Семь мужей Эвелин Хьюго

Taylor Jenkins Reid

THE SEVEN HUSBANDS OF EVELYN HUGO

Copyright © 2017 by Rabbit Reid Inc.

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

Copyright © STYLANDER

© STYLANDER, источник: Trunk Archive & Gallery Stock

Фотография на 4-й стороне обложки: c Wildroze / Gettyimages.ru.

Дизайн переплета Карли Ломан

* * *

Лайле

Круши патриархат, милая

«НЬЮ-ЙОРК ТРИБЮН»

Эвелин распродает платья на аукционе

2 марта 2017 Прия Амрит

Легенда кино и Ит-герл^[1] 60-х Эвелин Хьюго объявила, что выставляет на аукцион Кристис 12 своих самых знаменитых, самых памятных платьев, чтобы собрать деньги на исследования с целью лечения рака груди.

79-летняя Хьюго долгое время была и остается иконой гламура и элегантности. Она славится собственным стилем, одновременно чувственным и сдержанным, и многие из самых известных созданных ею образов считаются критериями моды и сокровищами Голливуда.

Те, кто стремится стать владельцем частички истории Хьюго, получат не только платье, но и увлекательную историю, связанную с ним. Так, на продажу будет выставлено изумрудно-зеленое платье от Миранды Ла Конда, в котором Хьюго присутствовала в 1959-м на церемонии вручения наград Американской киноакадемии; фиолетовое суфле, легкое платье из органди с круглым декольте с премьерного сеанса «Анны Карениной» в 1962-м и темно-синее шелковое от Майкла Мэддокса, которое она надевала в 1982-м, когда завоевала «Оскар» за «Все для нас».

На долю Хьюго выпало достаточное количество голливудских скандалов, в немалой степени касавшихся семи ее браков, в том числе долгих, растянувшихся на десятилетия отношений с кинопродюсером Гарри Кэмероном. У пары даже родилась дочь, Коннор Кэмерон, которая косвенным образом повлияла на проведение аукциона. Мисс Кэмерон умерла от рака груди в прошлом году, когда ей едва исполнился 41 год.

Елена Эррера, родившаяся в 1938-м в семье кубинских эмигрантов под именем Эвелин, выросла в нью-йоркском районе Адская кухня. В 1955-м она уехала в Голливуд, стала блондинкой и приняла имя Эвелин Хьюго. В голливудскую элиту Эвелин Хьюго ворвалась едва ли не мгновенно и оставалась в центре внимания на протяжении трех десятилетий, пока не ушла со сцены в 80-х, выйдя замуж за финансиста Роберта Джеймисона, старшего брата трехкратной обладательницы «Оскара», актрисы Селии Сент-Джеймс. Сейчас овдовевшая Хьюго живет на Манхэттене.

Необыкновенно прекрасная, эталон гламура и дерзкой сексуальности, Хьюго долго была музой для любителей кино во всем мире. Эксперты предполагают, что сумма выручки достигнет 2 миллионов долларов.

1

– Зайди, пожалуйста, в мой офис.

Я оглядываюсь на столы за спиной и снова перевожу взгляд на Фрэнки, чтобы убедиться, что она обращается именно ко мне – я показываю пальцем на себя.

– Ты со мной разговариваешь?

– Да, Моник, с тобой, – нетерпеливо вздыхает Фрэнки. – Поэтому я и сказала: «Моник, зайди, пожалуйста, в мой офис».

– Извини, я расслышала только последнюю часть.

Фрэнки поворачивается. Я хватаю блокнот и следую за ней.

В ней есть что-то очень необычное. Не уверена, что ее можно назвать привлекательной в привычном смысле – у нее резкие черты, широко расставленные глаза, но при этом люди невольно оглядываются и восхищаются ею. Худощавая, высокая, около шести футов, с прической афро на коротких волосах и склонностью к ярким цветам и крупным украшениям, она, едва войдя в комнату, привлекает всеобщее внимание.

Отчасти из-за нее я и взяла эту работу. Я присматривалась к ней, пока училась в школе журналистики, читала ее материалы на страницах того самого журнала, которым она сейчас руководит и на который я работаю. Сказать по правде, есть что-то вдохновляющее в том, что начальник здесь черная женщина. Я сама двурасовая – у меня светло-коричневая кожа и темно-карие глаза, доставшиеся в подарок от чернокожего отца, и россыпь веснушек, наследство от белой матери. Глядя на Фрэнки, я проникаюсь надеждой, что когда-нибудь тоже смогу чем-то управлять.

