Трудное счастье

Marriage Made in Rebellion

© 2016 by Sophia James

«Трудное счастье»

© «Центрполиграф», 2019

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2019

Глава 1

Англичане объявили, что более не намерены соблюдать неприкосновенность представителей нейтральных держав в море. Я же намерен не признавать их и на суше тоже.

Наполеон Бонапарт

Ла-Корунья, Испания, 16 января 1809 года

Капитан Люсьен Говард, граф Росс, был уверен, что его нос сломан, шея, похоже, тоже пострадала. Он лежал на земле, придавленный своей погибшей лошадью.

На помощь врача здесь рассчитывать не приходится. Пройдет еще день, и в гавани уже будет хозяйничать Наполеон вместе со своими генералами. Все кончено, англичане потерпели поражение, суровая зима окончательно сокрушила силы сопротивления, да еще людей по ошибке отправили в Виго, а потом отозвали обратно…

Люсьен оказался в отчаянной ситуации. Передвигаться он не в состоянии, и проклятый холод прикончит его.

Смерти Люсьен не боялся, его тревожило, что ожидание конца может стать затяжным и мучительным. А больше всего бесила собственная беспомощность. Лежа на спине, Люсьен смотрел в небо и отчаянно надеялся, что конец наступит быстро. Он не молился просто потому, что не рассчитывал получить ответ небес на его призыв. На нем слишком много грехов. Он убил столько людей, хороших и плохих, во имя страны и короля! Но стоило увидеть застывший взгляд убитого врага, как ему приходило в голову, что человек всегда остается человеком, на каком бы языке он ни говорил, что его возвращения ждут дома родные. И Люсьена ждут. От этой мысли ему стало грустно, и он постарался не думать о близких.

Наступил вечер, солнце низко склонилось над горизонтом, и скоро совсем стемнеет. В некотором отдалении вдоль рядов оливковых деревьев и алоэ виднелись огоньки смоляных факелов. Похоже, искали выживших. Но у Люсьена не было сил позвать на помощь. Так он и лежал на дороге. С одной стороны возвышалась стена из грубо отесанного камня, с другой – раскинулся чей-то старый сад.

Несмотря на пронизывающий холод, ему почему-то было тепло и хорошо, и слова покаяния наконец пришли на ум сами самой.

– Прости меня, господи, ибо я согрешил.

Это оказалось не трудно. Губы Люсьена расплылись в улыбке. Нет, совсем не трудно.

Английский солдат был весь залит кровью своей лошади. Видимо, постепенно убывавшее тепло тела большого животного спасло его от стужи, позволив дожить до морозного январского утра, какие были не редкостью в это время года в Галисии.

Солдат, скорее всего, был не жилец. Светлые волосы окрасились кровью, лужицей растекшейся под его головой и продолжавшей сочиться из раны на шее. Солнце уже озарило небо первыми лучами. Повсюду лежали тела убитых. Кто англичанин, а кто француз, было не разобрать – смерть уравняла всех, подумала она. Только генералам могло прийти в голову, что эти чудовищные жертвы могут быть оправданы достойной целью. Больно было думать, что эти молодые люди, гордость и цвет обоих государств, пали на поле боя, так и не успев толком пожить. В досаде она чертыхнулась, потом склонилась над солдатом и сняла с его пальца золотое кольцо с печаткой, чтобы отдать отцу.

Между тем веки англичанина дрогнули, и он приоткрыл глаза. В бледном утреннем сиянии они казались удивительно светлыми, почти прозрачными.

– Еще… не… умер? – произнес солдат на хорошем испанском языке.

– Где болит? – вместо ответа спросила она.

Солдат улыбнулся:

– Легче… сказать… где… не… болит…

Мужчина был удивительно красив. Слишком красив, чтобы умереть вот так, посреди дороги, всеми брошенный и забытый. Праведный гнев укрепил ее решимость. Срубив куст утесника, чтобы расчистить место для задуманного маневра, она отломила от ограды жердь, подсунула ее под шею мертвой лошади и всем телом навалилась на импровизированный рычаг. Ей удалось приподнять тяжелое тело животного. Еще чуть-чуть – и оно перекатилось на бок. С уст мужчины невольно сорвался стон.

