000
ОтложитьЧитал
Цвет сирени
Голова раскалывалась с самого утра – то стреляло в висках, то мрачно тяжелело в районе лба. Я скачала архив с исходником, который сбросил мне Жека, распаковала его и… ничего не произошло.
– Жека, напомни, что ты мне прислал? – уточнила я в чате.
– Венгерскую сирень.
Пару месяцев тому Жека придумал способ оцифровки запахов. В свободное от работы время мы совершенствовали технологию: Жека генерировал небольшие программки, которые возбуждали обонятельные рецепторы, я тестировала на себе и поправляла код, чтобы то, что воспринималось как запах, было более узнаваемым. Это была та еще работа: мало того, что Жека бывал небрежен с кодом, он еще и почти не различал запахи. Мой партнер курил с 15 лет. Розы и грязные носки пахли для него примерно одинаково. Часто в странной вони, полученной на выходе Жениной работы, только я могла распознать нужные нотки и усилить их программно, отсекая более грубые тона.
– Ну принюхайся же ты! Неужели не слышишь цветущую вишню? – возмущалась я недогадливостью младшего сотрудника нашего агентства. Тот добросовестно принюхивался, затыкал нос и виновато мотал головой. Пятый раз подряд.
Примерно так провалились все три наши с Жекой попытки обучить подчиненных кодированию и обработке электронных запахов.
– Что значит «не понимаю концепции»? – бушевал Жека в офисе. – Ну что непонятно, если все в мире, включая запахи – это всего лишь информация, которую можно представить в виде кода и переслать?
Очередной неудавшийся ученик скорбно вздыхал. Мне в этот момент было его жаль.
Уже вторую неделю мы с Жекой вдвоем работали над первым крупным заказом – оцифровкой каталога международной сети магазинов цветов и рассады. Цена в договоре была примерно в десять раз больше привычной нам суммы. Первый в истории интернет-магазин, в каталоге которого можно понюхать цветы прежде, чем покупать их – мы уже предвкушали, как наша скромная разработка взорвет рынок.
Только вот головная боль все портит. Работать просто невозможно.
– Завтра посмотрю. Устала, − попрощалась я с Жекой.
Утром, едва разлепив веки, я потянула к себе ноут. Нашла вчерашний архив, запустила – снова никакого запаха.
– Скинь мне еще раз сирень, − попросила я Жеку, но и новый файлик ничем не пах. Неприятное предчувствие заставило меня открыть папку с обработанными запахами и запускать их, один за другим.
– Утречко, − в дверях комнаты показался муж. В два прыжка я оказалась возле него, вырвала чашку кофе из рук и чуть ли не погрузила в нее нос. Ни-че-го.
Я истерически нюхала все, что было в доме – еду, цветы, косметику. Я закапывала нос и прочищала его сто раз подряд – не помогало. Я записалась на срочный прием к врачу – но он только пожал плечами.
Теперь это точно. Я потеряла нюх.
Прошло четыре года с того дня, как Жека повесился. После того, как я перестала слышать запахи, он, кажется, потерял ко всему интерес. Кое-как мы закрыли свои обязательства перед цветочниками – сдали им половину работ, объяснив все утратой технологии. Жека механически приходил в офис, автоматически делал какую-то работу, присутствовал, но не участвовал. Однажды утром девушка Жени нашла его повесившимся.
Сегодня очень яркое солнце. Такое бывает только в мае, когда кажется, что все вокруг дышит цветом и радостью. Мой младший – два с половиной года – с воплями делает круг почета по всем видам качелей на детской площадке. Какое счастье, когда маленький ребенок забывает о тебе на пять минут! Я плюхнулась на лавку и стала потягивать латте из высокого бумажного стакана. Почувствовала, что волосы обо что-то зацепились и обернулась – прямо за лавкой стоял огромный куст пышно цветущей сирени. Я залюбовалась им и механически притянула веточку с цветами к носу.
У сирени был тяжелый сладкий запах.
Голову сковала резкая боль.