– Садись, – говорит Фрэнки и кивает на оранжевый стул напротив ее люцитового стола.

Сажусь и скрещиваю ноги. Пусть начинает Фрэнки.

– Какой удивительный поворот, – произносит она, глядя на свой компьютер. – Люди от Эвелин Хьюго предлагают сенсацию, эксклюзивное интервью.

Мне так и хочется сказать ну и дела, но еще и зачем ты все это мне говоришь?

– О чем же? – спрашиваю я.

– Позволю себе предположить, что это как-то связано с аукционом, который она устраивает. Думаю, ей важно собрать как можно больше денег для Американского фонда борьбы с раком груди.

– Но они это не подтверждают?

Фрэнки качает головой.

– Они лишь подтверждают, что Эвелин желает что-то сказать.

Эвелин – одна из величайших кинозвезд всех времен. Ей даже не обязательно говорить что-то, чтобы люди ее слушали.

– Для нас это может стать большим событием, не так ли? В том смысле, что она ведь живая легенда. Сколько раз она была замужем, восемь или что-то вроде этого?

– Семь. И да, потенциал огромный. Вот почему я надеюсь, что мы с тобой с этим справимся.

– Ты что имеешь в виду?

Фрэнки глубоко вздыхает, и лицо ее принимает такое выражение, будто вот сейчас она сообщит, что я уволена.

– Эвелин потребовала тебя.

– Меня? – Второй шок менее чем за пять минут, и оба по одной причине – кому-то вдруг захотелось со мной поговорить. Надо поработать над собой, укрепить уверенность. А то она пошатнулась в последнее время. Хотя нельзя сказать, что она была такой уж крепкой.

– Откровенно говоря, и я точно так же отреагировала, – говорит Фрэнки.

Откровенно говоря, мне немного обидно. Хотя, конечно, понятно, откуда это все идет. В «Виван» я чуть меньше года и занимаюсь по большей части тем, что пишу хвалебные статейки. До этого я вела блог для «Дискурса», сайта, освещающего текущие события и новости культуры. Он называет себя новостным журналом, но по сути представляет собой блог с язвительными заголовками. Писала я в основном для раздела «Современная жизнь», рассказывала о последних трендах и представляла различные взгляды.

После нескольких лет бултыхания во фрилансе «Дискурс» стал для меня спасательным кругом. Но когда «Виван» предложил перейти к ним, я ничего не смогла с собой поделать. Я ухватилась за шанс присоединиться к солидному учреждению, работать среди легенд.

В свой первый рабочий день я прошла мимо стен, украшенных имеющими статус культурного события обложками: с активисткой женского движения Дебби Палмер, стоящей обнаженной в тщательно выверенной позе на вершине небоскреба над Манхэттеном – в 1984-м; с художником Робертом Тернером, работающим над картиной под текстом, сообщающим, что он болен СПИДом – в 1991-м. Быть частью «Виван» – для меня это какой-то сюрреализм. Я всегда мечтала увидеть свое имя на его глянцевых страницах.

Но, к несчастью, в последних двенадцати выпусках я не делаю ничего, кроме как задаю вопросы людям, у которых старые деньги^[2], тогда как мои коллеги в «Дискурсе» пытаются изменить мир, создавая вирусный контент, разлетающийся по всему Интернету. Короче, я не очень-то довольна собой.

– Послушай, это не значит, что мы тебя не любим, – говорит Фрэнки. – Мы думаем, ты многого достигнешь в «Виван», но я надеялась отдать это интервью кому-то из наших топовых интервьюеров, кому-то поопытнее. Не стану скрывать, мы не предлагали ее команде твою кандидатуру. Мы назвали пять самых громких имен и получили в ответ вот это.

Фрэнки поворачивает ко мне монитор и показывает имейл от некоего Томаса Уэлча, насколько я понимаю, агента по рекламе у Эвелин Хьюго.

От: Томас Уэлч

Кому: Трауп, Фрэнки

Копии: Стейми, Джейсон; Пауэрс, Райан.

Моник Грант, или Эвелин снимает предложение.

Ошеломленная, я перевожу взгляд на Фрэнки. Надо же, Эвелин Хьюго желает иметь со мной какие-то дела.

