Фотограф

Mary Dixie Carter

THE PHOTOGRAPHER

© Mary Dixie Carter, 2021

© Перевод. А. Ерыкалин, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Глава 1

Через стекло я мельком увидела Амелию Страуб. Затем дверь распахнулась, и я шагнула внутрь.

– Дельта, дорогая! – Она пристально смотрела на меня большими карими глазами. – Я так благодарна, что ты смогла добраться до нас в такую бурю. – Она драматично взмахнула рукой, указывая за окно.

Мы виделись впервые, но теплота в ее голосе была подобна той, что возникает при общении со старым другом. Амелия явно мне симпатизировала.

За ее спиной, будто подсвеченная сверху, виднелась изящная лестница с балюстрадами из стекла и поручнями из бронзы. Широкий коридор тянулся через весь дом, так что даже от входной двери я могла видеть сверкающую кухню и три раздвижные двери из стекла и стали, за которыми располагались терраса и задний двор. Роскошный особняк с фасадом в неогреческом стиле я видела не в первый раз – нашла в сети его фотографии «до» и «после» перестройки, сделанной Амелией и ее мужем Фритцем. Но фотографии едва ли передавали все впечатление. Окинув взглядом дом, я словно увидела серию картин, каждая из которых восхитительна. Лестница и сама по себе была настоящим произведением искусства, а в интерьере просто поражала воображение.

Амелия повесила мое пальто в шкаф рядом с явно дорогой блестящей пурпурной курткой. Тонкие, изящные руки женщины грациозно порхали в воздухе, пока она рассказывала мне – в наиболее выразительных эпитетах, – как восхищена моими работами.

Хозяйка провела меня в дальнюю часть дома, где за длинным столом, вроде тех, что стоят на фермах, сидели несколько девочек, а перед ними стоял десяток пластиковых контейнеров с бусами и цепочками. По смутному сходству с Амелией – черты лица, тон кожи, осанка, прическа – я догадалась, кто из них одиннадцатилетняя Натали Страуб. Фотографируя, я часто скрываю недостатки людей при помощи правильно выставленного света, но у Натали недостатков не было, хотя и особо ярких черт тоже. Она была высокой и всегда прижимала руки к телу, будто ей некомфортно занимать слишком много места. Можно сказать, что лицо в целом не запоминающееся, если бы не проницательные серые глаза. Это меня обрадовало, я всегда ищу искорку во взгляде. Если же объект съемки витает в облаках, то фото получаются безликим.

Маленькая девочка справа от Натали постоянно убирала мешающиеся рыжие волосы. До меня доносились обрывки их разговора, в основном касающиеся отдыха на День благодарения. «Монток^[1], – говорила одна из них, – нереальные пробки».

У Натали овальное лицо, светлая, полупрозрачная кожа и невзрачные русые волосы. Я с уверенностью могла сказать, что мать отведет ее в салон на окрашивание, как только ей исполнится тринадцать, может, и раньше. Родители всегда хвастаются успехами дочерей в учебе, спорте, музыке или рисовании, но гордиться внешностью считается неприличным. Хотя, конечно, любой матери хотелось, чтобы ее ребенок был красивым.

Я работала семейным фотографом почти десять лет. Начала ассистентом на свадебных фотосессиях, но настоящий талант у меня оказался к съемкам детей. Родителям нравились мои кадры, ведь на них они видели воплощение своих мечтаний и планов. Скорее всего, их дети никогда не станут идеальными, но мои фотографии дарят им иллюзию успеха.

Белые мраморные столешницы и белая плитка на стене контрастировали с мебелью из темного дерева и подвесными стеклянными шкафчиками. Симпатичный мужчина, который, как я предположила, и был Фритцем Страубом, открыл холодильник и достал две банки пива. Одну из них он предложил темноволосому молодому мужчине – думаю, это кто-то из его коллег.

