывает получше любого будильника. В ужасе распахиваю глаза и вздрагиваю всем телом. Осторожно протискиваюсь между пассажирами, стремительно направляясь к двери. На моё счастье, она как раз открывается. И вот я уже радостно ставлю ногу на ступеньку, но внезапно кто-то резко дёргает меня назад. Оборачиваюсь и натыкаюсь на разъярённый взгляд контролёра.
– Ну-ка, стой, куда собралась? – зловеще интересуется этот цербер.
– Отпустите. Моя остановка, – дрогнувшим голосом отвечаю я, чувствуя тревогу всем телом.
Нельзя мне в полицию, никак нельзя.
– Сначала докажи, что оплатила проезд! – требует бультерьер, удерживая меня за ручку рюкзака.
У меня внутри всё переворачивается от ужаса. Ехала я зайцем, потому что денег попросту нет, и на транспортной карте в том числе.
– Пошевеливайся давай, не то наряд вызову!
Под рёбрами простреливает. Мне ни в коем случае нельзя попадать в неприятности.
– Дамочка, ну-ка, дайте пройти! – громко возмущается крупный пожилой мужчина, оттесняя контролёра в сторону.
Люди начинают выходить, и в какой-то момент ей приходится разжать толстые пальцы. Я, не теряя ни секунды, прытью вылетаю на свободу. Бегу ещё минуты три и, только убедившись в том, что за мной никто не гонится (а это в принципе затея бесполезная), останавливаюсь, тяжело дыша. Поднимаю голову. Осматриваю местность. Ленинский проспект. Замечательно. Почти добралась. Пару остановок всего не доехала.
В восемь двадцать я уже подхожу к школе. За высоким резным забором слышатся звонкие голоса и весёлый смех. Прикладывая к турникету карточку, здороваюсь с охранником, приветливым Иваном Васильевичем, вежливо поинтересовавшимся тем, как прошли мои каникулы. Уверяю, что хорошо, улыбаюсь и выхожу на улицу. Какое-то время с грустью осматриваю огромную территорию, посреди которой возвышается новое, современное здание гимназии имени Попова. Слышу, как поднимается шлагбаум, и едва успеваю отпрыгнуть в сторону. «Мерседес» папаши Абрамова чуть не укатал меня в асфальт.
– Сгинь с дороги! – слышу грубый голос из окна. Оказывается, за рулём мой одноклассник Ян.
Думаю, у вас на языке вертится резонный вопрос: как я вообще здесь оказалась? Ведь учёба в этой гимназии и моя жизнь – две параллельные прямые, которые пересечься, по законам ненавистной мне математики, ну никак не могли. Однако это всё же случилось.
Дело в том, что мною заинтересовался Степанов Пётр Алексеевич, тренер по лёгкой атлетике. Он заметил меня два года назад на городских соревнованиях, где я забрала все награды. Потому что как ни крути, а бегаю я быстрее всех. С лёгкой подачи Петра Алексеевича секретарь разузнала обо мне всю необходимую информацию, и тренер убедил директора рассмотреть мою кандидатуру на участие в социальной программе. Многочисленные спортивные победы, отличные успехи в учёбе и репутация спокойного, адекватного ребёнка сыграли мне на руку. Даже проблемы в семье и удручающее материальное положение не стали помехой. Кого это интересует, если есть возможность привнести в рейтинг школы заветные баллы?
Меня зачислили, и поначалу я была безумно этому рада. Казалось, что вот он, билет в счастливое будущее. Кто же знал, что моё пребывание здесь обернётся сущим кошмаром. Ведь для представителей золотой молодёжи такие, как я, в лучшем случае – грязь под ногтями. А в худшем – как красная тряпка для быка… Всем своим видом и поведением они настойчиво пытаются доказать мне, что «убогим» здесь не место.
Глупо думать, что выпускной класс станет исключением, поэтому я просто об этом не думаю! Одна радость – мои друзья. Пашка Аверин, прямо сейчас стискивающий меня в своих объятиях, и Данила Князев, направляющийся к нам.