– Ты знаешь Эвелин Хьюго? И что здесь вообще происходит? – Фрэнки снова поворачивает монитор к себе.

– Нет. – Меня удивляет даже то, что она спрашивает об этом. – Я видела несколько фильмов с ее участием, но не более того. Не мое время.

– И ты никак с ней лично не связана?

Я качаю головой.

– Определенно нет.

– Разве ты не из Лос-Анджелеса?

– Да, из Лос-Анджелеса, но моя единственно возможная связь с Эвелин Хьюго – это мой отец. Он работал в одном из фильмов с ее участием. Он был фотографом. Могу спросить у мамы.

– Отлично. Спасибо. – Фрэнки выжидающе смотрит на меня.

– Хочешь, чтобы я спросила сейчас?

– Если не трудно.

Я достаю из кармана телефон и набираю сообщение: «Папа работал с фильмами Эвелин Хьюго?»

На экране появляются три точки. Поднимаю голову и вижу, что Фрэнки пытается заглянуть в мой телефон. Заметив, что ее вторжение обнаружено, делает шаг назад.

Телефон дзынькает.

«Может быть, – пишет мама. – Их было так много, все и не упомнишь. А что?»

«Долгая история, – отвечаю я. – Пытаюсь выяснить, связана ли я как-то с Эвелин Хьюго. Думаешь, папа знал ее?»

«Ха! Нет, – отвечает мама. – Твой отец никогда не тусовался ни с кем из знаменитостей. Хотя я и пыталась уговорить его завести знаменитых друзей».

Я смеюсь.

– Похоже, что нет. Никаких связей с Эвелин Хьюго.

Фрэнки кивает.

– О’кей. Понятно. Другая теория – они там нарочно выбрали кого-то менее опытного, чтобы контролировать и тебя, и все, что ты напишешь.

Телефон снова вибрирует. «Напомнила. Я же хотела послать тебе старые отцовские работы. Там есть шикарные вещи. Им и здесь хорошо, но тебе они нужнее. Пришлю на этой неделе».

– Думаешь, они охотятся за слабаками, – говорю я Фрэнки.

Она мягко улыбается.

– Вроде того.

– Получается, ее люди заглянули в список, нашли мое имя в самом низу среди низкооплачиваемых писак и думают, что смогут помыкать мной. Считаешь, такой у них план?

– Боюсь, что да.

– И ты говоришь мне об этом, потому что…

Фрэнки ненадолго задумывается.

– Потому что думаю, что ты не позволишь им помыкать тобой. Думаю, они тебя недооценивают. Мне нужен этот материал. Я хочу увидеть его на первых полосах.

– Что ты пытаешься мне сказать? – Я ерзаю на стуле.

Фрэнки кладет руки на стол перед собой и наклоняется ко мне.

– Я хочу спросить, хватит ли у тебя духа противостоять Эвелин Хьюго.

Если бы я перебирала вопросы, которые мне хотят задать сегодня, этот проходил бы где-то в девятом миллионе. Хватит ли мне духа противостоять Эвелин Хьюго? Я не знаю.

– Да, – говорю я наконец.

– И это все? Просто «да»?

Мне нужен этот шанс. Я хочу написать эту историю. Мне осточертело болтаться внизу тотемного столба. Мне нужна победа.

– Да, черт возьми!

Фрэнки задумчиво кивает.

– Лучше, но ты все еще меня не убедила.

Мне тридцать пять. Я пишу более десяти лет. Мне нужен хороший проект. Я хочу сама решать, что писать. Я хочу быть той, чье имя вспоминают, когда звонит Эвелин Хьюго. Здесь, в «Виван», меня используют не в полную силу. Если я настроена попасть туда, куда хочу, что-то должно случиться. Кому-то нужно уйти. И хорошо бы побыстрее, потому что, кроме этой проклятой карьеры, у меня ничего больше нет. Если я хочу перемен, то должна изменить поведение. И, вероятно, самым решительным образом.

– Эвелин хочет меня. Ты хочешь Эвелин. По-моему, Фрэнки, это не я должна тебя убеждать. По-моему, это ты должна убеждать меня.

Фрэнки молчит и только смотрит на меня поверх сложенных домиком пальцев. Я хотела придать себе грозный вид и припугнуть, но, возможно, переиграла.

Примерно так же я чувствовала себя, когда приступила к силовому тренингу и начала с сорока фунтов. Поспешишь – людей насмешишь.

