bannerbannerbanner
Название книги:

Очень странные Щеппы

Автор:
Сэмюэл Дж. Хэлпин
Очень странные Щеппы

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Маме, папе,

Джорджине, Джулиану, Микаэле,

Камилле, Ксавьеру и Реми



Samuel J. Halpin

The Peculiar Peggs of Riddling Woods

Copyright © Samuel J. Halpin, 2019 Cover and inside illustrations reproduced by permission of Usborne Publishing Limited. Copyright © 2019 Usborne Publishing Ltd. Cover and inside artwork by Hannah Peck © Usborne Publishing Ltd, 2019 Type by Leo Nickolls © Usborne Publishing Ltd, 2019 Dirt frame overlay © Thinkstock / jakkapan21 Translation copyright © 2020, by EKSMO


© Дёмина А.В., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Пролог
Взволнована

Поппи никак не могла перестать волноваться.

Вытянув шею, она прижала разрумянившуюся щёку и нос к холодному стеклу окна вагона и попыталась сосредоточить взгляд на проносящихся внизу камешках и рельсах.

«Дыши, – сказала она себе. – Дыши».

Она всегда так делала, когда сердце решало сыграть в игру, будто Поппи бежала со всех ног на гору, хотя на самом деле ничего такого не происходило.

«Я не волнуюсь», – решительно заявила она своему отражению.

У отражения были серо-голубые глаза и короткие любопытные волосы цвета ржавчины и кирпичей, совсем как у неё. Но она не думала, что её собственные локти действительно такие острые, а руки настолько тонкие, как те, что она видела в отражении. Достав из рюкзака куртку, она надела её поверх бутылочно-зелёного кардигана, чтобы спрятать эти огромные острые локти. Собственноручно сшитый кардиган покрывал её любимое вельветовое платье мандаринового цвета, как мох – старое дерево. У платья были два замечательно больших кармана спереди, куда помещалась куча полезных мелочей, и Поппи любила надевать его, когда у неё было творческое настроение или она отправлялась в долгое путешествие.

БЕРЕГИС ШЕПЕЛЯВОГО МАРЛИ

…прочла она неровную надпись на стене вагона и сердито подумала: «Неужели, тот, кто не пожалел полчаса на царапанье пластика, не знал, что «берегись» пишется с мягким знаком на конце?»

И тут же одёрнула себя: «Не будь такой занудой».

Поппи захватила с собой к бабушке лишь один рюкзак. В конце концов, она собиралась пробыть в Пене всего две недели до конца летних каникул (пока папа в отъезде), поэтому вещей у неё было не так уж много. Этот рюкзак был с ней уже ну очень давно. Она была не из тех, кто нуждается в обновках. Если подумать, кому нужны новые вещи? Всем, кроме Поппи.

Для Поппи новые вещи означали новые запахи. Новые туфли обещали новые мозоли. Новый рюкзак гарантировал, что ты засадишь под ноготь иголку циркуля, пока будешь искать внутри линейку. Поппи не любила новое. Чтобы что-то было новым, что-то другое должно стать старым, а это что-то старое, в свою очередь, могло с большой вероятностью оказаться забытым.

Как и почти всегда, когда едешь на север, пейзаж за окном становился более зелёным и менее цивилизованным. На смену многолюдной мозаике полей пришли тихие и нетронутые полосы листвы и голых стволов с редкими белыми вкраплениями в тех местах, где меловые пласты, пронизывающие почву этой части страны, поднимали над поверхностью свои рыхлые головы.

Очередная станция осталась позади, и Поппи попробовала позвонить бабушке, чтобы напомнить, когда её следует встретить. Бабушка не ответила. Бабушка редко брала трубку. Но Поппи не волновалась. Именно так она и сказала себе, опять: «Я не волнуюсь». Потому что если бабушка что-то никогда и не делала, так это не забывала. Ничего и никогда.