На речке
Ну вот опять, то же самое, что и год назад! А чего они задирают нос, а? У Генки бассейн возле дома, у Мити в двух остановках автобуса, вот они и плавают, как рыбы. У Ленки с Вовой папа вообще подводник! А я только тут, у бабушки на даче, и учусь на воде держаться. И хорошо, между прочим, научился, и никто мне не помогал! Ну конечно, я плаваю похуже, а они задумали в мяч на воде играть. Это Генка еще в том году моду завел. А меня не берут. Никто меня в команду к себе не хочет, говорят, утону, а им с бабушкой моей объясняться.
– Что, трусишь купаться? – к воде подбежала какая-от незнакомая девчонка.
– Иди ты, − рыкнул я.
– Боягуз! – стала дразниться девчонка. – Речка крохотная, воробей вброд перейдет! А ты боишься!
– Не боюсь я вовсе! – я вскочил и кинулся к девчонке, чтобы оттаскать нахалку за косы, но она захохотала и бросилась в воду, поднимая стены брызг. Я ринулся за ней.
Вообще речка у нас действительно небольшая, но очень бурная. Дачный сезон только начался, а кто-то из гостей дачников уже успел утонуть неделю тому. Ребята постарше, бывало, переплывали речку, но всякий раз только и разговоров было о том, как сильно несет поток и что где-то посредине реки есть коварный водоворот.
Я уже почти догнал девчонку, когда она неожиданно поднырнула, и ее голова показалась в нескольких метрах от меня.
– Ты не злись, − миролюбиво предложила она. − Тебе же скучно было, да и мне тоже. Если друзья тебя позовут, я сразу уйду, а пока давай играть вместе.
– Я плохо плаваю, − признался. – Ну то есть, я умею плавать. Теоретически. Но только пока ногой дно могу нащупать.
– Мне тут по горло будет, − она застыла на месте, − давай сюда, тут течения нет.
Купаться в речке очень хотелось. Был полдень, и уже пару дней стояла настоящая летняя жара. Я был липкий, отчего было ужасно противно. Я осторожно подобрался к девчонке, но она вдруг очень коварно набросилась на меня со щекоткой, а потом, отпрянув, кинулась в сторону.
– Ах ты! – возмутился я и пустился ее догонять.
– Ты с какого дома? – спрашивал я вдогонку.
– Я живу не в селе, − отвечала девчонка, проворно убегая от меня, уж не знаю – вплавь или ногами. Ее голова то пряталась под воду и выныривала в полуметре от меня, сопровождая свое появление залпом щекотки, то снова скрывалась под водой и выныривала в нескольких метрах справа или слева, довольно отфыркиваясь. Больше всего мне хотелось догнать наглую девчонку и просто остановить ее. Мне не нравилось играть с ней, но сдаться какой-то девчонке – нет уж!
– Где ты так классно научилась плавать? – досадовал я.
– А хочешь, научу? – она замерла, с интересом поглядывая на меня.
– А то! – кивнул я.
– Тогда иди сюда, − подозвала она. – На мелкоте не выучишься.
– Там глубоко, − я остановился в нерешительности. − И течение.
– Глупости, − заверила меня новая знакомая и подошла поближе ко мне. – Дай сюда руки.
Девчонка развернулась ко мне лицом и взяла меня за руки. Она смотрела на меня очень серьезно, и я даже подумал было, что мы выглядим сейчас, как взрослые – смотрим друг на друга да за руки держимся.
– Ты, главное, не паникуй. В тебе ведь воздух внутри – не утонешь. Ногами маши, чтобы на воде держаться, − посоветовала она, и я почувствовал, как мы понемногу движемся. Мы плыли очень спокойно, будто не было никакого течения, и вдруг я случайно оглянулся назад и увидел, что берег далеко, очень далеко.
– Слушай, − сказал я девчонке, − тебе надо учителем плаванья работать.
– Не все так просто, − вздохнула она и отпустила мои руки. Девчонка нырнула, но вместо ног из-под воды показался большой рыбий хвост в серебристой чешуе. И только тогда я осознал, что дна у меня под ногами больше нет.