Лишь усилием воли я сдерживаюсь, чтобы не пойти на попятный и не разразиться жалкими извинениями. Мама учила меня быть вежливой и скромной. Я давно подозреваю, что вежливость – это угодливость. Но на вежливости и доброте далеко не уедешь. Мир уважает людей, которые думают, что им должны управлять они. Я никогда этого не понимала, но бороться с этим перестала. Я здесь для того, чтобы в один прекрасный день сменить Фрэнки. Или даже подняться выше. Чтобы сделать что-то серьезное и важное, что-то, чем я смогу гордиться. Чтобы оставить след. И пока что мне до этого как до луны.

Молчание затягивается, напряжение нарастает с каждой секундой, и я понимаю, что вот-вот дрогну. Но первой сдается Фрэнки.

– О’кей, – говорит она и, поднявшись, протягивает руку.

Я с гордостью протягиваю свою и стараюсь не поддаться – у Фрэнки рукопожатие, как тиски.

– Сделай это, Моник. Ради нас и ради себя. Пожалуйста.

– Сделаю.

Каждая из нас отступает на шаг назад, я поворачиваюсь и иду к двери.

– Может быть, она прочитала твою заметку про ассистированный суицид в «Дискурсе». – Голос Фрэнки догоняет меня у порога.

– Что?

– Потрясающий материал. Может, поэтому она и требует тебя. Именно так мы тебя нашли. Сильная история. И дело не только в том, что ты попала в тему, но и в том, как прекрасно ты ее преподнесла.

Это была одна из первых по-настоящему значимых статей, которые я написала не на заказ, а по собственному желанию. Появилась она после того, как мне поручили прокомментировать рост популярности микрозелени, особенно в бруклинских ресторанах. Я пошла на рынок Парк-Слоуп – взять интервью у местного фермера, но когда призналась, что не люблю сарептскую горчицу, он сказал, что я похожа на его сестру. До прошлого года она вполне себе ела мясо, а потом стала веганом и перешла на органическую диету, чтобы получить шанс в борьбе с раком мозга.

Мы разговорились, и он рассказал о группе поддержки ассистированного суицида, в которую вступил недавно вместе с сестрой. В группе собрались люди, борющиеся за право на достойную смерть. Здоровое питание не спасло сестру, и никто не хотел, чтобы она страдала дольше, чем нужно. Вот тогда я поняла, что хочу дать голос членам этой группы.

Я отправилась в офис «Дискурса» и все им выложила. Думала, что откажут, учитывая мою последнюю неудачу с заметками о хипстерских трендах и темах знаменитостей. Но, к моему удивлению, мне дали зеленый свет.

Я работала без сна и отдыха, посещала собрания в подвалах церквей, разговаривала с членами групп, писала и переписывала, пока не почувствовала, что текст представляет проблему во всей сложности – как милосердие, так и моральный кодекс – решения помочь закончить жизнь страдающим людям.

Этой своей работой я горжусь больше всего. Не раз и не два, приходя домой, я перечитывала ее, напоминая себе о том, на что способна, напоминая себе о том, какое удовлетворение получаю, делясь правдой, какой бы трудной она ни была.

– Спасибо, – говорю я Фрэнки.

– Я всего лишь хочу сказать, что ты талантлива. Возможно, дело в этом.

– А может быть, и нет.

– Может, и нет. Но в любом случае напиши хорошо. Надеюсь, именно так и будет.

THESPILL.com

Эвелин Хьюго – о себе начистоту

4 марта 2017 Джулия Сантос

Живая легенда и самая прекрасная в мире блондинка Эвелин Хьюго устраивает аукцион по продаже платьев и намерена дать интервью, в котором отказывала несколько десятилетий.

Пожалуйста, скажите мне, что она готова наконец-то рассказать обо всех своих мужьях. (Я бы поняла, если бы их было четыре, может быть, пять, шесть, если уж так прижало, но семь? Семь мужей? Не говоря уже о ее романе с конгрессменом Джеком Истоном в начале 80-х. Аплодисменты.) Если она не готова выложить всю правду о мужьях, то пусть хотя бы расскажет, как обрела такие брови. Я вот о чем, ПОДЕЛИСЬ БОГАТСТВОМ, ЭВЕЛИН.

Когда видишь фотографии Эвелин – светлые, с медным отливом волосы, темные, прямые как стрела брови, загорелая кожа и золотисто-карие глаза, – вам не остается ничего другого, как только замереть и любоваться.