– Давай, давай, англичанин, кричи во всю глотку, – произнесла она. – На твоем месте любой бы взвыл. Твои соотечественники ушли морем, а французы хозяйничают в городе, так что никто тебя не услышит.

Кое-кому из английских офицеров удалось благополучно уплыть в сторону родины по опасному, бушующему Бискайскому заливу. Некоторые взяли на борт своих коней, другие скакуны бродили неприкаянные по улицам Ла-Коруньи, а третьим – и число их было весьма велико – посчастливилось еще меньше. Они приняли смерть у прибрежных скал, где им перерезали горло в качестве так называемого акта милосердия. Лучше умереть, чем попасть в руки врага.

Между тем к ней присоединились Адан и Бартоломеу с холщовыми носилками.

– Забирать? – спросили они, указав на раненого.

Она кивнула:

– Только поднимайте осторожнее.

Бартоломеу опустился на корточки и поскреб ногтем заляпанный грязью эполет.

– Капитан, – объявил он.

У нее упало сердце. Отец все больше и больше сомневался в том, что испанцам удастся одержать победу, поэтому старался держаться подальше от любых политических дел. Энрике скорее согласился бы предоставить кров простому солдату, нежели офицеру. А значит, объясняться с отцом будет гораздо труднее.

– В таком случае мы тем более должны его вылечить, чтобы он снова мог идти в бой и принес нам победу.

По непонятной причине у нее возникло предчувствие, что этому человеку суждено сыграть особую роль в их судьбе. Когда он с трудом протянул к ней руку, она сжала ее в своих ладонях, пытаясь согреть ледяную кожу. Адан и Томеу аккуратно перекатили англичанина на носилки, но все же с его губ снова сорвался стон. У него на спине между лопатками сквозь порезанную ткань мундира и рубахи она увидела сразу несколько ран. Похоже, его атаковали саблей, подумала она. Бедняга дрожал всем телом. Стянув с себя шерстяное пончо, она укрыла его им до подбородка.

Томеу поглядел на нее и озадаченно нахмурился.

– Какой смысл возиться с ним? Все равно помрет. Да и какая разница? Англичанам-то что? Приезжают, уезжают… – с возмущением в голосе продолжил он. – А заканчивается одним и тем же.

– Padre Nuestro que estás en los cielos…^[1] – вполголоса стала произносить она слова молитвы. Затем положила ему на грудь резные четки, и маленькая группа направилась к дому.

Подле него снова сидел парень, одетый по-крестьянски. Он задремал на стуле, уронив голову на грудь, лицо закрывали поля сдвинутой на глаза шляпы. Люсьена била жестокая лихорадка, но все же он попытался сообразить, где находится.

Чуть повернув голову, Люсьен прислушался к доносившимся издалека голосам. Разговаривали на улице, на испанском языке. Судя по толстым деревянным сваям и беленым стенам, дом, в котором он находился, располагался где-то на Пиренейском полуострове. Обстановка говорила о том, что владелец его – человек весьма обеспеченный.

Люсьен покосился на тощего паренька. Нет, этот хозяином быть никак не может. Сразу видно, что зарабатывает на жизнь своим трудом. Но тогда, что он здесь делает? Какой хозяин позволит работнику праздно просиживать часами у постели больного? Люсьен взглянул на смуглую лодыжку, выглядывавшую из-под задравшейся штанины над потертым, заношенным сапогом. И тут парень открыл глаза, оказавшиеся темно-зелеными, и с любопытством уставился на раненого.

– Очнулись?

Говорил незнакомец на лионском наречии, разговорном диалекте испанского языка, однако с легким акцентом, происхождение которого Люсьен установить не мог.

– Где я? – спросил он на том же диалекте.

На лице паренька явственно отразилось удивление.

– У друзей, – ответил тот после нескольких секунд колебаний.

– Давно… здесь?