Звон колокольчика в пустыне
Путник умирал. Иногда он приоткрывал глаза – просто чтобы проверить, жив ли он еще или уже нет. Раз за разом его взгляду открывалась одна и та же картина: песок, песок, песок, который сходился острыми гребнями дюн и лежал небольшими ложбинками до горизонта.
– Я сбился с пути, − с безразличием думал путник и закрывал воспаленные глаза, ожидая, когда смерть придет по его душу. Он проваливался в сны, легкие, где был тихий прохладный садик на заднем дворе, и вода журчала, и дочка тихо напевала, сидя со своим вышиванием под фигой. Порой путнику являлись сны тяжелые и плохие; в них он пытался выбраться из глубокого колодца. Но вылезти оттуда было невозможно; он и прыгал, и тянулся, и подставлял себе под ноги огромные стальные шары наподобие пушечных ядер. Но вот беда – шары не хотели держаться один на другом и раскатывались в разные стороны, а путник, неизменно падая, вновь открывал глаза, выныривая в пустыню.
Но вот что-то не так: он услышал тонкий звон колокольчика. С трудом путник открыл глаза и увидал неподалеку старика в лохмотьях. Тот сидел на песке, и ветер трепал его седые волосы и длинную бороду. Возле старика стоял мальчик и в руках его нежно звенел на ветру колокольчик.
– Они тоже сбились, − с наслаждением подумал путник. В другой день он бы устыдился своей радости, но сейчас, когда его время подошло к концу, он не видел смысла скрывать свои истинные переживания от самого себя. К тому же, ему стало приятно, что он умирает тут не один. Путник жалел мальчика; ребенку еще жить бы и жить, но вот старик уже седой, и жизнь его явно была долгой. Путник приоткрыл глаза и вдруг увидел, как старик пьет из бурдюка. Мальчик сидел на корточках и чертил что-то пальцем на песке. Путник удивился: он был уверен, что старик и мальчик бедствуют.
– Эааа… − только и произнес он. Старик поднял на него голову.
– Ты хочешь пить? − с удивлением спросил он. Путник застонал, и мальчик, поняв все без слов, подошел к лежащему путнику и придержал для того бурдюк. Путник сделал глоток, и сладость воды обожгла его рот. Он нашел в себе силы сделать еще глоток и еще, и покосился на мальчика – а ну как тот отберет воду? Но мальчик терпеливо смотрел на пьющего и держал бурдюк. Путник пил и чувствовал, как вода струйками стекала по его пищеводу, увлекая за собой песок, набившийся в рот и нос, пока он лежал в беспамятстве. Наконец мужчина остановился, и голова его упала на песок – бедняга потратил уйму сил, чтобы напиться. Он слышал, как мальчик тихо встал и ушел – зашуршали его штаны. Ветер стих, и повисла тишина, лишь тонкий звук колокольчика разносился вокруг, будто стараясь приласкать суровый пустынный край. Когда путник вновь повернул голову к старику и мальчику, то удивленный возглас вырвался из его груди – те сидели и ели, разложив какие-то припасы на куске полотна. Мальчик с аппетитом кусал румяную лепешку, а старик обгладывал куриное крылышко.
– Э! – удивился путник. Старик поднял глаза, и их взгляды встретились.
– Ты голоден? – спросил тот с удивлением, и путник застонал. Он потерял счет дням, когда не ел. Старик сделал широкий жест, приглашая разделить с ним трапезу. Путник собрал остатки сил и пополз. Он готов был наброситься на еду, но остановился, ведь вспомнил рассказы пустынных людей о том, как после долгого голода еда может разорвать желудок. Путник потянул к себе лепешку и откусил кусок. Он закрыл глаза и долго-предолго жевал ее. Лепешка давно превратился в кашу во рту, он буквально на языке чувствовал всю историю ее жизни, от момента, когда будущая пшеница маленьким зеленым ростком приветствовала мир и до момента, когда старая женщина из селения узловатыми руками прилепила сырую лепешку из муки и воды к нутру каменной печи. Наконец путник проглотил пережеванное и открыл глаза; он укусил лепешку еще раз и попытался сесть. К его удивлению, старик, полулежа на невесть откуда взявшейся тигриной шкуре, как раз отламывал виноградину от кисти. Виноград лежал на серебряном блюде, которое блестело и переливалось на солнце. Путник почувствовал в себе достаточно сил, чтобы сесть; вот он потянулся за курицей. «Угощайся», − старик указал рукой на блюдо. Мальчик стоя неподалеку и ел персик, и сок стекал с его подбородка прямо на голый живот.