Поезд вошёл в поворот, и Поппи увидела впереди, как вагоны один за другим, будто гусеница, исчезают в туннеле. Вскоре вагон, в котором ехала Поппи тоже погрузился во тьму. Девочка затаила дыхание и успела досчитать до восьми, прежде чем поезд выскочил из противоположного конца туннеля. Они с мамой постоянно так делали, когда проезжали на машине по туннелям, ведущим в Лондон. Самый долгий их счёт достигал сорока трёх секунд.

Сердце Поппи запыхтело в ритм с мотором поезда.

«Прекрати, глупая ты штуковина», – подумала она, обращаясь к тому месту в груди, где, по её предположению, находилось сердце.

Бросив взгляд вдоль длинного покачивающегося вагона, она заметила, причём, кажется, впервые, сидящую в самом конце, у раздвижных дверей, высокую женщину. Она смотрела в окно и сжимала пальцами тонкую серебряную трость.

«Не похоже, чтобы ей нужна была трость», – подумала Поппи.

Обычно если кому-то нужна была опора при ходьбе, люди пользовались ходунками, или проворными маленькими скутерами, или кресельными подъёмниками (их часто устанавливают на лестницах в домах у пожилых).

На женщине был вельветовый пиджак с россыпью блестящих булавок и серебристая шапка с пером, таким закрученным, что оно почти запуталось в тёмных кудрях. Женщина улыбалась. Кажется, она знала, что Поппи за ней наблюдает.

Не отворачиваясь от окна, женщина сняла одну из зелёных перчаток и быстро сунула руку в карман, но Поппи всё же разглядела её узловатые пальцы. Сердце Поппи заколотилось. Руки женщины были совсем не такие, как лицо. Лицо было как стекло, а руки – как запятнанная бумага.

Поппи на секунду отвернулась, но так, чтобы видеть женщину краем глаза. Та достала из кармана маленький кошелёк в тон пиджака. Открыв его, она вынула зеркальце и поправила скрюченным пальцем кудри.

По обеим сторонам поезда, подобно искорёженным дымоходам, вздымались ввысь чёрные деревья, росшие вокруг Пены.

Поппи не заметила ещё одного туннеля, и затопившая вагон тьма застала её врасплох. Девочка опять задержала дыхание и принялась считать:

«Один, два, три…»

Что-то громко стукнуло по дну вагона.

«Четыре, пять, шесть…»

Она закрыла глаза.

«Семь, восемь, девять…»

Солнечный свет вернулся, и Поппи увидела впереди ржавую крышу станции Пена. Девочка обвела взглядом вагон. Женщина исчезла.

Но как такое возможно? Поезд ехал в туннеле всего девять секунд. Может, женщина ушла в соседний вагон? Но Поппи не слышала, чтобы раздвигались двери.

Динамики прокряхтели что-то насчёт «не забывайте свои вещи» и «конечная».

Поппи забросила рюкзак за узкие плечи и встала около дверей. И тут она заметила забытый на сиденье кошелёк той женщины. Он был почти такого же мягкого зелёного оттенка, как обивка сиденья. Поппи бы его проглядела, если бы не топталась на месте в попытке просунуть руку в лямку набитого рюкзака. Двери открылись, в вагон ворвался осенний ветер, и Поппи, вместо того чтобы, как обычно, всё хорошо обдумать, схватила кошелёк и сунула его в один из своих замечательно больших карманов.


Один
Ткань

– Сними ключ с моего запястья, – сказала бабушка Поппи, когда они зашли в дом.

Поппи один раз уже навещала бабушку. Тогда Поппи было года три или четыре, и мама привезла её на машине на один день. После этого бабушка несколько раз приезжала к ним в гости на поезде, а так Поппи разговаривала с ней только по телефону. Но всё это было не важно, потому что бабушкин дом пах точно так же, как она помнила: тёмным деревом, мускусом и сахаром.

– Подойди к шкафчику у камина и осторожно приоткрой дверцу.

Поппи сделала, как было велено.

– Теперь одной рукой подними крышку банки, что завёрнута в марлю.