И не вынуждайте меня описывать тело.

Не ягодицы, не бедра – всего лишь огромные груди на хрупком остове.

Ради такого тела я работала практически всю жизнь. (И все еще далека от цели. Может быть, из-за спагетти-букатини, которые ем на ланч всю эту неделю.)

И только одно меня раздражает: Эвелин могла выбрать любого. (Хм, почему бы не меня?) Но она предпочла какую-то девчушку из «Виван»? А ведь могла бы кого угодно. (Хм, почему бы не меня?) Почему эта цыпочка Моник Грант (а не я?).

Ладно, просто обидно, что не я.

Надо было устроиться в «Виван». Им всегда везет.

КОММЕНТЫ:

Hihello565: Даже люди «Виван» не хотят там работать.

Ppppppppppps отвечает Hihello565: Да, OK. Что-то говорит мне, что если бы самый уважаемый журнал в стране предложил тебе работу, ты ухватилась бы за нее обеими руками.

EChristine999: А правда, что дочь Эвелин умерла недавно от рака? По-моему, я читала об этом где-то. Какая жалость. Кстати, та фотография – Эвелин у могилы Гарри Кэмерона. До сих пор не могу оправиться. Чудесная семья. Так жаль, что она их потеряла.

MrsJeanineGrambs: А меня Эвелин Хьюго ну нисколечко не волнует. ПЕРЕСТАНЬТЕ ПИСАТЬ ОБ ЭТИХ ЛЮДЯХ. Ее браки, романы и большинство фильмов говорят одно: ШЛЮХА. «Три пополуночи» – позор и бесчестие для женщин. Обратите внимание на тех, кто этого заслуживает.

SexyLexi89: Эвелин Хьюго, возможно, самая красивая женщина всех времен. Та сцена в «Душе общества», где она выходит обнаженная из воды, и все темнеет как раз перед тем, как нам открываются ее соски… Замечательно.

PennyDriverKLM: Слава Эвелин Хьюго – за блондинистые волосы и темные брови – вот это КЛАСС. Я салютую вам, Эвелин.

YuppiePigs3: Тощая! Не для меня.

EvelynHugoIsASaint: Эта женщина пожертвовала МИЛЛИОНЫ ДОЛЛАРОВ благотворительным учреждениям для пострадавших от насилия женщин и ЛГБТ-сообществ, и теперь выставляет на аукцион платья, чтобы помочь обществу бороться с раком, а вы только и говорите о ее бровях? Серьезно?

JuliaSantos@TheSpill отвечает EvelynHugoIsASaint: Справедливое замечание. ИЗВИНИТЕ. В свою защиту скажу, что миллионы она начала получать в 60-е, играя роли крутых деловых стерв. И без таланта и красоты она не имела бы ничего, а красивой никогда бы не стала без БРОВЕЙ. Но OK, замечание справедливое.

EvelynHugoIsASaint отвечает JuliaSantos@TheSpill: Уф. Извините за стервозность. Пропустила ланч. Mea culpa^[3]. На мой взгляд, «Виван» не получит от этой истории и половины того, что получил бы, если бы за дело взялись вы. Эвелин следовало выбрать вас.

JuliaSantos@TheSpill отвечает EvelynHugoIsASaint: Правда????? Кстати, кто такая Моник Грант? Надо бы раскопать.

2

Последние дни я только тем и занималась, что изучала все доступные материалы, касающиеся Эвелин Хьюго. Фанаткой кино я не была, а уж старыми голливудскими звездами тем более никогда не интересовалась. Но жизнь Эвелин – по крайней мере, в ее нынешней официально представленной версии – могла вдохновить на создание доброго десятка мыльных опер.

Взять хотя бы ранний – ей было тогда восемнадцать, – закончившийся разводом брак. Далее служебный роман и второй, бурный и скандальный, брак с голливудской знаменитостью Доном Адлером. По слухам, Эвелин ушла, потому что он бил ее. Возвращение с французской «новой волной». Поспешное бегство с певцом Миком Ривой. Образцово-показательное бракосочетание со щеголеватым и элегантным Рексом Нортом и расставание по причине взаимной супружеской неверности. Чудесная лав стори с Гарри Кэмероном и рождение их дочери Коннор. Душераздирающий разрыв и поспешное замужество: новый избранник – ее старый режиссер Макс Жирар. Увлечение моложавым конгрессменом Джеком Истоном, поставившее точку в ее отношениях с Жираром. И, наконец, брак с финансистом Робертом Джеймисоном, по слухам, ставшим местью Эвелин бывшей партнерше и сестре Роберта – Селии Сент-Джеймс. Все ее мужья уже отошли в мир иной, оставив Эвелин единственной, кто знает подлинную правду обо всех этих отношениях.