Путник потянулся к тарелке и отломал одну виноградинку. Он положил ее в рот и долго катал языком, а после резко раскусил. Сладость наполнила все его существо, он потянулся за следующей виноградиной, когда вдруг увидел, что старик, сидя на диванчике, обитом пурпурным бархатом, поправляет балдахин, чтобы солнце не светило в глаза. Мальчик сидел на шкуре в ногах у деда и игрался шелковой кисточкой-завязкой своих штанов.
– Я тоже хочу спрятаться от солнца, − взмолился путник, и старик молча подвинулся. Путник на четвереньках подобрался к диванчику, который вблизи был куда больше, чем казался. Мужчина с недоверием сел и пощупал шелковую подушку – ткань была гладкая на ощупь. Путник почувствовал, как его иссушенная кожа цепляется за нежные шелковые ниточки. Мальчик предлагал ему красный напиток в маленькой серебряной чашке; путник отхлебнул его и понял, что это кислая суданская роза с корицей. Он потянулся к инжиру на серебряном блюде, что стояло на маленьком кривоногом столике, но в последний момент передумал и взял толстенький финик. Старик настраивал саз, подкручивая колки. За столом стали собираться гости, и мальчик принес из ниоткуда огромное расписное блюдо с рисом и мясом. Все не торопясь ели и шутили, старик играл, тихо напевая песню. Он плел ее голосом, будто сказочное полотно, и один сюжет в ней цеплялся за другой. Дочка старика, красавица с глазами лани, принесла халву. Путник засмотрелся на изящную руку девушки с десятком тонких золотых браслетов. Он поймал ее за локоть и прошептал:
– Я хочу взять тебя в жены!
Красавица тонко засмеялась, как будто зазвонил нежный колокольчик, и спросила:
– А тебе своей жены и дочери не жалко? Ведь нам придется делить тебя!
– Моя жена в прошлом, − ответил путник. Старик, услышав разговор, воскликнул:
– Давайте праздновать свадьбу!
Гости весело хлопали и смеялись, когда путник и молодая красавица стали танцевать, глядя друг другу в глаза, а слуги приносили бесконечно много блюд с едой, овощами и фруктами, подарки. Старик играл на сизе, и напевы его менялись, становясь все веселей, игривей и быстрей. Мальчишка прошелся колесом, разделяя общую радость, схватил бубен и стал лупить в него, и тогда уже все гости не удержались, вскочили и бросились в пляс…
Выл ветер, неся тучи песка.
– Пойдем, − старик, опираясь на руку мальчика, поднялся с земли. – Наше дело тут закончено.
Они медленно шли и растворились в пустыне. Ветер засыпал песком тело мертвого путника. И ничто не напоминало о странной встрече, лишь тонкий звон колокольчика, который был почти неслышен за завываниями ветра.
Квартира в строящемся доме
Я купила квартиру. Это была моя вторая большая покупка, первой стала огромная кровать. Не самое обдуманное и очевидное приобретение. Судя по всему, именно кровать пошатнула мировой баланс, заставив меня сделать необдуманные покупки чем-то вроде фирменного стиля. Так я и купила квартиру в строящемся доме – нужно же где-то было поставить огромную кровать.
Мы с кроватью приехали по адресу.
– Это ничего, что дом строится, − щебетал агент. – В нем уже можно жить. Место хорошее, боги воды к нему благосклонны, почти вся вода из крана не токсична, да и электричество иногда бывает. Достроится дом – конфетка будет, еще порадуетесь, что я вам квартирку так дешево уступил!
Я вступила на порог квартиры. Она была совсем небольшая, комната да кухня; да и так ли нужно просторное жилье человеку, который приходит домой только переночевать? На порог с опаской вступила кровать – она все еще была огорчена тем, что я попробовала втиснуть ее в лифт.