Я достала камеру и сделала несколько кадров. Чтобы получить хорошие фотографии, мне нужно верить в красоту человека в моем объективе. Если я ее не вижу, то камера – тем более, а значит, и никто другой не увидит. В моих глазах люди всегда прекрасны, и, даже если сперва мне так не кажется, я заставляю мозг переключаться. В случае с Фритцем и стараться не пришлось: рыжеватые волосы, волевой подбородок, зеленые глаза сверкают настолько ярко, что это заметно даже сквозь стекла очков.

Мне показалось, что Фритц рассказывает о чем-то личном: он понизил голос и повернулся спиной к выходу, поминутно оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто его не слышит. Я стояла достаточно близко, чтобы при желании разобрать слова. Меня часто не замечают, как и прислугу, словно я лишь выполняю функцию. Люди не задумываются, что я все вижу и слышу. Когда-то я даже обижалась в таких ситуациях, но со временем научилась их ценить.

Несколько минут спустя, когда Фритц все-таки заметил мое присутствие, я развернулась и вышла из огромной комнаты с высокими потолками, которая занимала всю заднюю часть дома. Пройдя через домашний кинотеатр, я вошла в библиотеку в передней части дома, где перед камином сидела Амелия в окружении четырех девочек, преданно на нее смотрящих. Это меня даже удивило: все-таки одиннадцатилетние дети обычно предпочитают общаться между собой, а не со взрослыми. Но Амелия была настолько яркой личностью, что с ней все было иначе. Игнорировать ее было невозможно, отчасти и потому, что она хотела быть заметной.

– Ингрид, мы так гордимся тобой. – Голос Амелии звучал весело. – Натали рассказала нам о чемпионате по теннису. – Одна из девочек покраснела и захихикала. Нежно коснувшись лица Ингрид, Амелия отвела с ее лица прядь волос. – Выйти в полуфинал! Это действительно большое достижение!

Объективно говоря, я была привлекательнее Амелии: больше грудь, тоньше талия, меньше морщин на лице. А еще я была моложе – по меньшей мере лет на десять. У нее же были точеные скулы и глубоко посаженные глаза и в целом немного резкие черты лица. Про таких говорят «эффектная». И нельзя переоценить харизму и обаяние – Амелия нравилась в равной степени и мужчинам, и женщинам.

Книжные полки, старинная мебель, стеклянные вазы и статуэтки – комната явно не предполагала присутствия в ней детей. Натали, похоже, была не по годам воспитанна и сдержанна, так что не представляла угрозы для хрупких предметов в комнате, и они не представляли угрозы для нее, по крайней мере сейчас – возможно, тут не обошлось без горького опыта.

Я бы никогда не смогла оставаться незаметной в этом доме, сливаться с окружающим пространством, если бы не один мой школьный бойфренд. Он был сыном успешного юриста из Орландо, и за три года, что мы были вместе, я отлично изучила, как живут богатые семьи, наблюдая за ним, его родителями и сестрой. Даже в пятнадцать я понимала, что нужно полностью погрузиться в тот образ жизни, которому хочешь соответствовать, и тогда люди поверят, что ты принадлежишь к их кругу. Парень тот оказался придурком и однажды решил припугнуть меня ножом. Когда же я в подробностях рассказала о случившемся его родителям, они помогли мне получить полную стипендию в Университете Западной Флориды – и это было меньшее, что они могли сделать, так что я не чувствовала себя должной. А если они хотели услышать от меня «спасибо», то должны были пристроить в Йель.

Мой талант фотографа – разноплановый. Иногда я просто документалист, фиксирующий кадры семейных и дружеских встреч. Но такая работа приносит мне мало удовлетворения. Я люблю создавать моменты и считаю себя режиссером.

Несколько минут спустя я снова оказалась в столовой, за мной следовал Ицхак – старый пес Страубов. Он присел рядом с Натали, и девочка рассеянно почесала его за ухом.

Осторожно, с расстояния метров в семь, я начала делать первые кадры и с интересом заметила, что большую часть времени Натали держалась словно немного отстраненно. Остальные девочки хоть и были ее подругами, но их дружбе она будто не доверяла, а еще, похоже, переживала, что должна развлекать их. Амелия неверно рассчитала, сколько времени гостьи потратят на плетение украшений, и большинство из них закончили с браслетиками очень быстро и теперь откровенно скучали.