– Привет, Алёнка! – Данька поднимает меня и кружит в воздухе.
– Привет, ребят! – широко улыбаюсь и ласково взъерошиваю отросшие за лето волосы Данилы. – Тебе надо срочно подстричься, Дань!
Князев ставит меня на ноги, но руку не отпускает. Я с интересом разглядываю Даньку. Он – меня. Не виделись три месяца, а ощущение, что целую вечность! Мальчишки снова вытянулись. Пашка теперь страшно гордится своим ростом. Может, в этом году рискнёт подойти к девушке, по которой (как сам он однажды признался) сохнет уже пятый год подряд. Её имени мы до сих пор не знаем, всё шифруется наш Аверин…
– Лисицына, идите в класс, первый звонок уже был, – командует завуч, окинув нас строгим взглядом.
– Мегера Львовна в своём репертуаре, – шепчет Пашка и корчит забавную рожицу.
– Я всё ещё здесь, Аверин! – возмущается Дубинина.
Я смеюсь, но послушно плетусь в кабинет, уже при входе замечая презрительно поджатые губы и кислые взгляды. Девочки у нас что надо, таких и врагу не пожелаешь. Те ещё отъявленные стервы.
– Явилась, убогая, – прилетает мне в спину, пока я по привычке усаживаюсь за третью парту левого ряда.
– Грановская, так и не удалось пополнить словарный запас? – пока ещё спокойно интересуюсь я.
Она насмешливо вскидывает бровь и оценивающе меня разглядывает.
– А тебе, судя по всему, так и не удалось пополнить свой гардероб. Наверное, потому и не пришла вчера на линейку? Не захотела позориться? Правильно, ни к чему портить классу школьный фотоальбом!
Она ухмыляется. И вся её речь сопровождается противным хихиканьем «придворной свиты».
– Алёна, между прочим, защищала честь нашей гимназии на спартакиаде, – вмешивается рыжеволосая Сашка Харитонова.
– Кто там подал голос? Мелочь конопатая, ты, что ли? – фыркает Грановская. – Ну-ка, немедленно и молча умри!
Звонок заглушает ответ Харитоновой, но зато средний палец всем виден отлично. Ника уже встаёт, злобно одёргивая короткую до неприличия юбку, но в этот момент в класс заходят Они: Юнусов, Бондаренко, Абрамов и Беркутов. Весь «цвет», так сказать.
Одноклассники сперва благоговейно замирают, а затем, как по команде, начинают громко их приветствовать. Пресмыкающиеся, что с них взять!
– Ромка! – вопит Грановская, бросаясь на шею последнему в списке.
Я опускаю глаза и, стиснув от досады зубы, принимаюсь старательно подписывать новую тетрадь по алгебре.
Рано я радовалась отсутствию самого ненавистного человека на этой земле…
2. Алёна
то ж, знакомьтесь, типичные представители «рождённых с серебряной ложкой во рту».
Вечно угрюмый самбист Камиль Юнусов. Сын известного депутата, между прочим. Самый приятный из компании этих мажоров, несмотря на грозную внешность. Камиль – весьма немногословен и закрыт, чего не скажешь, например, о том же Бондаренко. Алексей – популярный видеоблогер, местный шут и тот ещё выпендрёжник. Любитель совсем недетских развлечений, что и приносит регулярные хлопоты матери-судье.
Следующий в списке – Ян Абрамов. Крайне неприятный и опасный тип. Это если мягко сказано. На деле – конченый отморозок, замешанный в столь грязных вещах, что даже рассказывать стыдно. В том году, например, по его милости наша одноклассница Даша неожиданно стала звездой ютуба. Звездой с очень сомнительной репутацией, чтоб вы понимали.