Поппи послушалась. Черчилль, бабушкин мини-пиг, покружил по кухне, что-то возбуждённо вынюхивая, затем бросился через дверь к своей корзине и улёгся в тепле у камина, в котором тихо горело толстое бревно, окружённое сухими сучьями. Мама всегда говорила, что на её памяти ни разу не случалось так, чтобы в бабушкиной гостиной не трещало пламя в камине.

– В Пене всегда на семь градусов ниже, чем где-либо ещё, – добавляла она. – И если тебе не нравится погода, достаточно просто посмотреть в другую сторону, потому что температура в Пене изменчива, как ветер.

– Найди щипцы и возьми два кусочка сахара. – Бабушка сощурилась на Поппи из другого конца комнаты. – Браво. Теперь крепко-крепко зажми кусочки в кулаке, но так, чтобы они не раскрошились. Закрой шкафчик. Принеси мне ключ.

Поппи в точности выполнила все бабушкины указания.

– Опусти сахар в мой чай, только очень осторожно, чтобы не было всплеска.

Сделав это, Поппи размешала чай.

– Превосходно! – прошептала бабушка, с шумом отпив. – А-а-ах!

Она чмокнула губами.

На Поппи это не произвело никакого впечатления.

– Вскоре ты поймёшь, что я далеко не истинная леди, Поппи, – сказала бабушка, уловив безмолвное неодобрение внучки. – Не в том смысле, что я не девочка. Я очень даже девочка. А в том смысле, что я говорю с полным ртом. Ставлю локти на стол. Обожаю перебивать людей.

Она подмигнула ей маленьким глазом.

Поппи не знала, что сказать, поэтому сменила тему:

– Бабушка, почему ты прячешь сахар?

Бабушка опять отпила и устроилась поудобнее. На ней был мятый шёлковый халат цвета жжёного бренди, как она сама говорила, и шапочка, съехавшая набок, как размякшее на солнце авокадо. Поппиным глазам нравился этот цвет. Жжёное бренди заставляло её думать о чёрном кофе, янтаре и каштанах. Шапочка напоминала феску, а её кисточка пританцовывала вокруг пышных бабушкиных волос. На носу, обрамляя сине-зелёные глаза, сидело медное пенсне.

Поппи нравилось рассматривать бабушкино кресло. Оно было изрядно потёртым, в заплатках и исколото сотнями блестящих булавок. Бабушка всегда говорила, что лучшие идеи посещают её именно в этом кресле. Она называла его Троном Мудрости.

 

Бабушка была швеёй и могла сшить абсолютно всё, что угодно. Представьте любой костюм – она могла его сотворить. Чешуйчатый морской монстр, одеяния золотого султана или гоблин, всю одежду которого составляли листья и ветер. Она работала по ночам, её длинные пальцы строчили и валяли, как паук. И хотя сама бабушка не была знаменита, её костюмы пользовались успехом. Их всегда можно было узнать по маленьким инициалам, вышитым на подкладке: Т. Х.

– Сахар необходимо закрывать на замок, – просто сказала бабушка, хотя это был совсем не ответ. После чего она со скоростью летящей мухи сменила тему: – Я переехала в Пену сорок шесть лет назад, когда мне было двадцать два. Люди здесь ни на каплю не добрее или злее, чем в любом другом городе. Книги в библиотеке такие же, как везде. Почту доставляют ни на секунду не быстрее, а пироги с бараниной столь же вкусны, как те, что пекут в двух станциях отсюда. Я приехала сюда не за этим. Я приехала в Пену ради ткани.



Бабушка сделала ещё глоток. Когда её морщинистые губы оторвались от ободка чашки, по поверхности чая пробежала рябь.

– Во всём огромном и чудесном мире нет ткани лучше, чем та, что ткут в Пене.

Поппи обхватила ладонями кружку с какао и устроилась рядом с бархатными тапочками бабушки.