За годы работы я поняла, что удачные фотографии детей получаются, только когда те в хорошем настроении. Измученные дети – не совсем удачный сюжет для съемки. Спасая провальные праздники, я стала мастером в изготовлении животных из воздушных шаров и аквагриме и на всякий случай носила с собой все необходимое: шарики, насос, краски для лица, кисти и трафареты. Удивительно, но даже тринадцатилетние подростки радуются таким развлечениям. Зверята из шаров вызывают искреннюю и невинную радость на лицах, какую редко встретишь у нью-йоркских детей, – и тут у меня появлялся шанс запечатлеть что-то, похожее на счастье.

Натали моя идея понравилась, и по заказам девчонок я сделала единорога, жирафа, пуму, замок, яхту и вертолет.

Все получилось: светящиеся лица Натали и ее подруг наполняли кадры энергией. Даже самые строгие и сдержанные родители хотели видеть своих детей радостными и счастливыми, без страха шагающими навстречу будущему, живущими полной жизнью. Они хотели этого и для себя, вот только не многие смогли добиться.

Обычно мне удается сделать нужные кадры, но, если не получалось, всегда есть фоторедактор.

Ближе к концу вечера Фритц собрал девочек вокруг обеденного стола, а Амелия принесла большой торт в виде виолончели и смычка и, лучезарно улыбаясь, опустилась на колени рядом со стулом Натали. Ее поза, склоненная голова, мягкая улыбка – все это символизировало безграничную преданность дочери. Не то чтобы я считала ее неискренней, но публичное проявление любви явно было призвано поддерживать образ хорошей матери, в том числе и в ее собственных глазах.

Подружки, подойдя поближе, чтобы рассмотреть торт, пропели традиционное поздравление, и Натали задула свечи. Это самые важные кадры, которые нельзя упустить: торт, общее поздравление, задувание свечей.

В идеале я должна запечатлеть всю семью вместе в момент выноса торта. Редко кто из взрослых признается, но видеть себя на фотографиях им хочется так же сильно, как и ребенка. Им нужны доказательства, что они – хорошие родители. И тут я могу помочь.

Фритц разрезал торт и раздал гостям. На этом праздник подошел к концу, и девочек начали разбирать по домам.

Я убрала камеру в сумку, сняла с вешалки пальто и уже собралась уходить, но Натали замерла в дверях, преградив мне путь.

– Дельта! Ты обещала сделать слона из шарика! Это мое любимое животное!

– Прости, Натали, мне пора.

Я старалась не оставаться дольше заранее оговоренного, чтобы, с одной стороны, не обесценивать собственное время, и, с другой, – не казаться навязчивой. В прошлом я допускала ошибку, позволяя себе подружиться с клиентами, и ничем хорошим это никогда не заканчивалось. Но перед этой семьей и этим домом устоять не могла.

– Пожалуйста! – Натали не сводила с меня широко распахнутых глаз.

Я уступила и вернулась в столовую, чтобы сделать слона и еще несколько фигурок для Натали и пары оставшихся девчонок. Краем глаза я следила за взрослыми. Фритц пожал руку уходящему мужчине и похлопал его по плечу: «Увидимся, Ян».

В итоге из гостей осталась только Пайпер, не по годам развитая девочка. Она побежала на второй этаж, и Натали последовала за ней. Несмотря на то что это был дом Натали, казалось, все решения принимала Пайпер.

Амелия и Фритц предложили мне вина. Если честно, втайне я на это и надеялась. Фритц поставил бокал пино-нуар на стеклянный кофейный столик.

– У тебя талант к общению с детьми. Впечатляет. – Его глаза необычайно яркого зеленого цвета сверкнули сквозь очки в черепаховой оправе. – Ты вообще когда-нибудь устаешь?

– Мне и правда с ними легко и приятно.

Я посмотрела на свою руку, держащую бокал, и пожалела, что не сделала маникюр. Наверняка маникюрша приходила в этот дом каждую неделю, занимаясь ногтями Амелии, получая за это гроши, пока та обсуждает по телефону рабочие вопросы.