А последний… Я всё же поднимаю взгляд и хмуро смотрю в сторону высокого темноволосого парня, на котором в данный момент активно виснут пятьдесят пять килограммов тюнингованной красоты нашей местной королевы. Эти двое весьма откровенно целуются. На лицах такое удовольствие, что становится почти противно. Наверное, я чего-то не понимаю, но как может нравиться чужой язык, хозяйничающий у тебя во рту! Да к тому же такая зверская антигигиена! Вот вы знали об исследовании микробиологов из Нидерландов, что во время десятисекундного поцелуя происходит обмен 80 миллионами бактерий? Это представить невозможно, тем более допустить!
Нет, не подумайте. Я целовалась. Один раз, правда, но всё же. В далёком восьмом классе, а послужил этому неожиданный поступок ботаника-одноклассника (кто бы ожидал!). Я его учебником геометрии (тем самым, который толстенький и рассчитан на программу 7–9 классов) за это по дурной головушке приложила неслабо. Вовочка в ответ заблеял и робко заявил, что просто хотел потренироваться, прежде чем подходить к объекту воздыхания, молоденькой учительнице литературы.
Гений убогий! Нашёл тренажёр!
Возвращаясь к теме поцелуя… Мне не понравилось. От слова «совсем». Так себе впечатления! Мокро и мерзко, вот и всё, что могу сказать.
Взгляд снова невольно уползает в сторону увлёкшейся друг другом парочки. Вероника гладит наманикюренными пальчиками сильную шею парня и призывно выгибается, прижимаясь к нему всем телом. Тот горячо целует губы девушки, и рука его давно уже находится гораздо ниже её талии.
Увы, стеснение – чувство, чуждое им обоим.
– Беркут, ну заканчивайте, у меня уже пожар в трусах, – как всегда, в своём духе похабно шутит Бондаренко.
Тот в ответ лениво отодвигает от себя Грановскую, ухмыляется и здоровается за руку с верзилой Пилюгиным.
Итак, Беркут… Он же Роман Беркутов, сын крупного бизнесмена, чьё состояние оценивается неприличным количеством нулей. Самоуверенный, наглый и высокомерный мажор. Циничный потребитель, не привыкший слышать слово «нет». Человек, не ведающий о том, что такое границы и мораль. Кладезь пороков, его недостатки я могу перечислять до конца урока…
– Лисицына, – слышу я его голос, непроизвольно вздрагивая всем телом. Его обращение ко мне – априори сигнал к тому, что ничего хорошего не жди.
Боже, как же было прекрасно летом и как же не хотелось возвращаться в этот кошмар! Хорошо, что класс выпускной.
– Чего тебе? – спрашиваю, с опаской глядя в его сторону.
Рукава белоснежной брендовой рубашки нарочито небрежно закатаны до локтей, на запястье блестят дорогие часы, туфли начищены до зеркального состояния. Даже такие, как он, вынуждены следовать уставу гимназии и придерживаться в стенах учебного заведения классики. У девочек и вовсе с этим строго. Но «поцелованные в пятую точку самой судьбой» умудряются и тут выделиться.
Но вернёмся от девочек к мальчикам. Точнее, к одному конкретному представителю мужского пола. Беркутов стоит, опираясь на парту. Травит меня взглядом. Поза максимально непринуждённая и расслабленная. А чего, собственно, напрягаться, если жизнь твоя точно сахарная вата: сладкая, лёгкая и воздушная…
– Выиграла вчера, говорят? – издалека начинает он, ловко касаясь пальцами экрана айфона последней модели.
Я вскидываю бровь, уже готовая к очередной гадости.
– Циркуль сказала, – поясняет он, осматривая меня с ног до головы. Будто кипятком обдавая.
Плевать…
Циркуль, чтоб вы понимали, – это наш учитель математики и по совместительству классный руководитель, Элеонора Андреевна Пельш. Она хромает, к сожалению, и, поворачиваясь, описывает ногой некий круг. Отсюда и прозвище. Считают, что это смешно…
– Мы тут с ребятами посовещались, – тянет он, отталкиваясь от парты. Забирает что-то у Абрамова и медленно направляется в мою сторону. – И решили поздравить тебя. От лица всего класса.