– Там становись, − указала я ей на помещение побольше, судя по всему, комнату, и кровать отправилась искать уютное место. Говорят, есть даже примета: чтобы в доме хорошо жилось, надо в новое жилье первой пустить кровать. Где она встанет, там и будешь спать.
Впрочем, моя кровать была в замешательстве, да и я удивилась. Проворный продавец, конечно, рассказал, что квартира моя находится в строящемся доме, но что сама квартира строится, он, конечно, не упомянул, а я и не проверила заранее. В комнате были голые, чуть подштукатуренные стены, пол – бетонный. Кровать брезгливо отряхнула ножки и замерла в углу. Я пошла на кухню и застала рабочих, которые, сидя на корточках, азартно играли в «бутылочку».
– Ну кто так крутит, шляпа! – кричал один из них, когда я зашла.
– Здравствуйте, − поприветствовала я рабочих. – Скажите, а квартира еще долго будет строится?
– Девушка, дом строящийся. Как дом достроится, так и квартира готова будет, − кинул один из них через плечо и взасос поцеловался с другим рабочим. Так ему в игре выпало.
– Вы не поняли, − перешла я в наступление. – Я хозяйка квартиры. И мы с кроватью приехали сюда жить, а тут стены и бетон.
Рабочие обернулись на меня, и на потных лицах отразилось отчаяние мысли. Одной на всех.
– Ааааа, − протянул один из них. – Так вы б сразу сказали, что вы хозяйка! Мы ж квартиру вашу строим, видели? Вот, трубы принесли, строить будем, − ткнул он пальцем куда-то в сторону, но там стояла такая пылища, что за ней ничего нельзя было разглядеть.
– Вы мне сперва комнату достройте, − говорю. – Я на работу сейчас пойду, а вы пока достройте, хорошо? Только кровать мою не обижайте, она все еще из-за лифта переживает.
– Леди, мы профессионалы своего дела, − важно заметил целовавшийся рабочий. Похоже, он был прорабом. – Достроим в лучшем виде. Но вопрос в сроках. Мы же не можем достроить одну квартиру быстрее, чем весь дом, правда?
Это казалось вполне логичным.
– Но вы же сможете быстро привести комнату в жилой вид? – умоляюще поинтересовалась я.
– Мы не можем нарушать закон линейности времени, а также строительные нормы, − пожал плечами прораб. – Сделаем, что в наших силах, конечно. Но имейте ввиду: вы купили квартиру в строящемся доме, и пока дом строится, квартира тоже строится.
Я ушла на работу в смешанных чувствах, заранее переживая о том, что мне предстоит увидеть вечером. Квартира встретила меня тишиной. Кровать молчала, на одной стене появились обои с забавными висельниками, а у кровати – поношенный коврик.
– Это техническое решение, так сказать, макет ремонта, схематическое расположение элементов, − из кухни вынырнул прораб. Я от неожиданности вздрогнула. Из кухни выглянула голова еще одного рабочего.
– Спасибо за объяснение, − кивнула. – А вам случайно не пора домой?
Голова рабочего хмыкнула и скрылась обратно в кухне.
– Девушка, − с видом уставшего от глупых вопросов человека вздохнул прораб, − мы же и так в доме, разве нет? Дом, конечно, строящийся, но он же дом. Значит, мы уже дома, верно?
Я никогда не была сильна в формальной логике, да и вообще в логике, поэтому не нашла, что на это ответить. Ночь прошла довольно беспокойно: я попробовала было лечь спать на кровать, но она то и дело покашливала от строительной пыли, совсем не давая возможности уснуть. Пришлось перелечь на коврик на бетонном полу и завернуться в него. Наутро, выдав кровати таблетку от аллергии, я поспешила на работу, всецело сожалея о сразу двух крупных необдуманных покупках.
Но и следующая ночь не принесла облегчения. Кровать уже почти не кашляла, однако едва я уснула, как с кухни раздался жуткий грохот.
– Что тут происходит? – вооружившись праведным гневом, прибежала я. Если вы не знали, праведный гнев – самое тяжелое из подручных орудий. Его боится любой вор-карманник или школьник, пойманный за гаражами с сигаретой в зубах.