– Я видела ткани, что меняли цвет подобно каракатице и что крошились, как древние камни, но под иглой вели себя как новенький атлас.

– Где ткут такие ткани? – спросила Поппи.

– На фабрике Хеллиган, что стоит на реке сразу за городом. Мисс Кринк из магазина тканей говорит, что раз в неделю, утром вторника, вниз по реке спускается ящик с рулонами самых изысканных тканей, и течением его прибивает к берегу ручья, протекающего рядом с её лавкой. Ни рулона ткани не залёживается, потому что их всегда ровно столько, сколько требуется. Ни на дюйм больше или меньше.

– Кто их изготавливает?

– Это, – ответила бабушка, – остаётся тайной. – Она недолго подумала. – Твоя мама не хотела бы, чтобы я тебе это говорила, но раз её больше нет с нами, теперь я принимаю подобные решения, и я тебе скажу.

Бабушка кашлянула и открыла стоящую рядом с ней банку консервированных персиков.

– Много лет назад, до того как появились уличные фонари и автомобильные гудки, в Пене открылась знаменитая фабрика тканей. Сюда приезжали торговцы со всех уголков земли. Для местных ткачей не было ничего невозможного, никакой оттенок не был слишком специфичным, никакая текстура – слишком сложной. Ты мог принести им мухомор, и они соткали бы тебе красную в белую крапинку ткань с изнанкой из молочного гофрированного муслина, такого нежного на ощупь, словно они утянули его из чулана ведьмы. Их вуаль была такой лёгкой, что ею можно было обернуть привидение.

– Как у них это получалось? – спросила Поппи, а сама подумала, не преувеличивает ли бабушка.

Бабушка доела последний персик и отпила из банки сиропа.

– Кто-то скажет, что они ткали её из паутины Свистящего Паука, кто-то – что они использовали нити Китайского Дьявольского Червя, размягчённые в желудке Прыгающего Верблюда. Но у меня своё мнение…

Старушка сощурила синие, как море, глаза и наклонилась к Поппи.

– Всё дело в магии, – сказала она и ковырнула между зубами иголкой.

Внезапно Поппи вспомнила о существовании растущих сзади на шее тоненьких волосков, потому что они вдруг зашевелились.

– Ты же не думаешь, что я в это поверю, бабушка.

– А как ещё ты это объяснишь?

Поппи задумалась ненадолго и рассеянно прикинула, не куснуть ли ноготь.

– Ну, нет доказательств того, что кто-то видел привидение или заглядывал внутрь чулана ведьмы. А значит, нет доказательств, что те ткани действительно были такие особенные, разве нет?

Бабушка улыбнулась.

– Будь осторожна, моя кнопочка, иначе тебе грозит стать очень умной. А напряжённые раздумья закупоривают мозги не хуже, чем размягчённые овсяные хлопья забивают водосток.

Поппи прищурилась. Бабушка протянула ей чашку.

– Будь так добра, дорогуша, налей мне ещё чаю и принеси печенье.

Поппи поставила чайник на плиту.

– На чём мы остановились? Ах да! – воскликнула бабушка, отпарывая несколько чешуек от своего нынешнего творения – пары крыльев жука. – Ткани стали ещё знаменитее, город Пена процветал и рос… пока не начались странности.

Чайник засвистел, закипев, и Поппи залила горячей водой ароматные чайные листья.

– Один за другим, будто птицы летом, стали исчезать дети.

Поппи поставила назад чайник и принесла бабушке чай.

– То есть как «исчезали»? Как? Когда это произошло?

Черчилль положил мордочку на край корзины, будто тоже слушал историю.