– У тебя есть дети? – Амелия устроилась рядом с Фритцем, с ногами забравшись на один из двух диванов кремового цвета. Эта непринужденная поза, очевидно, была призвана создать образ обычной мамочки, болтающей с подругой.

Ицхак заскулил, испугавшись донесшегося снаружи шума ветра, и положил мокрую морду на диван рядом с Амелией.

Со второго этажа послышался голос Пайпер, но я не могла разобрать ни слова. Мои пальцы оставляли небольшие вмятины на подлокотниках кожаного кресла.

– Сын.

– Сколько ему лет? – спросила Амелия с такой заинтересованностью, что я могла бы поверить в ее искренность.

– Пять. Джаспер сейчас в Калифорнии с отцом. Мы недавно развелись.

– Ох, мне жаль это слышать. – Амелия прижала руку к сердцу в жесте наигранного сопереживания.

– Последние два года нашего брака у Роберта был роман на стороне.

– Сочувствую, – произнес Фритц, но при этом он не выглядел сильно смущенным от идеи внебрачной связи.

Я вытащила из сумочки телефон и открыла папку с избранными фотографиями.

– Это Джаспер. – Я показала им фото. – А это я с Робертом.

– Почему Джаспер в Калифорнии? – Желание Амелии знать обо всем было неотъемлемой частью ее самоуверенности. Ей даже в голову не приходило, что вопросы, которые она задает, могут показаться грубыми.

– Роберт там работает. До этого он проводил не слишком много времени с Джаспером, но на новом месте график более гибкий. Он попросил оставить сына с ним на пару месяцев, и я согласилась, но сейчас уже жалею об этом. – Мой голос сорвался. – Я навещала его на прошлой неделе.

– Представляю, как ты по нему скучаешь. – Амелия нахмурилась, и я заметила морщинку между ее бровей.

Долгое мягкое послевкусие пино-нуар урожая 2002 года было совершенно не похоже на мальбек, который я пила накануне вечером.

– Конечно, скучаю.

Фритц всем телом наклонился ко мне, его колено слегка коснулось моего, возможно, намеренно. Амелия почесала Ицхака. Никто не произнес ни слова. Я чувствовала себя обязанной заполнить тишину.

– По работе я провожу много времени с детьми, но и скучаю по тихим вечерам: чтение сказок на ночь, собирание пазлов. Я скучаю по, казалось бы, обычным, но таким важным занятиям.

На мобильный телефон Амелии пришло новое сообщение.

– Лорен сегодня не придет, – сказала она Фритцу, – у нее температура.

– Конечно, температура, а не свидание или прослушивание. – Фритц даже не пытался скрыть сарказм.

– А Эйвери нет в городе. – Амелия повернулась ко мне и объяснила: – У нас сегодня ужин с клиентами, а няня внезапно заболела. – Она проверила время на телефоне и резко рассмеялась: – Уже никого не найти.

Я почему-то заранее расстраивалась, что мне придется покинуть этот дом, а тут появился такой шанс.

– Может, я смогу помочь?

– Нам надо выезжать через полчаса. – Амелия ходила по комнате с телефоном в руках.

– Послушай, Амелия, – сказала я, – если это действительно важно, я могу остаться.

Она сложила руки перед лицом в молитвенном жесте.

– О, Дельта, тебе точно несложно?

Судя по выражению, застывшему на лице Фритца, ему эта идея не понравилась.

– Если такой форс-мажор, – сказала я. – Обычно я не сижу с детьми, но…

Фритц вздернул брови и широко улыбнулся, будто решив, что это отличный выход.

– Похоже, только ты и можешь нас выручить в этом безвыходном положении.

– Отменить ужин не получится… – Амелия развела руками.

Я почувствовала каждую мышцу в теле – ноги, плечи, челюсти свело от напряжения. А потом наступило облегчение.

– Тогда я готова помочь.