– Три дня. Вас нашли на поле боя возле Ла-Коруньи на следующее утро после того, как англичане уплыли.

– А французы?..

– Наверняка празднуют победу и грабят город. Что ж им еще делать? Сульт вошел в Ла-Корунью вместе со своей армией, надо полагать, по приказу Наполеона. Поэтому сейчас французов там – пруд пруди.

– О боже…

При этих словах, невольно сорвавшихся с губ Люсьена, паренек перекрестился быстрым, едва уловимым движением. Похоже, его смутило, что собеседник произнес имя Господа всуе.

– Кто вы? – почти шепотом спросил мальчишка.

– Капитан Говард из восемнадцатого легкого драгунского полка. Не знаешь, что случилось с английским генералом сэром Джоном Муром?

– Похоронили ночью на холме возле бастионов цитадели. Говорят, погиб как герой, сражаясь бок о бок со своими офицерами. Рассказывают, в грудь ему попало ядро.

При этих словах сердце Люсьена сжалось от острой боли.

– Откуда тебе все это известно?

– Здесь наша земля, капитан. Ла-Корунья всего в трех милях отсюда. Едва ли в округе может случиться что-то, о чем мы не узнали бы сразу.

– «Мы»?

Паренек молчал, однако молчание это было красноречивее любого ответа.

– Стало быть, ты из партизанского отряда? Кто твой командир – Эль Венгадор?^[2] Мститель? Он ведь, кажется, в здешних местах действует?

Но парень, вместо ответа, сам задал вопрос:

– Где вы так хорошо выучились говорить по-испански?

– За пять проведенных в ваших краях месяцев…

– Да, но для пяти месяцев вы говорите слишком бегло. – В голосе парня явственно слышалось недоверие.

– Просто я очень внимательный и умею слушать.

Люсьен обратил внимание на тонкую шею собеседника и на участившееся биение пульса под его кожей. Затем рука нервно сжалась в кулак. Сломанный ноготь, старый шрам на большом пальце. «А пальцы-то у нас тонкие, даже изящные… И сразу видно, что левша». Удивительно, сколько можно узнать о человеке, всего лишь наблюдая за его движениями. Во-первых, перед ним вовсе не паренек, а девушка, а во-вторых, она его определенно побаивается.

– Кто вы такая, сеньорита?

При этих словах незнакомка стремительно вскочила, положила руку ему на шею и надавила пальцами – для начала чуть-чуть, едва заметно, потом сильнее и сильнее.

– Хоть полусловом кому-то обмолвитесь о ваших… подозрениях, вам конец, desconocido^[3]. Дайте слово, что будете молчать, иначе не встанете с этой постели.

Люсьен огляделся по сторонам. Дверь в комнату закрыта, стены толстые. Никто не услышит призыва на помощь.

– Думаю… не для того… вы меня… спасали… чтобы… убить… сейчас…

Оставалось надеяться, что Люсьен прав, потому что дышать становилось все труднее и труднее. Когда эта особа наконец убрала руку с его шеи, Люсьен ощутил громадное облегчение и тут же себя за это возненавидел. Подобная трусость делает его слишком уязвимым.

– Другие отнесутся к вашим… догадкам отнюдь не так снисходительно, как я, так что в ваших интересах следить за языком. Учтите – все обитатели этого дома готовы защищать меня даже ценой жизни.

Он кивнул и отвел взгляд. В зеленых глазах неизвестной особы читалась напряженная тревога.

– Значит, рискну предположить, что вы – хозяйская дочь.

Люсьен сменил диалект на благородный кастильский, язык, на котором разговаривали аристократы при королевском дворе. Девушка на мгновение застыла, затем, ни слова не сказав, вышла, прежде чем Люсьен успел сказать что-то еще.