На меня оглянулись рабочие. Они пытались приладить к стене золотой умывальник.
– Вы что, и ночью тут работаете? – удивилась я.
– Девушка, а как вы думали? – в голосе прораба было нескрываемое раздражение. – Квартира строящаяся, дом строящийся. Пока работы по дому не завершены, бригада трудится.
– А скоро уже дом закончат? – с надеждой спросила я.
– На следующей неделе обещали крышу дать, − кивнул один из работяг. Я чуть не взвыла, но, пересилив себя, поинтересовалась:
– А можете ночью работать немножко тише? Мне спать надо!
– Спать ей надо, ишь, − фыркнул один из рабочих, но прораб злобно зыркнул на него. Рабочий осекся и, взяв дрель, стал без особого смысла дырявить стену, делая отверстия на расстоянии 5 сантиметров друг от друга. Я поплелась в комнату.
Скоро мне пришлось восстановить навык спать стоя, приобретенный еще в младшей школе. Я спала в транспорте, в туалете, на улице и один раз крепко уснула, сдавая годовой отчет. Конечно, стоя спать не так удобно, как сидя, но навык полезный.
За пару дней жизни в строящемся доме я узнала, что здесь живут и другие люди. Двумя этажами ниже жила семья индийского раджи; у него была куча детишек, штук двести, что ли, но все они были такого крошечного размера, что жена индийского раджи купала их всех вместе в одном тазике, параллельно в нем же и стирая. Были здесь и другие жильцы; моим соседом по этажу оказался импозантный Васечка. Он был юристом и от него вкусно пахло свежими силами. Васечка сиял, как начищенный медный таз и носил выглаженные рубашки. Бардак, происходящий в доме, он почему-то называл изящным французским словом «ремонт», но даже происходящее вокруг не могло заставить его убрать улыбку с лица – она была надежно зафиксирована с помощью степлера.
Однажды вечером я зашла к Васечке в гости и была поражена. Его однушка, похожая на мою, на вид была полностью готовой к жизни. В комнате был сделан отличный ремонт, вместо ковра на полу росла настоящая мягкая сочная травка. Ванная ослепляла белизной сантехники, а в кухне стоял дубовый гарнитур из натурального дерева. Правда, в углу трое рабочих пытались приладить к стене еще одну мойку.
– Васечка, как тебе удалось так быстро привести квартиру в порядок? – я была поражена.
– Все дело в договоре, − Васечка любовно погладил траву и, сняв с подоконника пульверизатор, стал ее обрызгивать. – Мы ведь живем в линейном времени, нельзя же закончить достраивать квартиру прежде, чем дом, в котором она находится, так? Но ты ведь можешь сам решать, насколько недостроенной будет твоя квартира. У меня не готова вторая мойка. Как только у дома появится крыша, я расторгну договор, по которому оговорена установка второй мойки, и строительство моей квартиры автоматически завершится.
Васечка мило улыбнулся и стал стягивать с себя рубашку. Он гладил ее каждый день, а раз в три дня стирал в воде приятной комнатной температуры. Рубашке нравились его ухаживания, и она всякий раз блестяще сидела на Васечке.
– Вася, − не удержалась я. – А поясни, зачем тебе трава на полу?
– Понимаешь, − Васечка включил утюг в розетку, − юриспруденция – страшно выматывающее занятие. Профессия, в которой выгорает каждый полуторный. Я забочусь о своей психике и делаю разгрузочные дни, чтобы не свихнуться из-за излишней порядочности. Поэтому по выходным я становлюсь редким козлом.
– В смысле? – удивилась я. – Выпиваешь и дерешься?
– Да нет, − Васечка поправил воротничок рубашки и прогладил его утюгом. Рубашка застонала от удовольствия. – Буквально в козла превращаюсь.
Я стала думать над Васечкиными словами о договоренности. Знаете, бывают люди, которые могут договориться с кем угодно и о чем угодно. Но бывают люди – я, например, − которые сами с собой договориться не могут, а если и удается, то сразу же нарушают договор. Тем не менее, я попробовала договориться с рабочими. Они как раз делали перепланировку кухни под автобан.