Глава 2

Вообще-то, обычно я зритель, а не участник. Но Амелия и Фритц быстро приняли меня и словно включили в семью, обратившись ко мне в трудную минуту как к надежному другу.

Они отправились наверх, чтобы собраться. Натали в коридоре попрощалась с Пайпер. В одиночестве, без друзей, мне было легче изучить характер и внешность девочки. Ее чертам – за исключением серебристых глаз, окруженных черными ресницами, – будто не хватало четкости.

– Пайпер начала делать мне прическу, я хотела колосок. Сможешь заплести? – Она потеребила что-то похожее на косу, которую пытались изобразить на довольно коротких волосах.

Я перебрала руками копну спутанных волос Натали.

– Давай попробуем.

Натали отвела меня в маленькую, но безупречную ванную комнату на втором этаже. Девочка выбрала тонкую фиолетовую ленту для волос, одну из множества лент и заколок, лежавших на мраморном туалетном столике.

– И ленточку вплести.

Косы плести я умела, но со стрижкой Натали это было сложновато. Самые короткие волосы пришлось подкалывать невидимками, но в целом получилось достаточно аккуратно.

– Мама! – Девочка выбежала из ванной и скрылась в одной из комнат – видимо, в спальне родителей. – Смотри!

– Красиво, милая.

Голос Амелии доносился из-за закрытой двери, и я представила ее сидящей за туалетным столиком с зеркалом в голливудском стиле, а на кресле рядом лежал наряд, который она выбрала для вечера.

– Чувствуй себя как дома, Дельта, – крикнула Амелия. – Всё в твоем распоряжении.

Еще одна волна тепла затопила мое тело, как и раньше, когда Амелия согласилась, чтобы я присмотрела за их дочерью. Что именно она имела в виду, когда сказала «всё»? Еда, вино, одежда, косметика, постельное белье?

Натали снова вбежала в ванную.

– У меня идея! Я могу сделать прическу тебе!

Мне не нравилось, когда кто-то, пусть и ребенок, трогает мои волосы.

– А давай ты попробуешь плести косу себе, – предложила я девочке.

– Но это не то же самое, что делать прическу кому-то другому…

Но из этой затеи ничего не вышло: Натали была слишком нетерпелива и с каждой неудачной попыткой все больше расстраивалась.

Минут через десять наших мучений Амелия и Фритц появились в дверях ванной. Амелия сменила джинсы на шелковое фиолетовое платье с запахом и туфли на низком каблуке, на губах красная помада, в ушах золотые серьги-кольца.

– Похоже, вы, девчонки, веселитесь. – Фритц, который тоже переоделся, поправил галстук.

– В холодильнике остатки лазаньи на ужин, – сказала мне Амелия, а затем повернулась к Натали: – Отбой в девять тридцать, дорогая.

Родители поцеловали девочку в лоб.

Натали отпустила волосы, и даже та небольшая часть косы, что почти получилась, рассыпалась.

– Я не хочу, чтобы вы уходили! Сегодня мой день рождения!

– Твой день рождения завтра. – Амелия явно старалась говорить ласково. – Сегодня же была только вечеринка.

Фритц поднял руку, словно хотел, чтобы дочь хлопнула его по ладони, мол «Отличная вечеринка», но, увидев разочарование на лице Натали, заколебался.

– Ну что… Утром поедим шоколадных блинчиков? Или на завтрак в день рождения будут оладьи из шпината?

Ответа он и не ждал. Вместе с Амелией они спустились по лестнице и вышли через парадную дверь.

– Если что-нибудь понадобится, звони! – крикнула мне Амелия. Я услышала, как за ними закрылась тяжелая входная дверь.

Разочарование Натали в своих парикмахерских способностях усилилось после отъезда родителей.

– С прическами у меня вообще не получается, – грустно пробормотала она.

Нужно было придумать новое занятие.

– Знаешь, что я только что осознала? Я еще не видела твою комнату! –

– Хорошо, пойдем. – При этом Натали громко вздохнула, как будто ей совсем не хотелось показывать мне свою спальню.

Девочка провела меня на третий этаж и остановилась у закрытой двери.