Эта работа будто специально для меня, если только я хочу рассказать об этом.

Задержавшись в офисе допоздна, сегодня вечером я возвращаюсь домой около девяти. Квартира у меня маленькая, и, наверно, самое подходящее название для нее – крошечная баночка сардин. Но и она становится на удивление просторной, когда половины твоих вещей уже нет. Дэвид выехал пять недель назад, и я до сих пор не удосужилась заменить посуду, которую он забрал с собой, и кофейный столик, подаренный его матерью на нашу свадьбу в прошлом году. Господи. Мы не дотянули даже до первой годовщины.

Захожу в комнату, бросаю на диван сумку – какая ж все-таки мелочность, унести с собой этот несчастный кофейный столик. Теперь у него новая, полностью меблированная студия в Сан-Франциско – часть щедрого релокационного пакета по случаю назначения. Думаю, столик отправился на склад вместе с тумбочкой и всеми нашими поваренными книгами, по праву, как он настаивал, принадлежащими ему. Поваренных книг мне не жаль. Я не занимаюсь готовкой. Но когда на вещах написано «Моник и Дэвиду – на многие годы счастья», каждый вправе считать, что это принадлежит и тебе тоже.

Вешаю пальто и не в первый уж раз задумываюсь: это Дэвид согласился на новую работу и переезд в Сан-Франциско без меня или я отказалась уехать из Нью-Йорка ради него? Снимаю туфли и снова прихожу к тому же: наверно, ответ где-то посередине. Но вслед за этим, как всегда, возвращаюсь к мысли, которая каждый раз жалит заново: «Он действительно ушел».

Заказываю пад-тай и иду принять душ. Включаю горячую воду. Вот такая по мне – чтобы почти обжигала. И еще мне нравится запах шампуня. Это, наверно, мое любимое место – под струей. Здесь, в облаке пара и клочьях пены, я уже не Моник Грант, брошенка. И даже не Моник Грант, скисший сочинитель. Я просто Моник Грант, обладательница роскошных банных продуктов.

Я вытираюсь насухо, надеваю спортивные штаны и едва успеваю убрать с лица волосы, как в дверь уже звонят – заказ прибыл.

Сажусь с пластиковым контейнером перед телевизором и пытаюсь отключиться. Хочу, чтобы мозг занялся чем-то еще, а не думал о работе и Дэвиде. Но, покончив с ужином, понимаю – бесполезно. А раз так, то лучше поработать.

Сама идея – взять интервью у Эвелин Хьюго, контролировать ее рассказ и не позволять ей контролировать меня – немного пугает. Есть у меня такая слабость – переусердствовать с подготовкой.

Выглядит все устрашающе – интервьюировать Эвелин Хьюго, контролировать ее рассказ и не позволить ей контролировать меня. Моя проблема не только в чрезмерном старании. Что еще важнее, я всегда веду себя как страус, хочу спрятать голову в песок и избежать того, с чем не желаю сталкиваться лицом к лицу.

Итак, следующие три дня я посвящаю исключительно знакомству с Эвелин Хьюго. Поднимаю старые статьи о ее браках и скандалах, смотрю по вечерам ее старые фильмы: «Закат в Каролине», «Анна Каренина», «Джейд Даймонд», «Все для нас». Раз за разом прокручиваю сцену из «Души общества», где она выходит, голая, из воды, и, когда засыпаю, продолжаю видеть ее уже во сне.

Мало-помалу я даже начинаю в нее влюбляться. Не сильно, немножко. С одиннадцати вечера и до двух ночи, когда остальной мир спит, на экране моего лэптопа – она, и ее голос наполняет мою гостиную.

Отрицать невозможно – Эвелин поразительно красивая женщина. Люди часто говорят о ее прямых и густых бровях и светлых волосах, но я любуюсь лепкой ее тела. У нее четкая и сильная линия подбородка, высокие скулы, и это все как бы нацеливает взгляд на припухшие губы. Глаза большие, но не столько округлые, сколько миндалевидные. Загорелая кожа вкупе со светлыми волосами наводят на мысль о пляже, но тем не менее выглядят элегантно. Я знаю, что это не дар природы – ни светлые волосы, ни кожа с бронзовым отливом, – но не могу отделаться от чувства, что так должно и быть, что люди должны рождаться вот такими.