– Послушайте, − завела я. – Давайте заключим договор. Вам нужно закончить строительство этой квартиры, но не раньше, чем закончится строительство дома, так?
Рабочие кивнули, прораб сдвинул мотоциклетный шлем на лоб.
– Давайте вы сейчас быстро сделаете мне самый простенький ремонт, и оставите что-то недоделанным, − быстро выпалила я.
Рабочие разом загалдели и замахали на меня руками, мне в голову полетел рельс, оставшийся со вчерашнего проекта железной дороги. Прораб, обняв меня за плечи, быстро вывел из кухни.
– Не надо так с ними, − попросил он мягко. – Они же люди верующие.
– В смысле? – не поняла я.
– Вот вы городские странные, − покачал голову прораб, придерживая мотоциклетный шлем на лбу. – К чему было поминать святого Ремонтяя?
– Святого кого? – переспросила я. Прораб вздохнул, и, достав планшет с бумагой, стал быстро рисовать схему с замерами.
– Святой Ремонтяй, − попутно объяснял он, − сходит на жилище. И если он уж это сделал, то больше не оставит этих мест и его обитателей. Это как герпес, − мечтательно добавил прораб. – А вы говорите – нарочно что-то не доделать. Вы что, не верите в промысел святого Ремонтяя?
– Скажите, раз уж религия вам запрещает сделать ремонт не полностью, может, вам можно хотя бы как-то его ускорить? – мягко поинтересовалась я.
– Ну знаете, − возмутился прораб, − всему есть свой предел! Парней моих обидели, а теперь подло говорите о сроках!
Клацнув зубами, прораб скрылся в кухне. Оттуда раздавался шум автострады.
Рабочие всерьез обиделись на меня. Ночью они молча сделали перепланировку комнаты, пока я дремала. Поэтому первое, что я увидела, открыв глаза – роскошный лимузин. Его дверь порывисто открылась, и седоволосая коротко постриженная леди-кокаинщица в лиловом вечернем платье с тревогой посмотрела на меня.
– Подойди, дитя, − произнесла она тоном, который не терпит отказов, и я, как зачарованная повиновалась.
– Наклонись, − велела леди и доверительным шепотом сообщила мне на ухо. – Милочка, меня ужасно мутит!
Я не успела отскочить, и старая кокаинщица мило улыбнулась и вывернула содержимое собственного желудка мне на ноги.
– О Боже! – ахнула я, не успев отскочить.
– Спасибо, милая, но я не подаю филологам, − с достоинством сообщила леди, захлопнула дверь, и машина на огромной скорости умчалась прочь.
Жить в одной комнате со скоростной трассой – это серьезное испытание для нервов. К нам с кроватью постоянно выбегали случайные проезжие в поисках кустиков, поэтому уже через пару часов комната выглядела хуже, чем можно себе представить.
Из одного экскурсионного автобуса вывалилась толпа нетрезвых немцев.
– Нихт писять! – завопила я на всех языках мира.
Приезжие очень умилялись моим лингвистическим способностям, а одна немка в меня натурально влюбилась. На ней были симпатичные носки, красные кроссовки и синий пояс.
– Женись на мне! – требовала немка, хватая меня за лицо и вымогая поцелуй. – Женись, и я нарожаю тебе много киндер!
– Я не хочу киндер, − плакала я. – Я хочу спать и чтобы вы не гадили мне на постель!
– Грета, уезжаем, − бросил немке какой-то мужчина, двигаясь к автобусу. – Тут страшно грязно, свинарник, а не туалет.
Грета, смешно виляя попой, засеменила за мужчиной.
– Это не туалет, а моя комната! – крикнула я вдогонку, и Грета, обернувшись, послала мне воздушный поцелуй.
– Я пришлю тебе открытку, майне либе! – крикнула она из окна автобуса.
К утру мы с кроватью окосели от запахов и шума. На кровати даже лопнула обивка.
– Я так больше не могу, − пробасила она. – Так же здоровья можно лишиться!