Кто он, черт возьми, такой, этот незнакомец с прозрачными голубыми глазами, от взгляда которых ничего не ускользает, с волосами, на ощупь напоминающими шелк, и с телом, покрытым боевыми ранениями! Не простой солдат, это уж наверняка. К тому же ей было прекрасно известно, что легкие драгунские полки сражались под началом Пэджета в Сан-Кристобаль, этого же человека они нашли к востоку от Пьедралонги – то есть в двух милях от того места, где ему надлежало быть, если он говорил правду. Значит, он воевал в войсках под командованием Хоупа?.. Она озадаченно нахмурилась.

Капитан Говард говорил на лионском диалекте, потом на кастильском, причем с легкостью перешел с одного на другой. Кто же этот человек на самом деле и какие тайны скрывает? Что, если он представляет опасность для их дела? При одной мысли о том, что это она велела притащить его сюда, ее охватило чувство вины. Надо поделиться своими подозрениями с отцом и остальными. Приказать, чтобы под покровом ночи его вынесли из дома и оставили где-нибудь подальше от гасиенды, там, где ему помогут. Впрочем, какая разница? Пусть заботится о себе сам. Но вместо этого…

Вместо этого она подошла к одному из окон своей комнаты. Глядя на темневшее вдалеке море, она размышляла о капитане. Было между ними что-то общее. Человек, оказавшийся в чуждой среде и вынужденный принять иное обличье, чтобы избежать опасностей. Когда она его немного придушила, он даже не сопротивлялся – просто выжидал, будто заранее знал, что она не доведет дело до конца.

Чертыхнувшись себе под нос, она захлопнула ставни и отошла от окна.

Лежа без сна, Люсьен прислушивался. Сначала из коридора донесся тихий шелест нижних юбок служанки, потом послышались чьи-то тяжелые шаги. Похоже, слуга гасил светильники на ночь. Судя по звукам, коридор представлял собой открытую галерею, обращенную к морю. Когда его спасительница, выходя из комнаты, открыла дверь, он почувствовал в воздухе соль и услышал шум волн. Девушка сказала, что отсюда до Ла-Коруньи три мили, однако это место явно расположено ближе к морю, чем город. Отсюда до берега не больше мили, а если ветер по-прежнему дует с севера, как три дня назад, то еще меньше. Во всяком случае, с тех пор ветер стал слабее, поскольку ставни двустворчатого окна совсем не скрипели. Разглядывая металлические детали, покрытые патиной, Люсьен сделал вывод, что здание старое. Сбоку от широкой притолоки он заметил царапины. Но, приглядевшись, понял, что это не просто царапины, а зарубки, выстроившиеся аккуратными столбиками. Что это – дни? часы? месяцы? Люсьен лежал слишком далеко, чтобы рассмотреть их получше. Почему эти отметины оставили на стене?

На маленьком деревянном столике возле кровати лежала Библия. Рядом стояла бронзовая статуэтка Иисуса Христа с терновым венцом на голове. Сверху на стене Люсьен увидел украшенный богатой резьбой золотой крест. Выходит, хозяева дома – католики и определенно люди набожные. Малейшее движение стоило Люсьену острой боли в израненной спине. Французы хорошо отделали его своими саблями, когда он пытался угнаться за войсками генерала Хоупа.

Между тем Люсьен ощутил, что жар усиливается. Его трясло в лихорадке. Вот бы та девушка вернулась, принесла ему воды и хоть недолго посидела подле него… Однако в комнате царила все та же тишина.

Но вернулась незнакомка только ранним утром. На этот раз она привела с собой крупного мужчину лет пятидесяти, одетого в весьма эффектный алый с голубым доломан эстремадурского гусара, и двоих молодых людей.

– Позвольте представиться, капитан. Я – сеньор Энрике Фернандес де Кастро, так же известный как Эль Венгадор. Насколько понимаю, вы обо мне слышали?

Люсьен окинул оценивающим взглядом знаменитого командира местных партизан. Суровые темные глаза, пышные усы… В здешних местах этот человек пользовался немалым влиянием, и поэтому его боялись. Дочь была на него совсем не похожа.

– Если английские войска не вернутся, Испании не справиться в одиночку. Наше дело будет проиграно, капитан, – произнес он на чистейшем кастильском диалекте.