Ой, подозрительно… Я прищуриваюсь.
Останавливается всего в шаге от меня, и до моих ноздрей долетает ненавязчивый, но при этом самый что ни на есть мужской парфюм. Стоимость которого наверняка превышает сумму средней ежемесячной заработной платы по стране. Протягивает руку, которую до этого держал за спиной, и жестом фокусника демонстрирует мне букет из многочисленных купюр разного номинала: по пятьдесят, сто, пятьсот и тысяче. В середине даже есть щедрый круг из пятёрок. Это так унизительно!
Одноклассники издевательски присвистывают. Чувствую, как щёки стремительно покрываются багровыми пятнами. И не только мы вдвоём понимаем почему эти купюры оформлены именно так… Ведь с букета когда-то и началась наша с ним вражда.
– Бери, Лиса! – тычет букетом практически мне в лицо.
– Отстань!
– Да брось, Лисицына! Купишь себе новые кроссовки! – насмешливо произносит этот идиот. Ситуация его крайне забавляет, а меня раздражает до зубовного скрежета.
Несколько долгих неприятных секунд, в течение которых я успеваю заметить ровный золотистый загар на его коже, мы прожигаем друг друга взглядами, полными ненависти. Наверняка опять ездил за границу. Куда там обычно отправляют своих отпрысков богатые родители? Бали? Сан-Тропе? Дубай? Я только на карте смогу показать все эти места. И то потому, что в отличие от некоторых на географии занимаюсь исключительно ею.
– Бери, говорю. Или здесь мало? – надменно интересуется он, насмешливо вскидывая бровь.
Отворачиваюсь, сжимаю челюсти. Переключаю внимание на интерактивную доску. Ощущаю неприятное жжение в глазах и стараюсь вспомнить теорему Виетта. Ненавистная алгебра, которая для меня выглядит китайскими иероглифами, должна помочь мне отвлечься. Но не выходит… Никакой от неё пользы!
– Сколько надо, Лисицына? Я подкину ещё…
Пытаюсь взять себя в руки и успокоиться. Плакать при нём нельзя. Я никогда себе этого не позволяю, что бы ни происходило.
– Твоя мамашка с удовольствием взяла бы, – развязно произносит Абрамов во всеуслышание.
Я поворачиваю голову, вперившись в него яростным взглядом.
– И не только деньги, верно? – делает отвратительный жест языком.
– Бери давай, – ухмыляется гад, что стоит напротив. – Всё продаётся и покупается, а такие, как ты, тем более…
Чаша моего терпения переполняется. В мозгу замыкает. Под общий хохот присутствующих я вскакиваю со своего места и выдёргиваю «подарок» из рук Беркутова. Со всей дури начинаю лупить идиота бумажным творением извращённого флориста. По башке, лицу, широким плечам.
Цветные шелестящие купюры, в подлинности которых я нисколечко не сомневаюсь, разлетаются в стороны и осыпаются бумажным дождём на пол. Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто-то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясёт от нахлынувшего бешенства. Внутри клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком ногтей и нет. Сейчас очень пригодились бы такие, как у Грановской: длинные, острые, сделанные мастером в салоне.
– Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! – зло обещаю, тяжело дыша.
– Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, – склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы его услышала только я.
– Мерзость какая! – морщу нос.
Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжёт лицо, и чёрная ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.
– Что. Здесь. Происхооодит? – в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. – Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!
Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Кандидату в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки что укус комара слону, но всё же…
– Вы с ума сошли? – в ужасе причитает Элеонора Андреевна, встав между нами.
Моя грудь тяжело вздымается, волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание, а Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать меня в грязь. Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила-таки пару царапин на его наглой морде.
– Лисицына, сию минуту убери ээээто!
Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чёртовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.
– Сейчас же убери, Лисицына!
– Беркутов пусть убирает! – хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущённого классного руководителя.
Урод моральный.