Кровать потопталась на месте, разминая ножки, и вдруг припустила по трассе. Она прыгала из полосы в полосу, обогнала автобус и скрылась из виду так быстро, что я и ахнуть не успела.
– Нельзя потише себя вести, тут люди работают! – возмутился у меня за спиной прораб.
– Как вам не стыдно! – возмутилась я. – Вы сделали в моей квартире такую планировку, что из спальни получился туалет на трассе! Меня только что кровать бросила!
– Сама виновата, нечего было из массива дерева мебель покупать, − гаркнул в ответ прораб. – Взяла бы что попроще, как все люди нормальные – кровать и не сбежала бы! Да и за домом следить надо, девушка, вонищу развели такую, что аж глаза выедает!
– Так это вы же в вонище виноваты! – меня колотило от злости. – Вы тут спроектировали туалет!
– Ничего мы тут такого не делали, это же квартира, − возмутился прораб, но тут ветер от трассы подбросил нам под ноги табличку. Кусок ее был безнадежно испорчен, но на целой части значилось «.уалет».
– Это еще ничего не доказывает! – погрозил мне пальцем прораб. – Может, тут было написано «Бордель», а у меня рабочие − люди верующие! Сообщу я на вас, куда надо!
С трассы съехала машина. Ее двери распахнулись, и пассажиры разбежались в поисках кустиков. К нам бодро подскочила небольшая собачка из машины и оросила правую ногу прораба. Мы молча наблюдали за происходящим.
– Ладно, проект квартиры со скоростной трассой был неудачным, сегодня сделаем перепланировку, − проворчал прораб. – Мы всего лишь хотели привнести новые творческие ноты в статичный дизайн и поиграть с пространством, конечно, за что же нас благодарить!
Еще неделя работ не принесла никакого облегчения. Кровать так и не вернулась, должно быть, прибилась к какой-то стае и теперь охотится на таких, как я. Я ведь чутко сплю и потому прекрасно слышала, как она клацала все ночи напролет зубами. В пятницу рабочие привезли сантехнику – я очень обрадовалась, увидев ее и решив, что строительство идет к завершению. Однако назавтра стало известно, что крышу на дом привезут из мастерской только через месяц. Рабочие, прослышав об этом, привезли еще 10 комплектов сантехники и свалили все в комнате, сделав из нее склад. На мои слабые протесты прораб невозмутимо отвечал, что, мол, проект комнаты с автострадой можно усовершенствовать. Я взвыла, выбежала из квартиры и постучалась к Васечке. Дверь оказалась незапертой.
– Васечка, как тебе удалось договориться с рабочими? – крикнула я в комнату, не увидев хозяина. В углу стоял белоснежный козел с тремя рогами – редкое, краснокнижное животное. Он важно жевал травку. На стуле у окна висели аккуратно сложенные Васечкины брюки и рубашка.
– Бэээээ! – сообщил редкий козел Васечка, давая понять, что у него выходной.
От досады я плюнула прямо на траву, выбежала из квартиры и спустилась на несколько этажей. Ну есть ведь соседи, которым тоже удалось договориться с рабочими? Только собиралась постучать в дверь индийского раджи, как та сама по себе отворилась. На пороге стояла его жена.
– Входи, доченька, − пригласила она меня. Я зашла и непроизвольно ахнула: их квартира, которая была ровно под моей и, следовательно, имела ту же планировку, была внутри гигантским дворцом с золоченой росписью.
– Садись, − зазвенела браслетами жена раджи, подводя меня к кушетке, обитой бархатом. – Чай вот тебе, − у меня в руках оказалась теплая изящная фарфоровая чашечка. Я отхлебнула из нее. Стало сладко и тепло.
– Бедная девочка, − тем временем жена раджи гладила меня по волосам. – Бедная девочка!
И тогда мне стало так хорошо и спокойно, что я выдохнула из себя все переживания и будто сдулась. Усталость взяла свое, и я уснула, чуть не свалившись в чашку с чаем. А когда я проснулась, мама набрала тазик воды, и мы с братьями и сестрами отправились купаться. Мама смотрела, улыбаясь, как мы брызагемся, и стирала бесконечное белье.