– Увы, сеньор, испанские генералы сами поставили себя в весьма трудное положение. Повезло еще, что французские войска так плохо организованы. Если бы Наполеон лично отправился на Пиренейский полуостров, вместо того чтобы поручать командование армией брату, разгром был бы еще более сокрушительным, – ответил на это Люсьен.

Пожилой мужчина выругался.

– В Испании не место узурпаторам, силой захватившим корону, которая не принадлежит им по праву. Королевский род Бурбонов не в силах бороться с этим врагом, только партизанские войска способны выбить французов с испанской земли – ведь, как вы верно заметили, наша армия сейчас раздроблена и находится в весьма жалком состоянии.

Испанская армия раскололась на несколько различных хунт, не ладящих между собой, и была очень неэффективна. Джон Мур и британские экспедиционные войска так и не дождались испанского подкрепления, лишь стали свидетелями постоянных ссор и раздоров.

Девушка слушала внимательно, настороженно поглядывая на Люсьена. Одета она сегодня была в мундир, похоже снятый с английского пехотинца. Этот алый оттенок чудесно шел к смуглому тону ее кожи. Спохватившись, что разглядывает ее слишком пристально, Люсьен торопливо отвел взгляд.

Эль Венгадор отступил на шаг.

– Прямо сейчас сапоги солдат Сульта и Нея топчут северную землю, но юг пока остается свободным.

– Потому что британские экспедиционные войска перетянули все внимание на себя.

– Возможно, – с задумчивым видом кивнул Эль Венгадор. – Позвольте спросить, где вы так хорошо выучили наш язык?

– Несколько лет провел на острове Доминика, потом на Мадейре.

– Но вы говорите на местном наречии, а не на диалекте тех мест, – возразил Эль Венгадор.

– Все учителя хвалили меня за чуткий слух и умение в точности воспроизводить услышанное. В Испании я уже довольно давно, поэтому время освоиться было, – улыбнулся Люсьен.

– А почему вас нашли за линией английских войск? Драгуны восемнадцатого полка, к которому вы якобы принадлежите, сражались в нескольких милях от того места, где обнаружили вас. Можете объяснить, почему вас не было среди однополчан?

– Генерал Мур отправил меня на разведку к берегу моря, чтобы посмотреть, не идут ли британские корабли. Суда уже должны были зайти в гавань, однако почему-то запаздывали, и это его беспокоило.

– Стало быть, вы шпион?

– Предпочитаю именоваться разведчиком.

– Называть можно по-разному, но суть от этого не меняется, – парировал командир партизан, однако ответ Люсьена позабавил его, и он рассмеялся, что сразу разрядило обстановку.

Искоса взглянув на девушку, Люсьен заметил, как она хмурится, наблюдая за ним. Сегодня на ее левой скуле красовался багровый кровоподтек, которого вчера не было. Похоже, в этом доме существуют свои подводные течения, в которых не помешает разобраться.

Было ясно, что Венгадор недоволен присутствием Люсьена на гасиенде. А пистолет на поясе и патронташ наводили Люсьена на мысль, что следует быть осмотрительным. Одно неосторожное слово может стоить ему жизни. Между тем Эль Венгадор сообщил:

– В Испании каждый мужчина и каждая женщина вооружены до зубов. Даже у самых слабых припасены склянка с ядом, удавка или нож. У нас никто не считает Наполеона освободителем, и его войска не одержат верх. Признаю, его звезда была в зените, когда он подписал Тильзитский мирный договор, но теперь и сила, и слава узурпатора начали постепенно убывать. C’est le commencement de la fin^[4], капитан, и французы прекрасно это понимают.

– Кого цитируете? Надо полагать, Талейрана? Будем надеяться, эти слова окажутся пророческими.

До Люсьена доходили слухи о хитроумном французском епископе, намеренном заключить надежный мирный договор за спиной императора с целью сохранить и закрепить документально французские завоевания времен Великой революции.

– Вижу, вы хорошо осведомлены. Но наши источники информации не уступают вашим. В нынешние времена нужно следить за языком, особенно когда разговариваешь с незнакомцем, – заметил Эль Венгадор.