Бегу к лестнице, спускаюсь на первый этаж. Нижняя губа предательски дрожит. Закусываю её до боли и чувствую на языке солёный привкус. Даже и не заметила, когда по щекам побежали настырные слёзы – проявление моей слабости перед Ним.
Нарочно. Он это всё нарочно! Из-за того букета!
Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.
Ненавижу! Ненавижу его!
Бросаю рюкзак, купленный на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Ещё один. И ещё. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд. Зеркальная поверхность демонстрирует мне заплаканную девчонку с покрасневшим лицом.
– Привет, одиннадцатый класс, – невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдаётся от стен, выложенных дорогим кафелем.
Качаю головой. Расплетаю причудливые косы, мало напоминающие ту красоту, которая была утром. Достаю расчёску и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.
В висках грохочет кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На их место приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков с опостылевшим Беркутовым во главе.
Так и сижу всё оставшееся время. Успокаиваюсь и за десять минут до конца первого урока отправляюсь в спортзал. Потому что по расписанию любимая физкультура. Переодеваюсь и сразу иду на стадион, не дожидаясь пока в раздевалке появятся учащиеся 11 «А» и 11 «Б». Сажусь прямо на зелёный газон и запрокидываю голову. Пальцы касаются мягкого травяного покрытия.
Фальшивое. Как и всё в этом месте…
Утреннее солнышко на миг выглядывает из-за облака и ласково припекает кожу. Но небо хмурится с каждой минутой всё сильнее. Тяжёлые свинцовые тучи стремительно сползаются, сталкиваясь друг с другом. Испортилась погода. Под стать моему упавшему в ноль настроению. И ведь весь день с самого начала наперекосяк!
Иногда я задаю себе риторический философский вопрос: что в этой жизни я сделала не так? Почему в ней одна сплошная чёрная полоса? И наступит ли когда-нибудь белая?
Звенит звонок, и на стадионе один за одним появляются громко переговаривающиеся учащиеся обоих классов. Бросают в мою сторону насмешливые взгляды и шепчутся. Делятся, наверное, впечатлениями от шоу.
Держись, Лисицына! Ты же боец? Боец! Ещё какой! Бывало гораздо хуже. Думай о хорошем! Девять месяцев школы – и ты свободна. Работа на полный день, отдельная квартира… Жаль, что нельзя всё это устроить прямо сейчас.
Поднимаюсь на ноги. Замечаю, что почти все сегодня в форме. А как иначе? Пётр Алексеевич никому спуску не даёт и в аномальные женские дни, проходящие дважды, а то и трижды в месяц не верит.
Рассматриваю одноклассников, разодетых в фирменные шмотки и обувь. Даже при наличии больших денег они умудряются выбирать полнейшую безвкусицу. Разве что на Веронике Грановской, пожалуй, действительно красивый костюм. А ещё на ней те самые беговые кроссовки, на которые я иногда позволяю себе засматриваться. И даже с замиранием сердца потрогать, стоя в магазине… Только я прихожу в восторг не от цвета и формы (уж Ника при выборе явно руководствовалась именно этими критериями), а наслаждаюсь совершенно иными деталями.
Вряд ли она обратила внимание на геометрию протектора, амортизацию, ширину колодки и пронацию. Сомневаюсь, что Ника знает хотя бы половину из этих слов. Зачем ей? С такой внешностью и деньгами это в жизни точно не пригодится.
Замечаю, что одноклассники как-то странно скучковались. Девчонки визжат, парни одобрительно кричат. Встаю и направляюсь туда, ведомая нехорошим предчувствием.
– Что там? – спрашиваю у Харитоновой, поправляющей на носу большие очки дичайшей расцветки. В них она похожа на черепаху Тортиллу, ей-богу!
– Сцепились. Рома и Даня.
Ох, нет, нет, нет. Опять.
Я локтями расталкиваю одноклассников и пробираюсь в эпицентр. Беркутов и Князев друг друга на дух не переносят: вечно во всём соперничают, без конца задираются в коридорах и регулярно устраивают мордобой. Это ожесточённое противостояние продолжается уже несколько лет.