– Именно так, как я и сказала: дети начали исчезать. Один здесь, другой там. Они растворялись. Я помню, мне было двадцать три, когда исчезла Вилма Норблс. Она была чемпионкой по плаванию. Каждый день перед школой плавала вверх и вниз по реке, будто тюлень, пока однажды утром не приключилось нечто странное. Всё началось с глаз Вилмы. Очень медленно, постепенно, их цвет стал блекнуть. Она и опомниться не успела, как цвет её волос тоже будто вымылся. Когда Вилма зашла в реку в последний раз, её волосы были седыми, как у старухи, хотя ей исполнилось всего десять лет. Люди, стоящие на берегу, видели, как она сделала глубокий вдох, нырнула и растворилась, как капля краски. Кто-то говорил, что её съела древняя рыба, которая, по слухам, обитала в реке Пене. Но даже я не настолько суеверна, чтобы поверить в такое.

Поппи вежливо кивнула. Она не была уверена, стоит ли верить хитрой старой бабушке. Поппи всё-таки уже двенадцать, а в этом возрасте начинаешь всерьёз оценивать, сколько в чужих словах правды, а сколько лжи.

– Я вижу, ты мне не веришь, но вот что я тебе скажу: с тех самых пор, очень медленно, но верно, детей в Пене становилось всё меньше.

– Куда же они деваются? – спросила Поппи. – Когда это случилось в последний раз?

Бабушка посмотрела на неё и ответила лишь на один из её вопросов:

– Никто не знает. Принеси сахар, кнопка. Два кусочка.

Поппи достала сахар, следуя бабушкиным инструкциям.

– А что с фабрикой сейчас?

– Она всё там же, – отпив чаю, ответила бабушка. – Стоит себе где-то в лесу за городом. В Загадочном лесу. Забытая, разрушенная и заросшая кустарником. Никто не знает, откуда приплывают те рулоны, из фабрики или ещё откуда-то. Местные любят посудачить, что эти ткани прокляты.

– Прокляты?

– Прокляты, – повторила бабушка. – Привидением прачки, что сидит на берегу реки и отстирывает пятна с серой ткани.

– Так не бывает, – пробормотала Поппи, но в груди у неё заворочалось беспокойство.

– Может, и не бывает, но есть те, кто её видел, – лукаво усмехнулась бабушка. – А теперь, раз следующие пару недель ты поживёшь со мной здесь, в Пене, пока твой папа в отъезде, я хочу, чтобы ты следовала четырём простым правилам. Сейчас уже, похоже, все о них позабыли, но я, Поппи, бываю порой немного старомодной и предпочитаю их придерживаться.

Поппи достала из рюкзака записную книжку и стала записывать за бабушкой. С каждой строчкой её пальцы всё сильнее цепенели, а сердце ускорялось в знакомом ритме.


ПРАВИЛА:

1) Стирай только днём. Снимай постиранное с бельевой верёвки (даже если оно не просохло) не позднее шести вечера.

2) Весь сахар должен быть закрыт на замок.

3) На ночь закрывай и запирай окна и задёргивай шторы.

4) НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не протирай подоконники.


Два
Сахар

Случай, послуживший началом истории Поппи, был совсем не счастливым. Вообще-то он был откровенно ужасным. И включал в себя три составляющие: грузовик, перевозящий мешки с грязным бельём, опасный поворот и маму Поппи. Любимую мамочку Поппи.

Когда Поппи думала о первых нескольких месяцах после несчастного случая, она вспоминала лишь одно большое чёрное пятно и маленькие цветочки на серебристой ручке гроба, внутри которого, как она знала, лежала её мама. Прошло одиннадцать месяцев, но это чёрное пятно всё так же висело перед её внутренним взором.

В тот день, когда врачи отключили аппарат и сердце мамы Поппи перестало биться, сердце Поппи начало время от времени ускоряться. Будто хотело что-то нагнать, как преследующая почтальона собака. Она не знала, почему так, но всякий раз у Поппи возникало необъяснимое чувство, будто из-за угла на неё несётся что-то страшное. Она не рассказывала об этом папе. Он бы ответил что-нибудь в духе: «Это психосоматическое» или «Сходи покатайся, и тебе станет намного легче». Папа думал, что катание на велосипеде может вылечить абсолютно всё, даже эту гнетущую ледяную пустоту, что будто лютый мороз сковал их жизни в тот день, когда мамы не стало.