Люсьен кивнул, будто и впрямь был согласен с Эль Венгадором. Когда же тот отступил на шаг, раненый едва не вздохнул от облегчения.

– Вас отправят на корабле в Англию. На борт вас сопроводит Томеу. Но прежде, чем покинете нас, позвольте обратиться с одной маленькой просьбой. Ваше звание дает вам доступ в высшие эшелоны английского командования, а нам необходимо узнать, каковы намерения британского парламента. Что они собираются предпринять? Намерены ли они и дальше бороться с французами в Испании? Нашего связного узнаете по особому знаку – вот по этому.

Эль Венгадор достал из кармана брошь с крупным рубином и показал Люсьену, золотая оправа ярко сверкнула в солнечном свете.

– Нам пригодится любая информация.

С этими словами Эль Венгадор покинул комнату. Оба молодых человека последовали за ним, девушка же осталась.

– Он вам верит, – через некоторое время тихо произнесла она. – Иначе этот разговор не продолжался бы так долго.

– Эль Венгадор знает, что мне известна… э-э… ваша тайна? – Люсьен жестом указал в ее сторону.

– О чем вы? Если о том, что я женщина, то да. Вы же слышали его предупреждение.

– Тогда почему он оставил вас здесь, наедине со мной?

Девушка рассмеялась:

– Неужели сами не догадываетесь, капитан?

– Черт возьми! Неужели связным будете вы?

– Почему бы и нет? Женщине открыт доступ во многие места, куда мужчине хода нет, – с вызовом произнесла она и горделиво вскинула подбородок. Стало еще больше заметно, как сильно ее щека распухла от удара.

– Кто вас так?

– В военное время трудно бывает сдержать чувства.

В первый раз с момента их знакомства, если это можно так назвать, девушка покраснела. Люсьен потянулся и взял ее за левую руку, ощутив тепло и мягкость ее кожи.

– Сколько вам лет?

– Скоро двадцать три.

– Значит, вы уже достаточно взрослая, чтобы понимать, насколько опасно заниматься шпионажем. К тому же не всем мужчинам… э-э… можно доверять.

– Намекаете на мужское сластолюбие?

– Можно и так сказать…

– Капитан, во-первых, это Испания, а во-вторых, едва ли меня можно назвать наивной, неопытной девчонкой.

– Я так и понял. Вы ведь замужем?

Девушка промолчала.

– Ах вот оно что. Значит, были замужем, но остались вдовой.

– Как вы узнали?

Люсьен осторожно повернул ее руку и дотронулся до основания безымянного пальца.

– Вот здесь остался след от обручального кольца. Едва заметная светлая полоска.

Ее поразила проницательность этого человека. Странно, но в его присутствии ее охватывали совершенно неуместные ощущения. Поэтому она торопливо высвободила руку, порывисто встала и отошла к окну.

– Как ваше имя? – поспешно сменила она тему. – Должна же я как-то к вам обращаться.

– Люсьен.

– А меня мать нарекла Анной-Марией, но отцу это имя не пришлось по вкусу. Когда мне было пять лет, он изменил его на Алехандру, что означает «защитница». Я единственный ребенок в семье.

– Стало быть, мечте Эль Венгадора о сыне и наследнике не суждено было исполниться, поэтому он старался воспитать мужчиной вас?

И снова Алехандра была застигнута врасплох его проницательностью.

– Неужели вы поняли это, всего лишь взглянув на моего отца?

Англичанин покачал головой:

– Нет, не только. Еще я обратил внимание на то, что он позволяет вам наряжаться в мужской костюм и бродить по полям сражений, несмотря на опасности, которые могут вас там подстерегать. Не сомневаюсь, отец обучил вас и стрелять, и управляться с ножом, но вы так хрупки и миниатюрны… Должен сказать, вы сильно рискуете.

– А вам не приходило в голову, капитан, что мой внешний облик – скорее преимущество, чем недостаток? Ведь ждут нападения от льва, а не от маленькой мышки.