Теперь я уже не сомневаюсь, что в том числе и поэтому историк кино Чарльз Реддинг как-то сказал, что лицо Эвелин создает впечатление «неизбежности. Такое изысканное, практически идеальное, что, когда смотришь на нее, кажется, что ее черты в этой комбинации, в этом соотношении были обязаны сойтись, рано или поздно».

Я развешиваю фотографии Эвелин по годам: 50-е – облегающие свитерки и бюстгальтеры-«пуля», пресс-фото ее и Дона Адлера в «Сансет студиос» вскоре после того, как они поженились, снимки начала 60-х – она с длинными прямыми волосами и мягкими, упругими кудряшками, в укороченных шортах.

На одной черно-белой фотографии Эвелин сидит на идеально чистом пляже в большой широкополой черной шляпе, скрывающей одну половину лица, а солнце освещает другую половину.

Одна из моих любимых – черно-белая с церемонии вручения «Золотого глобуса» в 1967-м. Эвелин сидит у прохода, волосы зачесаны вверх и назад. На ней светлое кружевное платье с глубоким круглым декольте, сдержанно демонстрирующим все, что нужно, правая нога выскользнула из выреза юбки. Рядом с ней двое мужчин, имена которых затерялись в истории; оба смотрят на нее, а она – вперед, на сцену. Мужчина справа уставился на ее грудь, другой, рядом с ним, вытаращился на ее ногу. Оба явно восхищены и, очевидно, предвкушают увидеть чуть больше.

Может быть, это из-за того, что я слишком много думаю о фотографиях, но мне уже видится паттерн: Эвелин всегда оставляет тебя с надеждой увидеть еще немного. Но вас она не замечает.

Даже в широко обсуждаемой сексуальной сцене в фильме «Три пополуночи» 1977 года, где она по-ковбойски скачет верхом на Доне Адлере, зритель наблюдает ее полные груди в течение трех секунд. Говорят, рекордные сборы картины объясняются лишь тем, что многие зрители не довольствовались одним просмотром.

Как она определяет, сколько нужно дать и сколько удержать, оставить себе? Изменилось ли что-то в этом отношении теперь, когда ей есть что сказать? Или она и со мной будет играть по тем же правилам, по которым годами играла со зрителями?

Скажет ли Эвелин Хьюго столько, чтобы я заерзала от нетерпения на краешке стула, но не откроет, по сути, ничего?

3

Просыпаюсь на полчаса раньше будильника. Проверяю почту, в том числе письмо от Фрэнки под темой «ДЕРЖИ МЕНЯ В КУРСЕ». Готовлю скромный завтрак.

Надеваю черные слаксы и белую футболку с моим любимым блейзером в елочку. Длинные, тугие кудряшки собираю в пучок на затылке. Откладываю контактные линзы и беру очки с толстыми стеклами в черной оправе.

Глядя в зеркало, замечаю, что после расставания с Дэвидом похудела на лицо. Вообще, я всегда была стройная, но лишний вес собирается в первую очередь на щеках и попе. За то время, что мы были с Дэвидом – два года встречались и одиннадцать месяцев в браке, – я немножко располнела. Дэвид любит поесть. Он-то вставал обычно рано утром и бегал, а я предпочитала поспать.

Оглядываю себя, собираюсь с духом, расправляю плечи и чувствую прилив уверенности. Я хорошо выгляжу и хорошо себя чувствую.

Перед тем как выйти, прихватываю кашемировый шарф, мамин подарок на Рождество. И вперед – вниз, в подземку, на Манхэттен, в центр.

Эвелин живет рядом с Пятой авеню, в доме с видом на Центральный парк. Порыскав в Интернете, я выяснила, что кроме этих апартаментов у нее есть еще вилла у моря, неподалеку от Малаги, в Испании. Здесь она обосновалась в конце 90-х – купила квартиру вместе с Гарри Кэмероном. Вилла же досталась ей в наследство после смерти Роберта Джеймисона почти пять лет назад. В следующей жизни, если забуду, напомните, чтобы я вернулась кинозвездой.