– Тема моей комнаты – единороги. Ты знала, что я коллекционирую единорогов?

– Нет, не знала. Покажешь?

Мы вошли в детскую. Действительно, единороги были везде. Маленькие статуэтки единорогов стояли на трех полках, на стенах висело несколько картинок, один единорог был нарисован прямо на стене, по-видимому, самой Натали. Она рассказала мне о каждом из них, и ее настроение явно улучшилось. Я остановилась перед радужным единорогом, стоящим на книжной полке. Это был сувенир из «Диснейуорлда». Мои родители работали уборщиками в этом парке в Орландо, и именно там я провела большую часть своего детства.

Такой спальне я даже завидовала. Или, скорее, завидовала жизни, которую символизировала такая комната. Я видела много детских в богатых домах, которые пытались сделать «волшебными», но Амелия и Фритц работали на гораздо более глубоком уровне. Большая часть волшебства в комнате Натали исходила от освещения. Было ясно, что материалы и цвета штор, ковра, мебели, стен и потолка были выбраны для того, чтобы соответствовать освещению – чтобы отражать или поглощать свет, в зависимости от желаемого эффекта – и создавать истинное ощущение магического мира. С тем же успехом эта детская комната могла быть художественной инсталляцией, настолько хорошо она была продумана. При этом для непрофессионала она казалась личной, самобытной и искренней. Вот что делало ее такой впечатляющей.

Поворот латунных переключателей на духовке, то, как ощущалось скольжение выдвижных ящиков, гладкая ручка крана, – все эти действия приносили мне удовольствие.

Натали сидела за стойкой и наблюдала за мной.

Я достала лазанью из холодильника.

– Выглядит вкусно. Мама приготовила?

– Мама? – Натали саркастически рассмеялась. – Нет.

Я могла с уверенностью заявить, что Натали нравилось указывать на недостатки матери.

– А папа умеет готовить?

Все предметы на кухне стояли в идеальном порядке, и ими явно не пользовались. А еще, похоже, купили все разом, выкинув старые. Амелия явно была решительна в выборе и предметов, и людей, что ее окружают. Для меня было честью оказаться среди избранных, особенно сейчас.

– Иногда. Но обычно нам доставляют еду.

Страубы, вероятно, часто работали с клиентами, для которых семья была приоритетом, а кухня – центром дома, независимо от того, готовили на ней или нет. И естественно, их собственный дом отражал такой подход. Я попыталась представить типичный вечер этой семьи, и почему-то мысль о кухне, которая не используется, вызвала раздражение.

Натали вертелась на табурете.

– Пайпер кажется хорошей подругой, – заметила я.

Девочка пожала плечами.

– Ну да.

– Но парикмахер из нее тоже не очень.

Я с облегчением увидела, как Натали широко улыбнулась. Казалось, она немного расслаби лась.

– Тебе с ней весело? – спросила я.

На руке Натали я заметила почти сошедшую временную татуировку со словом «Вдохновение». Поставив на стойку тарелку с лазаньей, я тоже присела на табурет.

– Пайпер любит рассказывать, как ей весело с другими друзьями.

– Понятно.

– Она не хочет, чтобы я считала себе ее настоящей подругой.

– Может, она беспокоится, что это ты ее не считаешь настоящей подругой?

Натали сделала паузу, словно обдумывая эту идею.

– Может быть.

Пока девочка ела, она была тихой и задумчивой. На десерт я достала нам по кусочку торта. Вообще-то, я следила за фигурой и сладкого избегала, но мне хотелось, чтобы Натали почувствовала, что ее праздник для меня действительно важен.

– Твоя мама сказала, что ты мастерски играешь на виолончели. – Я искала тему, которая подняла бы ей настроение.

– Ей бы этого хотелось.

Пришлось придумывать легкомысленный и приятный ответ.

– Ты что! Она действительно считает, что ты потрясающая! Тебе самой нравится играть на виолончели?

– Я не знаю, что мне нравится делать. – Натали натянуто улыбнулась.

– Сыграй что-нибудь для меня.

Натали быстро вдохнула.