Англичанин снова невольно взглянул на ее щеку.

– Я сломала запястье человеку, который это сделал.

Он улыбнулся, отчего на разбитой губе выступила капелька крови.

– За что же этот негодяй вас ударил?

– Он заявил, что английские раненые заслуживают быть брошенными на произвол судьбы, пусть гниют во вражеском плену, это будет наказанием за то, что сбежали с поля боя.

– Как посмотрю, ваш знакомый весьма суров и категоричен.

– Отец тоже разделяет его чувства, но понимает: на войне как на войне. Впрочем, вам и самому это прекрасно известно. Врач сказал, что шрамы на вашей спине, скорее всего, останутся на всю жизнь.

– То есть хотите сказать, что я выживу?

– А вы в этом сомневаетесь?

– Был совершенно уверен, что нет, пока не появились вы.

– Уверяю, вам еще грозит множество опасностей, капитан. Плавание будет нелегким, к тому же такие глубокие раны, как у вас, в любой момент могут воспалиться и привести к лихорадке.

– Сразу видно, что вы не слишком опытная сиделка, сеньора. Обычно те, кто ухаживает за больными, стараются их ободрить.

– По-моему, вы и так достаточно бодры, капитан Говард.

– Даже притом что французы порезали мне спину в лоскуты?..

– Совершенно верно. К тому же я уверена, это не первые ваши ранения. На Мадейре и Доминике ведь тоже опасно, не правда ли?

– Не сказал бы. Наш полк все время службы маялся от безделья, но отзывать нас не спешили. Какой политик отважится оставить без присмотра столь плодородные земли?

– Думаю, желающих поступить подобным образом не больше, чем тех, кто готов отказаться от набивания собственного кошелька ради торжества справедливости.

Англичанин рассмеялся:

– Верно подмечено.

Его улыбка была неотразима, однако Алехандра заставила себя отвернуться. Этот мужчина красив даже с разбитой губой и подбитым глазом. Кроме того, он мужественный, любой другой на его месте стонал бы от боли. А капитан не только не жаловался, но еще и наблюдал за всеми, кто входил в его комнату. Его светло-голубые глаза светились живым умом. На что же способен такой человек, когда он в добром здравии? Похоже, англичанин так же несокрушим, как и ее отец. Опасно иметь такого врага.

Уже собираясь уйти, Алехандра сказала:

– Отец считает, что война на Пиренейском полуострове может затянуться и за это время погибнет много достойных людей. Отец полагает, что именно Испания должна встать на пути у алчного императора. Поэтому он стал Эль Венгадором, то есть мстителем. Он уже не верит, что можно чего-то добиться, соблюдая военный этикет. Нет, он убежден, что для победы тому, кто хочет одержать верх, придется заниматься шпионажем и тайными вылазками под покровом ночи.

– Вы тоже так считаете? И поэтому отправитесь в Англию с рубиновой брошью на груди?

– Когда-то я была совсем другим человеком, капитан. Но потом французы убили мою мать, и я встала под знамя отца. Теперь все, что движет любым испанцем, капитан, – жажда мести, и советую вам об этом не забывать.

– Когда убили вашу мать?

– Почти два года назад, но с тех пор столько переменилось, что иногда мне кажется, что прошла целая жизнь. Отец любил ее так, что в сердце его не было места ни для кого другого.

– Даже для вас?

Глаза Алехандры блеснули от гнева, однако она быстро взяла себя в руки. Он невольно отвернулся, думая о собственной утрате. Как узнать, спаслись ли его люди, или, спеша уплыть, английские войска бросили их на берегу?

Люсьен раз десять – или даже больше – поднимался на маяк, известный под названием Башня Геркулеса, и высматривал, не покажется ли на серой холодной глади вод Атлантического океана долгожданная эскадрилья. Но корабли прибыли с большим опозданием, а между тем войска французского генерала Сульта приближались.