Дом Эвелин, по крайней мере снаружи, – известняк, довоенная постройка в стиле бозар, – это что-то необыкновенное. Еще у входа меня встречает пожилой, симпатичный швейцар с добрыми глазами и теплой улыбкой.

– Чем могу помочь?

Мне вдруг становится немного неловко.

– Я к Эвелин Хьюго, – смущенно говорю я. – Меня зовут Моник Грант.

Он улыбается и открывает дверь. Ясно, знал, кого ждать. Он ведет меня к лифту и нажимает кнопку верхнего этажа.

– Хорошего дня, мисс Грант. – Створки закрываются, и вот его уже нет.

В дверь апартаментов Эвелин я звоню ровно в одиннадцать. Мне открывает женщина в джинсах и темно-синей блузке. Ей, должно быть, около пятидесяти или немного больше. Черты азиатские, прямые черные волосы собраны в хвост. В руке несколько писем.

– Вы, должно быть, Моник, – говорит она и протягивает руку. Мы здороваемся. Она, похоже, из тех людей, которые искренне рады знакомствам, и я уже проникаюсь к ней симпатией, несмотря на строгое обещание держаться нейтрально в отношении всего, что меня ждет сегодня.

– Я – Грейс.

– Здравствуйте, Грейс. Приятно познакомиться.

– Взаимно. Проходите.

Грейс отступает в сторону и кивком приглашает меня войти. Я кладу сумочку и снимаю пальто.

– Можете оставить здесь. – Она открывает гардероб и протягивает мне деревянную вешалку.

Гардероб примерно одного размера с ванной в моей квартире. Ни для кого не секрет, что денег у Эвелин куры не клюют. Что мне сейчас нужно, это не позволить запугать меня. Она красива и богата, влиятельна, сексуальна и мила. А я – самая обычная женщина. И мне нужно каким-то образом убедить себя, что мы с ней на равных, а иначе ничего не получится.

– Хорошо. Спасибо, – улыбаюсь я, вешаю пальто и отступаю. Грейс закрывает дверцу.

– Эвелин наверху, готовится. Что вам предложить? Воду, кофе, чай?

– Я бы выпила кофе.

Грейс ведет меня в комнату, яркую и просторную, с высокими, от пола до потолка, книжными шкафами и двумя мягкими креслами кремового цвета.

– Садитесь. Вы какой предпочитаете?

– Кофе? – растерянно уточняю я. – Со сливками, но можно и с молоком. Но сливки – в самый раз. Да что угодно. – Я беру себя в руки. – То есть я хочу сказать, что меня бы устроила ложечка сливок, если у вас есть. Скажите, я нервничаю?

Грейс улыбается.

– Немного. Но вы не беспокойтесь. Эвелин – добрейшая душа. Она особенная, к этому нужно привыкнуть. Но я работала со многими и могу вас уверить – Эвелин лучше всех.

– Она платит вам, чтобы вы так говорили? – спрашиваю я как будто в шутку, но получается несколько язвительно.

К счастью, Грейс смеется.

– В прошлом году она отправила нас с мужем в Лондон и Париж – это был мой рождественский бонус. Так что – да, пожалуй, платит, хотя и не в прямом смысле.

Господи.

– Что ж, тогда понятно. Хотела бы получить вашу работу, когда вы уволитесь.

Грейс снова смеется.

– Договорились. А прямо сейчас вы получите чашечку кофе с ложечкой сливок.

Я сажусь и проверяю телефон. Сообщение от мамы с пожеланием удачи. Тапаю по буковкам и сбиваюсь, не могу правильно набрать рано – автокорректор меняет его на рана. Пытаюсь исправить, но слышу шаги на лестнице, оборачиваюсь и вижу направляющуюся ко мне Эвелин Хьюго.

У меня захватывает дух.

У нее осанка балерины. На ней облегающие черные брюки-стретч и длинный, в серо-голубую полоску, свитер. Худая, как всегда, и если я знаю, что она сделала что-то со своим лицом, то лишь потому, что в ее возрасте выглядеть так без помощи доктора невозможно. Сияющая кожа слегка покраснела, словно ее терли под душем губкой. Ресницы то ли накладные, то ли наращенные. Щеки слегка впалые, но с мягким розоватым оттенком, губы темные, без помады. Волосы ниже плеч – тут и светлые, и седые, и блондинистые – обрамляют лицо светлыми прядями, создавая эффект элегантно стареющей женщины, которая любит загорать.