Папа где только не катался и успел побывать в велотурах в более чем тридцати странах. Бабушка любила говорить, что его нужно наградить медалью за умение замарать лайкру до невозможности в более чем тридцати климатических условиях. На эти две недели папа уехал в Канаду, и бабушка могла увеличить это число до тридцати одного.

Бабушка была совсем не такой, как мама. Бабушка пила чёрный кофе. Мама – зелёный чай. У бабушки жил шумный мини-пиг. Мама жила сама по себе. В доме бабушки царил вечный беспорядок и буйство красок. В доме мамы всё было упорядочено, приглажено и вытерто. Поппи не считала, что одно лучше другого. Она знала лишь, что бабушка и мама всегда были разными. Не то чтобы они не любили друг друга. Просто мама всегда начинала вести себя немного странно, стоило кому-то сказать, что пора бы навестить бабушку, и никто не знал почему.



Следующим утром, то есть в воскресенье, Поппи наблюдала со своего места в гостиной за тем, как бабушка открывает уже вторую – первая была в девять часов – упаковку «Кислых клубничных колёс» Бонхильды Бонхоффер. Бабушка разматывала их, похожих на змеиные языки, и с жадностью уминала, пока её руки были заняты шитьём.

Бабушка ела так, что мама Поппи перевернулась бы в гробу. И бабушка предпочла бы съесть банку пиявок, чем то, что готовила мама по рецептам, соотвествующим принципам здорового питания.

Поппи вспомнила, как бабушка в один из своих редких визитов спросила маму:

– Что это за дрянь, дорогая? Отходы в корыте для свиней и то выглядят аппетитнее. Я лучше проглочу набор кеглей для боулинга, чем буду мучить себя этими сющи.

– Суши – это здоровая еда, бабушка, – пустилась тогда в объяснения Поппи. – Водоросли нори, которыми они обёрнуты, богаты витаминами и минералами. Это полезно для здоровья. Нельзя есть сладкое всю жизнь.

– Никто ещё не выжил на одних лишь сладостях, – вставила мама.

– Ну а я попробую, – не отступила бабушка. – Лучше умереть вкусной смертью, чем жить безвкусной жизнью. Таков мой девиз в отношении как стилей одежды, так и еды.

То утро, как и следующие несколько дней каникул, пока в окна барабанил дождь, Поппи провела за сортировкой пуговиц по цвету, форме и размеру. Их у бабушки были тысячи банок. Она постоянно покупала ношеные вещи, только чтобы срезать с них пуговицы, после чего сдавала вещи обратно в магазин.

Рядом с рабочим столом бабушки висел носок, куда она бросала ненужные пуговицы. Поппи быстро уяснила, что в конце дня его содержимое следует вытряхивать в одну из банок, прямо как мусор из корзины. Затем она перебирала их с помощью широкого подноса, словно золотоискатели на канале «National Geographic». Она уже успела найти среди пуговиц целую россыпь замечательных вещиц: напёрстки, беруши, маленький игрушечный кораблик, синие стеклянные шарики, кусочки цветного стекла, скрепки. А также кое-что, на взгляд Поппи, очень странное – маленький гребень с резным женским портретом.

– Костяной, полагаю, – сказала бабушка, изучив гребень под увеличительным стеклом. – Да, он определённо из кости.

– Из чьей кости?

– Китовой, полагаю, – рассудительно произнесла бабушка. – Или, возможно, носорожьей. Раньше чего только из костей не делали: корсеты, флейты, лопаты, пуговицы, даже дома.

Поппи поёжилась.

– В моей коллекции есть банки с пуговицами отовсюду. Кто-то, должно быть, спрятал в этой гребень, – сказала бабушка, нахмурившись. – В пуговицах заключена магия. Пуговицы закрывают куртки, карманы и сумки. Они держат вещи скрытыми от посторонних глаз. Не пропускают ничего внутрь и не выпускают ничего наружу. Если бы я не хотела, чтобы кто-то что-то нашёл, я бы спрятала это в банке с пуговицами.