Люсьен подумал о Джоне, Филиппе, Хансе, Джузеппе и остальных членах собранной им разношерстной компании, состоящей из дезертиров и отщепенцев всех мастей. Главными критериями отбора для Люсьена были способности к иностранным языкам и хорошая интуиция. Он хорошо обучил и натренировал свою команду. Вместе они работали как отрегулированный механизм, собирая информацию по крупицам, складывая из деталей цельную картину и делая соответствующие выводы.

Ни одна армия не может существовать без надежных линий коммуникации. В обязанности Люсьена и его подчиненных входило следить за тем, чтобы каждая депеша или рапорт были доставлены в срок и по назначению, а все отданные приказы исполнены в точности. Но иногда от них требовалось нечто большее – например, перехватить что-то из корреспонденции французов, будь то важный документ или даже личное письмо, в котором содержались ценные сведения.

В группе Люсьена причудливо смешивались многие национальности, и она лишь условно являлась частью английской армии. Поэтому Люсьен и боялся, что их могли оставить на произвол судьбы. Что же с ними стало?

– На поле, где вы меня нашли, было много убитых? – спросил он у Алехандры.

– Да, немало – и французов, и англичан. Но, не войди в гавань корабли, французы могли перебить еще больше ваших солдат. Обитатели Ла-Коруньи обеспечили британским войскам надежное прикрытие, пока те в беспорядке бежали к морю.

Если все действительно происходило так, как описывала Алехандра, значит, каждый был сам за себя. Увы, не будь Люсьен ранен, вряд ли он смог бы что-то сделать для своей команды. Даже сейчас его положение оставалось весьма сомнительным, а будущее было под большим вопросом.

Люсьен прислушался к своим ощущениям, пытаясь оценить, насколько серьезно пострадал. Без сомнения, у него был жар, и даже самые простые движения давались с трудом. Люсьен не чувствовал плеч и верхней части спины. Левую руку будто покалывало мелкими иголочками, да и живот подвело, но отнюдь не от голода. Наоборот, при любой мысли о еде его начинало тошнить. Впрочем, есть Люсьену, похоже, было нельзя – ему давали только воду, которую он пил мелкими глотками.

Люсьен взглянул на Алехандру и улыбнулся, однако та нахмурилась – похоже, раскусила его притворство.

– У вас есть родные? Мать? – между тем спросила Алехандра. Типичный женский вопрос.

– Да. Нас в семье четверо детей. Раньше нас было больше, но потом отец и младший брат погибли.

– И все же семейство у вас немаленькое. Иногда жалею, что…

Алехандра осеклась, не договорив. Люсьен обратил внимание, как напряженно дернулась жилка на ее шее. Алехандра старалась не слишком откровенничать – военное время сделало людей осторожными и скрытными, – никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Но Люсьену откровенность и упоминания о семье могли помочь и спасти его. Если расположишь к себе врага, возможно, у него не поднимется рука тебя прикончить.

В этом регионе Испании все привыкли к нестабильности и тому, что положение дел может перемениться в одночасье. Битвы то выигрывали, то проигрывали, то снова выигрывали. Но когда у границ твоей страны стоит армия из трехсот тысяч французов, главнокомандующий которой – сам Наполеон, шансов на победу мало. Если английские войска не вернутся в самое ближайшее время, Испанию постигнет та же судьба, что и все другие, прежде свободные государства Европы. При этой мысли у Люсьена нестерпимо разболелась голова.

* * *

На следующий день девушка вернулась, чтобы почитать ему. То же самое повторилось и в следующие два дня. Мелодичным голосом читала она первую часть романа Сервантеса «Дон Кихот». Люсьен перечитывал это произведение несколько раз, да и девушке оно тоже, видимо, было хорошо знакомо, потому что иногда она поднимала глаза от книги и произносила целые отрывки по памяти. Ему нравилось слушать голос Алехандры и наблюдать за ней. Когда Алехандра улыбалась, на ее щеках появлялись глубокие ямочки, а иногда она жестикулировала, подчеркивая ту или иную авторскую мысль. Когда же рукав алого мундира сполз, Люсьен обратил внимание на белые шрамы на ее тонком запястье.