– Ладно…

Покончив с тортом, мы прошли в комнату, где стоял инструмент, и Натали сыграла отрывок по памяти. Она действительно была очень неплоха.

Я захлопала в ладоши.

– Просто супер!

Девочка сдержала улыбку, но я была уверена, что она довольна моей реакцией.

– Это был концерт Элгара для виолончели, который я играла на сольном концерте на прошлой неделе. – Она спрятала инструмент в футляр.

– Жаль, я не была на выступлении.

– Родители не снимали, но у учителя есть видео. Так что можно будет посмотреть.

Чуть позже, поднявшись наверх, Натали надела пижаму с единорогом, почистила зубы и забралась в постель – на постельном белье, конечно, тоже были единороги. Я поцеловала ее в лоб, точно так же как родители перед отъездом.

Запустив посудомоечную машину, я протерла столешницы – от мятного запаха органического моющего средства меня подташнивало. Затем накормила Ицхака органическим кормом для собак. Когда мне было восемь, меня укусил ротвейлер, и я попала в больницу. С тех пор при общении с собаками я никогда не чувствовала себя полностью расслабленной. Ицхак был слишком стар, чтобы кого-то обидеть, но некоторые страхи нерациональны.

Снаружи поднялся ветер, и стекла в окнах громко задрожали. Ицхак завыл в потолок.

Я же размышляла, какова моя жизнь по сравнению с жизнью этого пса. Его воспитывали в безоговорочной любви люди, которые заботились о его физическом и психическом благополучии.

Закончив дела на кухне, я провела остаток вечера в одиночестве, осматривая дом. У многих моих клиентов в комнатах были установлены камеры, но меня не удивило, что у Страубов их нет. Камеры нарушили бы изысканные линии созданного ими дизайна.

В библиотеке я осмотрела полки, особо останавливаясь на тех книгах, которые, очевидно, много раз читали: я вынимала книгу и проглядывала несколько страниц, затем пролистывала, чтобы посмотреть, не оставил ли кто-нибудь в ней пометки, после чего возвращала ее обратно на то же самое место.

Как я и думала, многие издания были посвящены архитектуре и искусству: изысканные, большие, тяжелые книги с плотными глянцевыми страницами и качественными фотографиями. Многие из них явно были дорогими – такие обычно кладут на журнальный столик, чтобы впечатлить гостей, – но у Страубов их было слишком много.

В одном из дальних шкафов часть книг стояла корешками внутрь, я достала всю стопку. Все они были о беременности и родах. Я пролистала одну из книг. В главе «Выкидыш» несколько страниц подряд были с загнутыми уголками. Кто-то написал на полях: «нарушение свертываемости крови, спросить Мецгера». Основываясь на датах на полях, я предположила, что у Амелии было четыре выкидыша, и все они произошли после рождения Натали. Это была ценная информация. Мне казалось важным узнать как можно больше об этой семье – вдруг так случится, что им понадобится моя поддержка.

Я вернулась в кухню и заглянула в кладовку: пылесос, швабры, а также большое количество чистящих средств, стоявших ровными рядами. Вторая дверь вела в уютную комнату, где я еще не была, – похоже, это был кабинет, их домашний офис. Одну из стен заменяли большие стеклянные двери, которые вели на узкую веранду, огибавшую дом, спиральная лестница спускалась на задний двор.

В середине комнаты друг напротив друга стояли два письменных стола. Один из них явно был стол Амелии – на спинке стула висел бордовый женский шарф. Я просмотрела папки и стопки бумаг, которые были разборчиво подписаны и стянуты резинками. Амелия, как и я, ценила порядок. Лишь несколько наклеек с рукописными пометками омрачали идеально организованное рабочее пространство. На одном листке были слова «учитель по виолончели» и номер телефона, на другом – «Дженни Дуглас», а затем номер телефона и слова «срок родов 10 июля». Странно, не могу припомнить случая, когда мне была бы так важна чья-то планируемая дата родов, чтобы даже записать ее. На третьем листе бумаги после слов «биологические матери» следовали три имени. Возможно, Страубы планировали усыновить ребенка. Мой пульс участился.

Вернув каждую из записок на прежнее место, я села за стол Фритца. Его система хранения была не такой последовательной, как у Амелии, зато почерк мог рассказать больше, чем у жены. За эти годы я прочитала несколько книг о графологии и даже проверяла свои знания, сравнивая почерк и поведение знакомых. Узкие петли, выведенные Фритцем, указывали на напряжение, вероятно, в семейной жизни. Возможно, он был разочарован неспособностью жены выносить еще одного ребенка. Косо поставленные знаки препинания навели меня на идею, что у него невероятное воображение. От мыслей о Фритце по моему телу пробежала дрожь.

В десять тридцать, захватив с собой фотоаппарат, я поднялась на третий этаж, чтобы проверить Натали. Свет, падавший из ванной, освещал комнату, и я могла легко разглядеть лицо девочки. Она крепко спала, сжимая в руках плюшевого единорога. Я поправила тонкое хлопковое одеяло и села на край кровати. Поднеся руку к ее лицу, я почувствовала теплое дыхание.

Когда я смотрю на кого-то через видоискатель камеры, я словно вижу, что скрывается внутри. Я сделала несколько снимков спящей девочки – возможно, в какой-то момент подарю эти фотографии ее родителям. Грудь Натали почти незаметно двигалась вверх и вниз, лицо было худым и хрупким, как и тело. Она напомнила мне меня саму в этом возрасте, так же как и я, она нашла убежище в фантазиях. Дети с гиперактивным воображением обычно от чего-то убегают, пытаются от чего-то спрятаться. А у некоторых детей нет воображения, потому что оно им не нужно.

Я играла сама с собой в поисках идеальных родителей. Уж в парке развлечений мне было из чего выбирать. Со временем я нашла великолепную мать и приветливого отца и назвала их Изабель и Питер. Изабель была похожа на балерину, безупречная кожа цвета слоновой кости, длинная шея, выворотные ступни. У Питера были волосы цвета соли с перцем и большие ясные глаза. У их детей наверняка были бы все игрушки, куклы, книжки и платья, о которых я мечтала. В следующие несколько лет, когда бы я ни чувствовала себя плохо или была в депрессии, я представляла себя их дочерью. Со временем я забыла, как выглядели Изабель и Питер и как они разговаривали. Но в отличие от настоящих родителей, я всегда помнила о самом их существовании. Долгие часы под солнцем Флориды сделали лицо матери грубым уже к тридцати. «Твоя кожа слишком гладкая, – говорила она мне. – Уходи, терпеть не могу смотреть на тебя».

Воспоминания о лишениях и горе иногда будто скрываются, и может показаться, что все в прошлом. Но на самом деле они совсем близко и готовы заявить о себе при малейшей провокации.

Встреча со Страубами напомнила о моей воображаемой семье – я всегда была уверена, что Изабель и Питер архитекторы.

Внизу хлопнула дверь, и я услышала шаги. Минутой позже я встретила Страубов, спускаясь по лестнице, камеру я спрятала в футляр. Я знала, что они не поймут, если увидят меня с фотоаппаратом. А для меня камера – еще одна пара глаз, помогающая интерпретировать мир вокруг.

От Фритца пахло алкоголем, и лицо у него было красное. Амелия, споткнувшись, подбежала ко мне и чуть не упала в мои объятия. Макияж у нее почти стерся, а губы были подкрашены неровно – помада размазалась и отпечаталась на зубах.

– Дельта, красавица, что это за цветок у тебя? – Она пропела первые строчки песни Тани Такер^[2]. – Может быть, это увядшая роза давно минувших дней?

В голове у меня зазвенели колокола. Неожиданно, что Амелия знает эту песню. Это было еще одним знаком нашей прочной связи. Мать назвала меня Дельтой, потому что это имя подходит к фамилии Дон. Матери нравилась Таня Такер. Я не гордилась своим именем, но не могла от него отделаться. И Амелия пела мне так, будто все это понимала. Она меня поняла. Она узнала меня.