 

– Можно я возьму его себе? – спросила Поппи, взяв гребень.

– Конечно. Носи его в волосах.

Поппи была не в восторге от идеи носить у себя на голове кусок старой кости. Но она примерила гребень ради бабушки.



Где-то в середине этой масштабной операции по сортировке пуговиц Поппи решила, что бабушке пригодилась бы целая отдельная комната для пуговиц.

– Куда ведёт эта маленькая дверь, бабушка? – громко спросила Поппи, стоя в чулане на втором этаже.

– Кажется, в старую кладовую для сахара, – донёсся снизу бабушкин голос. – Я не поднималась по этой лестнице последние шестнадцать лет, поэтому не могу быть уверена. Больная нога, знаешь ли. Во всех старых домах Пены есть кладовая для сахара, что-то вроде маленького чердака. Так постановил городской совет.

Поппи перелезла через ящики со всякой ерундой и пыльными костюмами, что бабушка успела накопить за многие годы, и потянула за дверцу. Она была заперта.

– А ключ есть?

– Я его потеряла, – вздохнула бабушка. – Тебе придётся воспользоваться скрепкой или ещё чем-нибудь, чтобы вскрыть замок.

Поппи поискала среди окружавшего её пыльного беспорядка и нашла стопку пожелтевших счетов, соединённых скрепкой. Руби Гаттс, лучшая школьная подруга, научила её вскрывать замки. Руби была как сорока. Она могла проникнуть куда угодно: в коробку с выпечкой мисс Баум, в шкафчик с тестами мистера Гилларда. Бабушка разрешила Руби приехать и пожить у них несколько дней перед началом школьных занятий.

Пара ловких движений – и маленькая дверца отворилась. Поппи протиснулась внутрь.

«Будь я хотя бы чуть-чуть крупнее, – подумала она, – я бы не пролезла».

Бабушка была права. Помещение действительно напоминало маленький чердак. Поппи смогла поместиться в эту комнату-шкаф, но для этого пришлось улечься на живот. Прямо над ней была крыша, и у Поппи возникло такое чувство, будто её запихнули в кукольный домик. Ей не терпелось показать эту комнату Руби, когда та приедет.

Стены закрывали бесконечные ряды коробок с кусковым сахаром. Похоже, здесь многие годы никто не бывал.

Поппи услышала, как бабушка открыла на кухне упаковку с печеньем.

– Ты пойдёшь со мной к врачу? – громко спросила бабушка.

Поппи не ответила. Она почувствовала что-то под собой. Что-то внутри своего кармана. Повернувшись на бок, она достала кошелёк, который подобрала в поезде пару дней назад. Сегодня Поппи впервые с приезда в Пену надела мандариновое платье.

Она собиралась поискать ту женщину на платформе или отдать кошелёк в бюро находок на станции, но, увидев ожидающую её бабушку с Черчиллем, она так обрадовалась, что всё остальное вылетело у неё из головы.

Кончиками пальцев девочка потянула замочек молнии. Внутри кошелька обнаружилось несколько вещиц, к которым Поппи не горела желанием прикасаться (мятый носовой платок, вымазанные в ушной сере беруши и ментоловые конфеты). Но ещё там оказалась старая потёртая книжечка размером не больше тоста. По краям торчали нити. Зелёная ткань переплёта показалась Поппи знакомой.

– Поппи?

Поппи выползла из кладовой и убрала кошелёк и книжечку назад в карман платья, чтобы изучить их потом на досуге. Спускаясь по лестнице к входной двери, она ощутила крошечный укол раздражения: жаль, что бабушке было назначено к врачу именно сегодня. Она пыталась слушать, что говорит бабушка, пока Черчилль бежал впереди них по улице, но её внимание постоянно ускользало, а руки то и дело теребили шёлковую обложку лежащей в её кармане книжки.


Издательство:
Эксмо
Книги этой серии: